Мое имя тайно на твоей коже 6 страница

- Ну, два надо выкидывать сразу, - размышляет вслух Шерлок.

На столе стоит заказанное на дом карри, Джон отщипывает кусочек наана [4] и задумчиво его пережевывает. – Так не пойдет.

- Но ведь совершенно ясно, что они не выполнимы.

- Что именно?

- Например, я не перестану испытывать к тебе вожделение.

Джон в свитере на три размера больше, и кажется, что его можно съесть. Джон с разбитым в драке ртом, и я целую его, целую, пока мои губы не окрашиваются красным. Джон, похожий на милого котенка, читает на краешке кровати. Джон перебирает свои солдатские жетоны, которые хранит в ящике для белья. Джон принимает ванну после того, как я вылил на себя всю воду. Член Джона у меня во рту, глубоко во рту, так глубоко, что я не могу нормально дышать. Пальцы Джона у меня в волосах в холле.

Ноутбук Джона стоит рядом с бириани [5], а сам Джон с насмешливым выражением лица прокручивает вниз страницу «Википедии». – Вожделение… непомерная любовь к другим, любовь к человеку прежде Бога… Ты любишь меня больше Бога?

- Если Бог существует, то да.

- Думаю, это богохульство, его считать смертным грехом нельзя, а даже если я не прав, мне почему-то на это наплевать. Что там еще?

- Гордыня. Но если ты обладаешь выдающимися качествами, тогда гордиться собой логично. Не вижу смысла в ложной скромности.

- Ты вообще не видишь смысла в скромности.

- Это потому, что я такой гениальный.

Джон хохочет, прикрыв рот ладонью и чуть не поперхнувшись чаем с молоком и специями из бумажного стаканчика. Потом он с извиняющимся видом качает головой. – Только ты… Только ты мог причислить грех гордыни к основам повседневной жизни. Ладно, мы не будем искоренять в тебе гордыню, а это будет равносильно изъятию из тебя всех костей. Но всё остальное…

- Надо же, в зависимости от обстоятельств гнев тоже не пойдет.

Джон с притворным отчаянием берется за голову. – Шерлок, ты выкинул уже три из семи. Кошмар.

- Если бы мне встретился Мориарти, я бы сделал с ним нечто настолько ужасное, что ему бы не осталось ничего, кроме как умереть, и я сам бы его убил, - отчетливо произносит Шерлок. – И если бы я умел воскрешать людей из мертвых, я бы убил его еще раз. Когда я думаю о той зеленой куртке, мне хочется его убить, придушить собственными руками, когда я думаю о бассейне, мне хочется ударить его ножом в сердце и повернуть рукоять, когда я думаю о снайперах, мне хочется дать ему мышьяк и наблюдать, как он будет корчиться. Тебе это, скорее всего, не понравится, но это правда, и, по-видимому, гнев. Гнев во благо.

Джон берет Шерлока за руку, прикасается к ней губами, потом встает и убирает остатки еды в холодильник, вместе с дохлой летучей мышью и тремя парами человеческих ушей. – Такой гнев я могу только поддержать. Я сам рад бы прикончить этого долбанутого.

Джон подходит с контейнером к холодильнику.

- Шерлок.

- Хмм?

- Уши.

- Нет, спасибо.

- Их шесть штук, Шерлок.

- Ну вот, еще одна проблема.

- Я так и сказал. Проблема. Уши.

- Нет, проблема чревоугодия.

Джон, раздраженный и насмешливый, снова возвращается в гостиную. Он обнимает Шерлока за плечи и заглядывает в экран поверх его головы. Голова Шерлока автоматически утыкается Джону в ключицу.

- Нет у нас проблем с чревоугодием.

- Нет, есть. Мне кажется, мое абсолютное увлечение всем, что касается расследований, похоже на чревоугодие.

- Это просто одержимость.

- Ладно. Но еще я хочу увидеть, что у тебя под кожей, хочу запомнить твой генетический код, хочу носить тебя, как пальто, хочу жить в твоей груди.

