Глава пятнадцатая. Кузнец и впрямь жил букой

Кузнец и впрямь жил букой. Небольшой сруб прятался в лесу и летом, наверное, совсем незаметен. Но сейчас, когда основная масса деревьев потеряла листву, темные бревна резко выделялись на фоне голых стволов. На дорогу глядели три окна, в двух – стекла, крайнее забито фанеркой. Я подошла к сгнившему, покосившемуся крыльцу и крикнула:

– Эй, Базиль, выходи, Дарья Васильева по твою душу приехала.

В ответ тишина. Я дернула простую железную скобу, исполнявшую роль ручки. Дверь не шелохнулась, внутри ни звука, но видно, что в замочной скважине торчит ключ, следовательно, внутри есть люди, просто не желают отзываться.

– Базиль, не дури, – заорала я по-французски, – Сюзи в Париже с ума сходит, пожалей жену, старый кретин, хватит в Робинзона Крузо играть.

Замок залязгал, тяжелая дверь распахнулась, и на пороге появился высокий худой блондин в грязных потертых джинсах и толстом свитере. Он абсолютно не походил на Базиля. Не успела я удивиться, как странный жилец спросил на великолепном французском:

– Бог мой, вы из Парижа?

– Да, – ответила я, – очевидно, вы тоже?

– Просто безобразие, – обозлился «дикарь», – еще три дня осталось! Как они смели уже новых прислать, буду жаловаться в агентство! Уже второй раз беспокоят! И в деревне человек живет!

Я совершенно ничего не понимала и на всякий случай уточнила:

– Ищу господина Базиля Корзинкина, книгоиздателя из Парижа!

«Робинзон Крузо» помягчел:

– Значит, не будете ночевать?

– Нет.

– Ладно, заходите.

Я вошла в избенку и моментально стукнулась лбом о низкую притолоку. Потирая ушибленную голову, проследовала за хозяином в «зал». Внутри стояла железная кровать с древней панцирной сеткой, допотопный стол, два колченогих стула и кованый сундук, настоящий раритет. Любой сотрудник этнографического музея онемеет, заполучив такой. Скатертью служила газета, а на кровати никаких признаков постельного белья, лишь драное ватное одеяло и подушка в засаленном напернике.

– Ну, – весьма нелюбезно спросил француз, – объясните теперь по-человечески, что вам нужно?

Я решила поставить хама на место и, светски улыбаясь, прощебетала:

– Будем знакомы, баронесса Натали Макмайер.

Французы жуткие снобы, и этот не оказался исключением.

– Прошу, мадам, присаживайтесь, меня зовут Клод Рабель. Так какая проблема привела столь очаровательную особу в эту глушь?

Отметив, что титул сразу прибавил мне очарования, я сообщила:

– Разыскиваю приятеля, Базиля Корзинкина, сказал – поедет на денек в Горловку, и пропал.

– Как? – удивился в свою очередь Клод. – Разве вы приехали в Россию не по линии «Альбатроса»? Вы не экстремальная туристка?

– Кто? – обозлилась я окончательно. – Да объясните, в конце концов, что все это значит.

Рабель замялся. Видя колебания, я нагло добавила:

– Пока не пойму, что к чему, не уеду.

Клод вздохнул. Наверное, решил, что от такой хамки нелегко отделаться.

История оказалась интересной. В Париже господин Рабель работает управляющим крупной фирмой. День-деньской крутится как белка в колесе. Раздражает все – избалованные и глупые клиенты, тупые подчиненные. Дома поджидает взбалмошная женушка и трое деток милого подросткового возраста. Короче, покоя нет ни днем ни ночью.

Пару лет назад врачи обнаружили у Клода язву желудка и положили его в больницу. Там он познакомился с весельчаком Александром. Алекс рассказал Клоду о потрясающем отдыхе, который организует совместное русско-французское турагентство «Альбатрос». Экстремальный туризм. Стоит весьма и весьма недешево, зато какие ощущения! Все туры строго индивидуальны, можно заказать, что душе угодно.

Едва выйдя из больницы, Клод побежал на улицу Роти. Алекс предупредил, разговоры стоит вести только с дамой по имени Элен, и нужно сказать, что адресок дал Александр. Дело-то не совсем законное.

