Панарин А.С. 25 страница

враждебность к декоративной "избыточности", к цветению жизни,

раскрывающемуся в науке и в искусстве, в радостях плотской любви,

молодежной "субкультуре" досуга и развлечений. Во многом похожий

аскетический опыт представляло русское старообрядчество, в свое время

также активно пополнявшее среду городского купечества и крепких

сельских хозяев.

Ясно, что аскеза личного первоначального накопления - и в религиозно

освященных, и, тем более, в безрелигиозных формах- противопоставляет

мелкое предпринимательство утвердившимся разновидностям общего

духовного накопления:

движению разнообразного культурного авангарда, научных элит,

молодежному и женскому эмансипаторству, Все эти движения знаменуются

опережающим развитием общих, внеутилитарных идей по сравнению с

прикладными, применимыми в специализированных отраслях деятельности.

Но именно на последние ориентируется наш "экономикоцентричный"

пуританин, вынужденный отвергать соблазн "самоценных" культурных

изысков. Может быть, еще более важной в интересующем нас отношении

чертой мелкого предпринимателя является его консервативная

политическая ориентация, решительный отказ от утвердившихся

эгалитарно-перераспределительных установок леворадикального типа.

Безрелигиозная аскеза современного индивидуального предпринимательства

представляет крайний вариант жестокосердого пуританизма, не находящего

благодати во всем, что относится к традициям социальной

благотворительности или даже долгосрочного социального авансирования,

например, в виде лрограмм помощи учащейся молодежи. Думается, есть

основа-

ния подозревать, что жестокое самоистязание индивидуального трудового

накопления не располагает попустительствовать "социальному

иждивенчеству" в любых его формах. Если этим "аскетам" дано будет

формировать социальную политику, то можно не сомневаться, что она

будет крайне скаредной. Вполне вероятным следствием этого станут

голодные бунты неадаптированного люмпенства, поддерживаемые социально

незащищенными слоями из числа учащихся, пенсионеров и т.п. Что именно

в этих условиях потребует от государственной власти наш

несентиментальный мелкий буржуа, наверное, уточнять не надо.

Экономическая демократия народного капитализма будет (по крайней мере.

на первых порах) весьма авторитарной в отношении многочисленных изгоев

рыночного общества.

Социалистическая идеология фактически сформировала образ пролетарской

диаспоры, не имеющей отечества, упраздняющей этнические пространства

во имя обетованной земли коммунизма. Противопоставляя этому

отщепенству (во времени и пространстве) ценности укоренения, наш

индивидуальный хозяин незаметно для себя самого все больше становится

язычником. Вся правая культура XX века, сформировавшаяся как ответ на

вызов левой культуры (в этой вторичности *- основная ее слабость и

объяснение всех последовавших поражений), дрейфовала в сторону

язычества. В противовес социалистической идеологии, утверждающей

(следуя иудео-христианской традиции) моральное превосходство и

грядущее торжество униженных и угнетенных, правая идеология хозяев

решительно расторгла связь нищеты с добродетелью. Идеологическим

презумпциям социалистов хозяин противопоставил свое жесткое, чуждое

априорностям иудео-христианского нравственного императива,

здравомыслие обыденного опыта, показывающего, что нищета чаще

свидетельствует о лени и нерадивости, чем о святости и избранности.

А теперь - о "молчаливом большинстве", которому еще долго суждено

пребывать вне предпринимательской сферы в обеих ее формах.

Архетипический образ народа в русской культуре - страдательный. Это

существенно отличает ее от западной, в лексике которой слово "народ"

практически не встречается: говорят о гражданах и гражданских правах,

о различных социальных группах или, наконец, о временных объединениях

(об ассоциациях) людей. Словом, это - номиг налистическая вселенная,

где общее выступает лишь как сум* ма отдельных, никогда не принимая

"соборный" вид, "Народ" поэтому выглядит здесь как абстракция; чем

совершеннее процедуры демократического представительства, тем охотнее

люди идентифицируют себя не с народом вообще, а с более мобильными и

изменчивыми групповыми структурами. У нас же цивилизованные формы

жизни выступают в хрупком обличьи "надстройки". Ветер крутых

исторических перемен легко ее сметает, обнажая "сермяжную правду

жизни". Вот этой правдой - инвариантами человеческого бытия, которые

составляют его устойчивый остов, и живет народ. Сегодня, как и в

давние времена, он выглядит угрюмым пасынком цивилизации. В России

народная субстанция всегда вычленялась посредством простой дихотомии:

