Глава 6. Теперь мы идём вперёд по воображаемой карте, которая якобы в голове у Трэйтора

Теперь мы идём вперёд по воображаемой карте, которая якобы в голове у Трэйтора. Все идут вперёд, постоянно и назойливо разводя шум по воде. У меня поднялась температура, рана безумно болит и гноится, кажется, я занёс инфекцию. Если я не начну что-то делать в ближайшие несколько часов с этим, то, скорее всего не смогу идти.

Мы идём уже несколько часов по туннелю, который, кажется, никогда не закончится. С каждой минутой мне всё хуже. Я хватаюсь за свой лоб, чувствую, что на нём можно буквально сделать яичницу. Жар только усилился, а вот зрение меня начинает подводить. Я шатаюсь из стороны в стороны, моя походка замедляется, но никто из моих друзей не замечает этого, все просто идут вперёд. Вода становится непреодолимой преградой для меня, идти всё труднее. Я замечаю, что чем дальше мы идём, тем меньше фонарей на стенах встречаем. То есть совсем скоро мы погрузимся во тьму.

Я плетусь в самом конце группы. Впереди идут Мони и Сэм, затем говорящая карта Трэйтор, и, наконец, я. Но я иду на довольно приличном расстоянии от них, потому что за их обычным темпом мне трудновато поспеть.

Сил у меня совсем нет. Вокруг меня бегает Кими, или нет? Может, мне это вовсе мерещится? Он бегает и смеётся, указывая на меня пальцем и шепча «глупый». Он пытается толкать меня, но я с трудом изворачиваюсь, потом он набрасывается на меня. Он всё ещё поливает меня оскорблениями, что-то говорит о маме, я не сдерживаюсь и бью ему прямо в лицо. Но удар проскакивает будто бы мимо. Опираясь на стену, я стараюсь вынуть пистолет, что у меня за поясом, но Кими вытаскивает его раньше и отбрасывает в сторону. Я выплёвываю тысячу ругательств ему, но он только улыбается. Я отбиваюсь, как могу, при этом еле шепчу ему, чтобы отвалил, потому что на крик у меня попросту нет энергии. Затем он толкает меня, и я падаю в воду. Вода, пусть и чертовски грязная, но довольно холодная, чтобы охладить температуру под 40. Я широко открываю глаза, ищу повсюду мерзавца Кими, но его нигде нет. Никого нет.

- Сэм! – кричу я, - Кто-нибудь! Трэй! Мони! Эй!

Тишина. Лишь гулкое эхо отлетает на многие километры.

Скорее всего, я отстал. Лишь возможно, свернул не туда. И ещё более вероятно, они меня бросили.

Я решаю встать. Всё моё тело гудит и знобит, но я с трудом опираюсь о слизкие бордюры туннеля, и с таким же трудом встаю на ноги. Мне ужасно жарко. Я снимаю с себя свитер, майку, обвязываю их вокруг талии. Штаны я решаю укоротить ножом, что у меня в сапоге. Ткань легко режется, мне не составляет это особого труда. Этой материей я делаю второй слов нашейной повязки, потом что гной уже порядочно стекает. Когда я закончил подготовительные процедуры.

Смутно соображая, я решаю идти вперёд. Иду я медленно, поэтому нагнать группу смогу, только если они сделали остановку. На это я и рассчитываю.

- Дарриан, - я слышу знакомый голос.

Я оборачиваюсь, а позади меня стоит Аламор с моим пистолетом. Она смотрит на меня своими зелёными глазами, полными искренности и доброты. Она улыбается, протягивает мне пистолет. Её рыжие волосы завязаны в хвостик, как обычно. Амор будто излучает добро. Но она ведь не здесь, я знаю…

- Уйди, - отмахиваюсь я и продолжаю идти.

- Тебе он понадобится, - она, будто из ниоткуда появляется передо мной, протягивая пистолет.

- С чего бы тебе мне помогать? – вдруг останавливаюсь я и смотрю на неё.

Она снова улыбается, поднимает свою бледную руку и касается моей щеки. Её прикосновение, такое холодное и лёгкое, я едва ли чувствую его. Она тут же одёргивает руку, со словами:

- Да ты и сам знаешь.

Она буквально вкладывает пистолет в мою руку и уходит за мою спину, проведя ладонью по спине. Но обернувшись, я не вижу и единого намёка на её присутствие.

