Параметры деструктивного общения

Озабоченность человечества проблемами экологии жизнедеятельности стала толчком к развитию новой междисциплинарной отрасли языкознания – эмотивной лингвоэкологии, к сфере научных интересов которой относятся проблемы функционирования и развития языка, терапии языка и речевой реабилитации, но сквозь призму воздействия на эмоциональную составляющую в сознании человека, с точки зрения эмоциональной сферы коммуникативного взаимодействия [Панченко, 2013]. В процессе изучения неэкологичной межличностной коммуникации, «направляемой» агрессивными эмоциями, был выделен особый тип общения, который получил название деструктивного общения.

Итак, что же мы вкладываем в понятие деструктивного общения? Деструктивный – это не просто синоним слова «разрушительный». В драке не на жизнь, а на смерть можно разрушить много окружающих объектов, но это не будет проявлением деструктивности. «Деструктивный» означает сознательно совершающий агрессивные действия с целью причинить страдания другому индивиду, при этом не чувствуя угрызений совести и получая удовлетворение от совершенных деяний. Отсюда вытекает следующее определение деструктивного общения, которое в дальнейшем мы надеемся расширить и дополнить. Деструктивное общение представляет собой тип общения, направленного на сознательное преднамеренное причинение собеседнику морального и физического вреда и характеризуемого чувством удовлетворения от страданий жертвы и сознанием собственной правоты.Мы рассматриваем деструктивное общение как один из типов межличностной коммуникации. Ключевым в данном контексте является понятие «межличностная» по отношению к коммуникации, ибо мы ни в коей мере не против утверждения, что деструктивность может быть присуща, например, массовой коммуникации, что должно явиться предметом отдельного исследования.

Выделение деструктивного общения как типа общения предполагает определение ряда параметров [Ренц, 2011, с. 16], на которых необходимо остановиться подробно. Важнейшим параметром любого типа общения является коммуникативная цель. В нашем случае коммуникативная цель заключается в стремлении травмировать собеседника, причинить ему психологический или даже физический вред, всячески умалить его личностную значимость. Подобная коммуникативная цель выводит деструктивное общение за рамки подлинно межличностного взаимодействия, которое подразумевает индивидуализированное отношение одного коммуниканта к другому, подтверждение и возвышение его Я. Деструктивные интенции далеко не всегда «лежат на поверхности» – не каждый человек способен признаться даже самому себе, что он сознательно и целенаправленно задевает чувства, унижает либо оскорбляет собеседника.

Анализ практического материала показал, что деструктивное общение может быть названо инициативным, т. к. оно предполагает наличие возможности выбора партнера по общению. В отличие от оборонительной агрессивной реакции, когда собеседник вынужден действовать реактивно, отвечая на обиды и оскорбления, инициатива в деструктивном общении принадлежит обидчику, который в большинстве случаев действует с нарушением этических норм. Обидчик априори не учитывает мнение партнера, любая попытка сопротивления обычно вызывает усиление негативной реакции.

С точки зрения продолжительности деструктивное общение не имеет четких границ. Это может быть и кратковременная ситуация (ссора в транспорте), после чего партнеры никогда больше не увидят друг друга. Но это также может быть и длительное конфликтное взаимодействие в семье, которое можно представить в виде континуума бесконечных ситуаций деструктивного общения, перетекающих одна в другую.

По соотношению формы и содержания деструктивное общение может быть прямым и косвенным. С одной стороны, говоря словами И.А. Стернина, «содержание высказываний вытекает непосредственно из содержания употребленных в них слов; содержание фраз полностью соответствует их формам, а смысл интерпретируется однозначно» [Стернин, 2001, с. 20]. Но, с другой стороны, в деструктивном общении велика доля так называемых косвенных и скрытых проявлений агрессии. Восприятие и интерпретация высказываний, содержащих такого рода информацию, требует от собеседника навыков декодирования вербальных и невербальных проявлений агрессии и деструктивности.

Деструктивное общение может протекать как непосредственно (лицом к лицу) со всеми вытекающими отсюда последствиями, так и опосредованно (путем использования косвенных приемов агрессии, таких как распространение заведомо ложной информации об объекте – слухов, клеветы).

Установка на восприятие партнера по общению как недочеловека обусловливает особенности коммуникативного поведения личности в деструктивном общении, которых в рамках данной статьи мы не касаемся.

