Мое имя тайно на твоей коже 11 страница

— Нет, но я думаю…

— Тогда что еще любит Джон? Ты ведь составил список вещей, которые нужно делать в случае чрезвычайной ситуации, да?

Недовольный Шерлок решает не рассказывать Лестрейду ни о чем, что связано со списками.

— Что ж, если ты не придавал этому значения…

— Джону нравится моя скрипка и группа The Kinks, но он не любит, когда я играю их песни, он говорит, что они звучат так, как будто вовсе мне не нравятся. Ему нравится носить вещи, в которых он похож на гражданского, практически на школьного учителя, потому что так ему ничто не напоминает об армии, и так он не выглядит опасным и угрожающим. Он любит книги. Фантастику. Очень сильно. Любит готовить, но только если мы раскрыли дело за день до этого. Лечить простые заболевания ему нравится меньше, чем спасать жизни, неважно, будь то ранение в бою или ветряная оспа. Он любит свой черный кофе, но по-прежнему кладет в него немного сахара и доливает молока, потому что может и чувствует, что в чем-то себе потакает. Он любит собак, и кошек, впрочем, тоже, кроме тех, у которых нет шерсти. Ему нравятся паста у Анджело, особенно черные спагетти, но он не любит клецки. Джон вежливый и об этом не говорит, но я-то знаю, что он считает их слишком рыхлыми. И они действительно рыхлые. Он любит, когда я завариваю чай, бог знает, почему, ведь он и сам его прекрасно может заварить. Ему нравится шоколад с мятной начинкой. И Кэри Грант. Наверное. Ему нравятся преступления. Нет, он их обожает…

Шерлок замолкает, потому что его голос пропал, как молоко, оставленное на прилавке. Тем временем Лестрейд смотрит на него так, как будто он внезапно обнаружившийся свидетель происшествия. И это очень неудобно.

- Все гораздо хуже, чем я думал, - говорит Лестрейд, - а я и так думал, что все чертовски плохо.

— Что было? — спрашивает Шерлок.

— Ты потерял здравый смысл, — сочувствующе отвечает он. — Смотри, дело в том, что я не знаю, что любит Джон. Не так, как ты. Но зная тебя… ты уже хоть что-то пробовал?

Сжав челюсти, Шерлок кивает один раз.

— Так. Во-первых, приведи себя в порядок, и все будет хорошо. Во-вторых – имя «Джефф».

— Что? — удивленно спрашивает Шерлок, окончательно сойдя с рельсов.

— Джефф Лестрейд. На случай, если ты когда-нибудь захочешь поговорить о чем-то, не имеющем отношения к преступлениям. И я думаю, когда ты рядом со своим экспертом по медицинским делам, ты… тебе лучше. Лучше, чем одному.

Шерлок смотрит в недоумении, желая выглядеть не таким высоким, хотя обычно ему нравится быть в центре всеобщего внимания.

— Ты разгадал мое дело, да? — спрашивает Лестрейд, закатывая глаза, но вдруг одергивает себя.

Да, Шерлок разгадал, он уже давно все вычислил в своей голове.

- А хотя, ерунда. Ничего особенного я и не ожидал. И знаешь, в этот раз я могу разгадать его сам. Неважно. Ты можешь пропустить большую часть расследования, если тебе нужно увидеть Джона. Надеюсь, он не собирается бежать из страны в ближайшее время. Иди и найди своего друга прямо сейчас, и мы никому не скажем, что ты предпочел Джона Уотсона поимке убийцы.

Но Шерлок кивает головой, думая о возможном развитии событий. Этот преступник… да, этот преступник очень важен. С ним обязательно нужно поговорить. Шерлоку срочно нужно узнать, что уникальный преступник думает обо всем этом деле. Так что сначала состоится деловой разговор, а потом…

потом.

Лестрейд уходит в сторону ждущей его полицейской машины, также думая о своем.

Шерлок собирается сказать До свидания, Джефф. На мгновение, это даже кажется заманчивым.

Но не говорит.

По крайней мере, он жив и здоров. И у него есть куча времени.

— Я любил Бренду, — надломленным голосом признается Леон Стерндейл.

