Казанская лингвистическая школа. Лингвистическая концепция И.А. Бодуэна де Куртене (сущность языка, системный характер языка, понятие синхронии и диахронии и др.)

КЛШ была первой в мировой науке социально-психологической школой языкознания. Бодуэн де Куртенэ писал: «Так как язык возможен только в человеческом обществе, то кроме психической стороны мы должны отмечать в нем всегда сторону социальную. Основанием языковедения должна служить не только индивидуальная психология, но и социология (до сих пор, к сожалению, не настолько еще разработанная, чтобы можно было пользоваться ее готовыми выводами)».

КЛШ объединила учёных, которые с 1875-го по 1883 г. работали в Казанском (по тем временам — провинциальном) университете под руководством Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ (1845—1929). К числу наиболее известных представителей школы казанского периода относятся Николай Вячеславович Крушевский (1851 — 1887), Василий Алексеевич Богородицкий (1857—1941), Сергей Константинович Булич (1859—1921), Александр Иванович Александров (1864—1917 или 1918), Василий Васильевич Радлов (1837—1918). После переезда БдеК в Санкт-Петербург вокруг него объединились новые ученики и последователи, которые развивали идеи Казанской лингвистической школы. Из петербургских сподвижников Бодуэна всемирную известность приобрели Лев Владимирович Щерба (1880—1954) и Борис Александрович Ларин (1893—1964); видное место в отечественной науке заняли Борис Яковлевич Владимирцов (1884—1931), Алексей Петрович Баранников (1890—1952).

Постулаты КЛШ отражены в подробных программах лекций БдеК, в его «Лингвистических заметках и афоризмах» (1903) и в ряде статей разных лет. Кроме того, основополагающие идеи этой школы изложены в трудах его учеников: в «Очерке науки о языке» (1883) и «Очерках по языковедению» (1891 — 1893) Н.В. Крушевского; в «Очерках по языкознанию и русскому языку» (1901) и «Лекциях по общему языковедению» (1911) В.А. Богородицкого.

ПРИНЦИПЫ КЛШ:
1) Строгое различение звука и буквы;
2) различение фонетической и морфологической делимости / членимости слов;
3) различение чисто фонетических и психических элементов в языке;
4) различение изменений, совершающих каждовременно в данном состоянии языка, совершавшихся в истории / строгое разграничение процессов, происходящих в языке на данном этапе его существования, и процессов исторических, совершавшихся на протяжении длительного времени ;
5) преимущественно наблюдений над живым языком / наблюдение над живыми языками и изучение новых языков, в связи с чем подчёркивалась особенная значимость диалектологии ;
6) важность анализа и разложения единиц языка на их отличительные признаки;
7) стремление к теоретическим обобщениям, без которых «не мыслима ни одна настоящая наука».
Учение о статике и динамике языка, о его системности, о языковом знаке, об относительной хронологии языковых изменений, о языковой структуре Они настаивали на строгом разграничении букв и звуков, разработали учение о фонеме и заложили основы фонологии; создали стройную теорию чередований звуков и положили начало современной морфонологии; провозгласив необходимость изучения живых языков во всём многообразии их проявлений (жаргонном, диалектном, литературном), способствовали становлению диалектологии и социолингвистики. «Казанцы» усовершенствовали терминологический аппарат языкознания: благодаря им в научный оборот были введены термины фонема, морфема, графема, кинема, лексе­ма, синтагма, морфологизация, семасиологизация.

2) Чем можно объяснить психологизм главы Казанской лингвистической школы?

Как и многим его современ­никам, БдеК приходилось особо акцентировать внимание на пси­хической сущности языка из необходимости противопоставить своё учение натуралистическому и логическому взглядам на язык.

3) Что нового внёс Бодуэн де Куртенэ в определение языка как объекта языкознания? Чем оно отличается от определения языка сторонниками натуралистического направления, от толкования языка в трудах младограмматиков?

БдеК: «Язык, — писал он, — есть слышимый результат правильного действия мускула и не­рвов». И далее: «Язык есть комплекс членораздельных и знаме­нательных звуков и созвучий, соединённых в одно целое чуть­ём известного народа...» («Некоторые общие замечания о язы­коведении и языке», 1870).

Понимал язык как психо-социальную сущность, как явление «коллективно-индивидуальное» или «собиратель­но-психическое».

Понимал язык как на психо-социальную сущ­ность, которая является продуктом физиологической функции органов речи человека и находится в постоянном движении.

Язык – это «вместилище социально-языковых форм и норм коллектива» (И.А. Бодуэн де Куртенэ).

4) Почему Бодуэн де Куртенэ придавал огромное значение строгому разграничению букв и звуков?

Компаративистика XIX в. строи­ла свои гипотезы преимущественно на материале письменных памятников.

