АНТРОПОЛОГИИ 2 страница

Человек в культуре Востока еще не воспринимался как нечто целостное, отличное от других существ. С одной стороны, по-прежнему говорилось об одушевленности всего существующего (черта, характерная для остатков мифологического мировоззрения), с другой – признавалось существования множества разноплановых миров, населенных различными существами. Все это мешало решительному противопоставлению человека и «неразумной природы», которое характерно для последних веков европейской мысли. Человек, будучи уверенным в том, что в мире обитает множество существ, превосходящих его как силой (боги), так и знанием («просветленные»), не решался считать себя эталоном переустройства природы, суверенным властителем земного мира. Он не видел себя носителем особого качества человечности. Даже еще не «просветленный» и не признавший свое существование преходящей волной на поверхности единого океана, человек Индии верил, что он в прошлом многократно перерождался в облике не только людей, но и животных, а в будущем также может родиться в любом уголке мироздания – даже богом (если накопит хорошую карму) или демоном (если совершит достаточное количество грехов). Практическим результатом был отказ от взгляда на жизнь как на путь самореализации.

Миром правил единый закон причин и следствий – карма или дао. Вечный и непонятный человеческому рассудку, он тем не менее считался всесильным, реализуясь в жизни людей и раздавая каждому заслуженное – если не в этой жизни, то в прошлых существованиях. Приписывая все происходящее – от обстоятельств рождения человека до круговорота времен года – этому безначальному закону, могли ли люди надеяться изменить его течение? Какими бессильными показались бы им европейские попытки совершенствовать природу! Одно звено в бесконечной цепочке перерождений, человек не об улучшении обстоятельств этого земного момента должен был думать, не к материальным удобствам стремиться: единственно великой целью считалось умение вписаться в ритм космического целого. Принимая добро и зло как воздаяние, минимизируя физические потребности и стремясь к эмоциональной независимости от внешних впечатлений, индийский мудрец достигал максимально возможной ступени – просветления, на которой земная жизнь теряла всякое значение. Самореализацию человека видели не в изменении мира для большего приспособления его к жизни людей, а, напротив, в изменении человека для приспособления его желаний и потребностей к господствующему в мире вечному закону. Попытки менять внешний мир рассматривались мудрецами Востока как признак недостаточной «просветленности» человека – наивный и заранее обреченный на провал.

Человек в античности воспринимался как имеющий свободу выбора, но только между двумя путями: правильным и неправильным. Законы космоса вечны и неумолимы, их нельзя отвергнуть. Если человек поступит неправильно (а это означает – вопреки законам космоса, которые охраняют и моральные нормы), он почувствует на себе негативные последствия. Конечно, такое понимание личности находится далеко от новоевропейского, когда человек воспринимался как сам себе господин (даже в создании морали и социума), а природные ограничения считались преодолимыми. Идея духовной независимости человека от естественного хода событий (которая позволит в будущем эту естественную среду переделывать) формируется в окружении таких тезисов, которые не одобряют какие-либо попытки людей улучшить земную жизнь. Независимость человека понимается в духовном смысле: его призывают не изменять мир, а изменять себя так, чтобы не обращать на этот мир внимания. Человек рассматривался как микрокосм – частица природы: или чувственно-материального космоса, или вышестоящего идеального, но везде человеческая личность представлялась как элемент некоторой целостности, ей подчиненная и долженствующая в этой подчиненности находить высшую меру блага. Природа наделяется человеческими свойствами, а человек рассматривается как смешение природных стихий. Даже самопознание рассматривается как способ постигнуть устройство космоса. Иногда подчеркивалась близость человека к животному миру, вплоть до того, что его считали результатом развития живых существ. Даже культуре животные причастны: согласно Демокриту, люди переняли ткацкое искусство от паука, от птиц – постройку домов… Но человек уже начинает чувствовать свою самостоятельность по сравнению со слепыми силами природы, свое глубокое отличие от животных («только человек мыслит, между тем как животные ощущают», писал Алкмеон, а Анаксимандр считал, что человек стал самым разумным животным, потому что имеет руки, «ибо руки суть орудия»). В мифах герои побеждают страшных чудовищ, а философы предлагали побеждать природу в себе (инстинкты и страсти) с помощью самовоспитания. Лишь оно делает его человеком в полном смысле этого слова. Отсюда – подозрительность ко всему «естественному»: не влечет ли оно назад, к неразумному? Страсти именно потому рекомендовали истреблять, потому что они не имели обоснования и не поддавались разуму.