народ и буржуи, народ и верхи. Теперь, когда признано, что

единственный путь в мировую цивилизацию лежит через рыночную

экономику, частную собственность и предпринимательство, сохранение

последней дихотомии выглядит как опасный анахронизм. Это

свидетельствовало бы о неудаче нашей перестроечно-цивилизационной

затеи в целом. И приходится признать, несмотря на столь нешуточный

вывод, что дихотомия "народ и капитал" снова ожила в массовом сознании

и сегодня выглядит не менее достоверной, чем в 1917 году,

Следовательно, и сегодня для нас характерен не светский - открытый и

оптимистический, а манихейско-фаталистический тип сознания, уверенный

в том, что человеческие судьбы индивидуальным образом, на основе

личных способностей и заслуг, не перерешаемы, что реванш побежденных

возможен только как революционно-эсхатологический, коллективный прорыв

в землю обетованную. Такой тип ментальности в корне противоречит

рыночной "морали успеха". В самом деле, рыночная экономика как основа

западной цивилизации представляет собой форму массовой гражданской

самодеятельности в условиях свободной соревновательности. Пускаться в

одиссею рыночного предпринимательства имеет смысл только при одном

условии: что успех одних и поражение других ни в коей мере не

предопределены заранее, а представляют стохастически равновероятные

события, что никто из участников не имеет скрытых преимуществ, не

помечен тайным знаком "своего", избранного, В этой стохастической

вселенной современного массового общества естественной реакцией

является индивидуализация, вместе с которой возрастает количество

возможных вариантов, что статистически увеличивает вероятность удачи.

Современные исследования в области социологии и социальной психологии

позволяют демистифицировать такие древкие оппозиции, как

индивидуальность и "соборность", раскрыть их смысл в качестве

стратегий, каждая из которых целесообразна в своих условиях. Известен

спор между бихевиористской и когнитивистской школами в вопросе о

природе со-

циальной идентичности личности. Бихевиористы рассматривают личность

как атомарную структуру, вхождение которой в те ^ или иные группы

всегда носит поверхностно-прагматический характер и не отменяет того

факта, что клеточкой-субстанцией общества является не класс, нация,

сословие и т.п., а отдельный суверенный индивид. Надо прямо сказать:

все институты и ценности западной цивилизации выглядят достаточно

"фундированными" только на основе этой "атомарной" презумпции. Понятие

природных - неотчуждаемых прав человека обретает смысл только на

основе признания за индивидом статуса автономной субстанции, первичной

по отношениюк обществу, государству и другим коллективным "сущностям".

Процедуры межпартийного соперничества и демократических выборов

оправданы только при условии, что люди голосуют не как лояльные члены

своих социальных групп - тогда результаты выборов были бы

предопределены заранее, будучи зеркальным отражением социальной

структуры общества, - а как субъекты суверенных индивидуальных

решений. Вселенная демократических выборов - это стохастическая

вселенная, где исход событий в принципе не предрешен заранее.

То же самое относится к рыночной экономике. Если бы там в самом деле

действовали марксистские законы неуклонг ной "концентрации и

централизации капитала", бизнес давно бы превратился в монопольную

деятельность финансовой касты. На самом деле мы наблюдаем здесь

дискретный процесс, постоянно испытывающий возмущающие воздействия

новых неожиданных участников32.

Однако бесспорным является и то, что атомарная модель - предельный

"чистый" случай, результат определенной "идеализации". Наряду' с

принципом индивидуальной автоно- мии и суверенности в обществе

действуют и принципы груп-, повой идентификации, солидарности,

сплоченности, Каждый человек осуществляет стихийно процедуру

категоризации, пользуясь такими категориями, как "мы" и "они", близкие

- далекие, свои - чужие и т.п.

Марксистское "подозрение" в отношении буржуазной циви- лизации и

классового общества вообще сводится к тому, что;

положение человека и успех его начинаний зависят не столь-;

ко от его личных усилий, сколько от его групповой принадлежности. Одни

группы "обречены" на успех, другие - на;

поражение. Сама капиталистическая экономика описана в "Капитале" как

игра с нулевой суммой: выигрыш одних групп означает вычет у других,

прибыль капиталистов - результат

32 Так, в 80-х годах в США количество предприятий, находящихся в

индивидуальной и кооперативной собственности, возросло почти на 40%.

присвоения труда пролетариев. Ясно, что в такой вселенной

индивидуальные усилия рабочего сами по себе никак не коррелируют с

достигнутыми результатами. Отсюда осуждение индивидуализма и

реформизма - веры в то, что неудовлетворительный социальный статус

может быть изменен в практике повседневности до революционного

"скачка".

Однако в групповую (надатомарную) картину мира верит не только

марксистский политэконом. Все те, кто привязан к своей "почве",

этносу, национальной культуре и традиции, активно пользуются

категоризацией когнитивизма: "мы" и "они". Есть основания полагать,

что это - второй модус человеческого бытия, столь же содержательный и

внутренне необходимый каждому. Цивилизованное искусство жизни состоит

в том, чтобы умело развести в стороны эти модусы или добиться

оптимального - стимулирующего сочетания их в различных видах

деятельности. Эксперименты Г. Тэджфела, М. Шерифа и других социальных

психологов33 позволили выявить следующие закономерности.

В условиях игры с нулевой суммой (когда выигрыш одних автоматически

означает проигрыш других) люди значительно более склонны

идентифицировать себя с группой и оценивать поведение участников с

позиций презумпции доверия в отношении "своих" и недоверия к "чужим".

Особо важную роль здесь играет наличие ясных и общепризнанных правил

игры. Чем более спорными и неясными кажутся участникам игры критерии

оценки, которыми пользуются судьи, тем сильнее проявляется фаворитизм

в отношении своих и подозрительность к соперникам. В ходе

экспериментов обнаружилась любопытная особенность: среди участников

постоянно проигрывавшей команды рождался компенсаторский миф

морального превосходства и поруганной честности; успех соперников

объяснялся нечестностью или несправедливыми правилами игры. Таким

образом, великий миф о блаженстве и нравственном превосходстве "нищих

духом", изгоев "мира сего" отнюдь не относится к палеонтологии

человеческого сознания: он перманентно присутствует как один из

вариантов человеческого ответа на вызов судьбы и обстоятельств.

Контрольные эксперименты в альтернативных условиях:

когда игра представляла собой поиск совместного успеха, правила ее

признаны справедливыми, четкими и ясными всеми Участниками, показали,

что в таких условиях актуализируется 'модуль атомарности. В оценке

"своих" и "чужих" индивидуэльным различиям придавалось большее

значение, чем группо-

См. об этом: Агеев B.C. Межгрупповое взаимодействие:

Социально-психо"огические проблемы. М., 1990.

9--1585

вой принадлежности, успех или неуспех участниками связывался в

основном с личными усилиями и способностями, а не с давлением

независящих обстоятельств или кознями другой стороны.

Если с этих позиций рассмотреть эволюцию институтов западной

цивилизации как долговременной стратегической игры, то приходишь к

выводу, что она развивалась в направлении от "когнитивной" к атомарной

вселенной. Совершенствование конституций посредством правовых реформ и

"поправок" шло в духе приближения к идеалу недвусмысленных и

общепризнанных правил игры. Отделение экономики от политики,

устранение властных привилегий в пользу этики равноправного делового

партнерства, антитрестовское, антимонопольное законодательство - все

это мероприятия, направленные на то;

чтобы всячески ограничить в хозяйственной области логику игры с

нулевой суммой, Чем больше это удавалось, тем быстрее фаталистическая

психология групповой судьбы сменялась психологией индивидуального

успеха - открытого для всех? экономического творчества.

Если с этих позиций оценивать нашу "приватизацию" и её ближайшие

перспективы, многое станет ясным. Сегодня быв^ шие номенклатурные

идеологи с необычной готовностью кон4 статируют неготовность народа

к рынку. Одни из этого дела- ют вывод, что плох рынок сам по себе,

другие - что плох народ. Но как оказывается, дело здесь вовсе не в

архетипах j нашей национальной культуры и психологии; народ, напротив,

весьма реалистически оценивает свои шансы в условиях но-

менклатурной приватизации. Каждому ясно, что здесь и речи быть не

может о равных стартовых условиях, о единых для всех правилах игры, о

равновероятности рыночного риска^ Одни росчерком пера "приватизируют"

многомиллионную го-* сударственную собственность, другие могут

начинать только? с нуля. Правила игры тоже отнюдь не являются едиными

и гласными: для одних - льготы, привилегии и бюджетные подстраховки,

для других - запреты и ограничения.

Ясно, что в этих условиях в массовом сознании не может. утвердиться

"европоцентричная" картина атомарной вселенной;;

получает закрепление старая картина когнитивных оппозиций;;

манихейского противостояния сил. Реальность нашей "приватий' зации" -

насаждение в массах вместо идеологии индивиду-^ сильного успеха

идеологии групповой обиды, В этих условиях оживает архетипический

образ святого народа-изгоя, предамй' ного верхами и самой

цивилизацией, не находящего своего1! места в "граде земном", где

правят бал жулики и негодяи. Я бы даже сказал, что едва ли

когда-либо в прошлом это!

манихейский образ обладал столь сильной социально-психологической

достоверностью, как сейчас. Поэтому не стоит удивляться усилению в

массовом сознании когнитивных начал - этноцентризма, национализма,

мифологии коллективного спасения и избранничества. Эта картина мира,

основанная на фаталистических презумпциях коллективной судьбы, связана

со своекорыстной политикой номенклатурной приватизации. Вследствие

этого светская идеология индивидуального успеха подменяется мистериями

коллективного "прорыва" в обетованную землю будущего, ибо настоящее

похищено силами зла.

Низкие самооценки в отношении собственных возможностей в настоящем

(при существующих правилах игры) представляют опасность даже на

индивидуальном уровне. Социологами отмечено, что большая часть

различного рода правонарушений совершается людьми с заниженной

самооценкой, Если же речь идет о низкой самооценке целого народа,

чувствующего себя неприкаянным изгоем цивилизации, опасность

приобретает глобальный характер.

Таким образом, тема "Россия и цивилизация" имеет два аспекта: с одной

стороны, цивилизация выступает как проблема России, которая без

усвоения ее достижений не обретет внутренней стабилизации, с другой -

Россия выступает как проблема цивилизации, стабилизация которой в

значительной мере зависит от того, состоится ли успешное подключение к

ней России. Главная причина второй в XX столетии русской смуты -

цивилизационное изгойство народа. Обескураживающей особенностью

российских реформ, начиная с Петра, является их цивилизационная

двойственность: если для верхов они выступают как вестернизация -

подключение к достижениям Запада, то для низов - как дальнейшая

ориентализация - усугубление бесправия в духе азиатского способа

производства,

Это отмечалось многими исследователями. Так, историк Д.П. Кончаловский

писал, что "одновременно с европеизацией высших классов русского

общества, аристократии и дворянства, с их постепенным раскрепощением

от государственного тягла, крестьянство, т.е. основная масса русского

народа, в период от Петра Великого до Екатерины II постепенно все

более закабалялась. и тем самым решительно отбрасывалась к полюсу

жизни, диаметрально противоположному Европе"34.

Об этом говорил и Г.В. Плеханов. "Сблизив с Западом высi^ee сословие и

отдалив от него низшее, Петровская рефор^э тем самым увеличила

недоверие этого последнего ко все-

Кончаловский Д.П. Пути России. Париж, 1969, с. 46-48.

9*

му тому, что шло к нам от Европы"35. Рост этого недоверия в конечном

счете завершился катастрофой 1917 г., срывшей весь

"вестернизированный" социальный пласт в лице высших классов и

произведший новую радикальную ориентализацию российского общества -

путем реставрации "азиатского способа производства". А все дело в том,

что вестернизацию правящий класс России (а он-то и осуществляет

реформы и перестройки) понимает весьма однобоко. Все, что касается ее

эмансипаторской, "послабляющей" 'стороны, обращено к представителям

правящего слоя, а издержки несет низший класс. Естественно поэтому,

что вестернизация в его глазах - отождествляется с ростом социальной

несправедливости и неравенства. Сегодняшняя "приватизация" уже обрела

соответствующий облик в глазах народа, связанный с феноменом

"цивилизационно противоположных" направлений своего движения.

Вестернизация снова обращена к правящему номенклатурному слою, загнав

основную массу населения в гет' то нищенства и примитивного

натурального обмена. Если эта! тенденция сохранится, легко себе

представить, с учетом описанной выше традиции, что приватизация будет

осуждена, народными массами как процесс коррумпирования

государственности. Вполне возможно, что тем самым закладывается ноя

вый цикл нашей вращающейся по кругу истории; вскоре можно будет ждать

новой радикальной ориентации общества в, виде очередной пугачевщины.

В чем по-настоящему достигнуто "ускорение", так эту в прохождении

циклов: цикл, начало которому положила петровская "вестернизация",

завершился ориентализмом большевизма почти через 200 лет; сегодня

эффект бумеранга не за-' ставит себя ждать столь долго. <-

Нынешние идеологи номенклатурной приватизации активно используют

родственное им марксистско-ленинское наследие^ для дискредитации

народного капитализма как запоздалого "экономического романтизма". В

частности, речь идет о "зако-s нах" неуклонной концентрации и

централизации капитала и!" замене капитализма свободной конкуренции

"государственно-5 монополистическим капитализмом". На самом деле,

здесь мы. имеем дело с проекцией на западную действительность опыта?;

социалистического огосударствления экономики, образования" j таких

монстров монополизма, как главки, тресты и всесоюз-. ные

производственные объединения.

35 Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. Кн. 1. М.; Л.,

1925, с. 118.

Настоящая рыночная экономика- это стохастическая вселенная,

отличающаяся бесконечным набором вариантов, сложностью и

неопределенностью. Здесь вступление в борьбу каждого нового конкурента

не сводится к "переделу мира" (рынка), но всегда сопровождается

открытием новых экологических ниш, новых потребностей, новых

технологий36.

Как оказалось, современное "постиндустриальное общество" - это не

царство монополистических гигантов, а ренессанс малых форм,

отличающихся повышенной гибкостью, подвижностью, адаптивностью.

Экономическая статистика развитых стран убедительно это подтверждает.

Действительной преградой для развития у нас народного капитализма -

независимого мелкого и среднего бизнеса выступают не "объективные

экономические законы", а сложившееся при социализме переплетение

политической и экономической власти, не разрушенное до сих пор.

Узурпация "приватизации" номенклатурой породила монополитический

номенклатурный бизнес, круговая порука которого стала главным

препятствием свободной рыночной соревновательности. Новым шагом,

закрывшим перспективу народного капитализма в стране, стала реформа

цен, в считанные месяцы опустошившая сбережения миллионов людей.

Третьим фактором является наследие промышленной гигантомании,

приведшее к тому, что у нас в системе средств производства практически

отсутствует техника малых форм, пригодная для использования в

самостоятельном хозяйствовании фермера или мелкого городского

предпринимателя.

Наконец, следует упомянуть и еще об одной "партийной тайне"

номенклатурного бизнеса: использование им широкой поддержки Запада.

Почему Запад поддерживает монополистические притязания бывшей

номенклатуры, столь чуждые его "экономическому и гражданско-правовому

самосознанию? Можно выдвинуть ряд гипотез. Вероятнее всего, здесь

проявляется прагматизм западной элиты, отдающей себе отчет в огромных

властных возможностях бывшей номенклатуры, которая соглашается на

"вестернизацию" России при одном условии; обмене прежнего своего

административно-политического господства на экономическое - в качестве

предпринимательского класса эпохи "первоначального накопления".

Возможен и такой мотив: номенклатурный государственномонополистический

капитализм, как значительно менее эконо-

См. об этом: Пачарин А.С. Революционеры и бюргеры // Дружба народов,

1991,???2.

мически эффективный, создаст препятствие для быстрого промышленного

рывка России и в обозримом будущем избавит Запад от опасного

конкурента.

Наконец, есть гипотеза, выдвинутая французскими "новыми философами";

они полагают, что на протяжении многих десятилетий политика Запада в

отношении России диктуется логикой солидарности двух элит - буржуазной

и советской, партократической. в деле обуздания русского народа,

воспринимаемого как носитель непредсказуемой "варварской" стихии.

Марксизм и марксистский режим в этом плане оцениваются как

импортированная с Запада жесткая технология "обуздания черни", ибо

прежние, более мягкие технологии, используемые для этой цели старым

царским режимом, оказались бессильными.

Сегодня эта концепция сговора элиты Востока и Запада за спиной

обманутого русского народа, пожалуй, ближе всего фобиям массового

сознания, обескураженного разорительными результатами "приватизации".

Создаются предпосылки для возрождения древней диалектики

изгойства-избранничества, когда отлучение народа от благ цивилизации

порождает в нем мощную религиозно-морализаторскую реакцию на нее как

на "вавилонскую блудницу", разрушение которой необходимо для

утверждения царства праведных на Земле.

Светскому сознанию положение не представляется столь безвыходным.

Поражение "народного капитализма" и господство коррумпированного

номенклатурного бизнеса не относится к неперерешаемым итогам

отечественной истории, как это может представляться старому

лапласовскому разуму, ориентированному на жесткие линейные связи между

прошлым и будущим, Об историческом процессе можно сказать то же самое,

что сказал Фридрих фон Хайек о рынке: как о процедуре открытия таких

состояний, которые в принципе не являются предрешенными, а значит и

предсказуемыми заранее,, Как показывает изучение истории капитализма

на Западе, в каждом новом поколении происходит неожиданная ротация

капиталов в ущерб извечным родительским или групповым стремлениям

завещать власть и богатство "своим". Сплошь и рядом оказывается, что

"гарантированные" стартовые условия':

ничего не гарантируют и, скорее, затрудняют адаптацию к новому тем,

кто привык к старым поблажкам. По свидетельству французского историка

Л. Февра, "в некотором смысле ка^ питалистами не бывают по наследству

- от отца к сыну."37

37 Февр Л. Бои за историю. М., 1991, с. 189.

Наследуется капитал, но не наследуется способность его сохоанить и

умножить: новая эпоха создает новые правила игры и требует новых

качеств. Эта дискретность одновременно выступает и в роли рока для

прежних "любимцев истории", и в качестве шанса - для ее недавних

изгоев.

Правда, остается неясным важный вопрос: хватит ли у нынешних изгоев

перестройки терпения подождать новых исторических шансов. По-видимому,

для этого необходимо, чтобы ненависть к социалистическому прошлому

была сильнее неприязни к пока что неприглядному, но еще не до конца

оформившемуся настоящему порядку; тогда опасность реставрации будет

служить предостережением для нетерпеливых, но не беспамятных.

Глава 3

ФОРМАЛЬНЫЙ И НЕФОРМАЛЬНЫЙ ПРИНЦИПЫ В ПОЛИТИЧЕСКОМ САМООПРЕДЕЛЕНИИ

ЧЕЛОВЕКА

Наряду с драматургией взаимоотношений между "экономическим человеком",

руководствующимся производительным принципом, и "политическим

человеком", исповедующим перераспределительный принцип, для

политической жизни характерны не менее напряженные отношения между

формальным ("законническим") и неформальным ("исповедальным")