И сказал Бог: «Да будет свет»

По форме это абсолютно классическая цитата: слева – кто сказал, справа – что сказал. (Интересно, кто б Его услышал с наушниками на голове?)

Цитата – высший авторитет.

И только люди записывают мысли (с точки зрения животного – бесполезные): философию, религию, историю.

Не звуками, не картинками, а буквами (закорючками) вызвать в человеке бурю чувств (до рыданий!)… Цепочкой закорючек заставить изменить жизнь, покаяться… В это невозможно поверить, но это происходит на каждом шагу. Кто не рыдал над книгой? Если вам кажется, будто с вами этого не случалось, вы просто забыли детство или оно прошло в волчьей стае.

Письменность породила детективы и порнографию, но великие изобретения человек всегда использовал для развлечения.

Даже когда нам кажется, будто мы сказали что-то умное, новое, – это, увы, малая начитанность или забывчивость. Всё написано. Нас поражает в книгах именно это: ах! я ведь и сам так думал, а оно вон когда написано.

…Ребёнок осваивает язык не по учебникам. От родителей, от бабки, деда. Хорошо, если кто-то читает ему сказку о рыбаке и рыбке. А если нет? Если из всего, что он слышит дома, приличны только предлоги («в», «на»). Может, старшие знают прекрасные слова, но вслух этих слов они не произносят, вслух только мат с вкраплениями цен, литров и угроз. (Мат тоже цитаты. Никто уже столетия не придумал новых ругательств. Разве что глагол «трахнуть» перестал обозначать удар по голове.) И ребёнок вырастает не только ограниченным в словах, но и в понятиях, в чувствах.

***

Понятие «вдохновение» стремительно обесценивается, исчезает. Это особенно ясно, когда листаешь словари.

Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, 1892 год. «Вдохновение» – 160 строк.

Энциклопедический словарь, Госнаучиздат БСЭ, 1953, в трёх томах, около 40 тысяч статей. «Вдохновение» – 7 строк.

Советский энциклопедический словарь, 1978, 80 тысяч статей. «Вдохновение» – 0 (ноль) строк.

Большой энциклопедический словарь России, 2005, более 100 тысяч статей. В предисловии сказано: «Не имеет себе равных по широте охвата тем и актуальности содержания». «Вдохновение» – 0 (ноль) строк. После «Вдовушки — птицы семейства грачиковых» следует «Вебб Сидней (1859—1947), английский экономист, историк рабочего движения». Что может быть актуальнее, не правда ли?

Либо вдохновение – выдумка, либо было да сплыло. Утратило «актуальность».

Оно было. Сомнений нет.

***

Читатель живёт в огромном мире и знает правила, историю, пророчества… Соблюдает? Большинство – нет. Большинство нарушают. Но важно знание.

Все жители города знают: на красный – стой, на зелёный – иди. Соблюдают не все, но знают – все. А дикарь не знает. И когда он нарушает, то чист и не виноват. И не человек. Маугли, выросший в волчьей стае, был умный, добрый, красивый, но – не человек. Или – не больше человек, чем умная, красивая, не очень добрая Багира.

С дикаря не спросится, а с грамотного – спросится.

Что цитируют чаще: «Отче наш» (молитву) или «сникерсни» (самое идиотское слово в русском языке, даже фонетически отвратное)?

На Тверском бульваре пятилетняя девочка укладывает куклу в кроватку: «Ложись, б-дь! Спи, б-дь!» – несомненно, это цитаты. Но кто источник: мама? папа? бабушка? воспитательница детсада?

Ребёнок цитирует окружающую среду, окружающий четверг, окружающую жизнь. Он в окружении. Вырвется? или сгинет (со всеми своими будущими детьми)?

На свете ещё не было телефонов, радио, телевизора, интернета, а вопрос этот уже мучил мыслящих людей. В центре своих знаменитых «Трёх сестёр» Чехов ставит их брата – он знает три языка, мечтал быть профессором Московского университета, а стал мелким провинциальным чиновником:

АНДРЕЙ. Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны... Только едят, пьют, спят, потом умирают... родятся другие, и тоже едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, и жёны обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетёт детей, и искра Божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери...

Теперь это неотразимо пошлое влияние усилилось в миллион раз. Ребёнок окружён агрессивной орущей рекламой, из каждой дырки хлещет поток криминальных новостей. А разве душа ребёнка в ХХI веке стала более стойкой? Дети страдают от скотства взрослых, а потом свыкаются: это же норма. И чем меньше читают великие книги, тем больше цитируют (повторяют) скотство. Сперва на словах, потом на деле.

Достойный финал для человека: спи, б-дь!

…Но там, откуда на Землю льётся то всемирный потоп, то вдохновение, там могут решить иначе. Дадут нам ещё погулять.