Веления судьбы по-прежнему господствуют над человеком. Жизнью людей управляет судьба, которую даже боги не могут изменить: ее нужно встречать достойно, не мечтая о собственных целях. Все попытки людей своей жизнью управлять разбиваются об этот порядок вещей. Человек – лишь персонаж в руках недоступной его пониманию космической художницы-судьбы, которая никому не дает отчета. Мироздание – структура активная, динамическая, творческая, но смысл ее активности – не человеческий. Судьба отдельных людей не заботит мировой разум, и подняться к нему человек может, лишь утратив все человеческое – в экстазе. Мировой разум не содержит ничего человеческого, поэтому космос и кажется людям хаотической бездной, где идет борьба противоположностей (а на самом деле космос полон гармонии – вечно идет стройное круговращение звезд).

Вечны борьба и единство живого космоса, но человек – участник этой мировой драмы без своего согласия. И даже противопоставить человека и судьбу как равных в этой борьбе, осознав несправедливость подобного порядка вещей люди не решались. Человек античности отчасти противопоставил себя окружающему миру как чуждой действительности, но по-прежнему воспринимал себя как его малую частицу, управляемую судьбой.

Христианство принесло новый взгляд на человека. Совершенство его – не в том, что уподобляет людей тварному миру, а в том, что отличает их от космоса, уподобляя Творцу. Мир христианских ценностей противоположен «естественному»: считается, что смысл бытия человека – не в творчестве и не в познании, а в спасении.Человек впервые рассматривается как личность, деятельность которой основана на свободе воли. Все свои качества, свои прошлые поступки и нынешние предпочтения человек может изменить (с помощью благодати), поскольку личность отлична от всего этого. Личность – вечна, и эту вечность после земной жизни она проведет с тем, что выработала в себе, с тем, что взяла из Божиих даров. В земной жизни человек – слепой, бессильный, раздираемый противоречивыми желаниями – слишком часто уступает греху. Отвратившись от Бога, дух начинает жить за счет души, душа – жизнью тела (возникают страсти), а тело ищет себе пищу в неживой материи и в итоге находит смерть.

Человек – «образ и подобие Бога»: образ Бога был ему дарован (в виде таких качеств, как бессмертная душа, разум и т.п.), а подобием Бога человек становится добровольно, совершенствуя себя. Свои богоподобные свойства душа проявляет через тело. Она одушевляет тело и управляет им; именно эта способность возвышает человека над ангелами и делает для него возможным покаяние как полное изменение себя. Человек имеет основную жизненную задачу – рост, развитие, приближение к Богу, и может или принять это назначение и выполнить его, или отвергнуть. Принятие этого назначения приведет человека к его трансформации, преодолению границ его природы – обожествлению. Цель человека – изменить само свое бытие: вся его активность должна быть подчинена главной задаче. Теперь воля человека порабощает его естественной необходимости: индивидуальное самоутверждение противоположно сущности Бога (любви) и уводит человека к небытию, заставляет его терять истинную свободу. Грешник, отказываясь признать корень зла в своей свободной воле, отказывается от возможности освободиться от него. Человек, «отсекая» свою волю, становится свободен. Отказываясь от этой «частной собственности», он становится совершенным «образом Божиим» – святым: стяжает его подобие. В этом – цель аскетических практик: свободный отказ от видимости своей воли и свободы дарует истинную свободу, образ Божий. Отказываясь от себя, свободно отдавая и переставая существовать для себя, человек полностью выражает себя. Христианство внушало людям сознание своей полной и всеобщей виновности: величайшие святые называли себя грешниками. Спасение – не подарок судьбы и не результат действий человека: оно – единство волевых усилий, рожденных верой, и незаслуженного дара, посланного Богом. Поэтому гарантированных средств его достижения нет.

Этот мир принадлежит дьяволу, «князю мира сего», поэтому жизнь по «естественным» законам сама по себе греховна. Нужно отказаться от природных процессов (или по крайней мере максимально их ограничить) и устремиться к самоизменению. Изменить космос в целом – не дело человека. Это сделает Бог: конец мировой истории ознаменует уничтожение мира и возникновение «нового неба и новой земли». Настанет «Царство Божие», и все, кто заслужил доступ в него, вечно станут наслаждаться блаженством. Как материальное благополучие, так и заботы о его преумножении на этом пути – скорее, помеха для внутренней работы: изучения своих грехов, раскаяния в них и стремления исцелиться от зла. От человека требуется восхождение к Богу: он или будет обожен, или погибнет навечно. Желаемое состояние человека – не спокойствие мудреца, а борьба со злом в себе и в мире. Христианство, противопоставив максимально возможное положение человека (обожествление) с его нынешним, греховным состоянием, впервые поставило людей в условия духовной динамики. Призывая их к максимально высокой цели, ради которой нужно коренным образом изменить себя, оно объявило внутреннюю жизнь человека главным из его дел. Только с переходом к христианскому мировоззрению личность стала мыслиться стоящей выше материального космоса.