Школьная методика преподавания родного языка и иностранных языков не учитывала различие между звуковым строем изучаемого языка и его графическим изображением.

Бодуэну принадлежит одна из первых в мировой лингвистике структурно-типологическая характеристика различных видов письма. Он делает попытки осмыслить специфику регламентированной письменной речи в отличие от устной.

Основные принципы КЛШ строго различали звуки и буквы. Например, в некоторых случаях – ель, боец, отъезд, елка, прием, вьюга, ясный, обезьяна – буквы е, ё, ю, я обозначают сочетание двух звуков ([й] + гласный). А в словах типа мера, поселок, клюв, сяду – один гласный звук [э], [о], [у], [а] и мягкость предшествующего согласного.

Графема представляет собой простейшую единицу письменного, зрительного, оптического языка, который вызывает большой интерес у Бодуэна.

Графема – это представление простейшего, дальше не делимого элемента письма, а буква – остающийся во внешнем мире оптический результат обнаруживания существующей в индивидуальной психике графемы.

Графема находится в таком же отношении к букве, в каком фонема находится к звуку, т.е. первые члены этих пар психические явления, а вторые – физические. В одной из своих работ БдеК прямо называет графему представлением буквы.

Понятие «графема» появляется в учении Бодуэна сравнительно поздно.

5) В чем заключался новаторский характер магистерской диссертации Бодуэна де Куртенэ? Почему он считал главной задачей языкознания изучение живых языков? Что его не устраивало в компаративистике XIX столетия?

БдеК призвал лингви­стов к изучению живых языков, «новых языков, представляв­шихся филологам, воспитанным на древних и средневековых предрассудках, языками вульгарными, языками неблагородными и лишёнными прав». Изучали живые языки и младограммати­ки, но они искали в современных языках реликтовые явления, чтобы по ним восстанавливать древние формы. И лишь БдеК поставил вопрос совершенно иначе: «Нет языков привилегированных, аристократических, все языки заслужива­ют внимания языковеда и всестороннего изучения».

Казанцы изучали живые языки, чтобы вскрыть законы их фун­кционирования и адекватно описать структуру. Однако БдеК подчёркивал важность этих данных и для истории языка: «Только лингвист, изучивший всесторонне живой язык, может позволять себе делать предположения об особенностях языков умерших» (1897).

Развивая идею социальной сущности языка, казанские ученые в качестве одного из своих основополагающих принципов считали признание равноправности всех языков, полная демократизация объекта исследования. Казанские ученые вели борьбу за необходимость изучения языков местных народов – татар, марийцев, чувашей и др. Бодуэн говорил, что Казанский университет самой историей поставлен в исключительные условия, которых не имеет ни один университет России: он расположен в крае, населенном представителями минимум трех языковых семей – славянской, тюркской и финно-угорской, а потому должен стать центром по изучению языков, культуры, истории народов, носителей этих языков. Он добился восстановления в университете кафедры тюркских и финских языков, добился факультативного преподавания татарского языка в университете для желающих, имел среди своих учеников студентов-татар и активно поддерживал их в учебе. В.А.Богородицкий, по примеру своего учителя, глубоко занимался проблемами тюркологии, а среди его учеников наиболее талантливым был Г.Шараф.

6) Заслугой Бодуэна принято считать отстаивание им системного характера языка, несмотря на то, что о системности писали и до него. Почему именно его позиция была так важна для лингвистики второй половины XIX в.?

В 1871 г. БдеК пишет о языке как составленном «из час­тей, т.е. как о сумме разнородных категорий, находящихся между собой в тесной органической (внутренней) связи». Язык как сложная система разнородных элементов, которая постоянно изменяется. Система языка есть «обобщающая конструкция». Система языка – категория историческая: она изменяется в процессе исторического развития языка. В 1888 г. он анализирует описанные Н.В. Крушевским отношения, характе­ризующие языковую систему: ассоциации по сходству (в соот­ветствии с которыми слова должны укладываться в нашем уме в системы, или гнёзда — семьи слов) и ассоциации по смежности (благодаря которым те же самые слова должны строиться в ряды). Системность, по мнению БдеК, вносится в язык человеческим разумом (1889) и свойственна всем трём (фонетической, семасиологической и морфологической) сторонам языка. В отличие от Соссюра, системность БдеК усматривал не только в синхронии (в статике), но и в диахронии (в дина­мике). Даже изменения в языке он связывал с тягой, стремле­нием к системности: «В жизни языка замечается постоянный труд над устранением хаоса, разлада, нестройности и нескладицы, над введением в него порядка и однообразия» («Язык и язы­ки», 1904).

