Концепция Б. Малиновского

Бронислав Малиновский (1884–1942) – английский этнограф и социолог, основатель функциональной школы в этнографии и культурологии.

Первый тезис функционализма Б. Малиновского таков – культуру необходимо анализировать не с точки зрения ее черт, а с точки зрения ее институтов. Как пишет социальный антрополог Люси Мейр, “когда ученики Малиновского приступали к своей первой исследовательской работе, они выбрали "общество", и приготовили себя изучать "его культуру". Они, однако, не предполагали, что все, что они должны были сделать – это перечислить черты, которые составляют культуру. Такой подход легко мог привести к абсурду, как скоро обычаи такой различной значимости как парламентское правительство и вкушение пищи при помощи китайских палочек, трактуются в одной и той же плоскости. Малиновский не позволил своим ученикам впасть в эту ошибку, так как он настаивал на том, что культуру нужно анализировать не только в объеме ее черт, но и в объеме ее институтов; для него парламентское правительство является важным элементом культуры, а китайские палочки – всего лишь небольшая часть комплекса институтов, удовлетворяющих потребность питания. Если на людей смотрят, как на носителей культуры, то может возникнуть опасность думать о культуре как о комплексе правил и технических приемов, независимых друг от друга, а не личностных характеристик индивидов, даже если на них смотрят как на продукт собственной их культуры. Мы все же склонны говорить, что исследовательское поле лежит в плоскости общества, и стоит сказать, что мы под этим подразумеваем. Обитатели изолированного острова, очевидно, составляют общество; то же самое можно сказать о жителях континента, которые признают над собой общую политическую власть. Но некоторые общества последнего типа настолько крупны и потому сложны для изучения одним ученым во всей их целостности, что антропологи разбили весь предмет исследования на секции – как то деревни, заводы, и т. п. Мы думаем об обществе, не о культуре, как об упорядоченном расположении частей, и наш интерес заключается в выявлении и объяснении этого порядка. Он состоит из отношений между личностями, которые регулируются общим организмом признаваемых прав и обязанностей”.

Этот холистический (целостный), всесторонний, всеобъемлющий подход обычно называется “функционализмом” или “структурным функционализмом”. Его постоянный интерес направлен ко взаимосвязи вещей, ко всем звеньям в социальной цепи, которая связывает индивидов как членов общины. Слова и действия являются значениями, которые, чтобы быть более полно изученными и понятыми, должны быть помещены в очень широкий социальный контекст. То, что люди делают, говорят, думают, имеет логическую когерентность и последовательность, которая относится ко всей социальной структуре общества. Жизнь общества не может успешно протекать, если не будет такой упорядоченной структуры взаимоусиливающих ожиданий и “ролей”, некоторой организации соединенных частей, которые прилажены друг к другу, чтобы формировать одно гармоничное целое. Этот акцент на взаимозависимости социальных феноменов дает нам возможность более глубокого понимания основной динамики жизни общества.

Функционалист И. Льюис писал: “Мы изучаем различные культуры и общества, которые продуцируют их, помещая главный акцент на социальных отношениях и трактуя культуру скорее как механизм или средство социальной интеракции, чем как результат сам по себе. В этом британские социальные антропологи оличаются от их американских коллег, которые отдают приоритет культуре и культурным паттернам, недооценивая (как нам кажется) социальное измерение. Естественно, что те антропологи, которые придают культуре такую императивную силу, склонны рассматривать социальные отношения как продукт культурного паттернирования и обусловливания, и поэтому склонны концентрировать внимание на практике воспитания детей, инкультурации и социализации. Непрерывность и отсутствие непрерывности также оцениваются и интерпретируются как культурные феномены и также обсуждаются в терминах "инкультурации". Напротив, для нас диалектика между культурой и обществом оценивается в противоположном направлении. Приоритет имеют скорее социальные отношения, чем культурные облачения. Социальная жизнь охватывает огромный круг деятельностей и верований и поражает своей сложностью. Поэтому нашей основной целью является изолировать значительные типичные события и единицы социальной жизни и деятельности и затем исследовать лежащую в основе их светокопию, чаще имплицитную, чем эксплицитную, которая будет показывать, как они встраиваются в значимый паттерн. Наш интерес направлен не на одну какую-нибудь область социальной жизни, а скорее на все, имеющиеся в обществе, и особенно на их взаимозависимость как частей целого".

