В отрицательных эмоциональных ситуациях

Многие положения теории имени собственного пересматриваются с позиций новых направлений языкознания. Одним из таких направлений является лингвистика эмоций. В рамках данного направления развивается положение о том, что определенная эмоция всегда вызывается какой-либо ситуацией, определяемой В.И. Шаховским как категориальная эмоциональная ситуация. Под категориальными эмоциональными ситуациями понимаются «типичные жизненные (реальные или в художественном изображении) ситуации, в которых задействованы эмоции коммуникантов: речевых партнеров, наблюдателя или читателя» [Шаховский, 2008, с. 130].

Размышляя о причинах, порождающих эмоциональные ситуации, автор обращает внимание на то, что «в современных условиях сосуществования мирового сообщества, которое сопровождается природными катаклизмами, техногенными катастрофами, терактами, деформациями нравственных и моральных ценностей и т.п. наиболее экспрессивными и прагматичными являются отрицательные эмоциональные ситуации» [Шаховский, 2008, с. 131]. Закономерен интерес к языковым способам выражения эмоций в отрицательных эмоциональных ситуациях.

С этих позиций актуальной представляется задача анализа ономастической составляющей отрицательных эмоциональных ситуаций. Данные ситуации становятся источником семантической трансформации имен собственных, которые относятся к одной из групп так называемых имен-хронофактов. В связи с определенными событиями эти не просто номинируют определенный объект, а переживаются носителями языка. В данном случае семантические трансформации имени собственного происходят буквально в течение нескольких дней и связаны с конкретной датой, зачастую трагическим событием в жизни общества. Имя теряет связь с единичным объектом, входит в иные тематические и синтагматические ряды и ассоциируется с любым аналогичным событием [Крюкова, 2008].

В качестве примера рассмотрим функционирование ключевых имен собственных в двух отрицательных эмоциональных ситуациях, порожденных двумя трагическими событиями 2011 года – аварией на АЭС в японском городе Фукусима и крушением теплохода «Булгария». Процесс развития подобных отрицательных эмоциональных ситуаций может легко датироваться, а особенности языковых способов выражения эмоций, в том числе и с помощью семантических трансформаций имен собственных, поддаются непосредственному наблюдению и описанию.

До трагических событий в Японии топоним Фукусима обозначал город и одноименную префектуру Японии. Он имел локальную известность и входил в тематический ряд городов Японии, административных центров префектур: Ямагата, Мияги и др. 11 марта 2011 года случились сразу три трагических события с большим количеством жертв – землетрясение силой 9 баллов, цунами высотой в 10 метров и авария на АЭС в Фукусиме. Новость в считанные минуты облетела весь мир, и топоним Фукусима мгновенно потерял свой ономастический статус и приобрел признаки прецедентного имени, то есть имя стало использоваться не только для именования объекта, но и для его образной характеризации.

По справедливому замечанию Д.Б. Гудкова, «при переходе имени в разряд прецедентных происходит генерализация характеристик того «культурного предмета», на который оно указывает; последний начинает восприниматься как типичный, выступает как эталон, образец свойств, присущих целой группе объектов, но не теряет при этом своей индивидуальности» [Гудков, 1999, с. 71]. В российских исследованиях последних лет анализируются прецедентные имена, давно и прочно закрепившиеся в языковом сознании носителей русской лингвокультуры в каком-либо (как правило, одном) обобщенном значении: Эйнштейн – гениальность, Отелло – ревность, Плюшкин – скупость и проч. Однако в отрицательных эмоциональных ситуациях у одного имени собственного стремительно развивается сразу несколько переносных значений.

Например, по нашим наблюдениям, имя Фукусима в течение первых двух месяцев после аварии приобрело как минимум четыре переносных значения. Представим их в порядке частотности употребления с СМИ и Интернет-коммуникации:

– метонимическое значение для обозначения единичного трагического события – аварии на японской АЭС: 13 апреля 2011 года в пресс-центре ИД «Аргументы и факты» состоялась пресс-конференция Заместителя Председателя Государственной Думы РФ, Президента НП «Российское газовое общество» Валерия Афонасьевича Язева на тему «Аргументы атомной энергетики. До и после Фукусимы». При этом имя не теряет ономастический статус, а просто переходит в иной ономастический класс – название события (двойная трансонимизация: название города – название АЭС – название аварии). Это практически лишенный образности метонимический тип значения, регулярно использующийся во многих языках для обозначения события с помощью названия места, в котором оно происходило (Ср. Сталинград – название величайшего сражения или Хиросима – разрушение города при помощи оружия массового поражения).

