Глава девятнадцатая. Весь Птичий можно изъездить за четверть часа

Весь Птичий можно изъездить за четверть часа. Поэтому на дорогу до дома улыбчивого Феликса Михайловича потратила буквально пять минут. Небольшое здание из светлого кирпича, дверь заперта, у входа домофон. Прогресс добрался и до Птичьего.

Я принялась накручивать колесики, наконец раздался дребезжащий голос:

– Да.

– «Скорая помощь».

Дверь немедленно отворилась. Давно заметила, что доктора люди моментально впускают внутрь. Попробуйте назваться работником коммунальных служб или даже милиционером – измучают вопросами, перед врачами рушатся все запоры.

В подъезде неожиданно оказалось светло и чисто. В довольно просторном холле, у письменного стола мирно читал газету мужик лет шестидесяти, крепкий, с характерным лицом отставного военного. Прямо за ним начиналась устланная красной ковровой дорожкой лестница. Лифта в пятиэтажке, очевидно, не было.

– Вы к кому? – осведомился лифтер.

Стараясь улыбаться как можно более приветливее, я вытащила удостоверение и пояснила:

– Открываем в Птичьем корпункт НТВ, хотим снять квартиру, в мэрии сказали, что ваш дом самый комфортабельный.

– Это верно, – согласился секьюрити.

Тут в глубине холла распахнулась дверь, и вышла девушка лет двадцати. Значит, в здании все же есть лифт.

– Здравствуйте, Федор Степанович, – сказала она.

– Добрый день, Светочка, – ласково ответил дежурный, – что так легко оделась, на улице совсем холодно.

– Ну да? – удивилась женщина и, подойдя к окну, принялась обозревать пустынную улицу. Федор Степанович повернулся ко мне.

– Телевидение уважаю, а ваше НТВ в особенности, мне там такая черненькая нравится, остроносенькая, новости читает…

– Миткова?

– Она и сама красавица, и говорит складно. А дом наш и правда лучший, элита живет, начальство. Только квартир никто не сдает, и не ищите.

На столе зазвонил телефон. Лифтер поднял трубку и потом пошел к подъемнику. Светочка оторвалась от окна и робко спросила:

– Вы с телевидения?

– Да, НТВ, хотели в вашем доме корпункт обосновать, да, видно, не судьба.

– А как к вам на работу попадают?

– По-разному. Кто сам пришел, кого знакомые привели…

– Ну, чтобы сам, небось неправда, – протянула девушка, – всю жизнь мечтала в телевизоре работать.

Я вздохнула: в телевизоре можно работать только тогда, когда снимаешь заднюю стенку аппарата и копаешься во внутренностях этого прибора.

– Слушайте, – продолжала Светочка, – а если подскажу, к кому обратиться, чтоб в нашем доме квартиру снять, поможете мне, познакомите с нужными людьми?

Тут распахнулась дверь лифта, и Федор Степанович вывез коляску.

– Пойдемте, – шепнула девушка, – тут недалеко есть одно место, посидим поговорим. – Она завела меня в небольшое кафе и, лихо закурив «Мальборо», сообщила: – Феликс Михайлович Самохвалов коттедж построил прямо на выезде из города. Из красного кирпича, с башенкой. Так он моей маме сказал, что квартиру сдавать хочет. Могу вас к нему отвезти.

– Так у него, наверное, семья есть?

– Дочь Нина, взрослая уже.

– Вот видите, – прикинулась я разочарованной, – скорей всего захочет отдельно от родителей жить, квартира ей и достанется.

– Да нет, – отмахнулась Света, – Нинка в Москве учится, сюда не показывается.

– Совсем не приезжает?

– С лета не видела.

– Может, просто не замечаете.

– Дом углом стоит, из моей комнаты ее окно видно, так там даже занавески с августа ни разу не раздернули. К тому же мы в хороших отношениях. Нинка в июле на несколько дней прикатила и сразу ко мне, похвастаться новой машиной. Ну да и понятно, отец ей небось денег сколько хочешь дает, – откровенничала девица.