Важнейшей особенностью исследуемого типа общения является его эмоциональный аспект. О роли эмоций в человеческом общении написано и сказано немало. Но лишь последние десятилетия в лингвистике появилось новое направление – эмотиология, и эмотивная функция стала по праву считаться одной из основных функций языка. В когнитивной теории эмоций выдвигается тезис о том, что фундаментальные эмоции образуют основные структуры сознания. Проф. В.И. Шаховским было убедительно доказано, что эмоции не просто зафиксированы в языковых средствах и находят отражение в человеческой коммуникации, но и определяют процесс коммуникации и являются одной из довербальных информационных структур и, в конечном итоге, мотивационной основой человеческого сознания [Шаховский, 2003; 2008]. В человеке все мотивированоэмоциями, «рассматривать человеческую природу, не учитывая силу эмоций, значит проявлятьприскорбную близорукость» [Гоулман, 2008, с. 18]. Роль эмоционального стимула в деструктивном общении велика – эмоции определяют степень деструктивности в коммуникации и координируют процесс деструктивного общения. Эмоции наблюдаются и непосредственно через язык тела и опосредовано – через язык слов. Оба эти канала эксплицируют не только непосредственное эмоциональное состояние коммуниканта, но и его эмоциональный ментальный стиль и его эмоциональный дейксис [Шаховский, Жура, 2002]. Традиционно основными эмоциями, стимулирующими агрессивное поведение вообще и деструктивное поведение в частности, считаются три эмоции, составляющие так называемую «триаду враждебности» К. Изарда – гнев, отвращение, и презрение [Изард, 1980 с. 290]. Враждебность состоит из совокупности различных взаимодействующих эмоций, влечений и аффективно-когнитивных структур; она также включает в себя те мысли и образы, которые обычно связаны с желанием причинить вред объекту враждебности, что вовсе не означает реального причинения вреда [Там же. С. 302]. Таким образом, враждебность не есть агрессия, это как бы предагрессия, так как агрессия определяется как физическое действие, отдельное от эмоции.

Гнев и его разновидности представляют собой главный эмоциональный стимул агрессии, т.к. именно в контексте гнева совершаются многие агрессивные / деструктивные действия. В работе Д. Гоулмана цитируются выводы американского психолога Д. Цилльманна, экспериментально изучавшего гнев и ярость. Д. Цилльманн нашел универсальный пусковой механизм гнева – чувство опасности, сигналом которой может быть не только прямая угроза нападения, но и символическая угроза самоуважению или чувству собственного достоинства [Гоуман, 2008, c. 102]. Д. Цилльманн также экспериментально доказал существование «волны» ярости – последовательного ряда провокаций, где каждая запускает возбудительную реакцию, которая затухает очень медленно [Там же. C. 104]. На практике это означает, что люди, которые уже были рассержены чем-то, гораздо более подвержены вспышкам ярости, которую становится трудно или невозможно контролировать. В такие моменты «люди неумолимы и не доступны доводам разума; все их мысли вращаются вокруг мести и ответных действий, и они полностью забывают о возможных последствиях» [Там же. C. 105]. То, что происходит далее, есть деструктивность в действии, вербальном и / или невербальном, и мы все знакомы с ее последствиями.

Эмоциональным стимулом деструктивного общения могут выступать не только эмоции триады враждебности (гнев (раздражение, злоба, ярость), отвращение, презрение), но и сложные эмоционально-когнитивные комплексы, такие как ненависть, зависть, ревность, а также сложные кластерные эмоционально-когнитивные комплексы (любовь-ревность, любовь-ненависть, зависть-ревность) и т.п. Эмоциональная мотивация не всегда просматривается непосредственно в ситуации деструктивного общения. Приведем пример из романа на ветхозаветный сюжет А. Диамант «Красный шатер» (“The Red Tent”). Одна из четырех дочерей Лавана, Зелфа, не любит «хорошенькую Рахиль» (“The lovely Rachel”), завидуя ее красоте и ревнуя к Иакову. Используя страх Рахили перед первой брачной ночью с Иаковом, Зелфа уговаривает девушку послать вместо себя на брачное ложе старшую сестру Лию. В речи Зелфы нет никаких вербальных ключей, указывающих на ее глубоко скрытое негативное отношение к Рахили и ее деструктивные намерения – единственным ключом к пониманию ситуации выступает описание просодемы “Ah, here comes the lovely Rachel,” she would say, vinegar in her voice. (A. Diamant. The Red Tent) – (дословно «с уксусом в голосе»).

Таким образом, важнейшей характеристикой деструктивного общения является наличие эмоционального стимула: деструктивное общение всегда мотивировано эмоциональной составляющей, ибо эмоциональное сознание является способом деятельности индивида. Каковы бы не были деструктивные коммуникативные интенции, их движущими мотивами, несомненно, являются эмоции.

