Глава 9. На рассыпающейся карте ясно обозначен маршрут, по которому каждый день пробиралась сквозь тёмные шахты Бэйнс

На рассыпающейся карте ясно обозначен маршрут, по которому каждый день пробиралась сквозь тёмные шахты Бэйнс. Куда свернуть и где быстрее пройти обозначено красным фломастером. Я уже проплыл более 6 часов, освещая фонариком путь среди тёмного туннеля, который с каждым метром становится всё шире. Пластиковое весло я потерял ещё тогда, когда был небольшой перевал через платформу. Я тащил лодку через небольшой выступ, а когда спустился на воду, то увидел, что весло осталось позади. Возвращаться за ним я уже не стал по двум причинам: во-первых, совсем скоро мне придётся оставить лодку, поскольку я поднимусь на уровень выше. Как сказано на схеме, а во-вторых – не очень хотелось возвращаться в воду, я и так слишком промок, а идти мне ещё не меньше восьми часов, если потороплюсь, то дойду в два раза быстрее.

Наконец свет фонаря падает на склизкую стену впереди – тупик. На карте он отмечен синим крестиком, здесь мне и нужно подняться на уровень выше. Я касаюсь бордюра рукой, как бы подтягиваюсь к краю. С большим трудом выбравшись на маленький кусочек бетонного основания, я принимаюсь лучом исследовать потолок. Наконец, я нахожу заветный люк, который открылся с такой лёгкостью, будто кто-то каждый день путешествует туда и обратно. Кое-как изловчившись, я залажу наверх, хоть от таких усилий у меня разболелась рана на шее. Перед тем, как уйти, я обвязал её сухой марлей, а потом обвязал тканью, поскольку боюсь, что в любой момент рана намокнет, а тогда…

Свет от ламп, которые идут параллельно по обе стороны огромного тоннеля, режут мои непривыкшие глаза. Я обращаю на мои тёмно-зелёные штаны, которые промокли насквозь до колена, в ботинках хлюпает вода, а чёрный свитер выполняет свою функцию – не даёт замёрзнуть.

Повеяло холодом. Всем своим телом я чувствую холодный ветерок, который пронизывает ледяным дыханием насквозь. Чтобы не замёрзнуть, нужно двигаться.

На схеме указано направление вправо от люка, а там я упрусь в «перекрёсток», где следует снова выбрать дорогу с правой стороны.

Пока я иду, я думаю, почему я оказался здесь.

Частично, это вина моего отца. Глупо было засовывать меня в психушку. Да нет, скорее это можно расценивать как предательство. Но из-за своего эгоизма я не замечал основную причину такого поведения папы – он боялся меня. Боялся, что я обозлюсь на него слишком сильно, что эта тьма в моей душе даст себе волю. Он боялся этого, но не боялся тем страхом, каким мы руководствуемся, когда спасаем себе жизнь, а таким, которому следуют отцы и матери, чтобы уберечь своих детей от беды. Он не хотел, чтобы я попал в неприятности, но из-за его вечно скрытого страха я и попал в беду.

Возможно, точнее, наиболее вероятно, что это моя вина. Вести себя, как капризный ребёнок, когда я имел возможность быть рядом с мамой целых 19 лет, а моя сестра почти забыла её лицо. Я вёл себя, как эгоист, не скупящийся на спектакли и показушные выступления. Трудно это сознавать, но это так. И никак иначе. Я король драмы, а короли драмы не умеют признавать свои ошибки, так что эту версию я отказываюсь принимать.

И моя последняя версия – Саммер. Она та, с которой всё началось. Если бы не эта заносчивая, глупая девчонка, которая совершает странные поступки и, то всё было бы в порядке. Из-за неё я здесь. Именно из-за неё. Я помог её убежать, помог её спастись от тех мучений, которые могли бы быть, если бы она осталась там. С неё меня связывает очень многое, какое-то неописуемое ощущение появляется, когда я вспоминаю о Сэм. Во мне как будто две собаки: одна добрая, одна злая. С одной стороны я ненавижу её, но с другой стороны мне её жаль.

Мне уже надоело развлекать и отвлекать себя последние четыре часа. Я ускорил шаг, так что приду на станцию «Олдстогг-Хилл» примерно через два часа. Судя по отметкам на стенах, которые оставляла Бэйнс, я довольно близко.

Бывают люди, которые способны залезть в голову и не выбираться оттуда слишком долго. Я не понимаю Сэм. Это огромная загадка для меня, это воплощение глупости и разума в одном лице. Он такая маленькая и беспомощная, что меня это раздражает до мозга костей. Почему так трудно разгадать её, что она за существо такое…

Не успел я завершить мысль о женском разуме, как передо мною предстал тот самый «перекрёсток». Ясное дело, следуя инструкциям, иду вправо, но…

Я слышу звонкий смех, девичий, такой искренний и громкий. Голос очень знакомый, будто из далёкого прошлого. Затем этот смех перебивает бодрый низковатый мужской голос, который заставляет меня усмехнуться, потому что он знаком мне слишком сильно. В этот своеобразный дуэт вступает нежный и мелодичный голос девушки, который тоже вдруг начинает заливисто смеяться. Завершительный аккорд в этой оде веселью делает совсем незнакомый мне сиплый женский голос, который настораживает и заинтересовывает одновременно. Гул приближается.

- Смотри, неужели ты любишь меня такой? – я вижу силуэт девушки, которая вытанцовывает впереди всех, чем вызывает смех всей компании. Особенно смеётся силуэт парня, который выделяется ростом на фоне женских фигур.

- Иди сюда, ненормальная, - говорит тень парня и обнимает фигуру девушки.

- Фу, прекратите, меня вырвет, - говорит мелодично третья тень, все снова смеются.

- Это и вправду раздражает, вы всегда такие? – спрашивает незнакомая мне фигура обнимающихся теней.

Они весело идут, смеются, веселятся. Зачем им я? Могу поспорить, что как только я выйду им навстречу, смех сразу же прекратится, и они будут в ужасе от того, что им всё же придётся провести время в моём обществе.

Я выхожу навстречу ярким фонарям, которые слепят мне в глаза. Я слышу вскрики, лёгкое шарканье. Все остановились. В воздухе повисает молчание. Никто не решается нарушить тишину. Я убираю руку от глаз, чтобы они смогли лучше рассмотреть моё лицо, хоть ладони трудно противостоять фонарному свету.

- О боже, это же Дарриан! – вскрикивает Мони и дёргает Трэйтора за рукав.

Я чётко вижу их лица – измученные и уставшие. Сразу видно, они не спали несколько ночей. У Мони радостное и живое выражение лица, у Трэя лёгкий испуг, Сэм еле сдерживает улыбку, а четвёртая... Эта темнокожая, слегка полноватая женщина уставилась на меня своими большими карими глазами, будто ища у меня рога или крылья.

- Это он? Тот, кого вы потеряли? – спрашивает незнакомка.

- Это он, - тихо произносит Сэм, напрасно думая, что в темноте я не разгляжу её улыбки.