Разумеется, Морти убил свою сестру и сделал сумасшедшими двух братьев. По какой-то причине. Во всех трех случаях не было следов наркотиков, Шерлок бы их заметил. Но он замечает закономерность. И вероятность. И лжецов. Лестрейд тоже это умеет. Все, что он увидел на месте преступления, кричало о том, что это был не посторонний. Тот, кого любят. Именно так сердца и разбиваются. И совершенно очевидно, что жених Бренды, который сейчас вернулся в стану для сбора благотворительных средств, убил Морти тем же препаратом. Шерлок проверил информацию о перемещениях Стерндейла, притворившись VIP-пассажиром, у которого задержали рейс. Стерндейл отменил билет и не сел в самолет, который должен был отвезти его обратно. После беседы с личным секретарем доктора, Шерлок узнал, что это случилось «из-за неотложных личных дел».

Но теперь Стерндейл рассказывает свою собственную историю так, как будто делится великой тайной.

— Все очень просто, — продолжает Стерндейл. Они стоят снаружи его временной квартиры в Пэлл Мэлл. Здесь до смешного роскошно, так что Шерлок чувствует за спиной пристальный взгляд своего брата. Не то, чтобы это его удивляло. – Она была ангелом. Если бы вы увидели ее, хотя бы раз, вы бы поняли, о чем я. Ее все любили. Она была немного не от мира сего. Слишком хорошая для этого паршивого мира. Но она была моей, единственной, кто любил меня, и я нуждался в ней, как в воздухе. Мы собирались пожениться, как только я вернусь, у нее закончилась учеба, и…

Шерлок шевелит пальцами и смотрит в сторону. Ему не очень комфортно смотреть, как плачет взрослый мужчина. Особенно, зная, что он чувствует. Они стоят на пешеходной улице, в людном месте, потому что у Шерлока нет ордера. Стерндейл, придавленный грузом собственного безумия, уже знает, что на кону и что Шерлок понял, поэтому не спешит пригласить его внутрь.

— Я занимаюсь исследованиями СПИДа в буше и еще изучаю традиционную африканскую медицину, — с трудом пытаясь прийти в себя, говорит Стерндейл. – Ее ублюдочный брат был в моей лаборатории. Этот корень, истертый в порошок… он называется «дьяволовой ногой». Radix pedis diaboli. Отвратительная вонючая штука. Я никогда не думал, хотя… Бренда и Морти не ладили… он задолжал ей денег. Очень много денег. Но с ним вообще что-то было не так. Только мне жаль, что я не заметил этого раньше. Когда я понял, что это был он, я надел на него респиратор с этой штукой и приставил к голове пистолет. Он умер за две минуты. Боже, как он умирал. Это было чудесно. Вы думаете, я сумасшедший, да?

Шерлок отрицательно качает головой. Ни в малейшей степени.

— Возможно, если бы вам посчастливилось любить кого-то, как мне, — хрипло договаривает Стерндейл, — вы сделали бы то же самое. Но мне все равно, понимаете ли выменя. Худшее уже произошло. Без Бренды…Я предпочту умереть. Давайте, арестуйте меня за убийство. Мне плевать. Это уже неважно.

— Вы правы, — медленно говорит Шерлок. – Это действительно уже неважно.

Он разворачивается и уходит; холодный ветер раздувает темное пальто.

— Куда вы? — озадаченно спрашивает Стерндейл, забыв про свое горе. — Вы не собираетесь сдать меня полиции?

— Скучно, — вздыхает Шерлок.

— Скучно?

— Вы слышали. Сожалею, но у меня есть и другие дела. Лестрейд в любом случае планирует вас поймать, полагаю, так он и поступит, улики и факты в нашем распоряжении были одни и те же. Но я спешу. Если бы можно было вернуть Бренду, в какой момент бы вы поступили бы по-другому?

— В каждый, — ошеломленно шепчет одинокий мужчина. — Я сделал бы все, что угодно. Я бы посмотрел смерти в глаза, если бы это помогло вернуть ее. Я бы прошел через ад.

— Тогда пожелайте мне удачи, — бросает Шерлок через плечо. — Именно туда я и направляюсь.