Затем влияние христианской религии начинает слабеть. Светская культура и зарождающееся классическое естествознание возвращается к пониманию человека в качестве природного существа. Научное объяснение в классическом естествознании сводилось к нахождению причины анализируемого явления, а эта причина (как предшествующая следствию) понималась как более простая и, следовательно, более примитивная. Каждый шаг на пути объяснения был низложением, редукцией сложного к простому. Следовательно, и человек понимался как механизм среди других механизмов. Считая себя частью расчисленного миропорядка природы, человек низводится до роли механизма: природные законы управляют его телом, его ощущениями и (поскольку нематериальной души не существует) его разумом. Было покончено с представлением о едином космическом организме, малыми частицами которого являются люди. Мир воспринимался как механическая совокупность различных материальных тел, которые обладают неравной степенью совершенства. Самым совершенным является носитель разума – человек, и его произвольные желания имеют право быть удовлетворенными, потому что никого выше не существует. Поскольку своей природой человек был доволен, его активность направлялась на внешний мир. Сам себе законодатель и хозяин природы, человек забирал из нее, как из бездонной кладовой, все необходимое и не чувствовал себя обязанным кому-либо давать отчет. Антропологическая концепция Нового времени противоречива: если человек – всего лишь часть природы, подчиненная ее законам и созданная ее развитием, тщетны его надежды царить над природой, напротив, природа руководит человеком через его инстинкты. Человек-творец, несмотря на свое высокое самосознание, на деле оказывается «человеком-машиной», подчиненным законам природы и управляемым заложенными в него инстинктами. Каким образом из понимания мироздания как механической совокупности тел, единственными свойствами которых являются масса и движение, удалось получить твердую уверенность в светлое будущее человечества?

К концу ХIХ века окончательно установилось понимание человека как «животного, употребляющего орудия труда» (Б.Франклин). Как биологическое становление человека в результате естественной эволюции, так и историческое становление общества считались доказанными. Закономерности нынешней ступени исторического развития выводились из особенностей прошлого, а экстраполяция их на будущее приводила к историческим прогнозам и попыткам ускорить их осуществление. Технический прогресс виделся причиной прогресса общественного и культурного.

Но научные исследования вели к прогрессирующему ограничению свободы субъекта: он понимался как зависящий от общества, культурных ценностей, биологических законов… «Царь природы» стремительно превращался в ее марионетку. Правда, предлагались подробные проекты преодоления существующих ограничений, но никто, кроме основателей марксизма (учивших об идеальном социуме – коммунизме), не обещал полной свободы человека и от природы, и от других людей. Это оптимистичное, прогрессистское мировоззрение начинало разрушаться уже по мере постройки. Наука, предоставляющая людям все больше возможностей преобразовывать природу, стала изучать и самих людей. Она делала это такими же методами, какими привыкла изучать природу неживую, и приходила к таким же выводам об управляемости поведения (и даже сознания) человека внешними силами. На роль управляющих факторов предлагались общественное сознание (соответствующее конкретной ступени развития производительных сил) и животные инстинкты (унаследованные от биологических предков). Поскольку оба эти фактора отдельный человек изменить не в состоянии, представления о его безграничной свободе сменились фактическим признанием его запрограммированности. Даже доступная людям мера свободы обосновывалась биологическими или социальными закономерностями; ее увеличение обещали на пути преобразования общества. Называя человека то управляемым инстинктами животным, то марионеткой социальных процессов, наука подрывала представление о его праве на свободную, ничем не ограниченную деятельность. Объясняя человеческое с помощью редукции к биологическому или социальному, не могли обнаружить качественное отличие человека от животного, которое и давало ему права «царя природы».

Неклассическая философия пыталась разорвать эту тенденцию, обратившись к исследованию человеческой субъективности. Вместо бесстрастного субъекта, изучающего мир, на первый план выходит человек одинокий и бессильный перед ударами судьбы: не хозяин мира, а его малая частица, наделенная, однако, самосознанием. От философии он ждет не вечных истин, а конкретных советов, как ему выжить в жестоком, несовершенном мире. Вера в сверхмировой смысл бытия была отвергнута (Ф.Ницше назвал это «смертью Бога»). В основе мира видели не подчиненную законам материю, а непрерывный процесс изменений (жизненный порыв, волю к власти и т.п.), который выше интеллекта и не может быть объяснен им. Мир в себе содержит источник своего развития, но человеческих целей у этого процесса нет. Человек свободы не имеет: он – продукт природы, иногда орудие ее эволюции. Все, отличающее его от животных, приносит только увеличение страданий. Отказ от принципа единства мира и разума (в противовес классической философии, признававшей разумные основания действительности, иррационализм видит стихии мира неразумными, не поддающимися объяснению или гармонизации) должен был, согласно надеждам его создателей, противостоять логическому упрощению мира и утвердить свободу человеческой индивидуальности. На самом деле движение по пути иррационализма сопровождалось ростом пессимизма: мир виделся бесчеловечным, а люди – «больными животными». Отбросив все «цели, установленные извне» (Ф.Ницше), сторонники иррационализма не нашли своего собственного смысла и оказались в мире, лишенном ценности, в котором «нет ответа на вопрос зачем».

