Понимание свободы как осознанной и преодолённой необходимости

1. Отрицание наличия свободы. Некоторые религиозные и философские учения утверждают, что свободы как таковой не существует, а то, что обычно называют свободой, представляет собой лишь иллюзию, видимость. Отрицание наличия свободы человека приводит к фатализму (от лат. "fatum” – «рок», «судьба»), учению о всеобщей предопределённости как процессов, происходящих в природе и обществе, так и всех действий человека. Фатализм может быть рассмотрен в двух разновидностях: религиозно-идеалистической и материалистической. Религиозно-идеалистический фатализм основывается на понятиях судьбы или рока, имеющих сверхъестественное происхождение. В древнегреческой мифологии судьба рассматривалась как нечто, властвующее над всеми существами, даже боги вынуждены были подчиняться судьбе и не могли нарушить её предписаний. Судьба как необходимость обозначалась термином ананке. В эллинистический период понятие «судьба» играло важную роль в философии стоиков(практическое применение философии). Судьба выступала у стоиков как обусловленная разумным характером мироздания необходимость, во многом (хотя и не вполне) вытекающая из божественного характера мирового сущего. Все процессы происходят в соответствии с волей судьбы, рока. Особенно известны слова Сенеки: «Желающего судьба ведёт, а нежелающего тащит». Противиться судьбе бесполезно, с ней надо лишь примириться, испытать интеллектуальную любовь к ней (amor fati) и попытаться использовать судьбу для решения встающих перед человеком задач. Лишь к тем, кто разумно принял исходящее от судьбы, судьба будет благосклонна. В учении монотеистических религий (христианства и ислама) понятие «судьба» воплощается в принципе Божественного Провидения (доктрина провиденциализма). Провидение определяет всё происходящее и направляет происходящие процессы к поставленной Богом благой цели – торжеству добра и справедливости. Провидение в своей сути иррационально и лишь в малой степени может быть постигнуто человеком. В христианстве доктрина провиденциализма, по мнению большинства теологов, не отрицает полностью свободы человека. Человек наделён в отличие от животных свободой воли и вполне самостоятельно способен осуществлять выбор между добром и злом. Однако выбор человека должен осуществляться в пользу того, что требует Бог. В противном случае человек склоняется к греху. Подчёркивается двойственность свободы: свобода может стать способом приобщения к Богу, но одновременно свобода может привести человека на путь греха. Бог заранее знает, как поступит человек, но всё же человек сам совершает свой выбор. В некоторых богословских учениях (Августин, М. Лютер (трактат «О рабстве воли»), Жан Кальвин) провиденциализм трансформируется в учение о предопределении, которое является полностью фаталистическим. Согласно этому учению, Бог предопределил участь каждого человека, предначертав для него, к чему он предызбран к спасению или к гибели. Никакие усилия человека уже не способны исправить этого решения Бога, непостижимого для человеческого ума. Свидетельством избранности или неизбранности конкретного человека к спасению является успех действий человека в земной жизни. Материалистический фатализм, Онтологическим основанием материалистического фатализма можно считать представления о детерминизме. Напомним, детерминизм – учение о всеобщей определённости объектов и процессов в мироздании. Прежде всего, имеют в виду причинную определённость (хотя существуют виды детерминации, не сводимые к причинно-следственному взаимодействию). С точки зрения детерминистов, всё сущее представляет собой сеть событий, в которой каждое событие оказывается следствием из какой-либо причины, но одновременно является причиной для некоторых последующих событий. Постулируется, что связь между причиной и следствием является необходимой: при наступлении причины неизбежно появляется и следствие. Первым учение детерминизма обосновал Демокрит. Противоположностью детерминизму является индетерминизм, отрицающий наличие определённости одних явлений другими (или сомневающийся в этом). До конца 19 в. в философии (прежде всего, материалистической) господствовала жёсткая модель детерминации, настаивающая на необходимом и безвариантном характере причинно-следственных взаимосвязей и отрицающая наличие случайности. Своё наиболее последовательное выражение эта модель детерминизма получила в воззрениях французского астронома и математика Пьера Симона Лапласа (1749 – 1827). Лапласовский детерминизм утверждал, что поскольку все явления мироздания обусловлены друг другом сетью необходимых причинно-следственных взаимодействий, можно, если учесть абсолютно все факторы, точно вычислить положение вещей в любой момент прошлого или будущего. Возник даже образ демона Лапласа – существа, которое, обладая совершенным интеллектом, могло бы получить полное знание о действительности. Лапласовский детерминизм основывался на представлении о наличии в мироздании лишь динамических законов, которые однозначно определяют природные процессы. Такой последовательный материалистический детерминизм приводил к отрицанию свободы, фатализму. Человек действовал здесь не своей собственной волей, а подчиняясь воздействию механических частиц. Такая разновидность детерминизма была распространена среди представителей механистического материализма 18 в. Однако в ходе революции в естествознании рубежа 19-20 вв. было доказано, что в мире существуют не только динамические, но и статистические закономерности, в которых нет жёсткой связи причины и следствия, позволяющей точно определить положение и состояние объекта. В некоторой степени открытие статистических закономерностей дало обоснование критике механистической модели детерминации.

