В. Н. ШЕВЧЕНКО Критика или культурный погром?

Я хотел бы немного подробнее остановиться на вопросе объективной детерминации раздвоения в начале XX века достаточно целостной теории, созданной Марксом и Энгельсом, на два направления - социал-демократическое и большевистское.

Трагедия, постигшая рабочее движение на Европейском континенте, заключалась тогда вовсе не в самом факте раскола. Да, сторонники каждого направления только себя считали настоящими, подлинными марксистами и никак не хотели примириться с существованием своего "ревизионистского" антипода. Но настоящая трагедия началась с того момента, когда каждое из них попыталось всеми правдами и неправдами, искренне заблуждаясь или преднамеренно, представить найденные ими способы решения своих "домашних" проблем в качестве универсальных, всеобщих.

Хотя надо честно признать, что большей нетерпимостью отличались, особенно после августа 1914 года, именно российские большевики.

Не исключено, что, найди они общий язык в 20-е годы, когда Ленин в период нэпа - период коренной перемены точки зрения на социализм - сделал первые шаги к примирению и, кстати, другая сторона тоже (Берлинская конференция 3-х интернационалов в апреле 1922 г.), история, несомненно, пошла бы другим путем. Повторяю, не исключено, хотя это вовсе не означает, что социалистическая идея стала бы претворяться в жизнь быстрее и без значительных потерь.

Тем не менее результаты, которые мы имеем на конец XX века, говорят сами за себя: с одной стороны, уверенное в общем-то развитие капиталистического общества, вступившего в новую технологическую эпоху; Социнтерн, играющий все возрастающую роль в современном несоциалистическом мире и много сделавший для реализации остающейся неизменной и вместе с тем постоянно уточняемой им цели демократический социализм. С другой стороны, глубокий кризис мировой социалистической системы, коммунистического движения и всей его идеологии. Так что вопрос о том, виноват ли во всех наших отечественных бедах марксизм, требует существенного уточнения. О каком марксизме идет речь? Что имеется в виду под марксизмом?

Я полагаю, что всякие "измы" основательно подпортили нам жизнь. Наверное, следует просто отказаться от них или, по крайней мере, перестать их трактовать в виде некоторой идеологемы - ограниченного набора строго подчиненных друг другу как бы отлитых в бронзу и потому практически не меняющихся идей и плюс якобы строго вытекающих из них прямых установок практически-политического характера. Если и говорить о марксизме в собственном смысле слова, то речь, видимо, должна идти о классическом марксизме XIX века, то есть о постоянно развивавшейся в течение полувека совокупности тех теоретических положений в учении Маркса - Энгельса, которые тиражировались, пропагандировались, распространялись, иначе говоря, практически воздействовали на тогдашнее общественное сознание. Известно, что некоторые их работы были опубликованы спустя много десятилетий после написания. Считать, что они оказывали еще до своей публикации, своим рукописным существованием, сколько-нибудь прямое влияние на умы людей, идейное противоборство, как правило, нет никаких оснований, хотя таковое очень часто делалось раньше.

Дальнейшее развитие идей Маркса и Энгельса осуществляется их учениками и последователями в каждой стране уже по-своему, отчего марксизм как теоретическое учение, имеющее прямой выход на практику (о чем ниже я скажу), приобретает весьма своеобразные национальные формы, в которых происходит это развитие. И чем ближе к социальной жизни, к политике и классовой борьбе, тем сильнее эта форма проявляет себя в соответствующих частях марксизма.

Вот почему классический марксизм, становясь к концу XIX века основой массового рабочего движения во многих странах, неизбежно должен был быть приспособлен, переосмыслен применительно к особенностям исторического развития отдельной страны, ее национальной культуры и традициям.

В том, что каждая страна, в том числе и Россия, сугубо по-своему восприняла идеи Маркса, необходимо видеть сегодня закономерное явление, а не какую-то аномалию.

