В правосознании и в праве Древнего Египта 1 страница

Понятие преступления имело в древнеегипетском мировоззрении прежде всего религиозно-моральное содержание. В этом качестве оно мыслилось злом вселенского масштаба, то есть деянием, вносящим в мир хаос, несправедливость, ложь, — одним словом, состояние, прямо противоположное маат: порядку, справедливости, правде. Каждый преступник считался с этой точки зрения поднявшим восстание против маат, поэтому древнеегипетский термин, обозначавший мятежника и состоявший из согласных звуков, звучавших приблизительно как «сби.в (sbi. w)», применялся для обозначения и заговорщика против царя, и вора, совершившего кражу вещей из могилы или из храма.

Как всякое зло преступление оценивалось в качестве ненормального явления, а преступник воспринимался соответственно в виде человека неадекватного, впавшего в психическую болезнь. Но при этом преступление считалось, как и любое вообще зло, необходимым для существования Вселенной феноменом, а преступники — неотъемлемой частью мироустройства.

Древнеегипетские представления об устройстве мира исходили из понимания его как собрания противоположностей: света и тьмы, неба и земли, земного и Потустороннего мира, черного и красного[24], порядка и хаоса, добра и зла, правды и неправды. С этой точки зрения считалось, что любое явление в мире существует только потому, что есть и противоположность ему.

Поэтому силы зла — хаоса, несправедливости, лжи и т. д. — обожествлялись так же, как силы добра: порядка, справедливости, правды. Божественным воплощением сил зла выступал в древнеегипетской религиозной мифологии Сет, сын бога Геба и богини Нут, брат Осириса, изображавшийся в виде человека с головой мистического животного. По словам Ричарда Уилкинсона, «Бог насилия, хаоса и смешения: Сет был “Красным богом”, богом с плохим характером, который персонифицировал гнев, ярость и насилие и который часто рассматривался как воплощенное зло. Как бог хаоса он противостоял гармонии маат (правды) и был истинной темной стороной в устройстве вселенной. Как бог пустыни или “красной земли”, он противостоял и представлял собой угрозу для растительности, от которой зависела сама жизнь; и как злейший враг Осириса, истинного царя Египта, он воплощал собой мятеж и раздор».

Несмотря на это Сет считался официальным богом Древнего Египта. Более того, древнеегипетский царь, рассматривавшийся в качестве воплощения бога Хора, одновременно мыслился воплощением и Сета. На это указывает прежде всего титул царицы: супруга царя величалась, помимо прочего, «той, которая видит Хора-Сета». Этому титулу соответствовала наименование верховного властителя Древнего Египта двойным священным званием — в качестве «Хора-Сета», которое встречается еще в «Текстах пирамид». Правда, в официальной титулатуре царь, как правило, именуясь Хором, не назывался Сетом. Исключение составляют лишь титулатуры царя второй династии Перибсена, правившего примерно в 2749–2734 гг. до н. э., второго фараона XIX династии Сети I (1290–1279 гг. до н. э.) и первого властителя ХХ династии (1186–1184 гг. до н. э.), в которых присутствовало, помимо имени Хора, также имя Сета. Гиксосские вожди, правившие Египтом в XVII веке до н. э., почитали Сета как главного своего бога. Вероятно, с тех пор Сет стал считаться египтянами богом чужеземцев. Поскольку их поселения располагались в большом числе на территории дельты Нила, то именно здесь и возникли культовые центры для поклонения Сету.

Сохранилось немало надписей, свидетельствующих, что в эпоху «Нового царства» и позднее в ряде местностей Древнего Египта Хору и Сету поклонялись как единому богу. В текстах «Ам Дуат» или «Книги о том, что находится в Дуат (Потустороннем мире»)», а также «Книги врат», созданных в начале «Нового царства», Хор и Сет были изображены в образе человека с двумя головами: соколиной головой Хора и приписывавшейся Сету головой какого-то мистического существа.