- Да, в этом есть что-то от ненасытности, - говорит Джон, затаив дыхание. Он опускает голову и прикасается губами к волосам Шерлока, начиная слегка поглаживать его плечи. – И ты хочешь найти способ запретить себе всё это, да? Потрясающе. Просто потрясающе, у тебя потрясающие моральные принципы. У нас не выходит сделать тебя Более Функциональным. А как ты будешь запрещать себе лень?

В прошлую среду, когда мы целый долгий день валялись в постели, мы лежали лицом к лицу и целовались, и ты кончил только от моих пальцев внутри тебя, и ты размякал под моими руками, дыша мне в рот - одно только это заняло больше часа. Это была лучшая среда из всех, что наставали на земле, и ты кончил, а я целовал тебя в губы - за всю свою жизнь я не делал ничего прекраснее.

- В прошлую среду, - говорит Шерлок, – у меня получилось.

- Господи Боже, прошлая среда. Я возбуждаюсь при одном воспоминании.

- Тогда тебе стоит чаще ее вспоминать.

- Лень вычеркиваем. Ладно. Что дальше?

Джон зарывается лицом в волосы Шерлока и ловкими руками врача скользит вниз по его груди, расстегивая ему пуговицы. Шерлок решает побыстрей расправиться с оставшимися грехами.

- Алчность это не про нас, - говорит он, тяжело дыша. – Мне кажется, алчность и любовь одно и то же. Я хочу тебя всего, без остатка, и порой, когда кто-то пожимает тебе руку, мне хочется сделать ему больно.

- Так нельзя, это очень, очень нехорошо.

Теперь, когда рука Джона проскальзывает в расстегнутую рубашку Шерлока и медленными кругами гладит его по груди, тому становится еще труднее сосредоточиться. В этой комнате Джон не единственный, кому приятно вспоминать Прошлую Среду. Годовщину Прошлой Среды надо каждый год отмечать парадом кораблей и войск, и, может, еще и разноцветными воздушными шарами.

- Ладно, я не причиню никому зла, я обещаю. Я сделаю кое-что получше.

- У нас осталась зависть. Если ты сможешь с ней управиться, я настолько впечатлюсь, что в награду тебе придумаю что-нибудь этакое.

- Зависть это ерунда, - выдыхает Шерлок, когда его сосок задевает ноготь друга. – Я играл на скрипке, ты меня увидел и сказал, что до безумия ревнуешь к ней, и ты казался таким грустным и так ей завидовал. Но ты сам по себе хороший человек, и зависть у тебя не может быть злой. Ты всегда остаешься хорошим.

- И у нас есть победитель, - объявляет Джон, а потом берет Шерлока за волосы и запрокидывает ему голову, впиваясь в его губы. На Шерлока накатывает волна всегдашних ощущений от поцелуя, потом он хватает руку, все еще ласкающую его грудь, и вытаскивает Джона из-за кресла, усаживая его себе на колени - он идеально умещается на них, так они с детективом почти одного роста. Джон рывком расстегивает рубашку и стаскивает рукава с запястий. – А я ведь все еще злюсь, - говорит Джон, прикусывая пухлую нижнюю губу Шерлока. – Пытки неуместны, Шерлок Холмс. Кого бы ты ни пытал, хоть Мориарти, и кем бы ты не был, хоть Шекспиром по части Напрочь Сдвинутых Моральных Принципов.

- А я думал, что я Стивен Хокинг по части всякой Хератени.

- Ты заслужил новый титул. – Джон уже расстегивает ремень Шерлока, гладя его кожу и целуя его ключицу, а Шерлок длинными пальцами осторожно обхватывает шею Джона.

- Мы можем сделать меня еще функциональнее. Можем попробовать что-нибудь другое. Я не хочу причинять тебе боль.
- Я знаю, что мы можем сделать тебя еще функциональнее. У меня есть другой план. Он больше совпадает с твоими природными склонностями и поможет мне понять, что творится у тебя в голове.