Положив пистолет за пояс, я продолжаю идти. Вскоре я вижу, что фонари почти кончаются, и буквально через пятьсот метров я буду идти в кромешной тьме. Таща свою пылающую тушу в неизвестность, я уже начинаю подумывать о том, чтобы пустить себе пулю в голову. Эти мысли всё чаще возникают у меня в голове, а ведь почему бы и нет. Что если туда, куда я иду, ничего нет? Что если меня никто там не ждёт? Что тогда? Я сгнию здесь, в одиночестве, в вонючем туннеле, где царит мрак.

Я подхожу к последнему фонарю и думаю: что меня ждёт там? Возвращаюсь к мысли о пистолете. Может, Амор за этим дала мне его? Может так всё должно закончиться? И все, больше никаких мучений, боли, ещё куча всяких проблем, который навыдумывает человек. Ведь я могу не мучиться.

- Даже не думай об этом,- послышался знакомый голос.

Даже нет, он слишком знакомый, было бы смешно, если бы я не узнал этот слегка детский голосок. Он такой же грубоватый, как я его помню. Этот настойчивый и дерзкий тон её разговора всегда раздражал меня, но я любил её и всегда защищал. Даже не знаю, почему оставил её там. Но почему же она здесь?

- Ли…

- Закрой рот, братишка, и иди вперёд.

- Зачем, - спрашиваю я, обернувшись к ней, - там темно, я умру, они точно ушли далеко…

- Какой же ты слабый и беспомощный идиот, - вздыхает она и протягивает мне фонарик, весь мокрый от канализационной воды и грязи.

- Да он же совсем мокрый, работать не будет, ничего не поделать.

- А ты сделай так, чтобы работал, - сказала она и просто растворилась в воздухе.

Сегодня что, день встреч и откровений? Или это галлюцинации или все действительно сбежались ко мне на помощь. Но их образы настолько реальны и ощутимы, что я сознаю – они здесь. Все, здесь вокруг, помогают мне. Интересно, кто ещё проведает меня? Отец? Или, мама?..

Я сглатываю. Несколько раз потряхиваю фонарик, нажимаю на кнопку. Он мерцает, но после ещё нескольких встряхиваний горит очень ярко и ровно. Я делаю шаг во тьму. Идти довольно трудно, тем более я всё ещё горю. Я почти забыл про зудящую рану, но иногда рука непроизвольно тянется к шее, чтобы лишний раз смахнуть стекающий из-под повязки гной.

Каждый метр туннеля не отличается абсолютно ничем от всего пройденного мной расстояния. Всё такие же влажные стены, такая же тёмная вода и всё тот же умирающий я.

Секунду за секундой я жду очередного гостя, но никто не приходит. Я брожу по потёмкам несколько часов, иду лишь вперёд и только вперёд, но помощи никакой. Где все? Неужели они меня покинули?

Ну, нет, так я сдаваться не собираюсь. Может, мне стоит кричать? Позвать кого-нибудь на помощь? Я же знаю, помощь где-то рядом, она же откуда-то взялась, когда так нужна была мне.

- Эй, кто-нибудь, на помощь!

Тишина.

- Эй, вы! Я знаю, вы здесь. Слышите? Я знаю, знаю. Я ведь умру здесь, в темноте. Здесь нет больше никого, кроме меня, я умру, умру…

Я закрываю лицо ладонями, и плюхаюсь в воду. Жуткая боль пронзает мою шею, я хватаюсь за неё и сдавливаю её руками. Из моего горла раздаются ужасные крики, я отчаянно зову подмогу, но никого.

Я закрываю глаза, так беспомощно. Меня тянет на сон. И я поддаюсь влечению. Это ведь проще сего.

- Дарриан…

Я открываю глаза. Вокруг всё та же пустошь и тьма.

- Дарриан…

Встать нету сил, просто нету... Моё тело лежит тяжким грузом на дне тоннеля, я по пояс погружён в воду. Нужно поскорее встать, пока я ненароком не намочил рану.

Встать у меня получается лишь с четвёртой попытки, первые три увенчались падением. Безумное головокружение не даёт мне видеть хорошо, даже после того как я омыл лицо этой жуткой, но холодной водой.

Я включаю фонарик, он пролежал у меня на груди и ни капельки не намок.

Сколько я вообще проспал? Час? Два? А может больше? Знаю только, что это совсем не хорошо, я могу совсем отстать от своей группы. Но ещё более важно, что времени у меня совсем мало.

- Дарриан…

Я направляю луч света вперёд. Голос был слышен оттуда. Вдалеке лишь промелькнули блестящие чёрные волосы и скрылись где-то за поворотом.