Наряду с группой людей, называвших себя «последователями Хора», в древнеегипетском обществе существовала, начиная с эпохи «Нового царства», группа лиц, именовавших себя «последователями Сета» или «красными» (на египетском языке: mesu-betesht, или desheru). Они позиционировали себя в качестве смутьянов — сторонников идеологии, связанной с именем бога Сета, воплощавшего собой Хаос. Древнеегипетские тексты описывали последователей Сета» или «красных» как пьяниц, распутников и мятежников, угрожавших существованию духа Маат в египетском обществе. Они проклинались как злодеи. Их души считались недостойными для того, чтобы после смерти жить в земле Запада — в Потустороннем мире среди душ праведных людей. Их телесные оболочки считались незаслуживающими могил: гнить в пустыне и служить пищей для хищных птиц и грызунов — таковым только мыслилось их предназначение.

Помимо трона Хора, фараоны «Нового царства» имели и трон Сета. Царица Хатшепсут управляла страной в звании Хора, но когда ей требовалось применить силу, она выступала как Сет. Фараон Рамсес II (приблизительно 1290–1224 гг. до н. э.), перенеся свою резиденцию в город Пер-Рамессес в западной дельте Нила, установил культ почитания Сета наряду с другими богами.

В Египетском музее в Каире хранится статуя, изображающая коронование Рамсеса III, второго фараона ХХ династии, правившего примерно в 1184–1153 гг. до н. э. Корону Верхнего и Нижнего Египта возлагают на него стоящие по бокам Хор и Сет. Одна из древнеегипетских надписей, посвященных Рамсесу III, гласит, что он, «как и Сет, избранник Ра».

В положении Сета, бога насилия, беспорядка, неправды, в пантеоне богов Древнего Египта во многом и проявляется истинная сущность древнеегипетской доктрины преступления. Деяния, воплощением которых выступал этот бог, были преступными по своему характеру — он был, в частности, убийцей Осириса, однако он все равно считался членом священного пантеона, который, согласно представлениям древних египтян, правил миром. Следовательно, с точки зрения официальной религиозно-политической идеологии Древнего Египта преступление рассматривалось не в качестве греха, но деяния, которое, хотя и преступает границы нормального, разрушает нормальное устройство мира и нормальное течение жизни, причиняет зло живым существам и даже губит их, является необходимым для существования этого мира условием.

Наказание при таком воззрении на преступление не могло мыслиться возмездием преступнику за причиненное им зло. Если преступление считалось действием, нарушающим нормальное устройство мира и нормальное течение жизни в нем, то наказанию неизбежно должны были придавать значение меры, восстанавливающей прежний порядок в мире. Если преступление рассматривалось в качестве действия, творящего этот мир, наряду с добрыми делами, то и наказание должно было представляться в виде меры воздействия не только на преступника, но и на мир в целом.

Воззрение на преступление как на деяние вселенского значения и понимание наказания как меры, влияющей не только на человеческое общество, но на весь вообще мир, особенно явственно выступает в древнеегипетской религиозной доктрине «посмертного суда». Его самое раннее описание дано в «Книге мертвых» — собрании заупокойных текстов, создававшихся в Египте, начиная с эпохи «Раннего царства», а возможно, и с додинастических времен. Смысл «посмертного суда» заключался, насколько можно понять из содержания данных текстов, в определении места души умершего человека в другом, лучшем мире на основании его поступков в мире земном. Таким образом, из доктрины «посмертного суда» вытекала идея неотвратимости наказания: если человек, во время пребывания на Земле совершал преступление, то он в любом случае получал наказание.