В языке выделяются три уровня: “фонетическое строение слов и предложений”, “морфологическое строение слов” и “морфологическое строение предложений”. Различаются также три стороны: “внешняя” (фонетическая), “внеязыковая”, включающая в себя семантические представления, и “собственно языковая” (морфологическая -- при самом широком понимании этого термина; эта сторона языка образует его “душу” и обеспечивает специфическое для каждого языка соединение звуковой стороны и семантических представлений).

Б. вводит в научный обиход понятие морфема[23]. Морфема – такое же основное понятия для Б., как и фонема. В своей работе «Некоторые отделы сравнительной грамматики славянских языков», изданной в 1881 году, ученый наряду с фонемами рассматривает морфемы, или морфологические слоги, которые делятся на фонемы.

По позднейшим определениям: «Морфема – любая часть слова, обладающая самостоятельной психической жизнью и далее неделимая с этой точки зрения (то есть с точки зрения самостоятельной психической жизни). Это понятие охватывает, следовательно, корень…все возможные аффиксы, как суффиксы, префиксы, окончания…и так далее».

Следовательно, морфемы: 1) это психические явления, представления; 2) они наделены значением; 3) являются составными элементами слова; 4) представляют собой родовое понятие для корня и аффиксов; 5) признаются наименьшими значимыми единицами, но допускаются и исключения, когда в морфемах выделяются фонемы, имеющие значение.

Последний пункт требует пояснения. БдеК, с одной стороны, утверждает, что «фонемы и вообще все произносительно-слуховые элементы не имеют сами по себе никакого значения. Они становятся языковыми ценностями и могут быть рассматриваемы лингвистически только тогда, когда входят в состав всесторонне живых языковых элементов, каковыми являются морфемы, ассоциируемые как с семасиологическими, так и с морфологическими представлениями». Но, с другой стороны, он упорно отмечает, что морфема как простейшая единица разлагается на части, т.е. на такие фонемы, кинемы, акусмы, кинакемы, которые морфологизованы или семасиологизованы, т.е. с которыми связано значение.

Синтаксис предстаёт как “морфология высшего порядка”. Слово в составе предложения характеризуется как минимальная синтаксическая единица (синтагма).

Понятие синтагмы[24] появляется в трудах БдеК значительно позже других аналогичных понятий. До 1908 года он в предложениях выделяет слова и постоянные выражения, равносильные словам. Слова же состоят из морфем. Однако в дальнейшем он дает определение синтагме, которая представляет собой наименьшую, неделимую единицу синтаксиса. Синтагма – это слово с синтаксической точки зрения. Б. не переносит понятия синтагмы в морфологию, т.е. самыми крупными единицами остаются слова. Позже ученый дополняет понятие синтагмы, уточняя, что это не только слово, но также и неразложимое, постоянное выражение.

Синтагма у Бодуэна не имеет того значения, в каком этот термин употребляется в современном языкознании. По самому распространенному пониманию, синтагма обозначает словосочетание, соединение двух слов. А согласно Бодуэну, синтагма в первую очередь – слово, только слово в его отношении к другим словам, слово как синтаксическая единица. Но Бодуэн синтагмой считает и постоянное, устоявшееся словосочетание, играющее в предложении роль отдельного слова.

Слово рассматривается Б. с морфологической и синтаксической точек зрения. Слово с синтаксической точки зрения причисляется к синтагме. Следовательно, предложения делятся на неразложимые синтаксически единицы – синтагмы. Вместе с тем, оставаясь наибольшей единицей морфологии, слово, со своей стороны, делится на морфемы. Это создает неясность во взаимоотношении синтагмы и слова. Эти термины, пересекаясь, не являются синонимами, так как к синтагмам относятся и постоянные словосочетания. Тем не менее, синтагма как единица, соотносимая с другими единицами бодуэновской системы, вытесняет слово, вследствие чего получается следующая схема языковых единиц: предложение – синтагма – морфема – фонема – кинема, акусма. Таким образом, синтагма переносится и в морфологию.

В трудах Б., кроме рассмотренных выше наименьших для разных уровней единиц, встречаются и крупные единицы: фраза, предложение. Но эти традиционные единицы языка не привлекают особого внимания автора.

Иерархия языковых единиц дана в трудах Б. по нисходящей линии. По современной терминологии выделены три уровня: фонетико-фонологический, морфологическо-семантический и синтаксический. На каждом уровне рассматриваются единицы двух рядов: с одной стороны, сложные единицы, которые разлагаются на данном уровне, с другой стороны, простые единицы, которые получены путем разложения сложных единиц и в дальнейшем не делятся, по крайней мере, на данном уровне. Единицы, неделимые на высшем уровне, могут делиться на более низком. Таковы, например, слова, представляющие собой неделимые единицы на синтаксическом уровне, но разлагающиеся на морфологическом уровне на морфемы. Такая систематизация языковых единиц в принципе вполне оправдана и соответствует современному уровню лингвистического анализа.

