Усложнение личных и творческих отношений между авторами-символистами

4) Конкуренция между символистскими изданиями (напр., между «Золотым руном» и «Весами» - тогда как в прошлые годы символистские отдельные издания были монополистами, ощущалась настоящая нехватка; кроме того, многие символисты участвовали в «непартийных журналах» - сборниках литературы высокого качества, к примеру, «Шиповник»)

Теоретические расхождения: Иванов считал что символизм должен стать теургией, религиозным символизмом, предполагалось раскрыть рамки литературной школы, кроме того, Иванов стоял за соборность в символизме (то есть коллективность), то, что противостояло индивидуализму, индивидуальной замкнутости символистов; дилетантская теория мистического анархизма в брошюре Чулкова, статья «Молодая поэзия» - эти публикации в 1906-ом году вызвали полемический всплеск в среде символистов

В теории своей Иванов развернул настоящую утопию, ряд его идей оттуда имеют общее значение для всего искусства; «соборное искусство – высшая форма религиозного творчества», к этому, считал Иванов, должны были стремиться символисты, и соборность должна была стать выходом из тупика символизма (который тогда считали высшей формой искусства); «родное должно стать вселенским», где родное – то, что выработано символистами внутри себя на пути традиции. Цель символизма – миф, который создаётся из стиха, цепи метафор; миф – правда о сути.

Лозунги и идеи Иванова вызывали крайнее раздражении у Брюсова, который считал, что Иванов и сторонники предпринимают наступление на символизм в попытке растворить его в религиозном искусстве.

Особенное возмущение вызывало положение Иванова «a realibus ad realiora» - «от реального к реальнейшему» об истинном пути символизма. Истинный символизм называл Иванов реалистическим, и любое слово с корнем «реал» приводило в неистовство символистов. Иванов, откликаясь на упрёки московских сиволистов, увлекал их в том, что они стали ортодоксами, консерваторами.

Чулков с единомышленниками в своих изданиях много писали о русском и западноевропейском анархизме, с которым пытались связать символизм («неограниченную свободу личности, которая своим мистическим бунтом утверждает себя в поисках абсолюта»). «Если поэт обратится к земли, он увидит здесь всё богатство чаяний, религиозных верований, мистических чувств народа», - Чулков. Мистико-анархисты называли себя новым литературно-философским движением.

В статье «Молодая поэзия» говорилось, что мистико-анархизм - это новое движение по отношению к символизму (т.е. символизм уже устарел и отмирает).

Брюсов увидел у Иванова растворение литературы в религии, упрекал его за предание символизма.

Самое главное, что в сумме обнаружилось – под именем символизма выступили очень разные по своим устремлениям, по опыту, по своим предшественникам писатели. В конечном счёте, это были просто модернисты; и когда символизм устоялся, стало ясно, что как течение символизм существовать уже не мог – т.к. собрать всех под одной обложкой нельзя было, это были группы самых разных направленностей.

Блок печатает в «Золотом руне» статью «О лирике», где косвенно называет современные группировки, характеризует их, чётко цитируя статьи этих групп.

Полемика, сначала очень ярая, постепенно переходит из журналов на личную переписку; Брюсов постепенно отходит от «Весов», теряя интерес к ним, и к 1909-ому году уходит из журнала, тот прекращает издаваться, также и «Золотое руно».
Итого, символисты за 10 лет из тайного движения одиночек перерос в известное всем широкое движение людей, которых никто изгоями не считал, кого приглашали в обычную прессу (например, Брюсова пригласили заведовать литературным отделом в «Русской мысли»); сами авторы-символисты находились в расцвете сил.

Последняя полемика о символизме – 1910 г. В «Обществе ревнителей художественного слова» (неформальное объединение, сбор любителей современной поэзии, среди которых были молодые поэты-петербуржцы), она же «Академия стиха», под сборы которой отдавал пространство Иванов (сначала у себя дома, потом в редакции журнала «Аполлон» - последнего модернистского журнала, хотя далеко не только литературного), читал там лекции по истории поэзии, знатоком которой он был; Иванов устраивал нечто вроде «Школы юного символиста», ибо всё толковал в символистском духе.

Весной 1910 г. Иванов решил выступить с докладом «Заветы символизма», а также уговорил Блока выступить с содокладом «О современном состоянии символизма». Полемизировать они не собирались; оба развивали концепцию теургического символизма, давали особую – но схожую шкалу ценностей, обозревали историю и обозревали нынешнее состояние символизма. Блок больше говорил о своём (он тогда подходил к собственному развитию, собираясь издавать собрание стихов), о пережитом им развитии символизма, о своих коллегах-символистах, говорил о состоянии своей души поэта-символиста. Блок: «Отчего померк золотой меч? Откуда пришёл хаос и опустошение души?..Мы совершили грехопадение! Мы были пророками, а пожелали стать поэтами» (это об аргонавтическом периоде жизни и уходе от него) и т.д. Блок выражал опыт поколения, спустившегося с мистических высот к чудовищному и блистательному акту поэзии.

Брюсов в ответ на эти два доклада (которые, будучи доработанными, были напечатаны в 8-ом номере «Аполлона» за 1910 г.) прислал статью «О речи рабской в защиту поэзии» (используя выражение Блока из доклада), которая была напечатана в 9-ом номере «Аполлона». Статья классическая – о том, что в широком смысле можно называть символистами Эсхила и Гёте; тогда понятие символистской поэзии совпадает с понятием поэзии вообще (в широком смысле символизм является синонимом поэзии); в более узком смысле символизм – художественное движение последних лет (отрицается теургия, философские направления, прибившиеся к символизму), отличающийся и от рационалистического познания науки (которого недостаточно, по мнению всех символистов) и от потоков внерассудочного проникновения в тайный мир мифа и мистики (камень в огород Иванова). Вывод – что практика, подобная ивановской, может привести к упадку движения; хотя Блок (его Брюсов выделяет) один из всех клевещет, называя свои стихи рабскими, но в отношении остальных – это настоящая правда.

Других словесных ристалищ из-за разлада взглядов на символизм не было; последней статьёй на тему стала публикация А. Белого «Венок или венец», статья запутанная, экспромтная, где говорилось многое – но особенно упрекался Брюсов.

Итоги были подведены тем, что трибуны символистов перестали существовать, а индивидуальное развитие символистов взяло верх над развитием школы.

Позднее существовало издательство «Мусаге», где очень редко, но выходил журнал «Труды и дни», искусствоведческий журнал – выходивший в 1911-12 гг. и несколько последующих лет. В журнале печатались важные статьи философского плана о границах искусства, музыке, живописи, об интерпретации творчества Пушкина и т.д.

В итоге символизм сумел – в лице Иванова, Белого – выработать даже свою философию творчества; все понимали, что символизм «кончился», но необходимости в воскрешении его никто и не видел.

Фёдор Августович Степун, русский философ, критик, автор – по молодости – нескольких романов; любимый критик Бунина, считавшего его лучшим критиком бунинского творчества, писал о символизме в 1936-ом году: «В мыслях той эпохи было много выдумки, в чувствах – экзальтации, в построениях – конструктивизма; все гадали по звёздам и картам; всем не хватало предметности, трезвости и выдержки».