Элен, мило улыбаясь, принялась рассказывать ошарашенному Клоду об услугах. Можно посидеть месяц в российской тюрьме или в лагере, поехать в заброшенную провинциальную деревню и вести там жизнь аборигена. Предлагалось еще весьма щекочущее нервы и любимое многими приключение – стать жертвой насильника или самому превратиться в палача. Одни выбирают роль бомжей, другие – сутенеров, третьи просто живут в спальном районе Москвы четыре недели, имея только триста российских рублей. Бодрит и заключение в психиатрическую клинику…

Клод подумал, подумал и решил стать зеком. Уже через две недели его встречали в московском отделении «Альбатроса». Красивая, статная брюнетка по имени Лола отобрала паспорт, сказав:

– Пусть лучше хранится у меня в сейфе.

Потом Клода посадили в машину и повезли. Путь занял примерно около часа, и в конце концов автомобиль притормозил у таблички: «Стой, режимная зона!» Мимо высокого забора с колючей проволокой, мимо вышек с часовыми прошли в какое-то здание, там Клоду выдали черную куртку, такие же штаны и кепку. Конвойные втолкнули его в барак.

В небольшой комнате стояли три прикрытые застиранными одеяльцами двухэтажные железные койки, окрашенные в синий цвет. Скоро появились и «коллеги» – два мужика с простоватыми лицами. Как понял Клод, их звали Ваня и Саша. Больше он ничего не разобрал, поскольку абсолютно не владел русским. Правда, к концу «срока» выучил несколько слов – хлеб, чай, сахар да еще матерные ругательства.

Потянулись дни на зоне, похожие один на другой, словно яйца. Побудка, построение, проверка, работа, прогулка. Кормили три раза в день – отвратительно и совершенно несъедобно. Охрана пару раз не слишком больно накостыляла Рабелю по шее. Ваня и Саша не привязывались. Даже были приветливы. Угощали сигаретами, делились печеньем и чаем, а после отбоя учили француза блатной фене, потешаясь над его произношением.

Жизнь в лагере оказалась построена таким образом, что Клод совершенно не пересекался с другими заключенными. Изредка он видел, как в столовую с бодрой песней идет отряд человек эдак сто, а в мастерских, где шили брезентовые рукавицы, каждый сидел за своей машиной, и охрана пресекала любые разговоры.

Через две недели, скорей всего от голода, прошла язва, во всяком случае, перестала беспокоить. Затем наладился сон. В десять вечера Клод не успевал донести голову до подушки, как веки смыкались. Пропала тупая боль в затылке. В последнюю неделю бытности зеком Рабель с невероятным аппетитом уничтожал «рыбкин супчик» и перловку, сдобренную машинным маслом.

В Париж он вернулся абсолютно здоровым, веселым и великолепно отдохнувшим.

В этом году решил пожить отшельником. На сей раз его привезли в Горловку и бросили в избе кузнеца с небольшим набором продуктов. Сначала все шло просто чудесно. Клод собственноручно отмыл избушку, таская воду ведрами из речки. Целыми днями хлопотал по хозяйству, готовя суп, расчищая двор от камней. Ложился спать в восемь, вставал около шести. Именно в заброшенной деревне управляющий вспомнил, что писал в юности стихи, и вновь принялся слагать вирши. Ощущение полного одиночества, оторванности от мира приносило потрясающее успокоение…

Но вскоре кайф сломался. Сначала парижанин обнаружил, что в деревне живет старик. Прохор не мешал ему, встречались изредка, но ощущение полного одиночества пропало. Затем явился какой-то иностранец, говорящий по-французски.

– Корзинкин? – вырвалось у меня.

– Не знаю, фамилии не назвал.

– Темноволосый, кареглазый, со смуглым лицом?

– Да, похож.

…Гость постучался в окно ночью. Клод слегка испугался и глянул на часы – полночь.

– Кто? – крикнул он по-французски, понимая глупость поступка. Никто не поймет вопроса.

Неожиданно с порога донесся ответ на родном языке:

– Откройте, бога ради, не бойтесь.

Рабель распахнул дверь и увидел вконец перемазанного мужика.

– Ехал мимо, – пояснил тот, – проколол колесо, пытался в темноте починить, да не вышло. Пустите нас переночевать…

– Нас? – изумилась я.

– Ну да, с ним была девушка. Высокая блондинка с роскошными ногами. Еще подумал – у этакого урода и такая красавица.

– Дальше что было? – в нетерпении подпрыгивала я на месте, как Маня. – Ну, говорите!

– Нечего рассказывать. Они принесли из машины сумку с продуктами, поужинали. Потом легли.

Клод уступил девушке постель, сам лег на лежанке, а мужчина кое-как устроился на полу. Рано утром гость поменял колесо, и парочка уехала.