Казанские лингвисты понимали язык как сложную систему разнородных элементов (фонетических, морфологических, синтаксических и др.), которая постоянно изменяется. Они обогатили учение о системности языка открытием основных единиц каждого языкового уровня: фонемы, морфемы, лексемы, синтагмы и др. Таким образом, казанские ученые не только развивали учение о языке как о системе, но представили языковую систему, как стройную организацию разных ее сторон (ярусов, или уровней, как их назовут в XX веке), имеющих основную единицу каждого уровня. Фактически все основные языковые единицы были открыты в Казанском университете и последующим поколениям ученых оставалось только детальное их изучение, что мы и наблюдаем, обращаясь к развитию языкознания XX века.

7) Чем отличается учение Бодуэна де Куртенэ о статике и динамике языка от учения Ф. де Соссюра о синхронии и диахронии? Что подразумевал под внутренней историей языка И.А. Бодуэн де Куртенэ? Что понимал И.А. Бодуэн де Куртенэ под внешней историей языка?

Казанцы видели в языке феномен постоянно функционирующий и одновременно постоянно развивающийся. БдеК: «В языке, как и вообще в природе, всё движется, всё изменяется. Спокойствие, остановка, застой — явление кажущееся; это частный случай движения при условии минимальных изменений. Статика языка есть только частный случай его динамики, или, скорее, кинематики» (1897). Учёные КЛШ, в отличие от Сос­сюра, считали статику и динамику разными аспектами изуче­ния одного и того же языка, которые тесно связаны между собой. Соссюр говорил, что «противопоставление двух точек зрения — синхронической и диахронической — совершенно абсолютно и не терпит компромиссов», что «синхрония знает только одну перспективу, перспективу говорящих субъектов, и лингвист оказывается перед лицом «состояния», которое определяется отсутствием изменений». БдеК же полагал, что в языке в каждый данный момент его состояния, с одной сто­роны, есть формы, унаследованные от прошлого и уже не со­ответствующие данному общему строю, с другой стороны, явления, предвещающие будущее состояние данного племен­ного языка и ещё не подходящие под современное построение этого языка («Заметки на полях сочинения В.В.Радлова», 1909).

БдеК выделял историю (простую последовательность однородных явлений, прерываемых во времени и пространстве) и развитие (непрерывную продолжаемость существенных изменений, а не явлений) языка. В нач. 80-х гг. 19 в. он выдвинул идею триады: статика – динамика – история, в к-рой тесно связанные статика и динамика разъясняются с помощью истории.

Петербургский ученик Б. акад. Л.В.Щерба назвал этот метод «динамической синхронией».

Именно поэтому БдеК ставит, например, перед статической антропофоникой задачу изучения законов и условий жизни зву­ков в один данный момент (статика звуков), а перед истори­ческой фонетикой — изучение законов и условий развития зву­ков во времени (динамика звуков).

БдеК было введено фундаментальное разграничение внутренней и внешней истории языка. "Внешняя история, – отмечает он, – совпадает с историей судеб племени, говорящего на данном языке. Внутренняя история языка слагается из перемен, совершающихся в самом языке, из эволюции языковых представлений. В состав внешней истории языка входит, с одной стороны, распадение языка на несколько разновидностей, с другой, – смешение языков, их взаимное влияние и упразднение (исчезновение) различий между ними".

8) Сравните два определения фонемы, данные Бодуэном де Куртенэ на разных этапах его научной деятельности. Что объединяет эти определения? Чем они отличаются? Какое из этих определений послужило толчком к зарождению современной морфонологии, а какое — к зарождению современной фонологии?

В трудах БдеК встречаются две различные теории фонемы: морфологическо-этимологическая и психологическая.

МОРФОЛОГО-ЭТИМОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ФОНЕМЫ:

1. Фонемы определяются не в синхронном плане, а с исторической точки зрения как звуки, возникшие из одного и того же звука в одном или нескольких родственных языках.

2. Дефиниция фонемы основывается на морфеме: фонемы – подвижные элементы одной и той же морфемы, наименьшей значимой единицы языка. Здесь потенциально как будто намечается функциональный подход к фонеме: фонема – признак морфологической категории.

3. Фонема – результат обобщения звуков. Это объединение различных звуков с этимологической точки зрения.

4. Фонема не является психической единицей, она состоит из обобщенных антропофонических признаков.

5. Фонема – звуковой тип, что связано с обобщением антропофонических признаков.

6. Фонемы не определяются с точки зрения их взаимоотношений в системе языка.