Но несерьезно, скажем, брать цитату из Ленина, в которой говорится о диктатуре пролетариата как главном в учении марксизма, и из того, что установление этой диктатуры в нашей стране вовсе не дало, скажем так, желаемых результатов, делать вывод об устарелости марксизма вообще, более того, о его изначальной террористической и антигуманной сущности. А что, если в данном случае Ленин был не прав, если над ним довлели обстоятельства политического характера и Ленин имел в виду лишь политический эквивалент марксизма в его российском варианте. Ведь в то же самое время германская и в целом западноевропейская социал-демократическая мысль делает прямо противоположный вывод. В эрфуртской программе 1891 года, к примеру, не упоминается про диктатуру пролетариата. Я уже не говорю про сами взгляды Маркса и Энгельса на диктатуру пролетариата, трактовка которой в контексте различных их работ на протяжении полувека имела существенно разные смысловые оттенки, но скорее всего она не трактовалась ими в качестве создаваемой классом особой структуры государственной власти.

Здесь я возвращаюсь как раз к той проблеме, с которой я начал свое выступление, а именно: почему, в силу каких конкретных потребностей дальнейшего развития рабочего движения возникают и начинают параллельное сосуществование, иногда довольно непростое, национальные варианты постклассического марксизма, и в первую очередь два самых ярких варианта - германская социал-демократия и большевизм (революционный марксизм).

Как известно, Маркс и Энгельс в 40-е годы пришли к принципиально новому пониманию логики исторического процесса. Крах капитализма неизбежен в силу экономических причин. Сама история возлагает на пролетариат задачу революционного освобождения всего человечества от гнета эксплуатации и тирании. Если коммунистический социализм есть закономерный результат естественноисторической эволюции человеческого общества, то тогда также закономерно должна возникнуть и сформироваться у пролетариата ясно осознаваемая им потребность в коренном переустройстве этого общества, то есть подлинно научное, социалистическое сознание. Ибо его цель и его историческое дело самым ясным и непреложным образом предуказываются, согласно Марксу 1844 года, его собственным жизненным положением и самой организацией современного буржуазного общества.

Только пролетариат представляет собой в этом обществе действительно революционный класс, интересы которого, по крайней мере в развитых индустриальных странах, практически идентичны, и потому он свободен от национальных предрассудков.

Вместе с тем в "Коммунистическом Манифесте", в других работах 40-х годов пролетариат рассматривается в качестве униженного, обездоленного, бесправного, жестоко эксплуатируемого класса. Причем с прогрессом промышленности рабочий, оказывается, не поднимается вверх, а опускается вниз, становится паупером, бедняком, изгоем общества. Рабочий к тому же не имеет отечества, ибо нельзя отнять того, чего у него нет. В этих условиях утверждения об исторической миссии пролетариата, о постепенном, но неизбежном превращении пролетариата в "класс для себя" по мере дальнейшей эволюции капиталистической системы выглядят весьма проблематичными. Маркс видит решение проблемы в создании союза профессиональных революционеров для внесения нужных идей в сознание пролетарского класса.

Однако как только пролетариат начинает выступать на исторической арене в качестве самостоятельной силы, его сразу подстерегает страшная опасность - постепенное обуржуазивание. С этим явлением столкнулись Маркс и Энгельс в Англии уже в 40-е годы, а в конце века на английский пролетариат вообще махнули рукой. Не кто-нибудь, а Каутский с горечью тогда писал об английских рабочих, превратившихся в маленьких буржуа. В Англии взял верх фабианский, "тред-юнионистский" социализм, марксизм так и не стал в стране идейным знаменем массового рабочего движения.

Другое дело - капиталистическая Европа. До поры, до времени, когда речь шла главным образом о пропаганде, распространении идей коммунистического социализма Маркса, вопросы поиска конкретных методов и средств достижения этой цели не выходили также за пределы теоретических споров и дискуссий. Происходивший в течение десятилетий постепенный поворот в рабочем движении от освоения теории к практическим шагам в борьбе за свои интересы привел в конце 90-х годов к ясному осознанию необходимости пересмотра ряда ключевых положений Маркса о пролетарской революции, о соотношении реформы и революции, о борьбе против обуржуазивания рабочего класса. Сначала это сделал Бернштейн, затем другие лидеры II Интернационала, а уже в 20-е годы XX века складывается целостная социал-демократическая концепция, резко противостоящая революционной позиции III Интернационала.