Кэб приезжает в Уандсворт во второй половине дня. На улицах тихо, и ряд разноцветных домов превратился в серую массу, хотя Шерлок знает, что на самом деле они совсем другие. Он булавкой прикрепляет пластиковый пакетик с сорока семью волосами Джона и записку ко входной двери в дом Гарри Уотсон. Тонкие волоски почти не заметны на фоне темного дерева, как будто Джон растворяется, переходя в другое измерение, а Шерлока даже нет рядом, чтобы за ним понаблюдать.

В записке говорится:

Помимо клеток твоей кожи, которые невооруженным глазом разглядеть невозможно, это последняя частичка тебя, что у меня была.
Для меня не существует ничего более ценного, но я возвращаю их как твою собственность в обмен на разговор. Подумай, почему я
тебе нравлюсь, а я скажу, что мне нравится в тебе. Здесь сорок семь волосинок и они вдохновили меня на еще один пункт в списке
Хорошего — сосчитать твои, живые, потому что если Бог может это сделать, то я тоже могу. Ты знаешь, что я бы скорее отрезал себе
руку, чем оставил здесь частичку тебя. Но, не думаю, она тебе нужна поэтому, пожалуйста, поговори со мной.

Если тебе она все-таки нужна, дай мне знать.
Шерлок Холмс

Он отходит от двери и чувствует безысходность. Ему все равно, куда идти, с несвойственной ему неуклюжестью он натыкается на вышедшую за покупками домохозяйку, которая бросает в его сторону недовольный и усталый взгляд. У нее трое детей, которые остаются с ее матерью, пока она покупает продукты. Шерлок знает, что это правда, хоть и не совсем понимает, почему. А, это из-за зацепки на чулке, а еще, потому что ключи звенят в кармане ее расстегнутого плаща, а не в кошельке. Шерлок продолжает идти, пересекает улицу. Впереди есть магазин с широким ассортиментом сыров на витрине, магазин со светящимися лампами, и тот, что всегда забит бытовыми электроприборами. А еще есть офис, заваленный фотографиями пустых квартир, готовых наполниться этими блендерами, лампами и сырами.

Как много в мире вещей, господи, как же их много, слишком много, и одна другой совсем не лучше. Если собрать все это в кучу, залить бензином и бросить спичку, станет гораздо чище и чудесней, и Джон скажет, что это чудесно, и я буду чудесным, потому что сожгу все это к чертям. И он улыбнется, но будет стараться не выглядеть слишком довольным, на пару секунд оглядываясь по сторонам. Это всегда длится пару секунд, хоть Джон и не хочет, чтобы я это замечал, но он оглядывается, как обычно. Огонь будет теплым, и губы Джона будут теплыми, и все будет правильно после спасения мира поджогом.

Жаль, этого никогда не случится.

Телефон Шерлока звонит.

Шерлок замирает. Стоит под сломанным фонарем посреди улицы, и ветер его обдувает со всех сторон, пока он достает телефон из кармана пальто.

ты верно заметил, мне не нужна
твоя рука. Я встречу тебя в парке,
на твоей любимой скамейке, где
ты мне рассказывал о криках. Но
только без оторванных конечностей.
ДУ

Шерлок проводит пальцем по дисплею телефона, читая сообщение снова.

Головокружительное ощущение.

Путь до Ридженс-парка сопровождается бешеным ожиданием и вместе с тем самым суровым упражнением для самоконтроля. Джон, очевидно, находился у парадной двери дома Гарри, когда писал смс, и названия улиц, по которым он идет, врывались в голову Шерлока с мощными ударами.Боллантин Стрит, Дайтон Роуд, Бёдхаст Роуд. Его сознание полностью захвачено и сейчас напоминает карту Гугл. Будет еще быстрее, если он побежит навстречу Джону, настигнет его в конце улицы, где тот будет ловить такси, чтобы добраться до Вестминстера, затем возьмет и окутает его своими руками и, возможно, проглотит целиком, неважно, понравится ему это или нет, сжует его как следует, и высосет, чтобы, блядь, никогда-никогда-никогда не расставаться с ним снова.

Плохая идея.