Все вышеизложенное подводит нас к мысли, что классифицировать ту или иную ситуацию общения как деструктивную можно только в связи с реальными условиями общения – целями, временем, местом, характером общения, составом коммуникантов. Квалифицируя ту или иную ситуацию как ситуацию деструктивного общения, необходимо, на наш взгляд, учитывать следующие параметры коммуникации:

1) коммуникативное намерение говорящего (намерение причинить вред адресату);

2) характер общения (формальное / неформальное);

3) общая коммуникативная установка (наличие отрицательного эмоционального стимула);

4) определенный набор вербальных и/или невербальных средств (средств вербальной агрессии / невербальных маркеров враждебности, агрессии);

5) реакция адресата (отрицательная);

6) реакция адресанта (положительная).

Таким образом, основываясь на понимании деструктивности как «злокачественной формы агрессии» Э. Фромма [Фромм, 1994], мы относим ситуацию общения к деструктивному типу, если в ней наличествуют следующие конститутивные признаки:

1) деструктивная интенция: в основе деструктивного общения всегда лежит намерение причинить объекту физический или моральный вред любым способом. Деструктивные интенции не всегда очевидны как субъекту, так и окружающим, но они так или иначе находят выражение в коммуникативном поведении субъекта деструктивного общения.

2) эмоциональный стимул: деструктивное общение per se стимулируется эмоциями «триады враждебности» [Изард, 1980, с. 290–312] и их производными.

3) реализация: деструктивность реализуется в ситуациях деструктивного общения, в которых присутствуют вербальные / невербальные ключи — показатели проявлений прямой или косвенной агрессии.

4) «фактор адресата»: адресат негативно реагирует на коммуникативное поведение адресанта, в ситуации общения наличествуют отрицательные эмоциональные (вербальные и / или невербальные) реакции адресата на коммуникативное поведение адресанта.

5) после завершения деструктивного события субъект испытывает чувство удовлетворения / превосходства, положительно оценивая себя и свои вербальные / невербальные действия.

Необходимо оговориться, что последний признак, а именно положительная реакция обидчика на свои действия, отсутствие эмпатии или угрызений совести, крайне трудно поддается фиксации в ситуациях реального общения. К сожалению, работая с реальными ситуациями общения, мы вынуждены довольствоваться достаточно субъективной оценкой: в случаях интервью оценку поведения обидчика дает сам «пострадавший», в наблюдаемых ситуациях, мы вынуждены полагаться на свой эмоциональный опыт по декодированию различных невербальных сигналов в определении реакции обидчика на развитие событий. Эти проблемы снимаются при анализе художественного описания ситуаций деструктивного общения, где автор выступает в качестве наблюдающей стороны и мы может полностью положиться на его суждения.

Что касается фактора адресата в деструктивном общении, то здесь также необходимо отметить, что бывают ситуации, когда адресат оценивает высказывание как оскорбительное, унижающее его достоинство, в то время как «обидчик» отрицает какую-либо деструктивную интенцию. В таких случаях можно говорить о различных типах коммуникативных помех оценки высказывания как агрессивного. По справедливому утверждению Ю.А. Щербининой, к таким помехам следует отнести: субъективность восприятия адресатом речи говорящего; различия в языковых картинах мира коммуникантов, типах языковых личностей, типах мышления, особенностях образования и воспитания адресанта и адресата; прогностических особенностях говорящего, т. е. в ложном предвосхищении ответной реакции адресата [Щербинина, 2008, с. 46].

Практический материал исследования показывает, что к данному списку следует добавить предыдущий отрицательный коммуникативный опыт в общении: в одном из интервью молодая женщина сказала, что после 5 лет крайне негативного опыта жизни в одной квартире со свекровью она воспринимает любое высказывание свекрови как агрессивное и всегда готова «дать отпор».

Подведем итоги. Деструктивное общение является одной из ипостасей неэкологичной коммуникации, оно обладает рядом параметров, отличающих его от других типов общения. Хотелось бы отметить, что существует философское понимание деструктивности как диалектического единства ее негативной и позитивной форм. Позитивный аспект человеческой деструктивности связан с «открыванием смысла, прежде всего смысла бытия, становящегося базой обновления и конструирования человеческого как феномена» [Сатыбалова, 2002, с. 14]. Данное понимание свидетельствует о возможности нахождения положительного даже в глубинах отрицательного, что отражено в исследованиях экологичности общения, проводимых в рамках настоящего проекта (см. коллективная монография «Эмотивная лингвоэкология в современном коммуникативном пространстве», статьи Н.Н. Панченко, А.А. Штеба в настоящем сборнике). Однако, по нашему убеждению, в реальной коммуникации на подъеме деструктивных эмоций и чувства убежденности в собственной правоте человеку редко дается шанс переоценки своего деструктивного влияния, поэтому можно вести речь только о степени неэкологичности, либо об амбивалентной неэкологичности деструктивного общения.