У меня промелькнула одна мысль.

Я стремглав побежал туда. Впереди виднелся поворот.

- Дарриан…

Голос становился всё более отчётливым.

Я бегу, я всё ближе и ближе к повороту, за которым, возможно, разгадка ко всему этому.

- Дарриан…

Одышка не даёт мне сконцентрироваться. Ещё я понимаю, что начинаю терять сознание. Я бью себя по щекам несколько раз, чтобы не отключиться на полпути, до поворота осталось совсем немного.

Я должен успеть…

Вот до поворота остаётся лишь несколько метров.

Я прибавляю скорость и уже сворачиваю направо.

Передо мной стоит женщина в красивом синем платье чуть ниже колена, рука её протянута ко мне, волосы собраны в высокий хвост, а голубые глаза и красивая улыбка привлекут любое внимание.

- Пойдём со мной, сынок…

Я протягиваю ей руку, затаив дыхание. Она сжимает мою ладонь с огромной силой, и ещё с большей дёргает меня вниз. И я будто бы зависаю в воздухе на несколько секунд, вокруг меня разливается свет. Мамины волосы разлетаются в разные стороны, мне вдруг становится так хорошо, но вдруг она хмурится и отпускает руку…

Я падаю вниз, прямо в воду.

Последние слова мамы, что я слышу:

- Ещё рано…

Вода несёт меня так быстро, как по водяной горке, но я не чувствую ничего, кроме воды.

За эти самые несколько секунд вертикального падения вниз, я задумался над словами мамы. Уже позабыв о боли, я разбирал по крупицам фразу «Ещё рано…». Значит ли это, что меня ещё может что-то спасти? Разве что, чудо. Ведь я через пару миллисекунд шлёпнусь о воду, притом окунусь в наигрязнейшую массу со своей до костей прогнившей раной. Да, я жду чуда.

Прохлада, чистая, великолепная прохлада, я ощущаю, как лёгкая дрожь пробегает по моему телу. Испорченная вода проникает в мой нос, уши, рот, я плотно зажимаю губы, ведь судя по запаху, вкус не из приятнейших.

Я медленно всплываю на поверхность. У меня нет сил пошевелиться и доплыть до небольшого краешка впереди, совсем нет. Самое время смириться. Потому как я уже бесполезен. Отстав от группы, я ничего не могу поделать. Моя гибель неизбежна. Вот и всё.

Я закрываю глаза, впускаю воду окутать моё тело и нести, куда пожелает. Мне так хорошо. Это приятное безразличие так ложится на душу, как бальзам, великолепно…

Я ощущаю свободу. Свободу от ответственности за чью-либо жизнь, от трудностей, от проблем. Так приятно перестать сопротивляться. Облегчение приходит сразу же, после мысли, что где-то там будет лучше. Это лишь пустые надежды, но когда вы сдаётесь, вы стараетесь думать, что всё делаете правильно, что выхода нет. Но выход есть всегда. Просто я слишком слаб, чтобы что-то менять.

Прощай отец, Ли, Трэй. Прощай Мони, Амор. Прощай, Сэм... Прощайте, вы даже и не вспомните про меня… Могу поручиться, что вы меня даже не ищете. Даже не заикнётесь, что меня нет. Просто мельком переглянетесь и пойдёте дальше… Это же такое облегчение – избавиться от обузы, вроде меня.

Всё.

***

Вокруг меня развешаны маленькие самодельные ловцы снов, я лежу под тёплым бежевым пледом на подушке, которая кажется мне самой мягкой из всех, на которых я спал; над моей головой, у потолка, висит узкое кольцо, от которого отходят светлые нежно-розовые шторы к краям, по-видимому, кровати. На меня дует лёгкий ветерок, шторы колышутся. Я вижу открытое окно, за которым темнота. Я с трудом подтягиваю руки к шее – половина шеи покрыта засохшей корочкой, ни намёка на гной, но рана всё ещё адски болит. Всё тело гудит, температуры я не чувствую, но каждое моё действие это новая тяжелейшая нагрузка.

Вставать с кровати – слишком самоуверенно. Я не пройду и шага, как рухну обратно. Поэтому, я лучше займусь тем, что осмотрюсь хотя бы из положения лежа.

Во-первых, здесь довольно шумно. Где-то впереди слышится легкий шум воды и довольно сильное гудение ветра. Откуда оно исходит я, увы, разглядеть не могу – уж слишком велик мой страх напрячь и так измученную шею. Потолок, или то, что я вижу, покрыто разными тканями или лоскутами, который, видимо, разлетаются по направлению сквозняка. Всё так безмолвно. Эта безызвестность пугает и заставляет задуматься. Но, как я попал сюда?..