Возможно, ни один из культурных антропологов двадцатого века не захватил столько сфер в своей исследовательской работе, как Малиновский. Теоретическая ориентация Малиновского, его психобиологический функционализм, одновременно охватывают центральные постулаты психоанализа: биологическая и психологическая необходимость является отправной точкой в исследовании отношения индивида к культуре; соответственно, главной функцией любой культуры является исполнение психологических и биологических потребностей личности. В частности экспрессивный компонент культуры (например, религия, магия, искусство, игра) есть инструмент для исполнения этих нужд. Превратности человеческой сексуальности жизненно важны для интеграции индивида и культуры. Для Малиновского ребенок есть родитель взрослого как носителя культуры. Малиновский широко известен в связи со своей проверкой Эдипова комплекса. Здесь он более чем где-нибудь еще в своих работах, практически подходит к культуре и личности. Малиновский поднимает вопросы, которые позднее приобретут большую важность для понимания культуры и личности: 1. Как на универсальные психодинамические процессы, как основополагающие в психоанализе, воздействует межкультурная изменчивость в практиках социализации? 2. Каким образом опыт младенцев и маленьких детей трансформируется в культурную ориентацию взрослых? Его психобиологический функционализм пытается интегрировать индивидуума и культуру.

Вот как сам Малиновский формулировал "аксиомы функционализма":

– –культура в своей сущности является инструментальным механизмом, с помощью которого человек может лучше справляться с теми специфическими проблемами, которые ставит перед ним окружающая его среда в ходе удовлетворения им своих потребностей;

– культура является системой объектов, действий и установок, в которой все составляющие ее части являются средствами для некой цели;

– культура является целостностью, в которой все ее элементы независимы;

– все эти объекты, виды деятельности и установки организованы для решения жизненно важных задач, в форме институций, таких как семья, клан, община, племя; эта организованная структура создают почву для экономической кооперации, политической, правовой и образовательной деятельности;

– с динамической точки зрения, то есть рассматриваемая как род деятельности, культура может анализироваться в различных аспектах, таких как образование, социальный контроль, экономика, система познания, верований, мораль, а также как способ творческой и художественной деятельности.

Культурный процесс, рассматриваемый с точки зрения его конкретных проявлений, всегда включает человеческий фактор, который определяет соотношения различных видов деятельности между собой. Люди организуют культурные элементы, взаимодействуя друг с другом вербальным образом или посредством символических действий. Культурные элементы, человеческие группы и системы символов – вот три составляющих культурного процесса.

Согласно Малиновскому все культуры основываются на "базовых потребностях". Эти базовые потребности затем ведут к культурным "императивам" или вторичным потребностям, которые затем преобразовываются в культурные "ответы". Например, основные потребности человека в пище удовлетворяются в специфических культурах посредством определенных технических навыков, инструментов и паттернов человеческой кооперации для охоты, земледелия, и рейдов с целью наживы. Как скоро эти средства и мероприятия принимаются обществом, они становятся культурным императивом или вторичными потребностями его членов. Сумма таких вторичных потребностей в данном обществе является его культурным ответом в форме экономики.

Функционализм Малиновского основывался скорее на потребностях индивида, чем на нуждах социальной системы. Так, когда он специфицировал, что культура составляется из “семи основных человеческих потребностей”, а они есть факторы, подобные питанию, воспроизводству, комфорту и безопасности, то все они локализуются скорее в индивидуальном сознании, чем в сознании группы или более широкого коллектива; они делают, тем не менее, вклад в интеграцию всего общества. Эта индивидуализация культурного ответа и зарождения является стержнем его отличного направления и точкой разрыва его функционализма со структурным функционализмом. “Профессор Рэдклифф-Браун, насколько я могу видеть, – писал Малиновский, – все еще развивает и углубляет взгляды Французской социологической школы. Он поэтому должен пренебрегать индивидом и биологией. Функционализм отличается от других социологических теорий более определенно, возможно, в его понятии и определении индивида более чем в другом отношении. Функционалист включает в свой анализ не просто эмоциональную, а также интеллектуальную сторону ментальных процессов, но также настаивает на том, что человек в своей полной биологической реальности должен быть введен в наш анализ культуры. Телесные потребности и влияния внешнего окружения, и обусловленное культурой к ним отношение, должны изучаться бок о бок”.

Малиновский часто относится к культуре как к “социальному наследию”. Он не интересуется эволюционизмом и выражает, прежде всего, интерес к культуре. Он твердо верит в необходимость детального полевого исследования и стимулирует изучение на границе между дисциплинами, такими как социология, психология, история и антропология.