Для философии начала ХХ века было характерно преодоление традиции: иррационализм, психоанализ, другие философские школы и направления искусства вели мировоззренческий поиск, считая необходимым соответствовать новому образу жизни – техническому прогрессу, массовизации, урбанизации. Вслед за действительностью должны были обновиться и формы ее отражения: пытались создавать новые способы мышления и видения мира. Веря в то, что ценой утраты стабильности создается новое общество, занимаясь апологией социальных изменений или протестуя против них, мыслители той эпохи равно признавали банкротство традиционной системы ценностей. И эпатаж для «пробуждения толпы», и революционные призывы к разрушению старого мира, и разговоры об «анти-искусстве» основывались на позитивном ощущении новых возможностей, открывающихся перед человечеством. Многие философские школы (эмпириокритицизм, неопозитивизм, феноменология и др.) вместе со старыми нормами философствования отбрасывали прежние представления о человеческой личности. Среди потока сознания или противоречивых «установок» личность как суверенный законодатель своего внутреннего мира казалась устаревшей: материализация представлений о человеке завершилась. Но эта тенденция не была фантазией философов: социальные процессы начала ХХ века шли к росту масс и к растворению индивидов в толпе. В массовом сознании разрасталась инструментальная установка: субъект стремится найти эффективные способы для решения своих жизненных задач, а все теории или духовные ценности должны помогать ему в этом. Истинно то, что выгодно; хорошо то, что эффективно. Цель разума теперь – обеспечить людей средствами для нормальной жизни в материальном мире. Философами начала ХХ века отмечались два социальных процесса: рост автономии и суверенности личности, с одной стороны, и «восстание масс» (Х.Ортега-и-Гассет), «бегство от свободы» (Э.Фромм), растворение этой личности в толпе, с другой стороны. Они были противоположными, но реальными, отражая несовершенство самой европейской идеи о независимом субъекте, живущем только согласно разуму. Поскольку отказ от свободы ради причастности к массе происходил добровольно, остается сделать вывод: цель процесса рационализации – изолированный индивид не почувствовал себя счастливым. Мечта поколений «просветителей» сбылась – но оказалась мало кому нужной: личностями желали стать не все. В историю вошла «толпа» и стала разрушить едва достроенные здания европейской науки, культуры, демократии.

Основанные на работах психологов новые концепции человеческого сознания, как правило, пытались объяснить его, пользуясь аналогиями из мира животных. Человек понимался материалистически ориентированными учеными как существо материальное, результат биологической эволюции. Поскольку душа, личность и другие нематериальные феномены не подвластны научным исследованиям, они считались или не существующими, или сводящимися к физиологическим процессам. Философы вместо собственных исследований все чаще повторяют научные описания нейрофизиологических процессов. Душу, сознание, идеи они сводят к результатам функционирования возникших в ходе естественной эволюции нейронных структур мозга; историю, науку, культуру понимают как эффективные практики выживания человечества в мире.

В противовес основным европейским тенденциям развивались такие направления русской философии, как религиозная философия и космизм. Русская мысль в начале ХХ века подняла важнейшие вопросы о человеке и нравственности и указала на невозможность их простого решения. Русские мыслители подчеркивали величие человека, называли его духовные возможности «неисследимой бездной», предрекали ему будущее обожествление и в то же время показывали, как опасно поклониться человеку «вообще», в его земной несовершенной форме, без учета греховности его природы и испорченности земной жизни. Концепция всеединства, раскрывающая органическое единство элементов бытия при сохранении их специфичности, дополнялась представлением о том, что его восстановление возложено на человека: гармоничность и целесообразность мира, увеличиваясь, смогут привести тварное бытие к вселенской гармонии, в которой люди не потеряют самобытности. Поскольку человек должен «достроить» не то свою личность, не то целый космос, его существование – это непрерывное решение загадки собственного бытия. Оно трагично: свобода человека – это непрерывный выбор между обожествлением и падением в бездну, лишенный каких-либо гарантий. Поэтому велико искушение человека отказаться от такой судьбы и жить «как все», используя стереотипные практики и способы мышления. Но такое существование, не вырабатывающее личность, опаснее всего, так как ведет к исчезновению в мире. Личность существует в двух мирах: тоскуя по миру духовному, она в мире земном должна постоянно бороться за свободу с природой, обществом, историей, которые равнодушны к отдельному человеку и стремятся сделать его орудием достижения своих целей. Невозможно сформировать и систему моральных заповедей, которая показывала бы нравственно безупречный вывод из любой ситуации.