Безумная идея и попытка что-либо вспомнить. Я не помню абсолютно ничего с того момента, когда я отстал от остальных. И вместо того, чтобы напрячь извилины, я с ужасом ловлю себя на мысли, что я не где-нибудь, а дома! Вот так, всё сходится! Я здесь, дома! Но, что меня ждет? Пожизненное гниение на наманикюренной полочке в вылизанной психиатрической больнице или быстрая и мимолетная смерть от одной капли неощущаемого яда?

По моим жилам течет страх. Я чувствую, как руки мои холодеют и содрогаются от каждой мысли о том, что меня ждёт. Всё-таки я трус. Каким бы я ни был на словах, но, как видно, на деле я ничего ровным счётом не стою. Я обречён, а может…

Если уж я всё равно умру, то хоть умру не трусом. Пора бы мне подняться и попытаться сделать хоть что-нибудь.

Раз, два, три. Рывок. Я встаю. Первые несколько секунд на ногах заставляют меня содрогнуться. Я чувствую, что сейчас упаду на спину, но у кровати стоит странной формы кресло, потому я схватился за его выдающуюся часть рукояти. Пронизывающая боль в ноге заставляет меня обратить на неё внимание – нога перебинтована, видимо я сломал ее, когда... Летел вниз! Я вспоминаю отрывочные воспоминания о своем полете вниз, но откуда и как?

Но это я уже выведаю потом, когда осмотрюсь.

Я не дома. Это я знаю точно. Потому что это место уж очень странное. Комната обставлена самой отвратительной мебелью, которую найти можно только в самом окраинном уголке колонии. Кровать, на которой я лежал, почти разваливается. Одна ножка её покосилась и нуждалась в срочной замене, или же она и вовсе сломается. Лоскуты, которые я видел. Не что иное, как своеобразная крыша для этой самой кровати.

Атмосфера – отвратительная. Будто я провалился в прошлое или самый плохой исход обедневшего человека. Место действительно пугает, поскольку я ведь в таких условиях никогда и не существовал, для меня это ещё более мерзко. Да, я своего рода неженка.

Ладно, мебель, ладно обстановка, но здесь были распахнутые окна, за которыми слышался шум. Причем не просто шум, а шум реки. Он усиливался, прекращался снова усиливался и снова угасал. Не смотря на то, что сил у меня совсем не было, я всё же дополз до окна напротив кровати, подтянулся руками о тумбочку вверх, навалился всем телом на нее. Из-за такого поразительного вида у меня начала кружиться голова. За окном был всё тот же тоннель, только вот он был намного шире и выше, чем те, по которым я петлял. К его стенкам, будто наросты, были присоединены домишки, квартирки, если можно так сказать. В самом верху, у потолка, через каждые 5-6 метров прилипли маленькие длинные лампы. Ни в одном из этих лачуг не горел свет. Только в том, где я находился я. В самом низу тоннеля, вместо ярких улочек и людных площадей была лишь вода – черная, вязкая, отвратительно пахнущая. Она текла очень быстро, ударялась о здания, разбивалась, но продолжала свой путь. Эти дома тянулись далеко, за самый «горизонт» здешней местности. Шла эта «улица» прямо, прямо как… в колонии. Моя комната была расположена у самого верха, почти под потолком. Как я понял, нижние этажи затоплены, а близко к соседнему окну была проведена лесенка, точнее стандартная пожарная лестница, ведущая вниз, в воду. Но у самой воды к лестнице была привязана небольшая надувная лодка ярко жёлтого цвета. На ней жирным чёрным шрифтом было написано «299-0». Тот, кто меня спас и принёс сюда, обладает хорошей силой и выносливостью. Мне стало интересно, кто этот человек. Но ещё более интересно, что это за дома и кто в них жил.

Всё вокруг пугающе. Я обессилен. Моё маленькое расследование заставило меня здорово попотеть. Я снова валяюсь на сломанной кровати, но на сей раз не ворочаюсь, чтобы не упасть вовсе. Шея болит, но не так сильно, как нога. Нога ноет, ноет так, будто каждые несколько секунд её то сжимают, то разжимают тиски.