Какова бы ни была текстуальная дифференциация содержания, “культура” в сравнении с “социальной структурой”, которая имеет место внутри теоретической гегемонии британских функционалистов, они разделяют концепцию времени. Это измерение времени является решающим в изучении культуры. Темой исследования является “организм” или функционирование целого, происходящего во времени через равновесие его “внутренних” механизмов взаимозависимости и взаимосвязи. Это то, к чему современный структурализм учит нас относиться как к “синхронности”. Функционалистская антропология ограничивается, в общем и целом, изучением современных необразованных обществ. Она не может применяться к их прошлому или к вымершим обществам. Такая работа оставлена последующим направлениям в дисциплине, таким как направление Эванс-Притчарда, который ввел в антропологию материалы из истории и археологии.

Сформулируем основные положения функционализма Малиновского:

–· исторический процесс непознаваем; попытки исследования длительной эволюции культурных бессмысленны;

– задачи этнологии состоят в изучении функций культурных явлений, их взаимосвязей и взаимообусловленности в рамках каждой отдельной культуры, вне взаимосвязи ее с другими культурами;

– этнология отталкивается от концепции "социальных институций", под которыми понимаются социально установленные и признанные нормы и модели поведения; с их помощью и в их рамках индивиды реализовывают свои взаимные ожидания, достигая при этом социально и индивидуально значимых результатов; в своей совокупности "социальные институции" формируют социально-функциональную структуру общества;

– культура служит нуждам индивида и, прежде всего, трем его основным потребностям: базовым (а именно, необходимости в пище и удовлетворении прочих физических потребностей), производным (а именно, потребности в распределении пищи, в разделении труда, в защите, в регулировании репродуцирования, в социальном контроле) и интегративным (потребностям в психологической безопасности, социальной гармонии, цели жизни, в системе познания, законах, религии, магии, мифологии, искусстве и т. п.). Каждый аспект культуры имеет свою функцию в рамках одной из перечисленных выше потребностей. Например, магия, по мнению Малиновского, дает психологическую защиту от опасности, миф придает исторический авторитет системе управления и ценностям, присущим данному обществу. Культура не имеет лишних и бесполезных элементов.

"Философия жизни"

Направление в западно-европейской философской мысли, сложившееся в последней трети XIX века в Германии. Характерен протест против панлогического усечения мироздания, гипертрофировавшего рассудочность и абстрактный рационализм. Выдвинули идею о возможности опоры философии на художественное видение, обратились к реальным жизненным проблемам человека. Представители: Ф. Ницше, В. Дильтей, А. Бергсон, Г. Зиммель, Х. Ортега-и-Гассет, Э. Шопенгауэр.

Культурологическая концепция Ф. Ницше

Фридрих Ницше (1844–1900) – немецкий философ и культуролог, один из основоположников "философии жизни". Центральное место в философско-культурологической концепции Ницше занимает понятие "жизнь", основу которой образует воля. Однако взгляды Ницше на протяжении творческой деятельности претерпевали определенную эволюцию. На раннем этапе для немецкого мыслителя характерна эстетизация жизни и воли. По Ницше, понять импульсы воли, выразить ее характер невозможно с помощью разума и науки. Это способно сделать только такая синтетическая форма жизнедеятельности человека, как искусство. Искусство представляется Ницше как дополнения и завершение бытия.

В европейском искусстве Ницше различает два начала: аполлоническое и дионисийское. Аполлоническое — рациональное, упорядоченное и критическое. Дионисическое — чувственное, вакхическое, опьяненное. Ницше исходит из предпосылки, что в греческом пантеоне боги Аполлон и Дионис – противоположные символические типы. Аполлон – это небесное, солнечное существо, сын Зевса, сменяющий на Олимпе бога Солнца Гелиоса, олицетворяющий солнечное начало; он – источник света, носитель божественного откровения. "Аполлон как бог всех сил, творящих образами, есть в то же время и бог, вещающий истину, возвещающий грядущее". Дионис же, напротив, олицетворение земного, бог плодородия, покровитель растительности, земледелия, виноградной лозы и виноделия. Дионис — бог веселья, радости, буйства. Аполлон и Дионис символизируют противоположность небесного и земного начал. "Под чарами Диониса не только вновь смыкается союз человека с человеком: сама отчужденная, враждебная или порабощенная природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном – человеком".