Хорошо, что у Джона есть план, правда, очень хорошо, но Шерлок теряет нить разговора, когда руки Джона скользят под пояс его трусов. Как заманчиво было бы сейчас перейти в спальню или хотя бы на диван, но тяжело ясно думать, когда Джон, не мешкая, зажимает ногами твои бедра, не переставая перебирать пальцами твои волосы. Собственно, только двадцать минут спустя Шерлок вспоминает, что Джон ему что-то там предлагал. Джон, теперь уже голый, все еще сидит у него на коленях – ведь есть вещи настолько приятные, что хочется растянуть удовольствие.

- Как мне научиться быть хорошим, не принимая во внимание концепцию смертных грехов?

- В каждом конкретном случае действовать по-разному, - говорит Джон, как само собой разумеющееся.

- В каком случае? В моих расследованиях?

- В каком-то смысле да. Мы заглянем в твои списки.

Шерлок замирает. В голове у него резко и оглушительно взвывают неприятно пронзительные сигналы тревоги.

- Да ладно тебе, - говорит Джон. – Там не может быть ничего плохого.

Шерлок с содроганием понимает, что ничего внятного на это ответить нельзя.

- Слушай, если ты против, я не буду тебя заставлять. Не буду настаивать, чтобы ты со мной поделился, хотя мне этого хочется. Но это… это очень-очень серьезно, Шерлок. Я буду любить тебя так, как раньше, и, надеюсь, что всю нашу оставшуюся жизнь, но забыть о том, что пытки для тебя – допустимый метод … невозможно. Это можно простить, простить можно и то, что случилось после того, как ты потерялся, но забыть – совсем другое дело. Прости, но такие вещи удалить из своего разума я не могу. Мне не нужно, чтобы ты был безгрешен, с самого начала было понятно, что затея с семью смертными грехами пустая трепотня, но мне нужно, чтобы ты постарался исправиться. Когда я вспоминаю Норвуд, то…

- Думаешь, что надо было уносить ноги, - отрывисто говорить Шерлок. Эта фраза имела смысл много месяцев тому назад, когда он лежал на диване, думая о брызгах шампанского на потолке и о том, сколько всего ужасного произойдет, если Джон позволит ему полюбить себя.

- Тебе надо уносить ноги, - говорит Джон. Эта фраза имела смысл много месяцев тому назад, когда он был увешан взрывчаткой, но ему было на это наплевать до тех пор, пока Шерлок не оказался в безопасности.

- Но, думаю, мы оба скверно бегаем.

- Согласен.

- Я опасный человек. Ты действительно хочешь узнать всё в самых жестких подробностях?

- Я готов и на гораздо большее, если бы это помогло тебя удержать.

Тебе легко говорить, думает Шерлок. А я еще пока не видел твоей смерти.

- Думаю, что не смогу тебе рассказать, - говорит Шерлок. – Прости. Просто не могу.

В эту ночь Джон беспокоен. Он мечется по кровати, ворочается, пока Шерлок, наконец, не засыпает и перестает чувствовать его ёрзанья.

Вырубившись, Шерлок снова оказывается в пустыне с Джоном, только на этот раз у того обычный цвет кожи и волос.

Джон сидит за чайным столиком посреди долины, окруженной песчаными дюнами, наливая в две чашки что-то, что похоже на красную кровь. Кровь льется легко, значит, она очень свежая. Джон чуть застенчиво улыбается, наклонив голову, как делает, когда флиртует с кем-то. Чашки миссис Хадсон из китайского фарфора, хотя Шерлок понятия не имеет, зачем Джон притащил ее фарфор в Афганистан. Зато Шерлок точно знает, где они находятся. В Афганистане.

- Один кусочек или два? – спрашивает Джон.

В сахарнице лежат маленькие осколки костей и зуб. Джон кладет один зуб в кровь в своей чашке и выжидающе смотрит на Шерлока.

- Чья это кровь? – спрашивает Шерлок.

- Наша, - отвечает Джон. – Она ведет теперь у нас одинаковая, помнишь.

- Зачем же мы ее пьем?

- Мы искупаем твои грехи святым причастием. Это единственный способ спасти твою душу. Ведь ты ее потерял. А это поможет вернуть ее обратно.
Шерлок подходит к столу и видит, как Джон поднимает чашку к губам, но с Джоном что-то не то. Он страшно изранен, это его зубы служат кубиками сахара, его кости позвякивают в маленькой сахарнице.