Одним из наиболее важных выводов, к которому пришел Бернштейн, явился вывод о коренном изменении социального места пролетария в буржуазном обществе. Бурный рост производительных сил и производительности труда, с одной стороны, первые практические успехи классовой борьбы, с другой, наконец, радикальное изменение функций государственной власти в обществе превращают пролетария из изгоя общества, из паупера в гражданина общества. У него появляются права, гражданские свободы, социальные завоевания, охраняемые государством, хотя на первых порах и довольно скудные. Но все это вместе становится для пролетария небезразличными вещами. Бернштейн как-то заметил, что рабочее движение приобретает устойчивый характер, когда у пролетария есть постоянное трудовое место, отечество и семья.

Более того, без превращения пролетария в гражданина своей страны вообще нельзя еще говорить об окончании процесса формирования нации в ходе развития буржуазного строя. Органический, неотъемлемый элемент национального самосознания (я имею в виду здесь нацию) есть осознание каждым человеком себя именно в качестве члена правового государства, гарантирующего, по крайней мере формально, определенные права и гражданские свободы, то есть нация должна обрести свою государственность, а именно свою, особенную, республиканскую форму правления, а каждый человек, относящий себя к ней, стать гражданином республики. Наша доперестроечная литература тщательно обходила стороной все эти вопросы (в определениях нации о них не упоминается), и сегодняшний взрывной рост национального самосознания в союзных республиках свидетельствует именно о том, что процессы формирования в них наций еще продолжаются, как это ни печально констатировать на исходе XX века.

Таким образом, без всестороннего учета национального фактора, других особенностей развития страны как целостной, органически развивающейся системы нельзя правильно поставить и решить вопрос о путях и средствах реализации социалистической идеи в жизнь. Юношеский энтузиазм Маркса 40-х годов действительно привел его к известной недооценке национального фактора в указанном выше смысле, что и подверглось критическому пересмотру в социал-демократической мысли Запада в XX веке.

Другое направление в развитии классического марксизма возникло в России. Ленин так же, как и западноевропейские лидеры II Интернационала, отходит от ряда положений, сформулированных Марксом и Энгельсом, так же, как и Бернштейн, он выступает "ревизионистом", но уже исходя из своего понимания ситуации, сложившейся в России на рубеже веков, когда в стране еще не было буржуазного строя и она стояла перед выбором своего национального пути развития капитализма.

Прежде всего, ленинские взгляды на связь партии и рабочего класса оказались принципиально иными, нежели у социал-демократов. Последние исходили из того представления, что обретение рабочим классом подлинно социалистического сознания происходит в той мере, в какой экономическое развитие приготавливает материальные и иные предпосылки социализма. Поэтому социал-демократия должна быть как бы органом, действующим внутри рабочего класса, борющегося за удовлетворение своих конкретных нужд и потребностей, внося в его практическое сознание лишь необходимую ясность.

Большевистская партия создавалась как инструмент борьбы за гегемонию пролетариата в еще только предстоящей буржуазной революции, за доведение этой революции до конца. Ленин решительно критиковал Бернштейна за отступничество, за подмену революционной борьбы борьбой за реформы, за следование принципу "чем лучше, тем лучше". Только максимализм целей, по Ленину, может привести к свержению любой эксплуататорской власти. Для добуржуазной России это утверждение было справедливо, иначе говоря, оно было справедливо в отношении царизма как орудия диктатуры помещичьего класса. По отношению к Западной Европе -нет.

Ленин выдвигает в работе "Что делать?" иную концепцию связи идеологии партии и практического сознания рабочего класса, близкую к идеям Маркса конца 40- начала 50-х годов. Партия как организация профессиональных революционеров стоит над рабочим классом и тем более другими слоями трудящихся, живущих в условиях абсолютного господства самодержавной власти. Только она в лице своих вождей-теоретиков в состоянии познать объективные законы развития общества и внести извне подлинно пролетарское сознание в массы класса, который, будучи предоставлен самому себе, может выработать у себя, согласно Ленину, лишь профсоюзное, тред-юнионистское сознание.