– И это все? – разочарованно протянула я.

– Все.

– Как звали девушку?

Клод развел руками.

– Не знаю, она не представилась.

Кстати, кавалер на вопрос об имени буркнул что-то типа – бр-бр. Очень невоспитанно для молодого человека.

– Молодого?

– Ну да, ему по виду лет двадцать шесть, ну семь…

Уму непостижимо. Я вытащила паспорт Базиля и сунула его Клоду под нос.

– Это он?

– Он, – подтвердил Рабель, – только здесь он отчего-то выглядит моим одногодком. Кстати, по-французски говорил с акцентом, словом, не француз.

Так, Базиль окончательно сошел с ума, изображает юного Ромео, загримировался под мальчика, коверкает парижский выговор. Вот идиот!

Клод был слишком зол, чтобы знакомиться с непрошеными гостями. Полночи, слушая, как они похрапывают, он думал, что скажет служащим «Альбатроса». И деревня обитаема, и люди понаехали. Мой визит окончательно вывел его из себя.

Я решила утешить нервного француза.

– Сейчас уеду, меня интересовал только Корзинкин.

Клод подозрительно глядел, как я иду к «Вольво», потом вскрикнул:

– Погодите! Вы, наверное, встретите этого Базиля?

– Во всяком случае, сильно надеюсь на такой исход дела.

– Тогда передайте, они тут кое-что забыли.

Клод исчез в избе и через секунду сунул в автомобиль небольшой пакет с рекламой «Мальборо».

Я отъехала к шоссе, притормозила и заглянула в пакет. Ничего особенного – складной женский зонтик и «Сто лет одиночества» Маркеса. Очевидно, девица из интеллигентной семьи, взяла с собой в дорогу не детектив, не фантастику, а заумного Маркеса.

Домой прирулила к девяти вечера, окончательно перестав что-либо соображать. Голова просто разрывалась от обилия сведений. Сейчас глотну чайку, сжую парочку бутербродов и пойду в спальню. Сяду в креслице, попробую обмозговать ситуацию.

В столовой с каменным лицом вязала Ольга.

– Ну, здравствуй, – произнесла Зайка железным голосом.

Ее тон не предвещал ничего хорошего, и я испугалась.

– Что произошло?

– Это я должна поинтересоваться у тебя, что произошло, – с видом прокурора процедила Оля и крикнула:

– Александр Михайлович, идите сюда!

Раздались шаги, и в комнату вошел полковник. Увидев меня, он сладко улыбнулся и осведомился:

– Дашутка, где гоняла? Небось устала?

Но я великолепно знала, что такое его поведение обещает скорую бурю, поэтому постаралась не злить приятеля.

– Сначала ездила по магазинам, потом зашла к Полянским…

– Ага, ага, – закивал головой Александр Михайлович, – чайку попить, поболтать, то да се, так ведь?

– Именно, – осторожно поддакнула я, чуя неладное, – а у вас как день прошел?

– У меня нормально, – ухмыльнулся полковник, – а вот Зайке повезло невероятно, сплошные приключения, никакой скуки!

Ольга фыркнула и принялась демонстративно размешивать ложечкой сахар в чашке с чаем. Мерное позвякиванье вывело меня из себя, и я не удержалась:

– Да что, в конце концов, произошло?

– Слушай! – вскипела Зайка.

– Погоди, погоди, – остановил ее Александр Михайлович, – дай я расскажу спокойненько, по порядку.

Утром Ольге позвонили из отделения милиции и попросили приехать дать свидетельские показания по делу Майи Колосовой. Ничего не понимающая Зайка послушно явилась в семнадцатый кабинет, где была принята суровым капитаном. Разговор их напоминал диалог гуся с поросенком – полное непонимание.

– Расскажите, как увидели тело Колосовой на балконе, – велел милиционер.

– Кто это такая? – изумилась Ольга.

– Ваша соседка по дому, – не сдавался дознаватель.

– У меня нет соседей, – отбивалась Зайка.

– Не стоит нервничать, вас пока ни в чем не обвиняют, – «успокоил» капитан.

Ольга задергалась, следователь начал злиться, и так продолжалось в течение почти полутора часов. На протяжении этого времени милиционер неоднократно спрашивал:

– Вы Ольга Евгеньевна Воронцова?

– Да, – подтверждала Ольга.

И разговор шел по кругу. Наконец, устав от бесконечных Зайкиных бестолковых ответов, капитан совсем разозлился и привел в кабинет какую-то старушку.