Когда Шерлок приезжает в Парк, ему все вокруг кажется масштабным, зеленым и коричневато-бежевым, но он не уверен, что все так и есть на самом деле. Он замечает, что в это время дня здесь довольно пустынно, люди только уходят с работы, размышляя о том, что бы приготовить на ужин. Тени растут, и та, что падает от Шерлока, становится очень длинной и тощей, за исключением тех моментов, когда пальто раздувает ветром во время ходьбы.

Очень быстро отыскав нужную скамейку, Шерлок садится.

Затем встает.

Мимо проходит мужчина, который держит за руку маленького ребенка. Ребенок радостно вскрикивает, он в восторге от прыгающих вокруг белок, одну из которых он уже собрался сделать своим домашним питомцем, когда та оказалась слишком близко.

Шерлок снова садится.

Через десять секунд он снова вскакивает и начинает расхаживать взад-вперед. Он кружит вокруг скамейки, делая несколько широких шагов в одну сторону, потом в другую.

Шерлок Холмс приходит к решению, которое кажется ему абсолютным.

Если этот разговор не поможет, он больше никогда не откроет свой рот. Английский язык станет для него мертвым, врагом, которого он будет ненавидеть больше, чем Джима Мориарти. Он не вымолвит и слова, пока будет жив, предпочтя способу, который не помог ему вернуть Джона, полное молчание. Или он вырежет сам себе язык, это было бы интересно. А может, вместо этого, он оставит его бесполезно болтаться во рту, как память, потому что когда-то этот язык изучил каждый дюйм на теле Джона. В любом случае, он больше не будет создавать цепочки из слов ни на английском, ни на каком-либо другом языке, после того, как он потеряет…

Джона

Когда он поворачивается в сторону пруда, появляется Джон. Маленький, в своей темной куртке нараспашку, в том же полосатом свитере под ней, с мягкими, растрепанными от ветра волосами, при ходьбе он немного прихрамывает.

Шерлок прекращает ходьбу и замирает на месте, забыв, как правильно переставлять ноги.

Джон хромает к нему.

— Ну, здравствуй, Серцеед, — произносит он с ухмылкой.

Он выглядит ужасно. Честно говоря, Шерлок выглядит не лучше, вероятно, даже хуже, но слишком больно видеть Джона таким изможденным снова. Он улыбается почти незаметно, смотрит на Шерлока, прожигая насквозь. Все, что может сделать сейчас Шерлок – это не дрожать. Он и без того уже дышит неправильно: тяжело и часто, как будто он тонет, хотя нет, он действительно тонет. Это неправильно, и он догадывается почему: повсюду бассейны, взрывчатки, белизна, неподвижность, крики и...
— Эй, — говорит Джон, — Шерлок, что… Стоп. Я идиот. Что я несу? Шерлок, все в порядке. Ты… Бог мой, о чем ты вообще думал?! Заморить себя голодом до… Нет, какую херню я несу! Сядь же, черт возьми, пока не упал.

Шерлок садится, хотя это действительно больше похоже на падение.

Скамья жесткая.

Деревья кружатся.

Шерлок осознает, что последний раз ел еще до того, как Джон ушел — четыре дня назад. Он вяло удивляется: надо же, вел себя как последний придурок из дрянной мыльной оперы.

Как глупо с его стороны. Возможно, теперь у него обезвоживание.

Но вот Джон подходит ближе, так что нос Шерлока утыкается в шерсть свитера, и Шерлок близок к распаду на молекулярном уровне. Он вдыхает тепло, чувствуя, как руки касаются его волос. Слава Богу, его волосы чистые после душа. Джон любит, когда они чистые.

— Я бы отчитал тебя за голодовку. Выбил бы из тебя все дерьмо. Но ты и словом о ней не обмолвился, значит, просто забыл, что на свете существует еда. Ты же самый клинический идиот из всех гениев этого мира. – В голосе слышится идеальная пропорция доброты и печали. – Я бы поговорил с тобой до того, как… Ты знаешь… до истории с волосами. Но волосы оказались слишком… Мне они нравились. Хотя их у меня и много.

Шерлок просто крепче цепляется за его свитер.