Согласно описанию, содержащемуся в «Книге мертвых», судебное разбирательство земных дел умершего началось с его вступления в зал Правосудия (Маат), где восседал главный судья — вселенский бог Осирис. После слов приветствия «Великому Богу, Господину Маат» умерший, представленный на суде своей душой, дал отчет о своих поступках во время жизни на Земле. «Смотри, — сказал он, я пришел к тебе и принес тебе маат. Я хочу оправдаться перед тобой[25]. Я не делал зла людям. Я не притеснял родственников. Я не поступал неправедно в зале правды. Я никого не презирал. Я никому не причинял зла. Я не лишал притесняемого обманом его имущества. Я не совершал поступков, вызывающих отвращение у богов. Я не ругал слугу в присутствии его хозяина. Я не причинял боль. Я никого не лишил пищи. Я никого не заставил плакать. Я не совершил убийства. Я никому не приказывал совершить убийство для меня. Я никому не причинил страдания. Я не лишал обманом храмы их жертвоприношений. Я не крал печева у богов. Я не крал жертвоприношений духам (т. е. мертвым). Я не совершил прелюбодеяния. Я не загрязнял себя в священных местах бога моего города. Я не уменьшал сосудов, служивших мерой[26]. Я ничего не отнимал и не добавлял к мере площади. Я не вторгался на поля (других). Я не добавлял веса к мерам. Я не указывал неправильно измерения. Я не забирал молока изо рта детей. Я не уводил скота от его пастухов. Я не ловил в ловушки птиц богов. Я не ловил такого же роды рыбы. Я не останавливал воду (когда ей следовало течь). Я не разрушал дамб на канале. Я не гасил огня, когда ему следовало гореть. Я не поворачивал назад скот, (предназначенный) для жертвоприношений. Я не отворачивался от бога при его появлениях. Я чист. Я чист. Я чист. Я чист…».

В соответствии с древнеегипетскими религиозными воззрениями «суду» Осириса подлежала душа не только простого смертного, но и фараона. Говоря о значении «посмертного суда» для его души, Бояна Можсова пишет: «Царская гробница была моделью царства Осириса. Как только солнце садилось на западном горизонте, оно входило в это темное царство. Путешествуя в ночные часы на своей небесной барже, божественный свет освещал самые глубокие пещеры Потустороннего мира и всех душ, обитавших в его пределах. Защищаемая Сией и Хекой, богами видения и магии, душа Ра опускалась глубже и глубже в ночь. Именно в Потустороннем мире бог солнца повстречался со своим злейшим врагом Апофисом, великим змеем темноты и забвения. Каждая душа должна была предстать перед судом Осириса, бога Потустороннего мира, перед тем, как упокоиться для отдыха. Однако, чтобы встретить Осириса, все души должны были совершить рискованное путешествие через ночь и повстречаться со змеем. Однако, Ра, божественный свет во всех его формах и выражениях, плавал ночами по реке Потустороннего мира, направляя все праведные души к вечной жизни. Соединившись однажды с Осирисом, душа могла возродиться».

Согласно доктрине «посмертного суда», душа человека, совершавшего в земной жизни преступления, не допускалась к вечной жизни, то есть преступник обрекал свою душу на смерть.

Религиозные воззрения на преступление и наказание оказывали заметное влияние на трактовки этих явлений в правосознании древнеегипетского общества и на правовые нормы о преступных действиях и наказаниях за них. Думается, именно характерное для этих воззрений понимание преступления не в качестве греха, но как заблуждения, особого рода психической болезни, вызывающей неадекватное поведение, предопределило весьма осторожное отношение древнеегипетских правителей к применению смертной казни к преступникам. Оно нашло отражение, например, в «Поучении» гераклеопольского государя своему сыну Мерикара, составленном во время правления Х династии, то есть в период политической анархии в Египте, который наступил после распада «Старого царства». Отец призывает в нем царевича исполнять маат и при этом дает ему следующие советы: «Остерегайся карать опрометчиво; не убивай, нет тебе в этом пользы. Ты станешь наказывать побоями и заключением, благодаря этому обустроится эта страна; исключение лишь для бунтовщика, чей замысел раскрыт. Бог (достоверно) знает строптивцев, но бог отвергает проливающих кровь; милосердный [продлевает] время (своей жизни)».

В исторической литературе, посвященной Древнему Египту, встречается мнение о том, что в эпоху «Нового царства» наказания в Древнем Египте стали суровее тех, которые применялись к преступникам в прежние эпохи. Его высказывает, в частности, Джон Альберт Уилсон в своей книге о культуре Древнего Египта. В действительности, документальные материалы о применении наказаний в Древнем Египте не только в эту эпоху, но и во все другие периоды его истории, настолько скудны, что не позволяют делать подобных выводов. Поэтому американский египтолог основывает свое заключение об усилении тяжести наказаний с переходом от «Среднего царства» к «Новому царству» на общей оценке политического режима, которая в свою очередь тоже является у него слишком умозрительной. По словам Дж. А. Уилсона, в новую эпоху «фараон больше не внушал такого почтения и страха к себе, какое внушал в более священном государстве более ранних времен», что вело к «репрессивному авторитаризму».