Я пообещала подумать над ее предложением и поехала в Москву. На выезде из Птичьего притормозила и оглядела огромный двухэтажный дом из огнеупорного кирпича. Похоже, совсем готов, окна застеклены, и даже в саду заасфальтированы дорожки. Интересно, откуда у милейшего Феликса Михайловича такие средства? Хотя понятно откуда. В колонию попадают разные люди, а жить по-человечески хочется везде. Насколько знаю, отправить лишнюю продуктовую передачу в Бутырской тюрьме стоит сто долларов. А в колонии возможностей больше – свидание продолжительностью три дня, отпуск домой, отправка на поселение, – и за все можно получить приличную мзду. Так что источник финансового благополучия известен. Мне важно другое – Нина тут не показывалась и Базиля не привозила.

Тучи слегка раздвинулись, небо немного просветлело, зато крепко похолодало. Я включила печку на полную мощность и понеслась по шоссе, стараясь крепче держаться за руль. Восемьдесят километров в час – страшная скорость. Вожу уже пять лет и даже научилась парковать «Вольво» задом, но предпочитаю ездить не слишком быстро, редко спидометр показывает больше шестидесяти. И никак не могу отвыкнуть от дурацкой привычки тянуть изо всех сил на себя руль во время торможения. Ехидный Аркадий советует при этом обязательно приговаривать «тпру, лошадка». Но я стараюсь не обращать внимания на колкости, ну не все же рождаются с ключом от зажигания в руке.

После сонного Птичьего Москва показалась особенно шумной. Естественно, при въезде на Волоколамку попала в огромную пробку и проскучала в толпе автомобилей, двигаясь вперед черепашьим шагом. Возле метро «Аэропорт» притормозила. Пойду пешком на ту сторону Ленинградского проспекта и посмотрю, может, Нина приехала?

В подъезде сидела уже другая бабуля.

– Утром на месте была, – сообщила она, – потом вроде ушла. Может, в институт? Или в больницу за инвалидом каким? Она вроде как с ними работает.

Дворника Юры тоже не нашла. Обычно он день-деньской торчит на глазах, но сегодня его никто не видел. Окончательно разочаровавшись, поехала в Ложкино.

Дома было тихо. Я взяла в кабинете толстый справочник и устроилась в спальне. Через полтора часа подвела итог. Патронажных медсестер, то есть медицинских работников, ухаживающих за беспомощными одинокими инвалидами, предоставляют муниципальные общества Красного Креста, и ни в одном из них не работает Нина Самохвалова. Но в столице существует множество частных агентств. Я набрала номер «Помощника» и тихонько проблеяла в трубку:

– Хочу пригласить медсестру для ухода за парализованным отцом.

Вежливый голос моментально сообщил расценки: один день – десять долларов. Лекарства, памперсы, моющие средства – естественно, за счет хозяев. Еще медицинского работника полагается покормить. Сопровождение в другой город – в два раза дороже.

Повесив трубку, я через минуту вновь обратилась в то же агентство, постаравшись изменить голос.

– Вам нужны сотрудники?

Тот же безукоризненно вежливый голос осведомился:

– Имеете медицинское образование?

– Медсестра широкого профиля.

– Сто долларов в месяц плюс обед в семье у больного, и, естественно, чаевые никто не отбирает.

– Много дают?

– Долларов на двадцать можете твердо рассчитывать.

– Берете только профессионалов?

– С предъявлением диплома, – уточнил голос.

Я повесила трубку и позвонила в другое агентство. Расценки примерно совпадали, и везде требовались только дипломированные сотрудники.

В глубокой задумчивости я пошла вниз. Где же подрабатывает Нина? У девушки нет никаких шансов устроиться официально, она не имеет документов медсестры, учится в гуманитарном институте. Бешеных денег за уход не платит никто, двадцать долларов в месяц считаются роскошными чаевыми. А Самохвалова небось только за квартиру отдает триста, плюс машина, бензин, джинсы «Труссарди», кофточки «Naf-Naf»… Папа присылает? Но он только-только построил новый дом, все средства туда вложил. Наверное, все-таки зарабатывает сама. Но как? Может, это Базиль содержит любовницу? Корзинкин, безусловно, обеспечен, но, как все французы, жаден до невозможности. Россияне, начитавшись «Трех мушкетеров», составили неправильный образ парижанина – этакого гуляки, весельчака, бабника, не считающего расходов на прекрасных дам и выпивку. На самом деле среднестатистический француз предпочитает укладываться спать в десять, никогда не позовет знакомых в гости, а если все же сподобится устроить вечеринку, то к столу подадут фисташки, орешки да блюдо с сыром. Впрочем, могут торжественно внести ветчину. Причем, если гостей шестеро, то на роскошном, доставшемся от бабушки подносе сиротливо будут лежать только шесть ломтиков – по одному на человека, добавку просить не принято. Так что вряд ли Корзинкин обеспечивает своей даме сердца роскошный образ жизни. Ну, духи может подарить или недорогое колечко…