Если западная социал-демократия говорила о социализме как вырастающем в ходе естественноисторического процесса развития общества из зрелого западноевропейского капитализма, и в этом смысле она не отступала от классического марксизма, то Ленин главной здесь считает революционно-преобразующую направленность деятельности пролетариата и его партии. И пока речь шла о борьбе против самодержавия, о разрушении основ старого, крепостнического строя, стратегическая установка Ленина оказалась правильной, повторяю, пока не была завоевана власть. Но когда потребовалось дать революционным массам ответ на вопрос о том, как теперь будет выглядеть конкретно путь в это светлое будущее, ради которого и свершилась революция, то пришлось заняться сверкой высоких целей с экономическими возможностями страны.

Но можно ли было, говоря современным языком, моделировать развитие России по западноевропейскому образцу, понял ли Ленин до конца специфику отсталой российской действительности, многократно убеждая себя и других в несомненно мелкобуржуазной природе российского крестьянина? Прозрение пришло в 1921 году после жесточайшего поражения, которое потерпел "военный коммунизм", когда партия попыталась начать претворять в жизнь программу строительства собственно коммунистического общества, причем ценой грубого и всеобъемлющего насилия над простой, повседневной жизнью миллионов жителей страны и порою даже над элементарным здравым смыслом.

В 1921 году Ленин приходит к выводу о том, что социализм как общественный строй может быть построен лишь при условии, если он будет органически вырастать из естественно развивающегося материального базиса страны, если он будет иметь глубоко национальные корни, если в социализме будет заинтересован прежде всего крестьянин. Вот тогда социализм и пойдет в рост, потому что он будет расти снизу.

Напротив, социализм, насильно навязываемый сверху, будет либо отторгаться социальным организмом, как только ослабнет грубое силовое давление (пример тому - страны Восточной Европы), либо заводить социальный организм в тупик, грозя ему застоем, постепенным распадом и гибелью.

Сегодня мы заново должны определить для себя содержание социалистической идеи, заново еще и еще раз поразмыслить над особенностями исторического пути России. Но, пожалуй, уже ясно одно - любая модель будущего должна опираться на национальную культуру и традиции, должна уходить своими корнями глубоко в многовековую историю страны, всех составляющих ее народов. Разве такую картину мы не наблюдаем сегодня в Америке, Германии, Японии, говоря об их сегодняшних успехах? Найдем мы такую связку между прошлым и будущим - перестанем метаться, шарахаться из крайности в крайность, от западничества к самобытности и наоборот. И мне кажется, сегодня появились хорошие предпосылки для решения такой задачи.

В последние десятилетия радикальным образом изменился вектор общественного прогресса, изменилось направление развития всего человечества. Индустриальная цивилизация и культура уступают место постиндустриальной цивилизации и культуре - единому информационному обществу.

В этих условиях наше общее будущее всей земной цивилизации задает те жесткие границы, в рамках которых мы только и можем искать свой особый путь развития, свое российское, общесоюзное будущее. А не наоборот, когда мы пытались навязать миру где очарованием, а где и силой свой не состоявшийся теперь уже во многом пример универсального пути, ведущего в светлое будущее.

С позиций нового мышления мы должны подойти и к оценке теоретического содержания классического марксизма, национальных вариантов его развития в XX веке, их вклада словом и делом в практическую реализацию социалистической идеи. Ведь она никуда не делась, а продолжает жить в разных ипостасях в умах и сердцах многих и многих миллионов людей. В марксизме сложным образом переплелись классово-пролетарское и универсальное, общечеловеческое. Одно так или иначе уходит в историю, другое продолжает жить, развиваясь и приобретая другие формы. Но призывать сегодня похоронить марксизм как чудовищное, кровавое учение, к чему здесь призывали некоторые ораторы, значит заниматься эпатажем, толкать митинговую толпу на свершение еще одного "культурного" погрома, могущего иметь роковые последствия не только для нашей страны.

Н. И. ЛАПИН. "А вы свободны в своем отношении к марксизму?"

Каждая эпоха предъявляет свой вызов и счет марксизму. Каждый раз находится немало людей, которые торопятся заявить, что марксизм умер. Но через некоторое время обнаруживается, что идеи Маркса продолжают жить в сознании миллионов людей новых поколений, а в небытие ушли как раз те, кто пытались похоронить марксизм.