– метафорическое значение для обозначения другого похожего события, которое уже произошло или потенциально может произойти. Название японской АЭС употребляются в сильной позиции заголовков с определителями второй, новый, очередной, что является одним из маркеров перехода имени в разряд прецедентных: Возможна ли на Ленинградская АЭС вторая Фукусима? (http://www.tv100.ru/); Не допустить новой Фукусимы (26.04.2011. Еженедельник «Итоги»). Примеры показывают, что название АЭС уже через месяц после аварии прочно занимает позиции среди прецедентных имен, характеризующих трагические события.

– метонимическое значение для обозначения зараженной территории; Там на берегу находиться уже нельзя, сплошная «Фукусима» (fishingkem.ru›Конференция›viewtopic.php…). Очевидно, что имя собственное в таком употреблении помогает автору реализовать эмоцию страха.

– метафорическое значение для обобщенной характеристики социально-политических явлений, которые могут привести к трагическим событиям. У нас – в России, на Украине, в Белоруссии – власть и народ, выбирающий такую власть, это и есть сильнейшая радиация и одна сплошная Фукусима БЕЗ КОНЦА и навсегда! (don-katalan.livejournal.com›91622.html).

В каждом новом значении наблюдается усиление образности и эмоционально-оценочного компонента значения. В последнем значении доминирование понятийных признаков максимальное, отрицательно эмоционально заряженный топоним Фукусима в данном высказывании не столько называет крайне обобщенный денотат (народ и власть), сколько характеризует его, а также несет информацию об эмоциональном состоянии автора речи.

Отметим, что рассмотренные семантические трансформации имени собственного Фукусима произошли на наших глазах всего за два месяца. В связи с этим актуальной для исследования является также проблема долговечности эмоционального восприятия имени собственного, то есть вопрос о том, как долго эти имена сохраняют эмоционально-оценочные значения в коллективном языковом сознании. Вернемся к работе В.И. Шаховского, процитированной в начале данной статьи. Автор справедливо отмечает, что «со временем эмоциональная интенсивность резонирования может затухать и стираться в памяти Homo sentience, но время от времени этот эндосепт будет активизироваться одновременно с активизацией образа известной ситуации» [Шаховский, 2008, с. 132].

Справедливость этого положения также подтверждает имя Фукусима, которое не только покидает прежний тематический ряд, но и формирует новый, семантически сближаясь с топонимами, обозначающими места, в которых произошли трагедии в результате использования атомной энергии – Хиросима и Чернобыль.

Показательны заголовки публикаций, построенных на сопоставлении двух трагедий всемирного масштаба, которые произошли на территории Японии: «Хиросима, Фукусима…» (http://www.gazeta.lv/story/17562.html); «Сначала – Хиросима, потом – Фукусима» (12.03.2001. «Аргументы недели»). Эвфония (фонетическое и ритмическое сходство) расположенных в ближайшем контексте двух японских топонимов усиливает эмоциональное воздействие заголовков.

Еще большее семантическое сближение двух прецедентных имен наблюдается в заголовках публикаций, посвященных сопоставлению последствий двух аварий на атомных электростанциях. Частотны заголовки в СМИ: «Фукусима» стала вторым Чернобылем (12.04.2011 По материалам РИА Новости); Фукусима – очередной Чернобыль (12.04. 2011. Газ. «Труд»).

В этом же году произошла крупная катастрофа на Волге, которая спровоцировала еще одну отрицательную эмоциональную ситуацию и продемонстрировала универсальность функционирования ключевого имени собственного, номинирующего трагическое событие. 9 июля 2011 года потерпел в районе Казани крушение туристический теплоход «Булрагия». Из 205 пассажиров (преимущественно семьи с детьми) спастись удалось только 79. В один день название корабля становится прецедентным и употребляется в тех же значениях, что и «Фукусима».