В гостиной на диване валялся Кешка. На столике – несколько журналов, я машинально схватила одно издание.

– Не смотри, – велел сын.

Но я уже в ужасе уставилась на первую страницу. Ее целиком занимало фото молодой улыбающейся женщины. Ее можно было бы даже посчитать хорошенькой, если б не уродливое тело. Левой груди нет, на ее месте змеится белый шрам, от правой сохранились жалкие остатки. Внизу подпись – Виола, тридцать пять лет, радикальная мастэктомия, агентство «Лотос».

– Что это? – еле-еле ворочая языком, спросила я, машинально продолжая листать странное издание.

Следующие фото оказались еще отвратительней. Милые дамы демонстрировали результаты ампутации рук или ног, далее шли снимки молодых мужиков с телами, покрытыми шрамами. Все фото сделаны с почти обнаженной натуры – крохотные трусики прикрывали лишь небольшой участок тела. На последних страницах были настоящие уроды: карлики, отвратительно ожиревшие бабы, парочка парней с невероятными родимыми пятнами.

– Какого черта ты купил эту гадость да еще приволок домой? – накинулась я на сына. – Где взял кошмарный журнальчик?

Кешка потянулся и глянул на стол.

– Данную порнографию приволок Ефим. Если сейчас начнем возмущаться и жечь в печке, моментально притащит десяток новых и примется всем показывать. Лучше сделать вид, что нас это не волнует, и оставить их валяться тут. Ты же его знаешь.

Абсолютно точно. Стоило старику сообразить, что вас что-то смущает, как он тут же моментально начинал педалировать ситуацию. Такой вот омерзительный тип – получает настоящее удовольствие, глядя, как мучаются его несчастные жертвы.

– Боюсь, Машка полезет посмотреть, – вырвалось из моей груди.

Кеша вздохнул.

– Если сейчас спрячем, дедуля точно ей покажет. В конце концов, ничего страшного, просто несчастные, изувеченные люди. Естественно, ребенку не следует рассказывать, зачем бедолаги тут свои фотки выставили. Ладно, сам объясню. Мол, журнал выпускает общество инвалидов, чтобы поддержать в людях мужество. Тебе сделали страшную операцию – не переживай, посмотри на других, может, им еще хуже, а они улыбаются! И ты придерживайся этой версии. Да не переживай так, пролистнет и бросит!

– А правда, зачем подобное демонстрировать?

Кешка сел и поглядел на меня.

– Мать! Тебе что, двенадцать лет? Наивная, как щенок.

Я обиделась.

– Ну, прости глупую, уж объясни ей…

Аркашка хмыкнул.

– Про сексуальные извращения слышала?

Я кивнула. Уж не настолько наивна, вроде знаю и про гомосексуалистов – и про педофилов.

– А это просто разновидность другая, – пояснил сын, – есть такие кадры, которых привлекают только убогие. Ну не стоит у него на нормальную бабу, подавай чего пострашней. В конце концов – это личное дело каждого, с кем спать. И ничего плохого нет в том, чтобы изуродованная женщина нашла себе пару. Но продавать такие журналы открыто на лотках нельзя. Следует распространять через больницы или общества инвалидов – словом, не знаю как! Честно говоря, не хотелось, чтобы подобное издание попадало в детские руки. Но пока нет криминала, это имеет право на жизнь. Есть же у лесбиянок «Розовая пантера», а эти чем хуже. Помнишь Диму Петровского?

Я кивнула. Тучный, одышливый мальчик, бывший одноклассник Аркашки. Никогда не гулял с девочками и по большей части угрюмо сторонился приятелей.