Специфика того вызова, который предъявляет марксизму наше время, заключается в том, что это - время общего кризиса социальной практики, сформировавшейся под декларируемым влиянием марксизма. Испытывая неприязнь, а то и отвращение к этой практике, многие переносят это свое отношение и на теорию, именем которой освящалась практика. Психологически понять такой перенос можно, но усмотреть в этом достаточное теоретическое основание - нет.

По сути дела, время предъявляет вызов не марксизму, а нам, воспитанным в условиях тотального доминирования марксистской идеологии: обрели ли мы в ходе перестройки в СССР свободу в своем отношении к марксизму?

На первый взгляд, свободными стали прежде всего те, кто еще недавно исповедовали марксизм под влиянием внешних обстоятельств, а теперь, освободившись от их давления, открыто отрицают марксизм, заявляют о его смерти. На самом деле они заявляют о смерти своих собственных взглядов на мир, того понимания марксизма, которое у них сложилось. Это их понимание как было несвободным, так и осталось. С изменением обстоятельств изменился лишь знак этой несвободы: плюс сменился на минус.

Конечно, отсюда не следует, что свободен тот, кто ни в чем не изменил своего отношения к своим прежним воззрениям. Это тоже признак несвободы, неизменной ригидности умонастроения человека.

Каковы же критерии нашей свободы в отношении к марксизму (как, впрочем, и к другому учению)? Я думаю, можно выделить три таких критерия: - способность к равноправному диалогу с инакомыслящими (марксиста с немарксистами, немарксиста - с марксистами), основанному на добросовестном изучении позиции оппонента и уважительном отношении к ней; - способность к самокритике, то есть к критике той позиции, которую ты разделяешь (для марксиста - к критике слабостей учения Маркса);

- способность использовать теорию и методологию марксизма при научном анализе новых реальностей.

Тот факт, что здесь собрались для дискуссии обществоведы и публицисты, по-разному отвечающие на вопрос "умер ли марксизм?", свидетельствует о нашей готовности к диалогу разномыслящих, о желании думать и действовать в соответствии с первым критерием свободного отношения к марксизму. Точнее, в соответствии с первой частью этого критерия.

Сложнее обстоит дело со второй его частью - с добросовестным изучением позиции оппонента и уважительным отношением к ней. Именно здесь пролегает первый содержательный водораздел между свободой и несвободой оппонентов.

Сейчас, например, популярны попытки поднимать на щит оппонентов Маркса, особенно русских. Среди них наиболее колоритна фигура Михаила Бакунина. Действительно, это был недюжинный мыслитель и общественный деятель, с которым Маркс на первых порах взаимодействовал как с сотоварищем по революционной борьбе и лишь впоследствии - как с оппонентом, затем противником и даже врагом. Последнее - отнюдь не основание для продолжавшегося до недавнего времени замалчивания отношения Бакунина к коммунизму, его во многом провидческой критики "авторитарного коммунизма". Но теперь, извлекая эту критику из забвения, нельзя предавать забвению другие стороны его взглядов. Да, в своих публикациях он метко бичевал любую диктатуру, в том числе и диктатуру пролетариата.

Но, например, в личном письме к известному своему "последователю" С. Г. Нечаеву он видит свою программную цель в "народно-стихийной революции, руководимой бтнюдь не официальною, но безыменною и коллективною диктатурою друзей полнейшего народного освобождения из-под всякого ига, крепко сплоченных в тайное общество" ', ядро которого составляют "человек 50,60, - и за глаза довольно" ^ Так что Бакунин тоже был сторонником диктатуры, но тайной. Против этого-то яростно и боролся Маркс. И не была ли сталинская идея "ордена меченосцев" в этом смысле сродни бакунинской? Словом, в этом вопросе надо разобраться всесторонне, ничего не утаивая и не приукрашивая. Это и будет равноправный диалог.

Что может объединить в этом диалоге марксистов и немарксистов? Как это ни покажется странным, прежде всего обоюдное их стремление выяснить слабости марксизма. Для немарксиста такое стремление понятно, а у марксиста-то почему оно должно присутствовать? Потому что оно отвечает второму критерию свободы. Самокритика марксизма это, может быть, самая насущная для марксистов задача.