Понятие преступления и наказания в древнеегипетском праве, безусловно, развивалось. Но скорее по пути дифференциации этих явлений. В юридических документах эпохи «Нового царства» встречается намного больше категорий преступной деятельности и видов наказания, чем в документах прежних эпох. Ведение судебных дел против преступников стало документироваться в этот период чаще и подробнее, чем прежде. И государственный аппарат получил значительное развитие по сравнению с периодом «Среднего царства». И судебная деятельность государственных органов стала более интенсивной. По этой причине и документов от «Нового царства» сохранилось больше, чем от какой-либо предшествовавшей эпохи. Но нельзя не признать, что правовые нормы о преступлениях и наказаниях также развивались. Многие преступления затрагивали насущные интересы, как государства в целом, так и верховного властителя, в частности. Закон был для этой сферы лучшим регулятором, а его текст — лучшей формой выражения юридических понятий и терминов. Но религиозное сознание в Древнем Египте всегда довлело над правосознанием. И содержание законов о преступлениях и наказаниях подчинялось духу религиозного мировоззрения, с точки зрения которого все преступления — это преступления человеческой души, а не тела. А раз так, то преступник должен нести не столько телесное, сколько духовное наказание.

Сохранившиеся документы показывают, что смертная казнь применялась в Древнем Египте в качестве наказания за такие преступления, как: 1) заговор или мятеж против верховного властителя; 2) разграбление, уничтожение или повреждение могил; 3) кража статуи бога, священных реликвий и жертвоприношений из храмов, повреждение или разрушение храмовых зданий; 4) убийство; 5) нарушение клятвы — клятвопреступление.

Но что это была за смертная казнь? — Тот, кто поднимался на мятеж против царя, как правило, подвергался сожжению заживо или утоплению в Ниле. «Не существует могилы для того, кто совершает преступление против его величества: его тело брошено в реку», — такая надпись была высечена на одной из древнеегипетских погребальных стел времен «Среднего царства». Отсюда очевидно, что смертная казнь рассматривалась в Древнем Египте в качестве казни не только для тела, но и для души. Не давая телу преступника возможности упокоиться в могиле, тем самым лишали его душу ее родной обители, губили ее вместе с телом.

Для обозначения преступного деяния, которое составляло заговор или мятеж против верховного властителя, в египетском языке, по всей видимости, отсутствовал специальный термин. Такое преступление было в Древнем Египте редкостью, и нет ничего удивительного в том, что называлось оно по-разному. Документы, описывающие заговор сановников и женщин из царского гарема против Рамсеса III, раскрытый незадолго до его смерти, называют его «великим преступлением, заслуживающим смертной казни», «полной мерзостью для страны» или просто «мерзостью страны».

Рассказ о «гаремном заговоре», изложенный в так называемом «Судебном Туринском папирусе», ведется от имени Рамсеса III и он интересен прежде всего выраженным в нем отношении древнеегипетского властителя к смертной казни: фараон считал себя не вправе назначать преступникам это наказание. Согласно этому рассказу, его величество поручил вести дело о заговоре группе сановников: двум казначеям, носителю царского штандарта, пяти дворецким, своему адъютанту, чиновнику канцелярии, чиновнику архивов, носителю штандарта пехотного войска, сказав им: «Что касается дел людей, участвовавших в заговоре, — я не знаю кто, пойдите и допросите их». Далее фараон сообщает, что члены следственной комиссии пошли и допросили заговорщиков «и они заставили умереть от своих собственных рук тех, кого они побуждали к (такой) смерти, хотя (я) не знаю, кто, [и они] также назначили наказание другим, хотя я не знаю, кому. Но (я), — подчеркивает фараон, — [строго] обязал их, сказав: “Обратите внимание, проявите заботу, чтобы не допустить ошибочного наказания [кого-либо чиновником], который не стоит над ним”. Так я говорил им снова и снова. Что касается всего тог, что было сделано, то это сделали именно они. Пусть (ответственность за) все, что они сделали, падает на их (собственные) головы, в то время как я навсегда благословенный и незапятнанный, в то время как я предстаю как справедливый царь перед Аммон-Ра, царем богов, и Осирисом, властителем над Вечностью».