– Женился на бабе без ноги, старше себя лет на десять, – продолжал Кеша, – все его обжалелись. Бедный Димочка, за супругой-инвалидом ухаживает. А мужик прямо расцвел, счастлив безмерно. Не нужны ему здоровые, и все тут.

Я задумчиво поглядела на первую страницу журнала. «Присылайте свои фотографии по адресу: К-9, абонентский ящик 18», и телефон для справок».

– А какой тут может быть криминал? Закон запрещает печатать подобные фото?

Кешка пожал плечами.

– Под запретом порнография, эротика разрешена. Но как провести грань? Почему дама, обнажившая грудь, эротична, а демонстрирующая голый зад – это уже порнография? А про снимки убогих вообще ни слова. Ты погляди, журнальчик называет свои публикации брачными объявлениями. А уж в каком виде снялись «соискатели», никого не касается. Приличия соблюдены – причинное место прикрыто.

Я повнимательней пригляделась, и правда, сверху над каждой картинкой стоит рубрика «Ищу пару».

– Так где криминал?

– Он начинается тогда, когда торговцы живым товаром уговаривают людей на ненужные операции. Предлагают ампутировать руку или ногу за деньги, конечно, а потом продают богатым любителям экзотики.

– Неужели люди идут на такое? – пришла я в ужас.

– Мать, – строго спросил Аркадий, – ты знаешь, что в России средняя зарплата меньше пятидесяти долларов в месяц? А в Молдавии и Белоруссии до двадцати не доходит? Некоторые на все ради заработка готовы.

– Ура, – раздалось из коридора, – Мишенька, любименький, дай я тебя поцелую!

– Твоя дочь, а моя сестра, очевидно, опять получила пятерку за контрольную, – засмеялся Аркашка и быстро бросил на журнал газету.

Он оказался прав. Влетевшая Манюня принялась с восторгом рассказывать о своих успехах. За ее спиной маячил Миша.

Девочка перевела дух и накинулась на математика.

– Ну, сделал Гале предложение?

– Маня! – возмущенно вскрикнули мы в один голос с Аркадием.

– Даже не представляю, как начать, – пробормотал профессор.

– Горе луковое, – завопила Маня, – видел, Ефим приехал? Будешь тормозить, уведет Галку из-под носа, большой мастер по женибельной части, мухомор вонючий!

– Маша! – опять в один голос крикнули мы с Кешкой.

– Ну и что? – повернулась к нам девочка. –Хотите сделать вид, будто вы в восторге от визита? Ольга вчера сказала Аркадию, что Ефим мерзкий потаскун и… В общем, не стану повторять…

– Вот и не надо, – принялся воспитывать сестрицу брат, – лучше промолчи, и потом откуда так хорошо знаешь, что Зайка мне в нашей комнате говорит, когда мы находимся там с глазу на глаз?

– А из моей ванной всю жизнь слышно, что в вашей ванной делается, – бесхитростно призналась Маня и, увидав слегка изменившееся лицо Кеши, быстренько добавила: – Но никогда не подслушиваю, особенно когда вы вдвоем душ принимаете.

Аркадий, всегда бледный, словно вампир, вдруг приобрел вид молодой редиски – лоб и подбородок белые, щеки ярко-розовые. Но Машка, не обратив внимания на метаморфозу, уже неслась дальше:

– Мухомор гнилой, поганка подмосковная. Вчера вечером ущипнул меня за попу.

– Так, – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, протянул Кеша, – а ты что?

– Как дам ему коленкой с размаху по яйцам! – гордо ответила дочь и, сияя, пояснила: – Дениска научил. Прямо так и сказал: начнет кто приставать, сразу ногой по яйцам!

– Маня! – снова возмутилась я, мысленно благодаря сына моей лучшей подруги за науку. – Так вести себя просто неприлично.

– Не слушай маму, – велел Кеша, – очень даже прилично, когда тебя за задницу хватают. И что он сказал?

Маруся разинула было рот, но вовремя осеклась и сообщила:

– Лучше промолчу.

– А ты что ответила?

Машка хихикнула:

– Пожалуй, лучше снова промолчу.

Кеша тяжело вздохнул.

– Вот и молодец, больше помалкивай да наглецам спуску не давай, сразу промеж ног лупи.

– Обязательно, не волнуйся, не дура, – успокоила его сестра.