– Узнаете свою племянницу?

– Конечно, здравствуй, детка, – ответила соседка Майи Колосовой маразматичка Алевтина Марковна.

– Что же вы все отрицаете? – накинулся следователь на Зайку. – Вам есть что скрывать? Будете так себя вести, оформлю задержание на трое суток.

Но Зайка не зря жена адвоката. Увидав, что происходит нечто непонятное, она твердо заявила:

– Имею право на один телефонный звонок и без своего защитника больше ни слова не произнесу.

Капитан вскипел, сунул ей телефонную трубку. Бедняжка только успела крикнуть: «Александр Михайлович, приезжай скорей», как телефон отобрали, а саму Ольгу впихнули в «обезьянник» – до выяснения личности.

Недоразумение выяснилось только тогда, когда приехал полковник. Поговорив с оперативниками, он сразу выяснил, что «племянница», назвавшаяся Ольгой Евгеньевной, была старше. Изящная блондинка лет тридцати пяти, глаза голубые, курила сигареты из бело-синей пачки, а с места происшествия уехала в «Вольво»…

– Как ты могла, – взвыла Зайка, – как тебе пришло в голову назваться моим именем?

Действительно, крайне глупо.

– А еще говорят, милиция плохо работает, – вырвалось у меня, – неужели Ольга Евгеньевна в Москве одна? И как только нашли?

Александр Михайлович глянул на меня и расхохотался.

– Ты неподражаема, сама же сообщила оперативникам свой домашний телефон, они просто позвонили по оставленному номеру.

Да уж, второй такой дуры поискать.

– Зачем ходила к Колосовой? – посерьезнел приятель.

– Я?! Даже не думала и не знала, кто там был!

Полковник вновь заулыбался.

– Послушай, ну просто смешно, включи наконец голову. Во-первых, в квартире сняты отпечатки пальцев. К Колосовой редко забредали гости, «пальчиков» посторонних немного, найдут и твои. Потом, есть живая улика.

– Кто?

Молчавшая до сих пор Зайка крикнула:

– Кука! Поди сюда.

Дверь скрипнула, лохматенькая собачка влетела в комнату и преданно завертела хвостом. Очевидно, ее недавно вымыли, потому что шерстка блестела и приятно пахла шампунем. На шее Куки красовался новый красный ошейник.

– Вот, – сообщил полковник, указывая пальцем, – у убитой имелась собачка-метис по кличке Кука. Пес исчез после смерти владелицы.

Я поняла, что ощущают настоящие преступники под бременем неопровержимых доказательств, и раскололась.

– Ну была там!

– Зачем назвалась Ольгой?

– Случайно вышло.

Зайка подскочила на стуле и вылетела из комнаты, от души стукнув дверью.

– Ладно, – пробормотал Александр Михайлович, – не хочешь – не говори, но имей в виду, Колосову перед смертью пытали.

– Как?! – пришла я в полный ужас.

– Жестоко. Перебили пальцы на руках и ногах, на груди и животе у нее ожоги, сломан нос и пара зубов. Потом несчастную пристрелили и выставили на балкон.

– Господи, зачем?

– Судя по бардаку, в квартире что-то искали. Причем, если принять во внимание несколько разодранных книжек, распотрошенный альбом с фотографиями и вспоротого плюшевого мишку, – пытались найти небольшой, скорей всего плоский предмет.

Паспорт Базиля Корзинкина! Неужели бедную Майю убили из-за него?

– Как ты думаешь, – тихонько спросила я, – преступники обнаружили искомое?

– Кто же знает? – вздохнул приятель. – Надеюсь, что да.

– Почему?

– Потому что иначе мне придется предположить, что искомая вещица как-то попала к тебе в руки.

– Глупости, – испугалась я.

– А зачем ты ходила к Колосовой?

– Да не у нее была, а у сумасшедшей Алевтины Марковны. Давным-давно знаю женщину, сейчас она в глубочайшей отключке. Зашла проведать – увидела труп на балконе… Почему ее туда вынесли?

– Чтобы запах из квартиры не пошел, этаж последний, мало кому виден балкон. Надеялись, что милиция не сразу обнаружит труп. Почему назвалась Ольгой?

– Сдуру, испугалась очень, вечно в истории вляпываюсь.

– Это точно, – вздохнул Александр Михайлович, – ну ладно, спрошу у старушки, знает ли она тебя.

«Спроси, спроси, толстячок, – ухмыльнулась я про себя, наливая чай, – бабулек совсем плохой, то-то повеселишься».