После этого рассказа в тексте папируса приводятся четыре списка лиц, обвиненных в заговоре против фараона, включающих тридцать сановников и шесть жен охранников гарема, и называется лицо, связанное с ними. Все эти люди именуются «великими преступниками». В списках указываются их фамилии и должности; сообщается, что в результате расследования их преступлений они признаны виновными и говорится о том, какое наказание было назначено каждому из них.

О шестнадцати сановниках и шести женщинам было сказано, что следственная комиссия «заставила наказание обрушиться на них. Их преступление схватило их». Шестерым обвиненным в заговоре лицам было рекомендовано или приказано покончить самоубийством. О них в рассказе говорится, что «они взяли свои собственные жизни. Никакого вреда им причинено не было». О четверых же заговорщиках сказано, что «их оставили там, где они были, они взяли свои жизни». Еще четверых подвергли отрезанию носов ушей, «поскольку они отвергли данные им хорошие наставления». Наконец, человек, связанный с заговорщиками подвергся следующему наказанию: он был, как указано в рассматриваемом рассказе, «строго обруган плохими словами; он был оставлен в одиночестве, никакого вреда ему не было причинено».

Еще один документ, посвященный «гаремному заговору» против Рамсеса III, сохранился в виде двух фрагментов, один из которых получил среди египтологов название «Папирус Роллин», другой — «Папирус Ли». В этих фрагментах не называются имена заговорщиков (они, скорей всего, приводились в утраченных частях документа), но зато сообщается нечто очень любопытное о порядке назначения высшей меры наказания в Древнем Египте.

В первом из папирусов говорится об одном из заговорщиков, что он был допрошен и были обнаружены факты всех его преступных деяний. «Он совершил их в полном соучастии с другими главными преступниками такого же рода. Преступления, заслуживающие смертной казни, были налицо, и полная мерзость для страны, которую он сделал, была налицо. И когда он понял, что преступления, которые он совершил, заслуживают смерти, он принес смерть самому себе».

В «Папирусе Ли» о преступнике, уличенном в заговоре против фараона, тоже говорится, что при его допросе были открыты все совершенные им преступные деяния и что он совершил их при полном соучастии с другими «великими преступниками», подобными ему, но к этому добавляется: «И к нему были применены наказания, причиняющие смерть, о которых боги сказали: “Примените их к нему”». Комментируя эти слова, публикатор записей на папирусах Роллин и Ли, Ганс Гёдике отмечает: «Из нашего текста ясно, что назначение смертного приговора не находилось в человеческой юрисдикции. Примечательно, что до ссылки на наказание мы находим [слова] bwt ntr nb ntrt nb(t), указывающие на что преступление наносит вред каждому богу. Это упоминание богов в связи с исполнением смертного приговора встречается еще раз в конце строки. Там назначение его прямо приписывается богам и формулируется как сделанное по просьбе “богов”».

По мнению Дэвида Лортона, «вполне возможно, что отнесение смертного приговора в “гаремном заговоре” к божественной юрисдикции проистекает из личной религиозности Рамсеса III в конце его жизни и не должна рассматриваться как регулярная практика при назначении смертной казни». Однако древнеегипетские документы зафиксировали и другие случаи, когда назначение смертной казни связывалось с желанием бога наказать преступника именно таким образом.

По словам Энтони Лихи, «частота сокрушения врагов с помощью огня, выступающая в качестве темы ранней религиозной литературы, соединенная с некоторыми текстами Рамессидов, иллюстрирующими применение огня для наказания подвластного населения за мятеж против фараона, показывает, что оно имело в Египте долгую историю».

О том, что мятеж против царя следует карать смертной казнью, считал упомянутый выше гераклеопольский правитель, который, призывая своего сына Мерикара проявлять милосердие к преступникам, признавал, что бунтовщик, «чей замысел раскрыт», должен быть казнен. Данный случай в его «Поучении» был представлен в виде исключения. На самом деле в Древнем Египте казнили и за другие преступления, и в целом полагали необходимостью применение смертной казни в довольно многих случаях.