— Почему у тебя такое сбитое дыхание? Ты всегда начинаешь задыхаться, попадая в неловкие ситуации. В тот раз, когда мы вернулись с места преступления, я думал, твои легкие взорвутся. Сейчас, по крайней мере, ты не чешешь пистолетом в затылке – помнится, это несколько нервировало. Господь всемогущий. Я никуда не ухожу. Понятно? Шерлок, просто… Ну же, любовь моя, будь я проклят, если я позволю тебе отключиться прямо тут. Посмотри на меня.

— Не могу. Хотел что-то сказать. А пока – никаких взглядов.

Не говорить, не смотреть. Сейчас он может только улавливать запахи.

1. Моющее средство, в основном, лаванда. Таким пользуется Гарри.

Отвратительно. Не стоит внимания, это не Джон.

2. Гвоздика.
3. Сухая земля.
4. Шерсть.
5. Дарджилинг.
6. Карамель.
7. Жженая умбра.
8. Мысль о Той Среде.

Проходит несколько невероятно длинных секунд. Мир потихоньку приходит в себя. Со всем достоинством, на которое он сейчас способен, Шерлок поднимается со скамьи. Должно быть, ему удается проделать это достаточно изящно, потому что Джон ослабляет хватку. Шерлок поворачивается, проводит рукой по бедру, разглаживает складки на угольно-черном пиджаке, притворяясь, что это не он только что тонул в собственных ощущениях посреди лондонского публичного парка. Наконец, Шерлок приглаживает волосы.

— Не знаю, как это сказать, — сообщает он Джону. – Знаешь, я пытался вывести формулу. О нас. Вычисления оказались точны и даже красивы, но твоя алгебра оказалась весьма тривиальной.

Джон моргает, осмысляя столь откровенную оценку своих математических способностей.

— Как скажешь. – Он пытается выдавить из себя улыбку, но она тут же блекнет. – Что ж, я…

— Карта тоже не получилась, я не смог вычислить координаты. Я уже подумывал предложить тебе руку, метафорически, разумеется, но…

— По-английский, Шерлок. – Теперь голос Джона звучит раздраженно. – Попробуй выразиться по-английски, а я исправлю, если будет звучать коряво.

Хорошо.

Детектив делает медленный глубокий вдох.

Нет. Совсем не хорошо.

Блядь, лучше сразу выбежать под пули. Не факт, что поможет что-нибудь другое.

— Мне нужно, чтобы ты знал, что я очень сожалею о том, что веду себя вот так, — сердце Шерлока бьется почти как у колибри, и дрожь распространяется по всему телу. – Пробовать твои слезы на вкус – это все равно, что пробовать твою кровь, и мне не стоило радоваться у тебя на глазах тому, что мне выпал такой счастливый шанс. Я действительно хочу, чтобы ты был рядом, когда я умру, но с другой стороны, ты не хочешь видеть меня мертвым, и я это понимаю, правда. И всякий раз, когда мне хочется умереть, ты хочешь, чтобы я жил и каким-то образом этого добиваешься, и именно это делает мою жизнь более значимой. Но я не должен был тогда говорить правду, мне следовало сказать, что я вовсе не собирался себя травить. На протяжении нескольких дней я думал о том, что я могу тебе подарить, чтобы все наладить, скажем, я мог бы украсть Королевские Регалии из Тауэра, если бы ты не возражал. Но я не думаю… нет, тебе бы это не понравилось.

Джон качает головой, прикусывая нижнюю губу. Хорошо. Кража Королевских регалий, конечно, не выход.

Продолжай.

— Так что я просто собирался сказать тебе правду, — беспомощно объясняет Шерлок. – Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Я не знаю, как тебя заставить, но также я совсем не хочу тебя заставлять, хотя как раз этим я сейчас и занимаюсь. Серьезно, если бы я знал, что сказал бы нормальный человек, чтобы тебя убедить, какую-то правильную вещь, подходящее предложение, я бы это сейчас произнес, несмотря на то, что это было бы обманом.

— Шерлок, я не нормальный, — мягко говорит ему Джон. – Я не уверен, что вообще существуют нормальные люди. Почему ты не хочешь попробовать сказать то, что по твоему мнению заставит меня вернуться?