Во-первых, оно используется в сильной позиции заголовка в СМИ для обозначения единичного трагического события: Как избежать повторения «Булгарии». Круглый стол. (13.07.2011 г. Телеканал «Дождь»). Сегодня «Булгария», а что завтра? (28.07.2011 г. «Независимая Газета»); Д.Медведев: За «Булгарию» ответят не стрелочники, а организаторы бардака (29.07. 2011 г. РБК-ТВ). Последний пример также демонстрирует усиление эмоциональности высказывания за счет каламбурной межтекстовой многозначности (включение названия теплохода в трансформированное жаргонное выражение отвечать за базар). Адекватное декодирование таких выражений требует точного знания, как исходного текста, так и описываемой отрицательной эмоциональной ситуации.

Во-вторых, имя «Булгария» приобретает способность обозначать другое похожее событие, развивает признаки прецедентного имени, семантически сближается с другими именами, обозначающими катастрофы на воде. Частотными становится эмоционально окрашенные ономастические эвфемизмы волжский Титаник, казанский Титаник, Титаник на Волге.

Авторы публикаций в российских СМИ выделяют общие признаки двух трагических событий, на основе которых семантически сближаются названия кораблей: Теперь «Булгарию» – теплоход, названный по имени исчезнувшей цивилизации, считают волжским «Титаником». Судьбы кораблей похожи хотя бы потому, что на печально известном судне шлюпок могло хватить для спасения всего лишь половины пассажиров. Прошло сто лет, однако мы наступаем на те же грабли (http://www.perm.aif.ru/society/article/15219). Обратим внимание еще на одну закономерность, наглядно представленную в данном фрагменте. Имя собственное в своем обычном употреблении, так же как и имя нарицательное, не нуждается в мотивировке, она даже может помешать успешному коммуникативному акту. Идеальный знак должен быть немотивированным, и «на фоне этих требований знак, сохраняющий этимологический «привкус», выглядит отклонением, в определенном смысле уродом» [Норманн, 1999, с. 210]. Однако отрицательные эмоциональные ситуации выходят за рамки обычной коммуникации, а обращение к внутренней форме имени собственного становится одним из маркеров эмоциональной ситуации. Оживление значения имени, от которого образовано название теплохода – государство Булгария, существовавшее в X–XIII веках в среднем Поволжье и бассейне Камы, добавляет в контекст оттенок значения «исчезнувший объект».

В-третьих, название теплохода обозначает любое трагическое событие и употребляется в одном перечислительном ряду с другими именами собственными, имеющими обобщенное значение «трагическое событие с большим количеством жертв»: Никто ни за что не отвечает в этой стране – ни за Курск, ни за Беслан, ни за Норд-Ост. Ни за Булгарию теперь (Радио «Эхо Москвы» 20.07.11); Однако пока алчность и коррупция перевешивают на чаше весов сгоревшие «Хромые лошади», утонувшие «Булгарии» и разбившиеся самолеты» (http://www.rosbalt.ru/federal/2012/12/05/1067156.html). Так в отрицательную эмоциональную ситуацию для выражения группы эмоций гнева вовлекаются имена собственные других трагических событий. Примечательно, что к июлю 2011 года активность названий подводной лодки «Курск», потерпевшей крушение в 2000 году, и ночного клуба «Хромая лошадь», в котором произошел пожар в 2009 году, существенно снижается. Но после крушения «Булгарии» эти имена собственные возвращаются в активное употребление в переносном значении «антропогенная катастрофа». Этот иллюстративный материал полностью согласуется с наблюдениями В.И. Шаховского о восстановлении эмоциональных следов памяти языковой личности, связанных с ее предыдущим опытом. «Эмоциональные следы восстанавливаются в виде образов ситуаций, хранящихся в эмоциональной памяти, и открывают новые эмоциональные валентности единиц, согласующихся с новой эмоциональной ситуацией при перенесении в нее прошлого опыта» [Шаховский, 2008, с. 132].

Кроме того, в последнем приведенном фрагменте мы наблюдаем характерную для имен в отрицательных эмоциональных ситуациях плюрализацию, под которой в ономастике понимается процесс образования имени собственного в форме множественного числа [Подольская, 1988, с. 107]. Здесь множественное число (Булгарии, Хромые лошади) не только лишает названия ономастического статуса и соотносит их с открытым классом однотипных объектов, но и передает эмоции гнева, страха и отчаяния.