Так, считался заслуживающим смерти сановник, советовавший царю отбросить все планы его предшественника на троне, удалить с высоких должностей назначенных им людей и править по-своему. Среди надписей, украшающих внутреннее помещение храма в Канэ, устроенного внутри скалы в девятый год правления Сети I, есть и такие, в которых фараон грозит самыми страшными карами подобным людям. Одна из них гласит, например: «Что касается какого-либо высокого должностного лица, кто в манере плохого свидетеля будет внушать своему господину эту идею, удалить тех или иных лиц, переместить их в некоторые другие сферы приложения талантов, то ему следует отсечь конечности и предать его огню, в пламени которого сгорит его тело».

С давних времен в Древнем Египте казнили и тех, кто разграблял могилы, и тех, кто похищал статуи бога, священные реликвии и жертвоприношения из храмов. Самыми ранними из обнаруженных документальных свидетельств применения в Древнем Египте смертной казни за разграбление могил являются надписи в погребении гераклеополисского правителя Анкхтифи, расположенном в некрополе древнеегипетского города Нефат (по-арабски: Элль Мо’алла). Они относятся ко времени Х династии, то есть к периоду между эпохами «Старого» и «Среднего» царств. Одна из этих надписей гласит: «Что касается какого-либо правителя, который будет правит в Нефате (Мо’алла) и который совершит плохое, зловредное действие против этого захоронения или против какой-нибудь части этой могилы, его рука будет отсечена для Хемена[27], во время его процессии из округа, его рука будет отсечена для Хемена, во время его процессии с восточной стороны, его рука будет отсечена для Хемена, во время процессии с берега, его рука будет отсечена для Хемена во время процессии… (далее следует египетское слово, непереводимое на современные европейские языки), его рука будет отсечена для Хемена, во время процессии из Великой Тени[28], и Хемен не примет от него жертвоприношения мясом, предлагаемого в день…, и Хемен не примет от него какого-либо жертвоприношения пищей, и его наследник не унаследует от него».

Приведенная надпись показывает, что в ранние эпохи истории Древнего Египта для наказания преступников, посягавших на могилы, применялась смертная казнь, которая исполнялась в форме религиозного ритуала. Причем семья казненного лишалась возможности наследовать имущество преступника.

Ритуальность казни преступника, посягнувшего тем или иным образом на могилу, показывает, что преступление понималось в данном случае не в качестве деяния, наносящего какой-либо материальный вред, но как злодейство, разрушающее священный порядок — маат. Регулярно совершавшийся в древнеегипетских храмах ритуал восстановления такого порядка предполагал принесение в жертву животного, служившего для египтян воплощением зла, — например, гиппопотама[29]. Смертная казнь человека, грабившего могилы, представлялась, по всей видимости, жертвоприношением, которое приносилось с такой же целью, с какой жертвовался гиппопотам.

Могила имела особое значение в древнеегипетской религиозной идеологии. Человек, следовавший в своей жизни маат, с точки зрения этой идеологии, не умирал, но раздваивался на духовную часть своей сущности и телесную. Могила же мыслилась пространством раздельного существования тела человека и его души. При этом предполагалось, что при наступлении надлежащих условий душа вполне может возвратиться в телесную оболочку, в которой когда-то жила, и произойдет воскресение умершего человека к новой жизни. По словам Бояны Можсовой, «могилы были вечными домами, предназначенными для того, чтобы обеспечить всю материальную поддержку жизни и часто наполнялись подобно сундукам для сокровищ»[30]. Это делало их весьма привлекательными для воров. Поэтому воровство предметов из могил стало в Древнем Египте, начиная с эпохи «Нового царства», довольно распространенным явлением: сложились даже целые сообщества людей, для которых оно было профессиональным занятием. Об этом свидетельствуют многочисленные документы, зафиксировавшие следствие и допросы по делам об ограблении могил. Но с другой стороны, преступники, грабившие могилы, закономерно рассматривались в связи с этим в качестве злодеев, вторгавшихся в священное пространство и нарушавших вселенский порядок.