Шерлок дважды сжимает и разжимает кулаки. Это безнадежная просьба, но так похоже на Джона – считать, что только такие просьбы и могут подтолкнуть в верном направлении. Или столкнуть в пропасть. И вообще, Шерлок заслужил хоты бы пару намеков. В конце концов, будь что будет. Еще десять минут – и он лишится языка, хотя это вряд ли что-то изменит.

— Пожалуйста, вернись домой, — просит Шерлок. — Это все, приходит мне в голову. Не слишком красноречиво, но ведь я не красноречив. Я не могу пообещать, что не причиню тебе боли, но обещаю быть великолепным и прекрасным… ну, временно, пока не стану слишком старым. Потом придется придумать что-нибудь еще. Ты можешь оставить меня, когда я перестану быть прекрасным, я пойму. Но если ты уйдешь сейчас, мы потеряем по меньшей мере десять лет. Сейчас я все еще прекрасен, и я твой. Только это… это вовсе не так уж много, как мне казалось когда-то. Всего лишь я. Я – все, что у меня есть. Без тебя слишком тихо, в квартире холодно, и даже когда я был один, я не был так одинок. Я знаю, эгоистично – хотеть вернуть тебя, но я ничего не могу с этим поделать. В конце концов, у тебя будет что-то прекрасное. Хотя бы на время.

— Ты всегда будешь прекрасным, глупый ты ублюдок, — у Джона тоже сбивается дыхание. — Прекрасным, как белые тигры и очень дорогие пистолеты.

— Прекрасным, как те вещи, что могут причинить боль, — Шерлок кивает в отчаянии. — Я, возможно, тоже. Снова. А ты не выдержишь этого.

— Нет! Я никогда… О, господи. Дело совсем в другом. Не в том, что я не могу этого выдержать.

— Тогда почему ты меня бросил?

— Бросил тебя?! —восклицает Джон. Его губы сжаты и чуть вытянуты вперед, как всегда, когда он с чем-то в корне не согласен. — Шерлок, я пошел ксестре. Не забирал свои вещи, одежду и… я никогда. Господи боже. Только не говори мне, что ты, ты не знал, где я был, это невозможно.

— Конечно, я знал. Я выследил тебя с помощью бездомных.

— Меня было легко найти, верно?

— Детская игра.

— Ладно, и какой ты сделал вывод?

Шерлок смотрит на него изумленно, потому что в тот момент он не делал выводов.

— После покупки всего необходимого, я больше не появлялся в магазине. Ты знал об этом? Ты следил?

— Конечно.

— И ты не сделал никаких заключений? Ни одного вывода?

— Какого вывода?

— Что мне нужно было подышать свежим воздухом, — бормочет ошеломленный Джон. — Мне нужно было много воздуха. Огромное, колоссальное количество воздуха. На планете просто нет столько гребаного воздуха. Я чуть не разрушил экосистему. Но я…ты серьезно? Ты думал, что я собираюсь провести остаток своей жизни с одним вязаным свитером, мобильным и тремя парами новых трусов? Ты совсем…

Джон прерывается, зажимая рот ладонью.

Весь мир кружится. Шерлок не понимает, как другие люди в парке ходят, не шатаясь, если земля такая зыбкая.

— Ты не взял ключи! — огрызается он. — Ты ушел, не попрощавшись. Ты ушел, оставив меня там. Ты ушел.

Джона ощутимо встряхивает.

— Боже, действительно. Я знаю. Я думал, что наказываю тебя. И себя тоже… Не знаю. За недостойность. За то, что был недостойным другом, в котором ты… недостойным другом, который мог бы удержать тебя. Черт знает, как этот яд на тебя подействовал, а ты вернулся, и я никогда не должен был… Теперь мне стыдно, правда.

— Почему? Ты знаешь, что можешь уйти. Я сказал тебе.