2. Признание полной и абсолютной свободы человека. Подобная позиция получила самое яркое выражение в философии экзистенциализма. Экзистенция (личностное существование человека) объявляется изначально свободной и тем самым в корне отличающейся от бытия прочих вещей, явлений и существ, подчиняющихся необходимости. Остановимся на размышлениях о свободе виднейшего мыслителя-экзистенциалиста Жана-Поля Сартра. Напомним, что Сартр учил об отсутствии у человека какой-либо первоначальной сущности, определяющей его существование. Именно это и является залогом свободы человека, самостоятельно творящего свою сущность. Свобода человека, по Сартру, является полной и абсолютной. Человек обречён на свободу и не может её лишиться, как бы это ни было для него желательно в некоторых обстоятельствах. Не может быть никаких степеней свободы («более свободен», «менее свободен»). Человек свободен всегда и при любых обстоятельствах. Однако Сартр связывает свободу с ответственностью человека за свои поступки. Чем выше свобода, тем выше и ответственность. Поскольку же свобода человека является абсолютной, то столь же полной является и ответственность человека. Мы ответственны за всё происходящее в мире. Каждым своим действием мы подаём образец поведения другим и несём ответственность за дальнейший жизненный путь этих людей. Своей свободой человек должен уметь распорядиться не во вред другим, а соразмерять свои поступки с их дальнейшими последствиями. Николай Александрович Бердяев, (прозванный «рыцарем свободы»), также считал, что свобода является изначальной характеристикой не только человека, но и всего мироздания, заключаясь в Ничто, из которого Бог создал мир. Полная реализация свободы достигается, по Бердяеву, в акте творческой деятельности. Мыслители-экзистенциалисты предупреждали о том, что свобода, благодаря связи её с ответственностью и ситуацией выбора, является тяжким грузом, который многие люди желают сбросить со своих плеч.

3. Понимание свободы как осознанной и преодолённой необходимости. Противоположным по отношению к свободе понятием выступает необходимость. Она подразумевает однозначную предопределённость наступления чего-либо, отсутствие вариативности. О том, что свобода является выражением необходимости, начали утверждать мыслители Нового времени. Ещё Б. Спиноза выдвинул тезис о свободе как осознанной необходимости. С помощью средств диалектики глубинный характер связи свободы и необходимости показал Гегель. Марксизм также принял подобное понимание свободы как познанной и осознанной необходимости. Конечно, человек изначально не свободен, но, являясь разумным и сознательным существом, он способен познавать законы бытия, в которых проявляется необходимость и использовать открытые законы для более эффективного осуществления своей деятельности. В данном понимании свободы акцент ставится на способности человека познавать мир. В соответствии с принятой в мировоззрении Нового времени установкой познание человеком реальности увеличивает власть человека над природой и соответственно делает его более свободным. Достижение человеком свободы оказывается лишь проявлением необходимости, пронизывающей всё мироздание. Человек может стать свободным лишь тогда, когда он осуществляет свою деятельность в соответствии с правильно познанными законами природы и общества. В противном случае, даже если человек действует своевольно, подлинной свободой это назвать невозможно. Свободу не следует отождествлять со вседозволенностью. Декларируемая свобода, лишённая внутренних или внешних сдерживающих факторов, как правило, заводит человека в жизненный тупик. Настоящая свобода всегда связана с разумным познанием действительности и её практическим преобразованием. Обычно выделяют две разновидности свободы, условно обозначаемые как «свобода от…» (негативная свобода) и «свобода для….» (позитивная свобода). Одной из разновидностей негативной свободы следует считать «свободу» бесконтрольного наслаждения. Ещё апостол Павел в Послании к Галатам писал: «К свободе призваны вы, братия. Только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти». Ещё стоики заметили, что тяга к бездумным телесным удовольствиям порабощает человека и лишает его свободы. Высшую ценность свободе придаёт её направленность на достижение какой-либо высшей цели, на творческое созидание. Стремление исключительно к негативной свободе является весьма опасным и грозит пренебрежением нравственными основами жизни, что может повлечь весьма опасные последствия для общества.