Признание фонемы подвижным элементом морфемы легло в основу МФШ, представителями которой были Р.И. Аванесов, В.И. Сидоров и др. Фонема как звуковой тип стала одним из основных пунктов ЛФШ. Признание фонемы совокупностью обобщенных антропофонических признаков было воспринято ПЛШ на втором этапе развития ее фонологического учения (к 30м годам), когда в этой школе был преодолен психологизм.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ФОНЕМЫ:

В развернутом виде эта теория фонем представлена в работе «Опыт теории фонетических альтернаций» (1894).

Согласно Бодуэну, «Фонема – единое представление, принадлежащее миру фонетики, которое возникает в душе посредством слияния впечатлений, полученных от произношения одного и того же звука – психический эквивалент звуков языка. Таким образом, звуки как физические факты заменены их психическими эквивалентами – фонемами, которые могут быть поняты только с психологическо-социологической точки зрения. Звук языка, согласно БдеК, – чистейшая фикция, ученое измышление, возникшее благодаря смешению понятий и подстановке мгновенно появляющегося, преходящего вместо постоянно существующего.

Основные моменты в психологической теории БдеК заключаются в следующем:

1. Фонема – психический эквивалент звука. Такое понимание органически увязывается с общей психологистической концепцией автора. Правда, фонема связана с физико-физиологической, акустической и артикуляционной сторонами языка, но в конечном итоге и эти стороны сводятся к их психическим субстратам – к представлениям.

2. Звук представляет собой физиологическо-акустическое проявление, физический признак, осуществление фонемы.

3. Основной признак, по которому звук противопоставляется фонеме, заключается в том, что звук преходящее, а фонема не преходящее, постоянно существующее в психике индивида явление. Фонема, так же как и язык в целом, психологическо-социальное явление.

4. Фонема и звук противопоставляются друг другу и по другому принципу: звук в различных условиях произносится различно, а фонема – это единое, общее представление. В теории Б. второе противопоставление не акцентировано, в то время как в позднейшей фонологии именно оно стало основным. Это – поиск постоянного за переменным, инварианта за вариантами.

В связи с таким пониманием намечается понятие варианта: одной фонеме может соответствовать несколько звуков, но этот вопрос не рассматривается в трудах БдеК.

5. Одной из характерных черт психологистической теории Б. является то, что в ней четко определился объем понятия фонемы. Теперь бодуэновская фонема уже по существу совпадает с фонемой более поздних фонологических теорий, поскольку фонема определяется по отношению к звуку, – это представление звука. Тем самым исключается последовательность звуков, которая могла оказаться неделимой с точки зрения соответствий в родственных языках.

Фонема, с точки зрения Б., не является простой, неделимой единицей. Для обозначения составляющих элементов фонемы появляются специфические термины: кинема, акусма, кинакема. Б.: «Мы разлагаем фонемы на психические – произносительные и слуховые – элементы, которые уже не подлежат дальнейшему разложению. С точки зрения языкового исполнения, то есть с точки зрения произношения, мы разлагаем фонемы на составляющие их произносительные элементы или кинемы; с точки зрения восприятия, мы разлагаем их на слуховые элементы или «акусмы». Кинакема определяется Б. как соединенное представление кинемы и акусмы в тех случаях, когда благодаря кинеме получается и акусма. Например, кинема губ вместе с губным акустическим оттенком составляет кинакему губности.

По традиции принято считать, что на разных этапах своей научной деятельности БдеК даёт разное определение фо­неме, и связывают этот факт с эволюцией его лингвистичес­ких взглядов. Определения фонемы у ученого менялись, но фонема всегда понималась им как психическая сущность, "некоторое устойчивое представление группы звуков в человеческой психике". Правда, эта теория не была понята его современниками – она появилась слишком рано. Но в XX веке она оказала решающее воздействие на развитие фонетики. Ученый исходит из осознания неустойчивой природы звуков речи как явлений физических, ставя им в соответствие устойчивое психическое представление (названное взятым у Ф. де Соссюра термином фонема, но трактуемое совершенно иным образом). Фонема понимается как “языковая ценность”, обусловленная системой языка, в которой функцию имеет лишь то, что “семасиологизировано и морфологизировано”.

В казанский пе­риод деятельности Б. осознал необходимость выделения кратчайших языковых единиц, обладающих смыслоразличительной функцией, которые нельзя отождествлять со звуками (продук­том вибрации органов речи и воздуха). Он назвал их фонема­ми, позаимствовав этот термин у Ф. де Соссюра, но вложив в него совсем иное содержание. Понятие фонемы родилось на ос­нове чёткого противопоставления фонетического (физиологи­ческого) и психического элемента в языке, различения стати­ки и динамики языка, а также на основе различения фонети­ческой и морфологической делимости слов, которая подвергается на протяжении веков всевозможным изменениям и обнаружи­вает себя в разнообразных чередованиях звуков.

Б. описывает разнообразные типы чере­дований звуков (он называет их альтернациями), выявляемых на основе общности происхождения морфем, в которых эти звуки находятся.