- Нет. Нет, нет, нет, не пей. Я не вампир, - умоляет Шерлок.

- Нет, ты грешник. И поэтому кто-то должен умереть за тебя. Кто-то безупречно, по-настоящему хороший.

Джон падает из кресла на песок. Мертвый, без зубов, крови и части костей. Шерлок, не в силах ничего сделать, начинает кричать.

На этот раз Шерлок просыпается в темноте и чувствует, что Джон лежит на нем сверху, всем телом прижимаясь к его груди и обхватив руками его лицо. Кто-то из них отчаянно хватает ртом воздух, скорее всего, Шерлок, пот застилает ему глаза, на них безудержно выступают слезы. Ужасное ощущение - сердце опять колотится, сжимается, западает, воздуха не хватает.

- Всё хорошо, всё хорошо. Я здесь. Боже мой. Шерлок, что с тобой? Что же, черт возьми, тебе приснилось?

- Господи Боже, - задыхается Шерлок.

- Можешь мне не рассказывать, но…

- Ладно, ты выиграл, я покажу тебе списки, оба списка. Ладно. Только не умирай.

В кромешной тьме Шерлока по лбу гладит рука. От прикосновения спокойно и тепло. Чуть шершаво - от указательного пальца.

- Не буду, - шепчет Джон. – Не буду. И спасибо тебе. Но больше не разрешай мне в твоем же сне так тебя пугать. На это не очень приятно смотреть.

Чудовищное обещание. Хуже, чем тот момент, когда Шерлок увидел желтое граффити, означающее, что Джона похитили, хуже, чем вторая передозировка морфином, когда Майкрофт приперся в реанимацию. Но он готов и на гораздо большее, чем явить на свет божий Хороший и Нехороший Списки, если это поможет удержать Джона.

Исключительно для того, чтобы себя обезопасить, Шерлок определяет несколько основных правил, первое и основное из которых заключается в том, что он будет писать на доске. Не для того, чтобы при возможности отпереться, а… может быть, так будет проще. Если Джон начнет бледнеть и моргать, увидев какой-нибудь пункт, и Шерлоку, черт возьми, будет лучше как можно быстрее его стереть, чтобы им обоим забыть про него и двигаться дальше.

Поэтому им нужны доска и мел, и в следующий понедельник, когда у них нет работы, и Джон настаивает, что раз уж взялись, то надо брать быка за рога, Шерлок находит свои ключи от Бартса и ловко орудует ими, когда больница закрывается. По темному коридору в направлении морга молча, глядя на мигающие флуоресцентные лампы, идут двое мужчин. Оба не издают ни звука. Шерлоку сейчас трудно даже подумать о том, чтобы выдавить из себя хоть предложение. Они с английским не всегда были лучшими друзьями, и кажется, будто вся эта постылая борьба с родным языком происходит нарочно. Когда они подходят к двери без таблички, где спрятали доску и еще одну особенно интересную мелочь, Шерлок достает из кармана поблескивающие металлическим серебром ключи и отпирает замок. Джон хочет зайти следом за Шерлоком, но тот упирается ладонью ему в грудь.

- Мне надо сначала закончить, и только потом ты зайдешь, - предупреждает он.

- Ладно, хорошо, - соглашается Джон после минутного раздумья. – Конечно. Господи, Шерлок, перестань смотреть на меня так, будто тебя пригласили на собственную казнь.

- В этом-то всё и дело, - ворчит Шерлок, закрывая дверь, - я бы не возражал… ох, да черт с ним.

Пятнадцать минут спустя Шерлок покрытыми светло-желтой меловой пылью руками распахивает дверь. Он давно снял пальто и остался в прекрасно пошитой белой рубашке, рассеянно удивляясь, откуда на ней взялась меловая пыль. Лучше удивляться мелу на рубашке, чем думать, скоро ли у Джона взорвется голова.

- Предупреждаю честно, - вздыхает Шерлок. – Всё это правда.