30. Философское понимание права как справедливости.

Понимание права как равенства (как общего масштаба и равной меры свободы людей) включает в себя с необходимостью и справедливость.

В контексте различения права и закона это означает, что справедливость входит в понятие права, что право по определению справедливо, а справедливость — внутреннее свойство и качество права, категория и характеристика правовая, а не внеправовая (не моральная, нравственная, религиозная и т. д.).

Поэтому всегда уместный вопрос о справедливости или несправедливости закона — это по существу вопрос о правовом или неправовом характере закона, его соответствии или несоответствии праву. Но такая же постановка вопроса неуместна и не по адресу применительно к праву, поскольку оно (уже по понятию) всегда справедливо и является носителем справедливости в социальном мире.

Более того, только право и справедливо. Ведь справедливость потому собственно и справедлива, что воплощает собой и выражает общезначимую правильность, а это в своем рационализированном виде означает всеобщую правомерность, т. е. существо и начало права, смысл правового принципа всеобщего равенства и свободы.

И по смыслу, и по этимологии справедливость (iustitia) восходит к праву (ius), обозначает наличие в социальном мире правового начала и выражает его правильность, императивность и необходимость.

Латинское слово "юстиция" (iustitia), прочно вошедшее во многие языки, в том числе и в русский, переводится на русский язык то как "справедливость", то как "правосудие", хотя по существу речь идет об одном и том же понятии — о справедливости, включающей в себя и правосудие (и в исходном значении суждения по праву, и в производном значении судебного решения спора в соответствии с правом, справедливо). Кстати, все эти аспекты правового смысла справедливости нашли адекватное отражение в образе богини Справедливости Фемиды с Весами Правосудия. Используемые при этом символические средства (богиня с повязкой на глазах, весы и т. д.) весьма доходчиво выражают верные представления о присущих праву (и справедливости) общезначимости, императивности, абстрактно-формальном равенстве (повязка на глазах богини означает, что абстрагированный от различий равный правовой подход ко всем, невзирая на лица, — это необходимое условие и основа для объективного суждения о справедливости).

Справедливо то, что выражает право, соответствует праву и следует праву. Действовать по справедливости — значит действовать правомерно, соответственно всеобщим и равным требованиям права.

Внутреннее единство справедливости и правового равенства (общезначимости и одинаковости его требований в отношении всех, включая и носителей власти, устанавливающих определенное пра-воположение) хорошо выражено в комментариях знаменитого римского юриста Ульпиана к одному преторскому эдикту. Замечателен по своей справедливости прежде всего сам эдикт, кодифицированной Сальвием Юлианом в первой половине II в. Смысл эдикта — в формулировании одного из существенных требований принципа равенства в сфере правотворчества и правоприменения, который звучит так: "Какие правовые положения кто-либо устанавливает в отношении другого, такие же положения могут быть применены и в отношении его самого" (Д.2.2). Более развернуто это требование в приводимом Ульпианом фрагменте эдикта выражено следующим образом: "Магистрат или лицо, занимающее должность, облеченную властью, установив какое-либо новое правовое положение по делу против другого лица, должен применить то же правовое положение, если его противник предъявит требование. Если кто-либо достигнет того, что (в его пользу) будет установлено какое-либо новое правовое положение магистратом или лицом, занимающим должность, обеспеченную властью, то это же правовое положение будет применено против него, когда впоследствии его противник предъявит требование" (Д.2.2.1).