— Мне не было бы стыдно за то, что я ушел, или если бы, например, я не смог больше тебя выносить. Это было бы нормально. Будь ты хоть немного тактичнее, этого бы не случилось, но ты никогда таким не был, ты был… Неосторожным, думаю. Более, чем обычно. И все-таки. Я был уверен, что мы сможем это пережить. Но, черт, мне казалось, ты придешь за мной гораздо раньше. Шерлок, я пошел к Гарри. Не… не уехал в гребаный, мать его, Абу-Даби. Сначала я был слишком обижен и зол, чтобы в принципе о чем-то думать, но потом я решил, что ты появишься к утру и потребуешь, чтобы я последовал за тобой в какую-нибудь богом забытую глушь с кровавой баней. Не верится, что ты устоял и не вломился в дом, пока я отдыхал на диванчике у пьяной сестры, невероятно, но факт. Господи. Ты шокируешь меня шесть или семь раз в неделю. Почему ты не ворвался к ней с очередным делом и кислой миной наперевес?

— Я мог бы. Морти Тридженнис был жестоко убит. Великолепный случай. Но я кое-чего не понимаю, — у Шерлока снова начинает раскалываться голова.

— Я почти потерял тебя. Я чуть с ума не сошел, Шерлок. А потом ты… ты добил меня окончательно, и, наверное, я хотел наказать тебя. Я поступил неправильно, теперь я это понимаю, но так и было.

— Просто я был неосторожен, — медленно произносит Шерлок. — Но ты видел и похуже… видел двадцать шесть подобных случаев, хотя сейчас, вероятно, появились новые, еще более жуткие примеры.

Список Плохого

26. Вырезать большой шрам на правом плече Джона, симметрично совершенно прекрасному шраму на его левом плече; делать это очень медленно, и желательно, чтобы Джон за мной наблюдал, и тогда большая часть его шрамов будет принадлежать мне.

— Что? — Джон выглядит встревоженным. — Есть новые жертвы?

Конечно, есть, с той Эпидемии Гриппа. Пункты теперь следуют не в порядке важности, и двадцать седьмой жертвой по-прежнему идет Шерлок, убитый состраданием Джона, но это ведь не значит, что ему стоит заморачиваться и снова их пересчитывать, правда?

28. Следить, чтобы Джон не ел ничего, кроме того, что даю ему я. Таким образом, новые клетки в его организме будут образовываться только благодаря мне.

29. Стимулировать еще один вирус, на этот раз — более продолжительный, и посредством этого узнать абсолютно все о подсознании Джона.

29. Если одна из почек Джона откажет, я смогу…

— Ближе к делу, — настаивает Шерлок. — Почему ты считаешь случившееся хуже, чем…

Джон поднимает руки.

— Потому что ты решил сказать мне о том, что был на грани смерти, таким тоном, будто одолжил мне пятерку на такси. Это было некрасиво.

—Пятерку?! — кричит Шерлок. — Это из-за… из-за больницы. Тебе не обязательно было, ты не должен делать что-то безумное просто потому, что безумен я. До тебя я даже представить не мог жизнь, в которой хотел бы чего-нибудь подобного; я не мечтал о жизни, полной понимания, и уж никогда не думал, что стану придумывать все эти разнообразные, пока еще не названные жизни. Я даже не знал, что захочу, но ты мне позволил, потому что ты слишком добрый, и это было как чудо, ты — чудо. Электроэнцефалограмма? Ты подарил мне ее, я сошел с ума, но она была сделала только для меня, и ты… ты понимаешь. Так что да, я хотел сделать что-то для тебя. Это… было актом милосердия, Джон. Ответным, в каком-то смысле.

Должно сработать, но Джон почему-то меняется в лице.

— Что я сделал на этот раз? — спрашивает Шерлок.

— Я идиот, — шепчет Джон. — Официально. Но, для протокола, умопомрачительный оргазм не попадает в категорию «самоотверженная помощь Джона Шерлоку» или «альтруизм Джона в чистом виде», чокнутый ты мерзавец.

— Я больше не могу говорить, в разговорах нет ничего хорошего, когда этого нет во мне, — обреченно произносит Шерлок, чувствуя, как страх просачивается в него кислотой сквозь подошвы ботинок. — Я знал, что ничего хорошего не выйдет. Если ты вернешься домой, нам не нужно будет… я могу попробовать оставить тебя в покое, Джон. У нас милая квартира. Ты сам сказал, что она очень милая. Оплата низкая. Мне просто нужно слышать, как ты иногда ходишь по кухне, этого достаточно. Тебе не обязательно писать обо мне в блоге, или помогать, или спать со мной, или делать две чашки чая. Просто не покидай меня. Я буду очень тихим, если хочешь, даже во время экспериментов. Тебе больше не придется прикасаться ко мне, или целовать, просто будь там. Это заставит тебя вернуться домой?