Они заходят в комнату, и Джон подходит к доске так, будто на ней написан смысл жизни. Наклоняется к доске. Прячет ладони в рукава и скрещивает руки на груди.

- Ни хера себе, - говорит он.

Брови у него сдвигаются вниз, к идеально прямому носу. Джон долго читает оба списка. Раньше в каждом было по дополнительному пункту, но теперь их забивают: «Посмотреть на Отпечатки Пальцев Джона» и «Оставить их на Шерлоке», а еще – чудесный пункт – «Попробовать Глаза Джона». Так что теперь в списках тридцать шесть и двадцать семь пунктов, и после каждого небрежно нацарапано пояснение.

Шерлок смотрит на Джона.

Джон читает.

Джон переминается с ноги на ногу и откашливается.

Голубые глаза бегают взад и вперед. В них есть разноцветные крапинки, они кажутся очень темными, а при скверном освещении – карими. От ламп над головой его неопределенного цвета волосы приобретают зеленоватый оттенок.

Джон всё еще читает.

Но эту часть он уже читал.

- Господи боже, - говорит Джон.

Потом снова читает.

Шерлок прислушивается к гудению ламп над ними. Оно почти невыносимо.

- Так, - говорит Джон ровно три с половиной минуты спустя.

Шерлок ждет. Его бойфренд вот-вот выскажет что-нибудь благоразумное, просто обязан высказать, иначе у Шерлока будут большие неприятности – он схлопочет пощечину.

Нет, не схлопочу, думает он, так бывает только в кино.

Пальцы Джона взлетают вверх и проводят по губам. Замирают. Прикрывают губы.

Что это значит?

Никакого объяснения, кроме: теперь Джон перечитывает. Кто же будет столько биться над простыми повествовательными предложениями.

И у Шерлока отличный почерк.

Так что проблема не в нем.

В голове Шерлока проносятся слова песни:

Когда корабль пойдет ко дну,
Все станет напрасным [6].

- Нда, - роняет Джон.

И снова читает. Скрещивает ноги в лодыжках, все так же наклоняясь к доске.

А украденная лодка лишь шанс,
Что странные волны помогут,
В пути оберегая нас

Да, всё точно как в этой песне, решает Шерлок.

Время в глубокую яму лететь.

Джон присвистывает.

- Эй, черт возьми, я здесь! – наконец взрывается Шерлок.

- Ну да, да, да, прости. Прости. Да. Ха. Ты здесь, очень реальный, ты на самом деле рядом со мной. Привет.

- Привет, - бурчит Шерлок.

- Привет.

- Привет. Такой ответ не пойдет, когда двое людей уже сказали…

- Прости! Извини. Хорошо, ты рядом со мной, вот здесь, так. Да. Вместе со мной. В данный момент.

Шерлок ждет.

- В данный момент, - повторяет Джон.

- Ладно, я выйду, - решает Шерлок.

- Подожди! Пожалуйста, не надо. Ты просто немного застал меня врасплох, вот и все. Немного. Совсем немного. Совсем. Не хмурь так брови, успокойся. Ты меня любишь.

- Да.

- Ты обычно так не отвечаешь на…

- Я не совсем уверен, на чем основывается мой обычный ответ…

- Конечно, я по-прежнему…

- Не говори этого! Сегодня ужасный день. Если скажешь, то я…

- Это смешно. Ты смешон. И сошел с ума.

- Да, сошел, и ты видишь тому крупно написанное мелом доказательство, так что оставь свои нежные излияния…

- Ты такой ребенок. Блин, перестань затыкать мне рот, я не могу…

- Тогда спокойной ночи.