И вдруг я почувствовал такую сильную боль в ноге, что у меня кончилась вся возможная энергия, чтобы сдерживать крик. Я вцепился руками в одеяло, плотно стиснув зубы, еле сдерживая крик, я перехожу на лёгкий стон. Из моей глотки вырывается не стон, а скорее приглушенный рёв. Но боль настолько сильная, что больше нет силы сдерживать её. И я кричу. Кричу так, что на глазах появляется слеза. Спустя несколько сил оглушительного крика, я слышу какой-то грохот за дверью. Затем в моих ушах появляется звон, я будто кричу, а потом понимаю, что слух пропал. Кричу, но ничего не слышу.

Дверь распахивается, и темная фигура врывается в комнату, быстро подбегает к моей ноге. Легкое прикосновение к моей ноге – я начинаю кричать всё больше, из груди вырывается звук, который я совсем не слышу, только этот назойливый звон. Фигура метнулась вперёд, и вот я вижу ярко голубые глаза, нависшие надо мной. Вдруг фигура обретает силуэт, и я чётко вижу над собой яркие, голубые, живые глаза девушки. Её пшеничные волосы закинуты за спину, некоторые пряди небрежно упали вперёд прямо на моё лицо. У неё такие правильные черты лица – пухлые губы, ровный острый носик, округлая форма лица.

Девушка! Это девушка. С таким милым, хрупким лицом. Как она могла затащить меня сюда. Как она могла спасти меня! Уму непостижимо. Но нет, я надеюсь, что она здесь не одна, она не одна. Она не могла!

Удар. Чувствую резкую боль на щеке. Ко мне возвращается и слух и разум. Боль уходит. Девушка ударила меня по щеке. Достаточно сильно, чтобы остался красный след. Щека наполнилась краской, я чувствую горячий след руки. Я чувствую прилив сил, резкий прилив сил.

- Тише, ты разбудишь его, - шепчет она, держа руку у моего рта. Я пытаюсь что-то сказать, но она слишком сильно сжимает свою ладонь, так что до неё доходит только невнятное мычание.

Мы находимся в таком положении примерно несколько минут, пока она окончательно не убеждается, что я успокоился. Она с максимальной осторожностью и без резких движений отводит свою руку от моего лица. Я усаживаюсь ближе к стенке позади меня, я чувствую резкий холод и влагу на спине – сырость здесь повсюду. Я совсем и не заметил, что на мне длинная серая майка, поношенная, с многочисленными швами – видно кто-то дол меня носил её не очень-то бережно. Ноги согревают тёплые пижамные штаны чёрного цвета и зелёный с желтым носки – разные. Девушка смотрит на меня своими голубыми, как чистейшая вода, глазами. Я не разглядел её, впервые увидев – она гораздо старше, чем мне показалось. Это вовсе и не девушка – женщина! С небольшими морщинками по всему лицу, кое-где виднеются признаки её не такого уж молодого возраста. Ей не меньше тридцати, если я не ошибаюсь. Но когда она двигается, когда напрягает каждую мышцу на своём лице, её возраст будто отрезает лишнюю, ненужную ему часть и превращает обладательницу такого свойства в невинную, молодую и милейшую девушку. Но теперь она сидит устало, уныло. Грустный её взгляд направлен в мою сторону, она смотрит мне прямо в глаза, не произнося ни слова, будто читает всё то, о чём я думаю. Молчание меня раздражает, но разве я могу что-либо сделать? Мне остаётся лишь ждать, когда она нарушит тишину – она хозяйка положения, не я.

- Меня зовут Бэйнс, - наконец произносит она спокойным, довольно звонким голосом. Затем она молчит и смотрит на меня. Смотрит, изучающе, будто ожидает чего-то от меня. Но я слишком растерян, чтобы вести милую беседу.

- Разве в Колонии не учат простым правилам приличия? – вдруг расслабляется она. Она перекладывает руки с колен и кладёт их на кровать по обе стороны себя, опираясь. На ней простые серые штаны, с заплатами, тёмно-синяя байка изрядно истрепалась и похоже, ещё и мокрая. Бэйнс продолжает сверлить меня взглядом, нервно постукивая пальцем по покрывалу.

- Я Дарриан, - тихо говорю я.

- Что прости? – саркастично выплёвывает она, прикладывая руку к уху, будто не слышит.

- Дарриан Майерс, - грубо и четко отрезаю я.

Вдруг глаза Бэйнс округляются, она подсаживается ближе ко мне, судорожно водит руками по моему лицу, издавая некое подобие радостных всхлипов или смешков. Её настроение резко меняется, она, наконец, находит слова и произносит:

- Майерс? Неужели Майерс? Тот самый Майерс? Сын Картера и Элейт? Ну, же, это твои родители?