А.В. Олянич

Лингвосемиотика виски,

или этнокультура эмоций «под градусом»

“Don’t you drink?

I notice you speak slightingly of the bottle.

I have drunk since I was fifteen and few things

have given me more pleasure. When you work hard all day

with your head and know you must work again the next day

what else can change your ideas and make them run

on a different plane like whisky?”

Ernest Hemingway

(Letter to Ivan Kashkin,

critic, poet and translator, mainly responsible

for establishing Hemingway’s reputation in the U.S.S.R)

«Вы не пьете?

Я обратил внимание на то,

что Вы уничижительно говорите о бутылке.

Я пью с 15 лет, и мало что еще

давало мне больше удовольствия.

Когда весь день работаешь головой и знаешь,

что завтра придется делать то же самое,

что еще способно заставить тебя

изменить ход твоих мыслей, кроме виски?»

Эрнест Хемингуэй

(Из письма Ивану Кашкину,

советскому поэту и переводчику,

способствовавшему росту

популярности Хемингуэя в СССР)

Эта статья – не столько об эмоциях и лингвистическом воплощении этой важной психофизиологической и когнитивной категории, сколько об их знаменитом «катализаторе» – виски, о вербальной и невербальной семиотике процесса «высвобождения» эмоций в ходе коммуникации, спровоцированного этим знаменитым напитком.

Я взялся писать о виски, во-первых, как об одном из важнейших национальных продуктов, родившемся в недрах древних этнокультур Британских островов и в значительной степени повлиявшем на мировые цивилизационные процессы, в том числе – и на эмоциональное состояние человечества, издавна испытывающего неудержимое стремление к гедонизму, к вакхическим удовольствиям [Реймер, 2011], изменяя свое сознание при помощи алкоголя; во-вторых, как о ключевом потребностном и, в некотором смысле – культуро-формирующем / культурогенном – знаке в лингвосемиотических системах ирландской и шотландской этнокультур, эмоционализирующим общение их представителей; в-третьих, как об эмоциональном концепте, ценностная составляющая которого есть не что иное как «эмоциональный компонент межкультурного общения», который, по справедливому утверждению В.И. Шаховского, «…всегда выступает в качестве специфического доминантного тренда в национальном характере и национальных стереотипах любой культуры» [Шаховский, 2008, c. 286].

Кроме того, виски заслуживает лингвокультурологического описания еще и потому, что это, пожалуй, единственный крепкий напиток, который употребляют с одинаковым удовольствием и мужчины, и женщины, и Запад, и Восток; виски с успехом разрушает как гендерные стереотипы, так и этнокультурные границы. Так, хорошо известна любовь к виски практически всех первых леди США; истории хорошо известен факт принятия политических решений премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер после обязательного «принятия» двух-трёх порций обожаемого ею виски Bell’s; мир также знает о пристрастии в виски великой Мерилин Монро и неподражаемой Греты Гарбо.

Пальма первенства виски с сугубо англосаксонскими корнями давно и с успехом отобрана у шотландцев и ирландцев другими странами и народами: к сведению читателя – в рейтинге наиболее потребляемых крепких напитков мира второе место занимает японский (!) виски «Сантори», в то время как многие ирландские и шотландские марки располагаются где-то в конце первого десятка.

Тысячами бутылок расходятся односолодовый виски SLYRS из живописного местечка Schliersee что в Верхней Баварии (Германия) и Reisetbauer Single Malt из Австрии. Когда 6 марта 2006г. шведский виски Mackmyra Preludium (продукт компании Mackmyra Svensk Whisky) поступил в продажу, за двадцать минут скупили 4000 бутылок, а первоначальный объем продукции в 10 000 бутылок вскоре вырос в полтора раза! Множество наград на всемирных фестивалях виски все чаще завоёвывает индийский виски Highland Prince, высочайшее качество которого оценили даже шотландцы! Французы, давние культурные оппоненты шотландцев и ирландцев, также не преминули в который раз уязвить их, организовав производство своего односолодового Eddu Silver. Англосаксонский конгломерат производителей виски тоже теснит Шотландию и Ирландию на интернациональном поле алкогольной культуры: в самой Англии популярен уэльский Penderyn Icons of Wales Red Flag; широким спросом любителей виски пользуются также марки североамериканских (США и Канада) и австралийских производителей. Так, уже более 200 лет популярен американский (теннесийский) «бурбон»; с удовольствием мир пьет канадский Royal Canadian Small Butch и австралийский Glenfarclas.

Вот такая «история с географией» у виски! Но вернемся, так сказать, к «первой бочке» и hit the first bottle: поговорим о виски как концепте, репрезентированном в лингвосемиотическом пространстве британской (шотландской и ирландской) этнолингвокультуры разнообразием репертуара эмоциогенных знаков, погруженных в потребностную коммуникацию.