Шерлок пятится, но Джон, не допуская возражений, хватает его за руку, сильными пальцами сжимая тонкое запястье. Потом расстегивает манжету рубашки из французского шелка и закатывает ее. Показывается солидный участок обнаженной белой руки, и Шерлок на сто процентов уверен, что это связано с наркотиками, и, несмотря на подкатывающую тошноту, понимает, что не пошевельнется. Он потеряет себя без остатка в другой раз, когда опустится белое облако, и его поглотит пустота. Но Джон начинает писать что-то на синих венах Шерлокова запястья. Шерлок только через несколько секунд соображает, что делает Джон пишет:

О-Н У-О-Т-С-О-Н

Он останавливается, пристально всматриваясь в Шерлока. Но в подобных обстоятельствах тому трудно выдавить из себя ответ. Сердце Шерлока превратилось в нечто кристаллическое, напоминающее формой геодезический купол, освещенный электрическим светом и пышущий напалмом и лазерными лучами. Шерлок толком не знает ни его структуры, ни функций, но, по крайней мере, точно знает, как оно выглядит. Он чувствует его в своей груди.

- Ты. Ты знал об этом, - тупо говорит он.

Джон усмехается и облизывает кончик указательного пальца.

Д-А Т-Ы П-С-И-Х Д-Р У-О-Т

- Когда же…

- Давно.

Джон дотрагивается до лба Шерлока. Середины лба.

М-О-Й

Секунд на пять воцаряется тишина.

- Я тебя понял. Мне кажется, тебе не стоит сейчас этого говорить, - хрипло замечает Шерлок. – Тут… другое. Потому что это было… Хорошо.

Джон вздыхает. – Тогда ты скажи.

- Ладно. Ты любишь меня.

Они оба не сводят глаз со списков, напуганные таким поворотом событий.

- Кажется, так можно получить сердечный приступ, - шепчет Шерлок.

Джон в ответ на это подталкивает его к стулу, и Шерлок подозревает, что это гениальная идея. Может быть, лучшая из всех, что посещали Джона. Одному богу известно, что, размышляя на досуге, Шерлок по достоинству оценил тот момент, когда он стащил с Джона куртку с взрывчаткой. И, кажется, Сейчас почти так же опасно, как было Тогда. Шерлок смотрит на Джона, который хотел его опередить, потому что у него вовсе не докторские мозги, так оно и есть – Джон обыкновенный врач и идиот. Шерлоку всего лишь хочется немного его направить. Что-то должно произойти, или язык расплавится у него в горле. Только потому, что это противоречит научным законам, вовсе не значит, что он не может…

- Мне нужно это понять, только… не по порядку. Ладно?

Шерлок кивает, закрывая глаза.

- Так. Десятый пункт Хорошего Списка. Объясни.

Шерлок смотрит на указанный пункт.

10. Развестись с Джоном.

- Это очень просто, - говорит приятно удивленный Шерлок. – Утверждают, что свадьба – сугубо интимный духовный опыт, а я думаю, в этом понятии много устаревших предрассудков, но в любом случае в браке есть хоть что-то – в него входит медовый месяц. Но я не представляю тебя... Ну, таким мальчиком на побегушках. Ты больше похож на… дыхание. Так что мы могли бы попробовать развестись, но тогда мы, такие, как сейчас, должны вернуться туда, откуда начинали.

Джон несколько мгновений молчит, потом наклоняет голову и говорит – Твое представление о браке устарело.

- А по моим данным это не так.

- Твои данные полная чушь. Значит, ты хочешь первую брачную ночь, но не хочешь стирать мои носки.

- То же самое можно сказать и про тебя – я не хочу, чтобы ты стирал мои носки.

- Шерлок, ты уже стирал наше белье. К моему глубокому шоку. Несколько раз.

- Оно постоянно пахло тобой. Мне понравилось. И я могу сделать вывод…

- Так, - вздыхает Джон, потирая лицо. – Замечательно, ты выстирал мое белье, чтобы по пятнам вычислить мою подноготную. Совсем, совсем обычное дело. Господи милосердный. Хитрая Уловка со Стиркой.

Шерлок слышит заглавные буквы, но не понимает, к чему они сейчас.

- Я по-прежнему не понимаю, почему развод – это Хорошо, - добавляет Джон.

- А почему бы и нет? Конечно, это хорошо, ведь так делают миллионы людей. Это всё равно, что купить новую машину.

- Черт тебя подери. Переноси развод в Нехороший Список.

- Но…

- Сейчас же.

Шерлок берет губку и мел и делает так, как ему велели. Довольно приятное занятие. Как домашние хлопоты, может быть.