- Э… Да,- трудно говорить, когда твои щёки то жмут, то разжимают чьи-то руки.

- Бог ты мой, ты так похож на свою маму! Папины руки, нос! Твои родители, верно, постарались на славу, - неловко шутит она, похлопывая меня по плечу, но замечает мою кривую от неудачного замечания гримасу и тут же теряет былой запал, - Но как Элейт? Как она? Всё такая же милая? А Картер? Такой же смешной? Ну, же, парень, отвечай!

Бэйнс смотрит на меня с надеждой в глазах. Она ждёт, что я расскажу ей что-то удивительно скучное и счастливое о моей семье, но я не могу. Каждый раз вспоминая, как мама лежит на металлическом столе с огромной раной посреди живота, сжимает в своей руке овальный кулон из тёмного камня, который я ношу до сих пор, я мысленно проигрываю в своей голове слова отца «Мне очень жаль…» и «Это сделает тебя сильнее». О каком чувстве юмора говорит эта женщина? Даже тогда он воспитывал меня, тогда, когда я нуждался в банальных объятиях и похлопыванию по спине, он продолжал делать из меня монстра. Мы не хороним людей в земле, как это делают люди наверху. Мы сжигаем мертвых, особенно тех, кто умер не внизу. Кто-то распустил слух об инфекции в крови умерших; подняли бучу и вот – нам вручают лишь пепел в горшках, который ничего из себя не представляет. Когда маму съедали огни пламени, я плакал так сильно, как ещё никогда не рыдал. Я был похож на меленького котёнка, которому нужна мама. Но не смотря на то, что отца своего я не особо люблю, я уважаю его и благодарен ему за всё, чему он меня научил. Если бы не он, я бы не сидел сейчас здесь.

- Мама мертва. Её подстрелили 4 года назад, когда она раздавала еду детям из соседней деревушки наверху. Отец отпустил её одну туда, потому что она тысячу раз уходила и возвращалась к старому дубу у главной дороги, там они встречались. Но когда он в назначенное время пришёл к дубу, то увидел, как старуха держит в руке концы ветвей. На этих огромных ветках, на зеленых листьях старуха притащила маму, неровно дышащую и в судоргах. Её подстрелили в живот в этой самой мирной деревушке, где она раздавала хлеб. Она умерла.

Женщина теряет свет в своих глазах, улыбку со своего лица, появляется лёгкий намёк на слёзы, и вот, первая капелька скатывается с её глаз. Видимо факт, с которым я свыкся уже давно, привёл её в настоящий ужас. Её лицо точь в точь такое же, когда я прощался с мамой. Она напомнила мне старого меня.

- Это было слишком давно, - спокойным голосом начинаю я, - всё, что от неё осталось – это вот этот ку…

Я прикасаюсь к шее, к тому месту, где висел кулон. Висел. Он заглушал ту боль утраты, боль, которую никто не сможет восполнить. Он создавал впечатление о том, что она где-то рядом. Будто она со мной.

Бэйнс, погружённая в свои мысли и новоприобретённые страдания, смотрит в стену слева от меня безотрывно. По её щекам стекают слёзы, нижняя губа поджата, одной рукой она закрывает себе рот, а другой сжимает тёмный, с отблеском предмет.

- Отдай, живо, - резко бросаю я. Не сказать, что я в бешенстве, значит, ничего не сказать.

Бэйнс ещё крепче сжимает кулон. Она опускает голову, и я слышу смех. Истерический, больной, абсолютно ненормальный смех. Я не знаю кто она, что она, ничего, кроме имени. Я перед ней как нищий с вытянутой рукой. Я жду уже несколько минут, пока она отойдёт, но всему есть предел. Мне плевать на больную ногу и с трудом сросшуюся рану на шее, но я придушу её!

- Это моя вещь, глупец! Ты даже не знаешь историю этой ужасной вещи, но так отчаянно требуешь её назад! Ты даже не спросил меня, кто я!

Она поднимает свои красные глаза на меня, они мокрые от слёз. Её голос напряжённо трясётся, кажется, он вот вот сломается.

- Кто ты, черт возьми?..

- Я сестра Элейн, родная.

Обрадовался ли я приобретению новых родственников? Нет. Обнял ли я свою новую тётю? Нет.

Первая мысль, которая появилась у меня в голове, тут же вылилась наружу.

- Как мне убраться отсюда?