Оба начала появляются из хаоса жизни. Идеал, по мнению Ницше, лежит посередине, в гармонии этих двух начал. Ницше писал: "Поступательное движение искусства связано с двойственностью аполлонического и дионисийского начал, подобным же образом, как рождение стоит в зависимости от двойственности полов, при непрестанной борьбе и лишь периодически наступающем примирении" [34]. Человек в концепции Ф. Ницше — только "подражатель" и проводник имеющихся в природе сил: "…каждый художник является только "подражателем" и притом либо аполлоническим художником сна, либо дионисическим художником опьянения, либо, наконец… одновременно художником и опьянения и сна".

Полем примиряющего состязания двух божеств – покровителей искусств – Аполлона и Диониса становится древнегреческая трагедия, например произведения Эсхила, Софокла. Однако попытка подавить жизнь разумом, идеей появляется уже у Еврипида, затем продолжается в философии Сократа, Платона, которые заменяют трагическое мирочувствование диалектикой идей, смысл коих – упорядочение мира. В этом же русле действует и христианство, скрывающее за фикциями Неба и Бога подлинные истоки человеческого бытия. В Новое время господствует наука, основанная на фикциях интеллекта, истины, закона. Теснее всего с жизнью связано искусство; этот вид иллюзии лучше прочих осознает, что "культура – это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом".

Подчинение Диониса Аполлону порождает трагедию. Эта трагедия не только вид искусства, но и состояние человека, у которого творчески импульсивное, образно-художественное начало подавляется понятийным рационально-критическим анализом. Именно трагическое мировосприятие, основанное на борьбе в культуре аполлонического и дионисийского начал, позволило, по мнению Ницше, древним грекам добиться огромных успехов. Но рационализация культуры, связанная с эпохой Просвещения, уничтожила истоки ее процветания. Задача современного искусства восстановить трагический миф для того, чтобы дать мощный заряд жизни творчества. Некоторое время возрождение искусства Ницше связывал с музыкальными драмами Р. Вагнера. Культура в этот период истолковывалась Ницше как форма стихийной жизни, выражение в художественной форме "народного духа". Но вскоре Ницше разочаровывается в этих идеалах, и творчество Вагнера теперь характеризуется им как проявление декаданса и нигилизма. Именно в это время в его творчестве получает наиболее яркое выражение элитарная концепция культуры. Первоначально она опирается только на эстетические истоки. Ницше обосновывает права элиты на привилегированное положение в культуре ссылкой на ее уникальную эстетическую восприимчивость и болезненную чувствительность к страданиям. Позднее во взглядах Ницше на жизнь и культуру происходит усиление социально-нравственного акцента. Жизнь истолковывается им по преимуществу как воля к власти, а смысл культуры заключается в формировании носителя этой воли к власти – сверхчеловека ("белокурой бестии"). Прообразом сверхчеловека в прошедшей истории является узкая каста господ – врожденных аристократов, природных "жизнелюбов", которым присущ истинно художественный вкус, – вкус к жизни во всех ее проявлениях. В подлинном же смысле сверхчеловек – это идеал, к которому стремится человечество. Сверхчеловек занимает у Ницше место Бога. Бог умер, мы его убили, возвещает он устами Заратустры, и на его место должны прийти "сверхчеловеки". Эта идея получила в современной философии широкий резонанс и позволила трактовать философско-культурологическую концепцию Ницше как атеистическую.

Ницше считает, что человек – существо изначально антикультурное в силу своей природности, а культура существует лишь для порабощения и подавления жизненных, природных сил человека. Культура подчиняет человека предметному миру, отчуждая его от природы и, тем самым, от него самого. По мнению Ницше, она делит человека на тело и душу. В этом исследователь видит причины неуверенности человека в себе, его фальшивости и непреходящего тотального чувства вины. Благодаря культуре, ее нормам и табу, моральным и эстетическим принципам, правовым установлениям и законам в обществе создана система мифов и иллюзий по поводу гуманизма, свободы, справедливости и т. д. Критикуя эти мифологемы, Ницше противопоставляет им философию сверхчеловека. По его мнению, культура сделала человека больным существом, отрицающим самого себя. Целью современного человечества Ницше полагает создание сверхчеловека, могучая воля которого есть единый критерий добра и зла. Мораль, религиозность мешают в становлении этого свободного существа, которое, отринув пелену табу, сможет осознать трагическую красоту своего бытия, достичь единства жизни и смерти, как это было дано Дионису. Овладение культурой доступно не каждому, а только тем, кто способен к философской рефлексии, к самопознанию. Культурным может стать человек, который осознает себя не только как "неудавшееся произведение природы", а и как свидетельство "чудеснейших намерений этой художницы". Ницше пишет: "Культура есть дитя самопознания каждого отдельного человека и его неудовлетворенности самим собой. Каждый верующий в культуру человек тем самым утверждает: "Я вижу над собой нечто более высокое и человечное, чем я сам; помогите мне все достигнуть этого, как я хочу помочь каждому, кто исполнен того же познания и страдания, – чтобы наконец возник снова человек, который чувствовал себя завершенным и бесконечным в познании и любви, в созерцании и действовании, и всем своим целостным существом был бы связан с природой как судья всех вещей и мерило их ценности" [35].