— Нет, это, черт возьми, это не заставит меня вернуться домой, — выдыхает Джон и притягивает Шерлока к себе и целует.

Язык — очень любопытный орган.

Язык вспышки света проникают под веки Шерлока, когда руки Джона мягко дотрагиваются до его шеи, это, предположительно, орган для восприятия вкуса правой ладонью Шерлок касается верха спины Джона, а его левая рука обвивает талию Джона под черным пальто, притягивая к себе так, будто никогда не отпустит, потому что так и будет потому что он также используется для осязания, это такой чувствительный аппарат, который может сразу ощущать вкус и прикасаться, это потустороннее чувство, которое шокирующе реально, вы же не можете почувствовать вкус чего-нибудь с помощью кончиков пальцев Джон стонет так, словно чего-то жаждет, и Шерлоку остается надеяться, что Джон получает желаемое, потому что он уже приподнялся на цыпочки, и Шерлок очень, очень сейчас занят и это маленькое чудо каждый раз — чувствовать его вкус и одновременно прикасаться к нему, влажному и скользкому, сладкому и соленому, ощущать дыхание и думать о том, что этот же орган используется для такой презренной вещи, как английский язык ни один из них не может нормально дышать, но важность дыхания всегда слишком преувеличивали, о нем не нужно думать, когда наполовину поднимаешь прекрасного маленького доктора, чьи руки только что были у тебя на шее, а сейчас перемещаются к волосам и ключице подумать только, что-то настолько безумное и настолько совершенное случилось со мной, а я ведь никогда не собирался снова использовать язык, не собирался никого целовать, не говорить ничего до конца своей жизни, а теперь случилось это.

Язык — действительно очень любопытный орган.

Джон касается нижней губы Шерлока кончиками пальцев, тяжело дыша.

— Как ты это делаешь?

— Делаю?

— Поразительно.

— Что именно?

— Все. Каждый раз, когда я думаю, что понял тебя. Каждый раз. Пошел ты на хрен, Шерлок Холмс, — Джон смеется, все еще целуя его, но теперь его пальцы оказываются на пути.

— Что ж. Если ты хочешь.

— Боже, да, ты так хорош, ты…

— Вообще-то, нет. Ты нас перепутал.

— Я стараюсь быть хорошим, — говорит Джон, касаясь лбом головы Шерлока, когда тот наклоняется. — Но иногда у меня не получается. Не специально, но я просто человек. Я всего лишь человек, Шерлок. Мы оба стараемся. И ты тоже.

— Когда у меня не получается, все иначе. Случается взрыв.

— Ну, ты немногим больше, чем человек, — Джон зарывается пальцами в кудри на затылке друга. — Так что у тебя, в любом случае, другое оправдание.

— Как мы будем жить дальше? — требовательно спрашивает Шерлок, прикладывая усилия, чтобы срывающийся голос звучал ровно, — Как мы будем жить со всем этим?

— Мы будем жить при свете звезд, на месте преступления, — выдыхает Джон. — Как мы всегда жили.

Это звучит правильно. Даже если в этом нет ни малейшего смысла. Они всегда будут жить при свете звезд, на месте преступления, думает Шерлок, на краю карты, куда другие, более здравомыслящие люди, боятся ступать. Что-то в этой фразе кажется ему знакомым, но без какой-либо определенной причины: это тот случай, когда пятьсот преступлений хорошо тебе знакомы, а пятое до сих пор не разгадано. Это уже происходило, так или иначе. И Джон говорит на его языке. Шерлок не знает, как Джон научился, ведь сам он никогда его не учил. Джон — компьютерный переводчик, Английский для Шерлока, только никем не запрограммированный. То, что делает этот доктор — волшебно, как разговоры с обитателями джунглей или общение с погодой. Может быть, в конце концов, все будет в порядке.