Гомогенные (общие по происхождению) звуки, раз­личия которых объясняются действующими звуковыми зако­нами, он называет дивергентами (ср. годы [годы] — год [гот], где чередуются д//т, находящиеся в разных позициях).

Гомо­генные звуки, различие которых нельзя объяснить действую­щими звуковыми законами, Б. назвал коррелятивами (ср. врата — вращать, где чередуются т//щ, хотя с точки зрения ста­тической они находятся в одинаковых позициях). Т.обр., коррелятивы — это исторические чередования, которые возникли в предыдущие эпохи под влиянием действовавших когда-то, но уже «умерших» законов.

Дивергенты и коррелятивы од­ного языка отличаются от корреспондентов — однородных по происхождению звуков, сопоставляемых в области нескольких родственных языков.

Чередования звуков / альтернации
дивергенты	коррелятивы	корреспонденты
— однородные по происхождению (гомогенные) звуки, подвергающиеся комбинационным изменениям; ср.: лодка — лодочка, год — года — годовой, где [т, д], [о, ъ] — дивергенты.	— звуки, различные на данном этапе развития языка, но имеющие одно происхождение (исторические чередования звуков: [г/ж] в бегу — бежать, [к/ч] в теку — течь и т. п.).	— однородные по происхождению звуки, сопоставляемые в области нескольких родственных языков, например [p] и [f] в лат. pater и англ. father ’отец’.
	Такие фонетические единицы, которые нельзя отождествлять со звуками (коррелятивы и корреспонденты), БдеК называет фонемами, определяя фонему как «сумму обобщённых антропофонических свойств известной фонетической части слова, неделимую при установлении коррелятивных связей в области одного языка и корреспондентных связей в области нескольких языков».

Именно для анализа коррелятивов и корреспондентов, т.е. для исторических чередований, Б. в казанс­кий период и использует термин фонема. Определение фонемы в результате получило этимолого-морфологический характер: «Итак, фонема есть сумма обобщённых антропофонических свойств известной фонетической части слова, неделимая при установ­лении коррелятивных связей в области одного языка и корреспондентных связей в области нескольких языков» («Некоторые отделы «Сравнительной грамматики» славянских языков», 1881). Фонема – это то, что «неделимо при сравнении коррелятивов, что образует само чередование, напр. ч/т в примере лечу – летишь. Таким образом, в казанский период Б. разработал учение о фонеме в динамическом (диахроническом) аспекте и рассмат­ривал фонему применительно к динамике языка как звуковой узел этимологически родственных морфем. Фонема в его учении о динамике языка — это фонетический тип, отвлечённость, результат обобщения, очищенный от положительно данных свойств действительного появления или существования, но связанный со смыслом этимологически родственных морфем (см. «Подроб­ную программу лекций в 1876—1877 уч. г.»).

Идея тесной взаимосвязанности фонемы с морфемой («фо­нема <...> это подвижный компонент морфемы и признак из­вестной морфологической категории»; «фонемы — составные части морфем», а фонетика — это «история фонем в отношении мор­фологии») получила дальнейшее развитие в трудах пражских структуралистов, которые заложили основы морфонологии. Кроме того, учение о фонеме как о звуковом узле этимологически родственных морфем сыграло решающую роль в формировании концепции МФШ.

От «диахронической» трактовки фонемы Б. не отказался, хотя и занялся разработкой фонемы применительно к статике (син­хронии) языка. Так, в статье «Опыт теории фонетических альтернаций» (1895), характеризуя два типа фонем — применительно к статике и применительно к динамике язы­ка — Б. углубляет своё учение о фонеме как звуковом узле этимологически родственных морфем, считая сопоставление морфем с точки зрения их формального родства чрезвычайно плодотворным. При этом он ссылается на открытие, сделанное Ф. де Соссюром в «Мемуаре о первоначальной системе гласных в индоевропейском языке», где именно учёт чередований в род­ственных морфемах позволил швейцарскому учёному «вычис­лить» некоторые праиндоевропейские фонемы.

В этой же статье Б. пишет о фонеме как о психическом единстве, как образе памяти, рассматриваемом независимо от наделённых значением морфем. «Расщепление» такого рода фо­нем происходит под влиянием факторов, действующих «на на­ших глазах». Например, великорусские гласные а, е, о имеют различный оттенок в зависимости от природы последующего согласного (ср. мат — мать, мел — мель, закон — конь и т.д.). Такое расщепление психически единой фонемы на две или бо­лее (дивергенция), происходящее на наших глазах, имеет чисто антропофонический, чисто фонетический характер, ибо оно не зависит от принадлежности к составу родственной морфемы. Описывая различные «положения», благоприятствующие или, напротив, препятствующие проявлению индивидуальных свойств фонемы и ведущие к её «аккомодации», устанавливая причины видоизменения фонемы, фактически уже в этой статье Б. заложил основы современной (синхро­нической!) фонологии. В последующих работах он только уточ­нял определение фонемы применительно к статике языка: «Это единые, непреходящие представления звуков языка», «Фоне­ма — это психический эквивалент звука» и т.д.