Становление "культурного человека", по Ницше, состоит из двух стадий: на первой у человека должна возникнуть ненависть к собственной узости, появиться жажда заглянуть за переделы самого себя, а также убежденность в том, что "природа влечется к человеку", осознавая свою неспособность создать нечто целое и завершенное. На второй стадии посвящения личность начинает понимать, что в мире существует тотальное влечение к культуре, лежащее в основании всех преобразований. На этой стадии происходит осознание истинной цели культуры, которая состоит в том, чтобы "служить возникновению истинных людей". Под последними Ницше понимает людей, способных к творческой деятельности, к критическому осмыслению действительности и преобразованию ее в соответствии со стоящими перед ними целями. Философ пишет, что культура "ставит перед каждым из нас лишь одну задачу: содействовать созиданию философа, художника и святого в нас и вне нас и тем трудиться над совершенствованием природы. Ибо как природа нуждается в философии, так она нуждается и в художнике – для метафизической цели, именно для своего собственного самоуяснения, для того, чтобы иметь наконец чистый и законченный образ того, что ей никогда не удается отчетливо рассмотреть в беспокойном процессе своего становления, – т. е. для своего самопознания" [36]. Ницше подчеркивает, что далеко не все постигают эту конечную цель культуры. Только отдельные личности, обладающие соответствующими задатками, способны подняться до осознания великой задачи, стоящей перед культурой – "создания гения". Большинство же, по мнению Ницше, подходят к культуре с "эгоизмом приобретателей", которые предписывают ей меру и цель. Цепь их умозаключений "приблизительно такова: максимум знания и образования, следовательно, максимум потребностей, следовательно, максимум производства, следовательно, максимум прибыли и счастья – таково эта соблазнительная формула" [37]. Единственными людьми, реализующими стоящие перед культурой задачи, являются те, кто занят поисками истины, но общество осуждает их и рассматривает как носителей "утонченного эгоизма, стремящихся к безнравственному эпикурейскому наслаждению культурой". Ницше обвиняет так называемые "культурные государства" в том, что, создавая иллюзию расширения поля свободы человека, они заставляют индивида служить своим целям. Он пишет: "Освобождать – значит вместе с тем и еще в гораздо большей мере заковывать в цепи. Стоит вспомнить лишь о том, что стало постепенно из христианства под влиянием государственного эгоизма! Христианство есть, несомненно, одно из чистейших проявлений влечения к культуре и притом именно к непрерывному созиданию святого; но так как оно в тысяче отношений было использовано для того, чтобы вертеть мельницы государственной власти, но постепенно стало больным до мозга костей, лицемерным и лживым и выродилось до противоречия со своей собственной целью. Даже его последнее событие – немецкая Реформация – было бы внезапной и мимолетной вспышкой, если бы оно не заимствовало незаконно новых сил и нового пламени из возгоравшегося пожара государственной борьбы" [38]. По мнению Ницше, культура не может быть средством решения каких-либо других проблем кроме создания "шопенгауэровского" человека во всей его многогранности и неисчерпаемости.

Философ резко осуждает тех, кто судит о культуре лишь по внешней оболочке – по числу написанных сонат, живописных полотен или литературных произведений. С этой точки зрения он критикует культуру Германии, тяготеющую к форме. Ее представителей он называет "рабами трех "м" – момента, мнений и моды… Такова именно связь между модной жадностью к прекрасной форме и безобразным содержанием нынешних людей: первая должна скрывать, последнее должно быть скрыто. Быть образованным означает ныне: не давать заметить как жалок и дурен современный человек, как он хищен в своих стремлениях, как ненасытен в накоплении, как своекорыстен и бесстыден в наслаждении" [39]. С точки зрения Ницше культура всей Европы пребывает в глубоком кризисе: "Вся наша европейская культура уже с давних пор движется в какой-то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие, и как бы направляется к катастрофе: беспокойно, насильственно, порывисто; подобно потоку, стремящемуся к своему исходу, не задумываясь, боясь сосредоточиться" [40].