Достаточно частотны эмоционально окрашенные ономастические окказионализмы, построенные на контаминации двух названий, имеющих первоначально различную денотативную отнесенность и различные сферы функционирования. Например, аналитическая статья о громких судебных разбирательствах после двух катастроф называется «Хромая Булгария» (28.05.2013. «Новая газета»). Возможность создания нового эмоционального образа на основе объединения двух названий доказывает, что обширная информация, стоящая за именами «Булгария» и «Хромая лошадь» стала пресуппозитивной для носителей современной русской лингвокультуры.

Закономерно также метафорическое использование уже в первые дни после трагедии имени «Булгария» для обобщенной характеристикибезответственного отношения представителей бизнеса и государственной власти к судьбам людей.Например, в аналитической статье «Страна Булгария», вышедшей через три дня после трагедии, речь идет об отсутствии ответственности в нашей стране за любые подобные события.

Но теплоход «Булгария» предложил нам ясную и трагическую метафору нашей Родины. И надо срочно понять эту метафору, пока не разразился шторм. «Булгария», как и Россия, сменила имя. «Булгария», как и Россия, истратила свой советский ресурс. Россия, как и «Булгария», плывет по своей реке перегруженная, с правым креном, неисправным двигателем, открытыми иллюминаторами и очень резко входит в повороты. И те, кто правит этой Россией, прекрасно осведомлены об истинном положении вещей, но надеются, что и на этот раз пронесет (14.07.2011 г. «Московский Комсомолец»). Эмоционально-стилистический эффект этого отрывка усиливается за счет повтора имен Булгария и Россия в составе параллельных синтаксических конструкция.

Отметим, что семантическое сближение имен, обозначающих трагические события (Фукусима, Чернобыль, «Курск», «Булгария», «Хромая лошадь» и под.), с именем Россия, построение развернутой метафоры на основе сходства основных признаков сопоставляемых объектов (исчерпанные ресурсы, коррупция, безответственность, непрофессионализм) является универсальным признаком всех рассмотренных отрицательных эмоциональных ситуаций.

Ср.: «Россия – хромая лошадь?» (заголовок) Мы выжимаем из хромой России-лошади последние ресурсы, плетью выжимаем. Бьём её и она встаёт и идёт, хромая, но идёт (http://www.apn.ru/opinions/article22216.htm).

Обобщая данные наблюдения, обратим внимание на универсальные закономерности функционирования имен собственных – ключевых слов отрицательных эмоциональных ситуаций, связанных с масштабными трагическими событиями. Во-первых, имена, номинирующие данные события, всего за несколько дней переходят в разряд прецедентных имен и развивают целый комплекс переносных значений. Во-вторых, они покидают прежние тематические ряды и формируют в рамках отрицательных эмоциональных ситуаций новые ряды, состоящие из имен собственных, обозначающих аналогичные события, которые имели место в прошлом.

В заключение заметим, что, несмотря на разницу в денотативной отнесенности, сферах функционирования и степени эмоционально-экспрессивной окраски, все рассмотренные имена собственные демонстрируют объекты и явления эмоционально значимые для русской лингвокультуры. А потому анализ категориальных эмоциональных ситуаций без учета ономастической составляющей не будет полным.

Литература

Гудков Д.Б. Прецедентное имя и проблемы прецедентности. – М.: Изд-во МГУ, 1999.

Крюкова И.В. Имена-хронофакты в русской лингвокультуре // У чистого источника родного языка: сб. науч. ст. к 60-летию проф. В.И. Супруна. – Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2008. – С. 180–189.

Норман Б.Ю. К понятию внутренней формы // Ветроградъ многоцвЂтный: Festschrift für Helmut Jachow. Münhen, 1999. – C. 209–218.

Подольская Н.В. Словарь русской ономастической терминологии. – 2-е изд. перераб. и доп. – М.: Наука, 1988.

Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций. – М.: Гнозис, 2008.

В.В. Леонтьев

О КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ ГРУБОСТИ (НЕВЕЖЛИВОСТИ)