- Далее, - объявляет Джон, - пятый пункт Нехорошего Списка.

5. В самый лучший день сказать Джону, что любишь его.

- Чем же это не Хорошо? – осведомляется Джон. – Наверняка это было бы чудесно.

- А-а. Наверное, тут вообще-то надо что-то решать с точным определением самого лучшего дня.

Какое-то время Джон думает. Потом его глаза округляются. Потом суживаются. Потом он резко вскидывает голову, чтобы посмотреть на Шерлока.

- Мы… в самый лучший день мы умрем?

- Может быть.

- Оба?

- Ведь это не противоречит…

- Ты образно говоришь? Мы оба каким-то образом впутаны в настоящее… ладно, забудь. Неважно. Шерлок, вот что ты для меня сделаешь. Так. Возьми Самый Лучший День, какой бы он ни был, и помести его в один ряд с тем, что ты сделал с трупом в морге, чтобы тот взорвался. Но мне не говори. Никогда. Никогда даже не намекай. Возьми правду и всё. Положи ее куда-нибудь и крепко запри.

В самый лучший день, когда я буду умирать, Джон возьмет нож и довершит то, что начал кто-то другой, и пока я буду истекать кровью, он повернет лезвие и…

- Шерлок, мы сейчас правильно понимаем друг друга?

- Да.

- Это ты взорвал труп в морге Бартса?

- Я не могу тебе этого сказать.

- Какой же тогда этот Самый Лучший День?

- Понятия не имею.

Они проходятся по еще нескольким пунктам, спорят, но не всерьез. У Шерлока начинает складываться впечатление, что Джон оставляет что-то на самый конец, у него это ловко получается. Из-за Джона они никогда не станут на железнодорожных путях и, чуть не погибнув, успеют отпрыгнуть к стене. Им никогда не увидеть, как Шерлок играет в Русскую Рулетку. Им никогда не заставить Джона разлюбить Гарри только потому, что он должен любить исключительно Шерлока, и Шерлок понимает, что сам отказался от этой идеи. Ведь он всё-таки знает, что это Нехорошо. Джон никогда не оставит на тазовой кости Шерлока, там, где только он сможет его увидеть, ожог от сигареты, потому что Шерлок любит Джона и одинаково обожает сигареты, но оттого Хорошей эта затея не станет. Они никогда не обменяются нежизненно важными органами, да эти органы всё равно бы не смогли нормально работать, потому что у Джона нет миндалин, а это нарушает всю симметрию. Они даже не смогут поменяться аппендиксами, хотя у них одинаковая группа крови и фактически одна кровь на двоих, потому что Джону это покажется косметической операцией и, значит, сущим пустяком.

Джон принимается хихикать.

- Что? – спрашивает Шерлок.

- Пятнадцатый пункт в Нехорошем Списке. Просто класс. Он невыполним, хотя я и уверен, что ты легко мог бы его провернуть, но я от него в восторге.

15. Как-нибудь подстроить, чтобы Джон выстрелил в никчемную, жалкую рожу Андерсона. Лучше всего в музее Естественной истории, потому что Андерсон с брезгливым выражением как-то раз подобрал в качестве улики скелет ящерицы, а скелеты динозавров похожи на скелет ящерицы, только они гораздо больше, следовательно, тем больше Андерсон, наверное, ненавидит динозавров. И потому мне бы хотелось, чтобы динозавр был последним, что увидит в своей жизни этот козёл.

- Спасибо, - отвечает Шерлок. – Мне тоже он нравится.

- Ладно. Так. Я могу устроить, чтобы у тебя оказался рентгеновский снимок всего моего тела, так что вычеркивай восьмой пункт из Нехорошего Списка и вписывай его в Хороший. Давай, действуй.

- Ты и в самом деле мог бы?

- А почему нет.

Сияя, Шерлок стирает восьмой пункт и переписывает его в Хороший Список.