Комментируя данный эдикт, Ульпиан замечает: "Этот эдикт устанавливает положение величайшей справедливости и не может вызвать чье-либо обоснованное неудовольствие: ибо кто отвергает,чтобы по его делу было вынесено такое же решение, какое он сам выносит для других или поручает вынести... Понятно, что то право, которое кто-либо считает справедливым применить к другому лицу, должно признаваться действительным и для самого себя..." (Д.2.2.1).

Другой, не менее важный, аспект единства справедливости и равенства как выражения соразмерности и эквивалента зафиксирован в традиционном естественноправовом определении справедливости как воздаяния равным за равное.

В обобщенном виде можно сказать, что справедливость — это самосознание, самовыражение и самооценка права и потому вместе с тем — правовая оценка всего остального, внеправового.

Какого-либо другого принципа, кроме правового, справедливость не имеет. Отрицание же правового характера и смысла справедливости неизбежно ведет к тому, что за справедливость начинают выдавать какое-нибудь неправовое начало — требования уравниловки или привилегий, те или иные моральные, нравственные, религиозные, мировоззренческие, эстетические, политические, социальные, национальные, экономические и тому подобные представления, интересы, требования. Тем самым правовое (т. е. всеобщее и равное для всех) значение справедливости подменяется неким отдельным, частичным интересом и произвольным содержанием, партикулярными притязаниями.

С этой проблемой под несколько другим углом зрения мы уже сталкивались при рассмотрении разных направлений критики принципа правового равенства (и права в целом) с позиций неправовой (и антиправовой) свободы.

При отрицании правовой природы справедливости по существу мы имеем дело с тем же самым, но уже применительно к справедливости, т. е. с неправовой (антиправовой или внеправовой) справедливостью. По логике такого подхода получается, что право как таковое (право вообще, а не только антиправовой закон) несправедливо, а справедливость исходно представлена в том или ином вне-правовом (социальном, политическом, религиозном, моральном и т. п.) начале, правиле, требовании.

Здесь, следовательно, справедливость права, если таковая вообще допускается, носит производный, вторичный, условный характер и поставлена в зависимость от подчинения права соответствующему внеправовому началу. И поскольку такие внеправовые начала лишены определенности принципа правового равенства и права в целом (объективной всеобщности правовой нормы и формы, единого масштаба права, равной меры правовой свободы и т. д.), они неизбежно оказываются во власти субъективизма, релятивизма, произвольного усмотрения и частного выбора (индивидуального, группового, коллективного, партийного, классового и т. д.). Отсюда и множественность борющихся между собой и несогласуе-мых друг с другом внеправовых представлений о справедливости и

праве, односторонних претензий того или иного частного начала на всеобщее, присущее праву и справедливости.

С позиций правовой всеобщности (формально-определенной всеобщности правового равенства, свободы и справедливости), в равной мере значимой для всех, независимо от их моральных, религиозных, социальных, политических и иных различий, позиций и интересов, все эти внеправовые начала с представленными в них особыми потребностями, требованиями и т. д. — лишь особенные сферы в общем пространстве бытия и действия права и правовой справедливости, специфические объекты, а не субъекты справедливой правовой регуляции.

Право (и правовой закон) не игнорирует, конечно, все эти особенные интересы и притязания, и они должны найти в нем свое надлежащее (т. е. именно — справедливое) признание, удовлетворение и защиту. А это возможно только потому, что справедливость (и в целом право, правовой подход и принцип правовой регуляции) не сливается с самими этими притязаниями и не является нормативным выражением и генерализацией какого-либо одного из таких частных интересов. Напротив, справедливость, представляя всеобщее правовое начало, возвышается над всем этим партикуляризмом, "взвешивает" (на единых весах правовой регуляции и правосудия, посредством общего масштаба права) и оценивает их формально-равным, а потому и одинаково справедливым для всех правовым мерилом.