Среди причин, не позволяющих культуре достигать ее целей, Ницше особенно выделяет эгоизм науки:"Наука относится к мудрости как добродетель к жажде святости, она холодна и суха, не имеет любви и ничего не знает о глубоком чувстве неудовлетворенности и тоскующего стремления. Она столь же полезна самой себе, сколь вредна своим служителям, поскольку она переносит на них свой собственный характер и тем мертвит их человечность. Пока под культурой разумеют главным образом содействие, она проходит с беспощадной холодностью мимо великого страдающего человека, потому что наука видит всюду лишь проблему познания и потому что в пределах ее мира страдание в собственном смысле этого слова есть нечто недопустимое и непонятное" [41].

Показателями кризиса "фаустовской цивилизации" Ницше видит распространение декадентского искусства, направленного на подавление воли, страданий и мучительных сомнений, разрыв с традицией, резкое снижение статуса человеческой личности, широкое распространение нигилизма, возникшего как результат крушения христианской морали и десакрализации христианских ценностей. "Гибель христианства – от его морали", – пишет Ницше. Человек, воспитанный в христианской вере, не может не испытывать "чувство отвращения к фальши и изолганности всех христианских толкований мира и истории" [42]. Именно этим объясняется резкий поворот в конце XIX века от максимы "Бог есть и он есть истина" к максиме "Бога нет, все ложно".

Ницше углубленно рассматривает социально-культурный аспект общественной жизни, не касаясь политических и экономических вопросов. Он отрицает диалектическое развитие и преемственность: "Прогресс в духе старой культуры и на ее пути даже немыслим, он возможен только на абсолютно новом пути… Вера в прогресс для низшей сферы разумения еще может сойти за признак восходящей жизни, но это самообман" [43].

С точки зрения Ницше европейская история свидетельствует о том, что человеческий род регрессирует, и недалек тот день, когда он предстанет в своем истинном, не облагороженном культурой виде. Приход "белокурой бестии", движимой исключительно животными инстинктами и волей к власти не за горами. Европейская культура прошла пик своего развития и движется к закату. Особенно это ясно на примере последних трех веков европейской истории. "Семнадцатый век был аристократичен, поклонник порядка, надменен по отношению к животному началу, строг к сердцу, лишен добродушия и даже души, враждебный всему естественному и лишенному достоинства, обобщающий и властный по отношению к прошлому, ибо верит в себя… Сильное волей столетие, а также столетие сильных страстей. Восемнадцатый век весь под властью женщины – мечтательный, остроумный, поверхностный, но умный там, где дело касается желаний и сердца, libertin в самых духовных наслаждениях, подкапывающийся под все авторитеты, опьяненный, ясный, гуманный, лживый перед самим собой… Девятнадцатый век более животный, подземный; он безобразнее, реалистичнее, грубее – и именно поэтому "лучше", "честнее", покорнее всякого рода действительности, истиннее; зато слабый волею, печальный и темно-вожделеющий, фаталистичный. Нет страха и благоговения ни перед "разумом", ни перед "сердцем"… Девятнадцатый век инстинктивно ищет теории, которые оправдывали бы его фаталистическое подчинение факту" [44].

Таким образом, старая культура должна быть уничтожена во имя новой. После того, как европейская культура достигнет низшей точки в своем развитии, начнется новый подъем и цикл повторится. Что будет являть из себя эта "высшая" культура, философ не объясняет. Источником творчества и искусства в целом Ницше видит не окружающий мир, а страдания человеческой личности, духовный прогресс он связывает с развитием эстетического миросозерцания. Философ однозначно разводит понятия "культура" и "цивилизация", и считает, что именно XIX век стал шагом от культуры к цивилизации. "Великие моменты культуры всегда были морально говоря, эпохами испорченности; с другой стороны эпохи преднамеренного и насильственного укрощения зверя–человека (цивилизации) были временами нетерпимости по отношению к наиболее духовным и смелым натурам. Цивилизация желает чего-то другого, чем культура: быть может, прямо противоположного" [45].

Взгляды мыслителя на культуру изложены в таких трудах: "Рождение трагедии из духа музыки" (1872), "Философия в трагическую эпоху Греции" (1873), "Несвоевременные размышления" (1872–1876), "Так говорил Заратустра" (1886), "По ту сторону добра и зла" (1886), "Генеалогия морали" (1889–1901).