По каким направлениям ощущается потребность в такой самокритике? Прежде всего, предстоит всесторонне рассмотреть вопрос о том, насколько необходимо и целесообразно, чтобы в условиях социализма марксизм становился монопольной государственной идеологией. Насколько такая монополия соответствует взглядам Маркса. И вообще насколько сохраняет свое значение подчеркивавшаяся Марксом тенденция к монополизации производства как главная, от которой берет свое начало дорога к социализму и коммунизму. Как показала последующая история, эта тенденция уравновешивается другими, а пути в будущее разных народов многообразны. В. И. Ленин в конце своей жизни начал осмысливать это многообразие, но в полном своем объеме эта задача еще далека от решения. Даже правильная ее постановка в определенной мере затрудняется чрезмерной сжатостью во времени Марксовых суждений о будущем: будучи логически выверены, эти суждения часто создают впечатление непродолжительности сроков их реализации.

Это впечатление во многом возникает из-за отсутствия посредствующих звеньев движения к будущему. Но такие опосредствования Маркс считал недопустимой для научного прогноза детализацией. А многие его последователи вовсе не считали их необходимыми и пытались на практике осуществить скачки из сегодня в отдаленное будущее, минуя ближайшее завтра, что неизбежно заводило их в "ловушки предвидимого будущего" (вроде политики "военного коммунизма"). Остается открытым вопрос о судьбе политических отношений и организаций (государства, партий) в ближайшей и отдаленной перспективе. Сохраняет ли значение вывод об их упразднении вместе с классами, или же этот вывод опирался на недостаточно развитую практику политических отношений, не позволявшую увидеть гуманную роль этой сферы общественной жизни? В чем вообще предпосылки (гарантии!) независимости индивида как свободной личности в условиях упразднения капиталистической частной собственности?

Ответы на эти и подобные вопросы имеют решающее значение для формирования научно обоснованной стратегии развития общества, всего человечества - как развития естественноисторического (по Марксу!), а не искусственно навязываемого историческим субъектам. Выяснению сути этих вопросов как нельзя более может помочь диалог марксистов с немарксистами, включая антимарксистов. Чем полнее и всестороннее будет этот диалог, тем лучше для обеих сторон. В особенности это важно для углубления самокритики марксизма как источника и способа его развития.

Третий и решающий критерий свободы в отношении к марксизму - это его способность к саморазвитию, то есть к освоению в научном анализе новых реальностей. Такое освоение - не просто прагматическая адаптация к изменившимся обстоятельствам. Нет, это прежде всего способность видеть сохраняющие свое значение теоретико-методологические и мировоззренческие принципы и характеристики марксизма как целостного учения. Многие критики марксизма, нападая на те или иные политические и экономические его выводы, оставляют в стороне его философские предпосылки: то ли потому, что не знают их, то ли потому, что не в состоянии противопоставить им что-либо убедительное.

Недопустимо ни то, ни другое. Если уж хоронить марксизм, то вместе с его философией. Напомню, ни одна из прежних попыток похоронить диалектический материализм не увенчалась успехом. И новых аргументов против него не появилось. Самый сильный из них - замалчивание, наихудшая форма неуважительного отношения к другой позиции и своему оппоненту.

Как социальный диалектик Маркс дал не только концепцию детерминации всего общественного развития диалектикой производительных сил и производственных отношений, но и теорию социального конфликта как способа саморазвития общества. Эта теория была интерпретирована его последователями преимущественно к проблемам кризиса капитализма и социалистической революции. Но она актуальна и в применении к возникновению и развитию самого социалистического общества. Причем отнюдь не в вульгаризованном сталинском варианте "обострения классовой борьбы". Напротив, речь может идти об институционализации конфликта как способе преодоления кризиса раннесоциалистического общества и перехода его в качественно новое состояние демократического социализма. Это самая злободневная для советского общества задача.

Наконец, нельзя замалчивать или с помощью нескольких цитат отрицать гуманистическую "закваску" марксизма.

Этот гуманизм возник на европейской почве, получив общечеловеческое звучание. По этому камертону и следует выверять дальнейшее его развитие. "Не в стороне от столбовой дороги" человеческой мысли и всей человеческой цивилизации - эти слова сказаны не только о прошлом, но и о будущем марксизма.