Сначала считаю важным определиться с понятийным аппаратом моего небольшого исследования, без которого пафос и стремления авторского анализа могут оказаться непонятыми читателем.

1. Первое понятие, используемое в статье – потребностная коммуникация. В этот термин вкладывается смысл «общение, целью которого является удовлетворение первичных и вторичных нужд коммуникантов, первые из которых связаны с поддержанием жизни, повышением ее качества; вторые – с получением удовольствия, как физического, так и духовного (или, если угодно – культурно-обусловленного)» – см. подробно об этом в [Олянич, 2007]).

2. Следующий термин – лингвосемиотика потребностей. Он был введен нами с Т.Н. Астафуровой [Астафурова, Олянич, 2012], и, по мнению авторов, его объяснительная сила базируется на следующем тезисе: «Потребностная сфера бытия – широкое поле деятельности для особого раздела лингвистики, который мы предлагаем именовать лингвосемиотикой потребностей. В рамках этого направления сегодня осуществляется системное изучение процесса воплощения разнообразных типов потребностей в кластерах языковых и неязыковых знаков, выступающих как отдельные лексические номинации, языковые и речевые формулы, вербальные комплексы, способствующие формированию различных типов / видов текста / дискурса» [Астафурова, Олянич, 2012, c. 250].

3. Далее, предлагаю ввести термин лингвосемиотика эмоций. Здесь оговорюсь, что это делается вдогонку идеям глубокоуважаемых коллег – Виктора Ивановича Шаховского [Шаховский, 1988; 2008] и Николая Алексеевича Красавского [Красавский, 2001]. Во-первых, значимость и важность обращения к лингвосемиотике эмоций постоянно подчеркивается В.И. Шаховским (он, например, пишет о том, что «…’лингвистика эмоций’ включает … аспект соотношения языковых и внеязыковых средств выражения эмоций» [Шаховский, 1988, c.11–12]; во-вторых, Н.А. Красавский, рассуждая в своей монографии об эмоциональных концептах о статусе коммуникации, определяет последнюю как семиотический (лингвосемиотический) феномен эмоционального типа, т.е. как вербальную или невербальную в зависимости от использования типа знака. Он, в частности, признает: «В реальном человеческом общении данные два типа коммуникации неразрывно связаны друг с другом, представляя в действительности единую, сложным образом структурированную коммуникативную систему» [Красавский, 2001, c. 79]. Продолжая эту конструктивную и плодотворную мысль коллег, считаю нужным предложить следующие основания для дальнейших рассуждений: исследование «эмотивного шлейфа» отдельных знаков и их комплексов позволит

– расширить научное представление о разнообразных связях витальных потребностей с формированием коммуникативного пространства социума и его членов;

– более подробно описать динамические процессы эмотивно-обусловленного оязыковления (семиотизации) удовлетворения данного типа потребностей людьми на современном этапе истории всей цивилизации;

– исследовать, проанализировать и типологизировать языковые и неязыковые знаки, вовлекаемых языковой личностью в эмоционализацию процессов когнитивного освоения мира и формирование эмотивно-коммуникативного пространства социума в целом (процесс дискурсоразвер-тывания).

4. Наконец, еще один значимый для автора этой статьи термин, «навеянный» идеями В.И. Шаховского – этнокультура эмоций. Его семантика довольно прозрачна – речь идет об этноспецифике культурных смыслов эмотивной направленности, или, если хотите, о знаках-эмотивных этнокультуремах.

Итак, постепенно кристаллизуется алгоритм разговора о виски: считая его объектом витальных (физиологических) и духовных (гедонистических) потребностей человека, я предлагаю рассматривать этот продукт как этнокультурный концепт, погруженный в эмотивно-обусловленную коммуникацию и актуализированный социумом в разных типах общения в качестве знаков и знаковых комплексов, ассоциативно связанных со структурированием эмоциональной интеракции. Иными словами, в семиозисе употребления виски в одну коммуникативную (дискурсивную и текстовую) точку сходятся «кванты знания», их знаковые реплики (комбинации потребностных знаков, знаков культуры и знаков-эмотивов) и ритуалы, направленные на удовлетворение как выше обозначенных потребностей, так и потребности в успешной интеракции.

У британцев-завсегдатаев аристократических клубов и больших любителей виски существует давняя традиция наполнения стакана – виски льют «на палец» ото дна с постепенным увеличением порции. Обычно для успешной интеллектуальной беседы вполне хватает налитого на три «пальца». Плеснем же волшебного напитка и поговорим о нем – от «пальца к пальцу»!