Например, те или иные требования так называемой "социальной справедливости", с правовой точки зрения, имеют рациональный смысл и могут быть признаны -и удовлетворены лишь постольку, поскольку они согласуемы с правовой всеобщностью и равенством и их, следовательно, можно выразить в виде требований самой правовой справедливости в соответствующих областях социальной жизни. И то, что именуется "социальной справедливостью", может как соответствовать праву, так и отрицать его. Это различие и определяет позицию и логику правового подхода к соответствующей "социальной справедливости".

Так в принципе обстоит дело и в тех случаях, когда правовой справедливости противопоставляют требования моральной, нравственной, политической, религиозной и иной "справедливости".

В пространстве всеобщности и общезначимости принципа правового равенства и права как регулятора и необходимой формы общественных отношений свободных субъектов именно правовая справедливость выступает как критерий правомерности или неправомерности всех прочих претензий на роль и место справедливости в этом пространстве. Отдавая каждому свое, правовая справедливость делает это единственно возможным, всеобщим и равным для всех правовым способом, отвергающим привилегии и утверждающим свободу.

2*

[1] Интерсубъективность (от лат. inter – между + subjectum - субъект) – процесс и результат взаимодействия субъектов, открывающий человеку мир другого «Я», благодаря направленности человеческого сознания во вне. Интерсубъективная реальность – это реальность, возникающая во взаимодействии субъектов. Назвать ее объективной не совсем корректно, поскольку она не независима от сознания взаимодействующих субъектов, но и субъективной не является, поскольку действие и восприятие субъекта обусловленно не только его субъективностью, но и другим субъектом.

[2] Восприятие – процесс приема и переработки информации, дающий возможность ориентировки в этом мире.

[3] Мышление – процесс анализа воспринятой информации, дающий знание о таких объектах, которые не могут быть непосредственно восприняты на чувственной ступени познания.

[4] Сознание интенционально (направлено). Т.е. сознание возможно только как сознание чего-то. Без того, на что направлено сознание нельзя вообще говорить о сознании. Это свойство – и есть интенциональность. Интенциональность существует в двух модусах (вид, характер, форма): ноэзис (я мыслю) – процесс конструирования в сознании образа права, и ноэма (то, что я мыслю) – право как объект сознания (не реальности).

[5] Именно требование равновесия принуждает сообщества, где существует месть, жестко регулировать этот обычай, что и придает ему форму закона и отличает от произвола.

[6] На тот момент, когда шла работа над данным пособием, Верховный Суд еще не вынес своего вердикта.

[7] В рамках описываемого судебного процесса судья нашел выход. Он сумел склонить стороны к мировому соглашению, по которому предприниматель сам оплатит свой иск. Причем удалось это судье именно потому, что он обратился не к норме и не ее смыслу, а к смыслу самой ситуации. Судьей был задан вопрос к истцу: что вы хотите от решения суда: деньги или вам важно что-то другое? Ответ предпринимателя показал, что он тоже в данной ситуации ищет не формального удовлетворения иска, ему нужно не такое применение нормы, которое просто обяжет ответчицу к выплате, а такое, которое соответствует смыслу права. Владелец магазина сам выступил с инициативой заплатить по своему же иску 7 тыс., поскольку ему важны не деньги, а принцип нерушимости частной собственности, который защищает не только его, но и все общество, и ту же старушку.

[8] Трактовка права через возведение к абсолюту в западном правопонимании не безобидна. Отрицательные последствия такой трактовки мы наблюдаем в современной международной политике, в частности в разрешении югославского кризиса. С позиции абсолютной нравственности право – это условная форма. Приоритет имеет соблюдение категорического императива, который предписывает делать, что должно, и будь, что будет. Поскольку права человека рассматриваются как естественные и обосновываются с позиции абсолютных ценностей, то они обладают приоритетом по отношению к писанным нормам международного права. Такая установка привела к легитимации бомбардировок в Косово. Она же лежит в основе доктрины НАТО о гуманитарной интервенции за пределами зоны ответственности блока.