В отличие от звуков, принадлежащих потоку речи, завися­щих от индивидуальных речевых способностей говорящего, от обстановки общения, фонема, по мнению Б., существу­ет вполне объективно, одинаковым образом для всех. В речевом потоке она может выступать в разных звуковых «обличьях», но для носителей языка эти различия несущественны, ибо они воспринимают их как нечто единое. По-разному, например, звучит гласный корня в формах вода [вада] и воды [воды], но люди, говорящие на русском языке, этого различия не ощущают. Вы­деляя фонемы в статическом (синхроническом) аспекте, Б. учитывал прежде всего психическую сторону языка и опи­рался на «языковое чутьё» говорящих.

Учение о фонеме в статическом понимании Б. назвал психофонетикой, учение о звуках, реально проявляющихся в речевом потоке, — антропофоникой. Позднее науку о фонем­ном строе языка стали называть фонологией, а понятие о фо­неме обогатилось (Б. называл фонологией, или фонети­кой, науку, которая включает в себя антропофонику, психо­фонетику и историческую фонетику.) За фонемой закрепилось представление как о кратчайшей единице языка, которая обла­дает набором дифференциальных признаков и служит для раз­личения слов (Николай Феофанович Яковлев, Николай Серге­евич Трубецкой, Роман Осипович Якобсон и др.).

Постулируются два членения речи -- психическое (на “единицы, наделённые значением” -- предложения, слова, морфемы, фонемы) и фонетическое (на "периферические единицы” -- слоги и звуки). В психическом представлении звука выделяются кинакемы и акустемы, к которым впоследствии пражцы возводят понятие различительного признака фонемы. Бодуэн подчёркивает, что морфема состоит не из звуков, а из фонем. Звуковые изменения в языке, по его мнению, обусловлены фонологическими (т.е. структурно-функциональными) факторами.

В классическом труде “Опыт теории фонетических альтернаций” (1895), положившим начало морфонологии Бодуэн де Куртенэ объясняет фонетические изменения на морфологическом уровне. Под альтернацией он понимает отношение друг к другу фонетически различных фонем, находящихся в этимологически родственных морфемах и занимающих в фонетической структуре этих морфем постоянное место.

Так, если мы возьмём такие морфологические формы, как везу — воз, несу — ноша, муха — мушка, то фонемы < е, о, с, ш, х, > находятся в отношениях альтернации и являются альтернантами. “…Во всех подобных случаях альтернирующими единицами могут считаться не фонемы, а целые морфемы, так как только морфемы являются семасиологически неделимыми языковыми единицами”, а фонемы составляют часть определённого типа морфем. Таким образом, в приведённом примере альтернирующими (чередующимися) являются морфемы: вез -, воз -, нес -, нош -; фонетическое различие морфологически родственных морфем Бодуэн де Куртенэ называет фонетической альтернацией. Для альтернации чрезвычайно важно, по его мнению, историческое происхождение фонем из общего источника, этимологическое родство в пределах одного и того же языка. При этимологическом родстве морфем в разных языках мы имеем дело с альтернацией другого типа, называемой корреспонденцией.

Бодуэн помимо работы в университете преподавал в первом классе Казанской гимназии. О своем опыте он подробно рассказал на первом съезде преподавателей русского языка в военно-учебных заведениях. Широко известен такой пример. Профессор задал вопрос: «Какой корень у слова «власть»?» Ученик не смог ответить. Тогда Бодуэн задает новый вопрос:

- Ну а какой глагол в связи с этим словом?

- Владеть, - последовал ответ.

- Какой корень в слове “владеть”?

- Влад.

- А в слове “власть”?

- Влад.

- Как же это так?

- “Д” перед “т” переходит в “с”!

Это обобщение в те годы считалось научным открытием. А на уроках Бодуэна их легко делали десятилетние ребята...

9) Что нового внёс Бодуэн де Куртенэ в учение о языковых законах? Какие силы, по его мнению, служат причинами языковых изменений? Какие общеязыковые законы открыл сам Бодуэн де Куртенэ?

Б. не признавал звуковых зако­нов, которые, по мнению младограмматиков, действуют меха­нически и не знают никаких исключений («Нет ни­каких звуковых законов»). В учении о звуковых законах, разработанном младограмматиками, Б. не устраивала односторонность, сведение сложных языковых процессов к механическим, при­митивным явлениям, не зависящим от психики говорящего человека.