О том, что к преступникам, воровавшим из могил находившиеся там предметы, применялась смертная казнь, свидетельствуют и многие другие документы. Одним из них является, например, запись допроса свидетелей по делу о разграблении могил царских жен, которое рассматривалось в первый год правления фараона Рамсеса Х. В состав суда входили тжати Небмаренакхт, казначей фараона и надзиратель Менмаренакхт, придворный сановник фараона, носитель его опахала Йени. Один из свидетелей, ремесленник по имени Нефуенани, заявил судьям: “Я видел наказание, которое было наложено на воров (могил) во времена тжати Кхаемуеза. Я человек, который всегда ходит смотреть на смертную казнь, когда узнает о ней».

Поддержание могил в неприкосновенности и сохранности считалось важнейшей задачей местных правителей, знатных людей и чиновников. Надпись у входа в одну из могил в Ассиуте, датируемая периодом между «Старым» и «Средним» царствами, устанавливала смертную казнь путем сожжения тем из них, кто оказывался не в состоянии выполнить эту задачу. «Что касается какого-либо правителя нома, — говорилось в ней, — какого либо сына человека, любого знатного или простого человека, кто не сумеет защитить эту могилу и все, что в ней находится, его бог не примет у него белый хлеб, он не будет похоронен на Западе (т. е. в Потустороннем мире. — В. Т.), и его тело будет сожжено вместе телами преступников, они будут превращены в то, чего не существует».

Надпись времен правления царя XIII династии Неферхотепа I (приблизительно 1696–1685 гг. до н. э.) зафиксировала текст царского указа о назначении смертной казни лицам, приказавшим устроить себе могилу на территории некрополя «Святая земля южнее Абидоса». Данный некрополь был переполнен захоронениями, и царь приказал прекратить строительство в нем новых погребальных сооружений во избежание повреждения старых. «Что касается того, кто обнаружится в пределах этих (пограничных) камней, за исключением уаб-жреца при исполнении своих обязанностей, то он будет сожжен. Более того, что касается какого-либо знатного человека, который прикажет устроить для него могилу в пределах этого святого места, о нем следует сообщить, и этот закон (о наказании сожжением. — В. Т.), который относится к некрополю в сегодняшнем его состоянии, должен быть применен к нему».

Древнеегипетские тексты зафиксировали немало случаев кражи простых вещей у частного лица. Такие действия считались, как и положено, правонарушением, однако наказание, которое они влекли за собой, было довольно мягким. Текст, начертанный на небольшом папирусе под номером 352 времен правления XIX династии, который хранится в Лейденском музее, зафиксировал кражу одежды и нескольких предметов из бронзы, совершенную рабыней или служанкой колесничего Пекхари, а также случай возвращения украденных вещей их хозяину — главному работнику Хэю, с одновременной выплатой компенсации. В случаях же, когда вещи находились, но вор не обнаруживался, дело о краже ограничивалось возвратом украденного имущества к его собственнику.

Возврат украденных вещей их собственнику в качестве главной обязанности вора при краже им личного имущества предполагается и в начертанном на папирусе № 10355 из Британского музея тексте обращения человека, пострадавшего от кражи, к богу Аммона.

Таким образом, воровство имущества из дома частного человека считалось в Древнем Египте исключительно личным конфликтом между вором и хозяином украденных им вещей. Похищение же материальных предметов из могил мыслилось нарушением вселенского порядка, выраженного в религиозном мировоззрении, и потому относилось к категории тяжких преступлений.

В подобную категорию зачислялись и похищения предметов религиозного культа из храмов (жертвоприношений, статуй бога, стел с религиозными надписями и т. д.) или посягательства на храмы в какой-либо форме. Одно из самых ранних документальных свидетельств того, что эти деяния понимались в качестве тяжких, влекущих соответственно смертную казнь, является следующая надпись на стеле, датируемой переходным периодом от «Старого» к «Среднему царству»: «Далее, что касается того, кто совершит неправедные действия против этой стелы, то он будет осужден? и ему отсекут шею, как птице».