- Поразительно, но шестой пункт в Хорошем Списке одна из самых возбуждающих штук, о которых я когда-либо слышал. Понятия не имею, почему. Почему… нет, не то. Тебе давно надо было мне это предложить, и я бы нарочно не стал сдерживаться, чтобы затащить тебя в койку. Это гениально и в то же время просто. Не пойму, почему мне так это нравится, может быть, потому, что я, в конце концов, все-таки врач. Так оно и есть. Конечно, я мгновенно могу прочесть показания градусника, и предоставлю тебе решить, куда его поставить.

Все еще стоя около доски, Шерлок мимолетно усмехается Джону и подчеркивает:

6. Определить точную температуру тела Джона, когда он расслаблен, когда возбужден и когда испытывает оргазм.

- Так, я тебя понял, но после стольких размышлений пункт тридцать два нужно переносить в Нехороший Список.

- Но я тебе доверяю. Я уже говорил тебе.

- Без стоп-слова забудь об этом.

- Единственное условие всей затеи – стоп-слова не будет.

- Стоп-слово или ничего вообще.

- Никаких стоп-слов, ты упускаешь из виду, что я готов зайти так далеко, как ты мне позволишь. Никакого стоп-слова.

- Тогда забудь об этом.

Нахмурившись, Шерлок переписывает тридцать второй пункт и снова садится на стул рядом с Джоном, который стоит, наклонившись к доске.

- Вот мой общий диагноз, - осторожно говорит Джон. – Ты сумасшедший. Ты с катушек слетел, ты полный и совершенный безумец, настоящий псих.

- Урод.

- Нет, ты не урод. У тебя с головой не всё в порядке. Ты Моцарт по части Безумия. Но в плане нравственности это… очень показательно. И для меня очень полезно. Ты, кажется, понимаешь, что пункты, которые могут навредить тебе или окружающим – социально неприемлемы, и потому ты не должен их озвучивать. Понимаешь, чем могут обернуться постоянные мысли о том, чтобы покалечить себя, меня или окружающих. Они совершенно безнравственны. Но теперь я начинаю понимать, что дело совершенно не в этом.

- А в чем же тогда? – вздыхает Шерлок.

- В том, о чем ты не говоришь. Или в том, что делаешь. Раньше я тоже хотел умереть, но ничего такого не испытывал. Вот в чем всё дело. Так что… да. Всё в порядке. Наверное, наблюдать, что творится у тебя в голове, все равно не имеет никакого значения. Я не верю, что… тебя можно вылечить, Шерлок. Я верю в тебя такого, какой ты есть.

Джон замолкает. Шерлок смотрит на него, поглядывая на свои списки, и чувствует боль в сердце, еще более мучительную, чем боль в голове, когда меркнут цвета или привязывается песня. Если бы он был другим человеком, Джон бы так не волновался. Он бы не оказался на дне мусорного ящика или в бронежилете, опутанном взрывчаткой. Если бы он был другим человеком, Джон обрел хоть немного покоя, а Шерлок уважает покой, потому что у него самого его почти не бывает. Шерлок, уничтоженный, прислоняется головой к тазовой кости Джона. Всё это слишком утомительно, слишком невозможно, и Джон прав – становиться кем-то другим тоже не вариант. Но как чудесно было бы, если бы он стал. Шерлок исключительный, потрясающий человек, и Джон завладел бы каждой его частичкой, хотя, наверное, это было бы всё равно, что завести в качестве домашнего питомца гадюку.

Пойдем спать,
Мы так устали,
Завязли в змеиной яме душ.

- Но как ты меня любишь, - тихо говорит Джон. – Надо же. Господи, как ты меня любишь. Наверное, в то, как ты меня любишь – есть что-то недозволенное.

- Может быть, ты прав.

Джон оборачивается и проводит ладонью по спине друга. Так хорошо уткнуться лицом в теплый свитер Джона, потому что в помещении становится холодно, а песня до сих пор звучит. Без Джона теперь везде холодно, и так будет всегда, и Шерлок всегда будет пытаться согреться от огня Джона. Это одна из самых грустных мыслей, что приходила Шерлоку на ум. Песня продолжает без помех монотонно наигрывать:

Сейчас бы сбросить все оковы,
И удержать надежды на ветру