Б. не принял и стадиальной теории развития язы­ков, ибо она опиралась либо на представление о первичности духа народа, либо на натуралистическое представление о языке как естественном организме. Рассуждения об «упадке» языков, об их «дряхлении» на пути к современному состоянию казались Б. абсолютно необоснованными. Компаративисты, по словам Бодуэна, смотрели на живые языки «сквозь санскритские очки», оттого любые отклонения от идеальных, с точки зрения иссле­дователей, древних форм расценивались как «порча» некогда богатого, совершенного праязыка.

Поскольку язык — психо-социальная сущность, причины изменений в языке следует, по мнению Б., искать в пси­хической и социальной сфере. Общие причины, общие факто­ры, вызывающие развитие языка и обусловливающие его строй, он называл силами. К таковым он причислял:

1) привычку, т.е. бессознательную память;

2) стремление к удобству;

3) бессоз­нательное забвение;

4) бессознательное обобщение, апперцепцию;

5) бессознательную абстракцию.

В работах более позднего пери­ода он называет ещё одну важнейшую причину языковых из­менений — «стремление к экономии сил» («Об общих причинах языковых изменений», 1890). Той почвой, на которой «проис­ходит действие всех этих сил в языке», Б. считал «два элемента: физический и психический», сочетающиеся в языке «в неразрывной связи».

Б. не называет уни­версальных языковых законов: общее состояние лингвистики не было готово ещё к таким открытиям. Но он вскрыл ряд законо­мерностей, или тенденций, истинность которых подтвердилась спустя несколько десятилетий. Так, он установил, что развитие славянской звуковой системы идёт по пути сокращения количе­ства гласных и увеличения количества согласных, ибо смыслоразличительная функция гласных снижается, а смыслоразличительная функция согласных увеличивается. Ему же принадлежит открытие закономерности, по которой в индоевропейских язы­ках действует тенденция «сокращения основ в пользу окончаний». Как образно выразился Бодуэн де Куртенэ, «на существующей фазе исторического развития ариоевропейских (т.е. индоевропей­ских ) языков как фонетическое, так и морфологическое завоевание идёт от конца слова к его началу».

Гораздо раньше младограмматиков Бодуэн описал тенден­цию к аналогии, подчеркивая постоянно, что аналогия действует параллельно с фонетическими закономерностями и ее причина кроется в психической природе языка, в стремлении к обобще­нию и упрощению. Результатом взаимодействия этих двух сил — фонетических закономерностей и аналогии — следует считать упрощение системы склонения и системы спряжения в индоев­ропейских языках.

Б. считал, что раз­витие языка идёт в определённом направлении, в сторону упо­рядочения, системности. В отличие от большинства своих совре­менников, он допускал возможность сознательного вмешательства в язык: язык «не неприкосновенный идол», он «орудие и дея­тельность», а потому социальный долг человека — улучшать своё орудие или заменять его другим, лучшим, если в этом возник­ла необходимость.

10) Какую роль в истории отечественного и мирового языкознания сыграла Казанская лингвистическая школа?

В целом КЛШ оказала огром­ное влияние на развитие отечественного языкознания и подня­ла российскую лингвистику на мировой уровень. Вместе с МЛШ и Ф. де Соссюром БдеК и его единомышленники помогли преодолеть кризис, который переживало сравнительно-историческое языкознание в конце XIX — начале XX в., и проложили дорогу новому на­правлению лингвистики XX столетия — структурализму. Мно­гие идеи БдеК нашли воплощение в трудах учё­ных XX столетия. Указав на смешанный характер ряда языков мира, он предвосхитил учение о языковых союзах Н.С.Трубецкого. Замечания Б. об отклонениях в речевой способности по­будили Р.О.Якобсона заняться изучением языковых расстройств (афазий). Сбылись предсказания Б. о математизации лин­гвистики и о том, что лингвистика XX в. займётся по преиму­ществу изучением живых языков. То, что достижения БдеК долгое время не получали должного признания вне пределов России и Польши, можно объяснить лишь отсутстви­ем объединяющего фундаментального труда, где все гениальные открытия главы Казанской лингвистической школы были бы изложены не разрозненно, а в системе, и недоступностью для большинства лингвистов Европы и Америки его научных работ.

20. Логико-грамматическое направление в России (Ф.И. Буслаев).

21. Лингвистическая концепция Ф. де Соссюра (системный характер языка, знаковый характер языка, понятие языкового знака, синхрония и диахрония и др.).

22. Структурализм в языкознании. Пражская лингвистическая школа.

23. Копенгагенская лингвистическая школа (Л. Ельмслев, X. Ульдалль и др.).

24. Американский структурализм (Э. Сепир, Б. Уорф; Л. Блумфильд, Н. Хомский и др.).

25. Л.В. Щерба: его роль в развитии общего и русского языкознания. Статья «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании».