Глава 30

Вместо того чтобы готовиться к свадьбе, я готовлюсь к празднику по поводу маминого дня рождения. Ей могло бы исполниться шестьдесят три. В пятницу утром я встречаю в аэропорту О'Хара Джона и Зои, и эта встреча так не похожа на первую в Сиэтле. Мы разговаривали почти каждый день все эти месяцы, но переполняемые счастьем бросаемся в объятия друг друга, наши взгляды встречаются, и мы начинаем опять говорить, не в силах остановиться. Мы едем в машине в контору Брэда, Зои сидит на заднем сиденье и болтает с Остин Элизабет.

– Ты моя пельмянница, – объясняет она малышке.

– Племянница, – поправляет Джон, обернувшись через плечо, и поворачивается ко мне уже с более серьезным выражением лица: – Послушай, как ты отнесешься к тому, что Остин будет называть меня дедушкой?

– Буду счастлива, – улыбаюсь я.

– Знаешь, Брет, ты тоже называй меня папой, ладно?

Я чувствую, как в чашу падает последняя капля.

Два самых важных в моей жизни мужчины встретились, Брэд и Джон пожимают друг другу руки, но Зои больше заинтересовал вид на город, открывающийся из огромных французских окон кабинета Брэда. Я усаживаюсь за стол темного дерева на то же место, где сидела меньше года назад совсем в другом настроении. Тогда я была уверена, что жизнь моя кончена, а оказывается, она только начиналась. И я стала сильнее, как сломанная и зажившая кость становится чуть толще в месте перелома.

Папа садится рядом, а Брэд подходит к Зои, стоящей едва дыша у окна.

– Эй, Зои, хочешь покататься со мной на лифте? Я покажу тебе еще более красивый вид.

Девочка вспыхивает от восторга и умоляюще смотрит на отца, спрашивая разрешения.

– Конечно, милая, но позже. Сейчас мистер Мидар прочитает нам письмо мамы Брет.

Брэд качает головой.

– На этот раз нет. Вы прочтете его сами, наедине. Думаю, Элизабет хотела, чтобы все пошло именно так.

Он берет Зои за руку и выходит из кабинета.

Я достаю из конверта лист бумаги и кладу на стол. Отец берет меня за руку, и мы вместе начинаем читать:

«Дорогая Брет.

Тридцать четыре года назад я дала слово, и жалела об этом обещании всю жизнь. Я поклялась Чарльзу Боулингеру, что никогда не раскрою тебе правду твоего появления на свет, а он воспитает тебя, как свою родную дочь. Удалось ему или нет, но он старался придерживаться условий договора, и я остаюсь верна данному слову даже сейчас.

Я много раз сдерживала желание открыться, когда ты боролась за любовь Чарльза. Я умоляла его позволить мне рассказать тебе правду, но он был непреклонен. По собственной глупости или из чувства стыда я не хотела лишать его собственного достоинства. А полная неосведомленность о местонахождении твоего настоящего отца еще больше убеждала меня не лишать тебя того малого, что есть в настоящем.

Надеюсь, ты сможешь простить и меня, и Чарльза. Пойми, ему было нелегко. Вместо твоей красоты он видел лишь постоянное доказательство моей измены. Но для меня ты была подарком небес, радугой после грозовой ночи. Видит бог, я этого не заслужила, но частичка любимого человека вернулась ко мне, чтобы в моей душе опять зазвучала музыка.

Пойми, после разлуки с твоим отцом весь мир для меня погрузился в тишину. Прошли годы, прежде чем я поняла, какой поистине рыцарский поступок он совершил ради меня. Моя любовь к нему была безгранична, я была способна пойти на любой шаг, чтобы остаться с ним рядом – даже такой, что разрушил бы мою жизнь. Но он пощадил меня, за что я ему безмерно благодарна.

Как ни старалась, я так и не смогла найти твоего отца. После развода с Чарльзом я наняла детектива, но поиски оказались безрезультатными. Сейчас, когда я пишу это письмо, я твердо знаю, что ты его нашла. Отпразднуйте встречу! Твой отец удивительный человек. Возможно, я не имею на это права и поступаю эгоистично, но мне хочется верить, что мои чувства к нему были той самой искренней любовью, сильной, как ветер прерий.

Ты часто спрашивала меня, почему у меня не было отношений с мужчинами после Чарльза, а я улыбалась и говорила, что мне это не нужно. У меня уже была любовь всей моей жизни. Настоящая любовь.

Спасибо тебе за продление двух жизней, моя милая доченька. Доброе и чистое сердце ты получила от отца. Спасибо ему – и тебе – за счастье каждый день видеть доказательства настоящей любви.

Навеки твоя, мама».

Во второй половине дня в субботу на Астор‑стрит царит суматоха. Мама была бы в восторге от такого дня рождения – дня любви, соединения прошлого и настоящего, семей потерянных и вновь обретенных.

В полдень прибывает Кэрри с семьей, а следом ее родители Мэри и Дэвид.

Пока мы с Кэрри и Стеллой готовим лазанью на четырнадцать человек, Мэри и Дэвид болтают с Джонни на террасе. Они смеются, пьют коктейли и вспоминают старые времена и Роджерс‑Парк. Остин сидит на качелях у окна, грызет резиновую рыбу и наблюдает, как дети Кэрри и Зои играют во дворе.

В половине пятого Кэрри решает, что пришло время заняться приготовлением ее фирменного десерта.

– Думаю, пора начать готовить тирамису, – говорит она, потирая руки.

– Здорово, – поддерживаю я. – Я купила все, что ты просила.

– Начну накрывать на стол, – вступает в разговор Стелла и удаляется в столовую, бросив мне на ходу: – Где у тебя скатерти, Брет?

– Ой. – Я хлопаю себя по лбу. – Совсем забыла забрать их из прачечной.

Стелла собирает кухонные подставки под тарелки.

– Ничего, я кое‑что нашла.

– Нет, сегодня на столе должна быть ирландская льняная скатерть. Мама всегда использовала ее в торжественных случаях, а сегодня ведь особенный день. – Я смотрю на часы. – Вернусь через тридцать минут.

Как и должно быть в августе, день выдался ясным, редкие облака медленно проползают по синему небу. Прогноз погоды обещал похолодание и грозы, но этого нет и в помине. Напевая: «Как прекрасен этот мир», иду по тротуару, прижимая к груди сидящую в рюкзачке «кенгуру» дочь, а рядом бежит любимая собака.

На скамейке недалеко от входа в прачечную «Мауэр» сидит гламурная блондинка, сжимая в руке поводок, тянущейся к ошейнику черного лабрадора. Райли обнюхивает флегматичную собаку и хлопает лапой, призывая поиграть.

– Райли, веди себя прилично. – Я натягиваю поводок, стараясь обойти скамейку, и одновременно улыбаюсь женщине, которая болтает по телефону и совсем меня не замечает.

Я вхожу в прачечную почти в пять – перед самым закрытием. Передо мной всего один человек, высокий мужчина с темными волосами. Он о чем‑то беседует с приемщицей за стойкой. Ну же! Я требовательно смотрю на женщину. Мужчина смеется над какими‑то ее словами и, наконец, протягивает квитанцию. Женщина удаляется и вскоре возвращается с плащом в руках.

Приглядевшись, я вижу, что это плащ «Бёрберри».

– Отлично, – говорит мужчина.

Я вспыхиваю от радости. Это же мой «человек „Бёрберри“». Не может быть, слишком странная встреча.

Мужчина протягивает деньги.

– Спасибо, Мерлин, хороших вам выходных.

Он поворачивается, и взгляд его падает сначала на Остин.

– Привет, малышка.

Та несколько мгновений задумчиво на него смотрит и расплывается в улыбке. У глаз мужчины появляются лучики, он поворачивается ко мне, и смущение сменяется удивлением.

– Привет, – говорит он. – Вы та женщина, с которой я постоянно где‑то сталкиваюсь. Однажды из‑за меня вы пролили на пальто кофе. И как‑то раз я видел вас во время пробежки. – Его глубокий мягкий голос заставляет меня почувствовать себя так, словно я встретила старого друга, хотя мы даже не знакомы. – Последний раз я видел вас на станции Чикаго. Вы тогда расстроились, что не успели на поезд. – Он виновато опускает глаза. – Видимо, вы не помните.

Кровь стучит в висках. Не в силах признаться, что именно из‑за него я хотела успеть на тот поезд, я просто говорю:

– Помню.

– Правда? – Он делает шаг ко мне.

– Угу.

Мужчина улыбается и протягивает руку:

– Я Гарретт. Гарретт Тейлор.

Я смотрю на него открыв рот.

– Вы… вы доктор Тейлор? Психотерапевт?

– Да, – кивает он.

В моей голове мелькают кадры. Голос. Конечно! Гарретт Тейлор и есть «человек „Бёрберри“»! Ему немногим больше сорока, нос немного искривлен, а на щеке заметный шрам – самое прекрасное лицо на свете. В моей душе поют тысячи птиц, я запрокидываю голову и счастливо смеюсь.

– Гарретт, это я, Брет Боулингер. – Пожимаю протянутую руку.

Глаза его становятся огромными.

– О боже! Просто невероятно. Брет? Я часто о вас думал, даже хотел позвонить, но мне казалось… – Он отступает, и сомнения повисают в воздухе.

– Но вы ведь должны быть намного старше, – растерянно говорю я. – Если ваша мама преподавала в старой школе, где был всего один учитель, а сестра уже на пенсии…

Гарретт усмехается:

– У нас с сестрой разница девятнадцать лет. Мое рождение было, скажем так, счастливой случайностью.

Да уж, поистине счастливая случайность.

– Вы где‑то рядом живете? – спрашиваю я.

– За углом, на улице Гете.

– А я на Астор.

– Значит, мы еще и соседи, – смеется он.

– Вообще‑то это дом моей мамы. Прошлой зимой я переехала в Пилсен.

Гарретт протягивает мизинец Остин, и она сразу хватает его.

– У вас ребенок. – В голосе слышится грусть. – Поздравляю.

– Да, познакомьтесь с Остин Элизабет.

Он гладит малышку по голове, глаза при этом смотрят без прежнего задора.

– Она прекрасна. Теперь вы счастливы. Это сразу видно.

– Счастлива. Невероятно.

– Вам удалось выполнить многие пункты того жизненного плана. Рад за вас, Брет. – Помолчав несколько мгновений, Гарретт пожимает мне руку. – Хорошо, что мы смогли увидеться. Желаю вам счастья в новой семье.

Он направляется к двери. Видимо, Гарретт решил, что я замужем. Я не должна его отпустить! Что, если я больше никогда его не увижу?

– Помните Санкиту? – почти кричу я вслед. – Мою ученицу с больными почками?

Гарретт оборачивается:

– Девочка из приюта?

Я киваю.

– Она умерла весной. Это ее ребенок.

– Сочувствую. Страшная трагедия. – Он возвращается и подходит совсем близко. – Значит, Остин ваша приемная дочь?

– После нескольких недель мучительного оформления – наконец, да. С прошлой недели.

– Ей очень повезло, – улыбается Гарретт.

Мы стоим и не отрываясь смотрим друг на друга до тех пор, пока нас не прерывает громкий окрик Мерлин:

– Неловко нарушать ваше уединение, но мы закрываемся.

– Ох, извините. – Я несусь к стойке, на ходу доставая из кармана квитанцию, и протягиваю его приемщице.

– Послушайте, – поворачиваюсь я к Гарретту, надеясь, что он не слышит, как поет мое сердце, – если вы свободны вечером… У нас небольшая вечеринка – только семья и близкие друзья. Сегодня день рождения моей мамы. Буду рада вас видеть – один‑тринадцать Астор.

Гарретт мрачнеет.

– Вечером я занят. – Он бросает быстрый взгляд на окно. Я следую за его взглядом и вижу, что шикарная блондинка с лабрадором уже не болтает по телефону, а стоит у окна и смотрит на нас, видимо интересуясь, что так задержало ее парня… или мужа.

– Да, конечно, – бормочу я, краснея.

– Пора бежать, – говорит Гарретт. – Похоже, моему псу уже надоело ждать.

В голове всплывает несколько оправдывающих Гарретта объяснений, и я приняла бы их, если бы не стояла сейчас, подавленная, напротив женщины, меньше всего похожей на любительницу собак.

Мерлин возвращается с моей скатертью и салфетками.

– Семнадцать пятьдесят, – произносит она.

Я достаю деньги и поднимаю глаза на Гарретта.

– Рада была увидеться, – говорю я, стараясь произносить слова как можно спокойнее. – Удачи вам.

– Вам тоже. – Он несколько минут колеблется, затем решительно выходит из прачечной.

На небе сгущаются облака, добавляя к синему аметистового и серого. Собирающийся дождь прицельно выверяет момент нападения. Я полной грудью вдыхаю затхлый аромат приближающейся грозы и спешу домой, пока не взорвалась грозовая туча.

Всю дорогу домой я занимаюсь самобичеванием. Зачем, ну зачем я только открыла рот? Гарретт, должно быть, счел меня ненормальной, пригласившей на семейный праздник едва знакомого человека. Да и глупо предполагать, что такой мужчина может быть одиноким. Он великолепный врач и прекрасный человек. Неудивительно, что мы ни разу не смогли встретиться, скорее всего, именно мама выставляла все эти препятствия, чтобы уберечь меня от связи с женатым мужчиной. Господи, когда‑нибудь встречу нормального одинокого мужчину, который полюбил бы и меня, и Остин?

При этом перед глазами возникает образ Герберта Мойера и никак не желает покидать меня.

В доме пахнет жареным чесноком, из кухни доносится веселый смех. Я отпускаю с поводка Райли и всецело погружаюсь в убеждения самой себя. Мне необходимо скорее забыть об унизительной встрече с Гарреттом Тейлором, в конце концов, сегодня мамин день рождения, и я никому и ничему не позволю его испортить.

Из гостиной мне навстречу выбегает Брэд и берет у меня пакет.

– Только что звонила Дженна. Самолет сел вовремя, и она уже едет.

– Ура! Почти все в сборе. – Я беру Остин на руки и поворачиваюсь спиной к Брэду, чтобы он снял с меня «кенгуру».

– Зои только что рассказала мне о своей лошадке Плуто. – Брэд наклоняется к моему плечу и шепчет в ухо:

– По словам твоего отца, анонимный спонсор перевел в Нельсон‑Центр значительную сумму на восстановление конюшни. Что ты продала на этот раз? Еще один «ролекс»?

– Взяла часть пенсионных денег. Ради такой эффективной программы для Зои можно и штраф заплатить.

– Что ж, поздравляю. Пункт номер четырнадцать выполнен! – Он весело смеется, и я не могу сдержать улыбку.

– Ты проиграл, неудачник.

– Нет, в этой ситуации проигравшей можно считать только Леди Лулу. Помнишь Лулу, ту кобылу, которую нам предлагали купить в приюте для животных? – Он делает печальное лицо и смахивает несуществующую слезу с глаз. – Бедняжка Лулу. Должно быть, ее уже везут на бойню.

– Не везут. Лулу месяц назад переехала к хорошим людям.

– Погоди, ты и Леди Лулу не забыла? Какая ты молодец.

– Не обольщайся на мой счет, – пожимаю я плечами. – Для меня было настоящим облегчением узнать, что ее купили.

Брэд смеется и поднимает ладонь:

– Впечатлен. Вычеркиваем еще один пункт. Ты почти у цели.

– Да, осталось самое сложное, – вздыхаю я. Мое самолюбие по‑настоящему уязвлено. – Время идет, Брэд. У меня есть всего месяц, чтобы влюбиться.

– Слушай, я уже об этом подумал. Ты ведь любишь Остин, правда? Смотри, ведь это вполне можно назвать «любовью, за которую можно и умереть». Ведь именно об этом говорила твоя мама.

Я смотрю на дочь, за которую не задумываясь отдала бы жизнь. Если я соглашусь, то получу конверт с номером семнадцать, потом выкуплю мамин дом, и все цели будут достигнуты в срок. Мы с Остин получим наследство и будем чувствовать себя в безопасности.

Я открываю рот, чтобы сказать «да», но меня останавливает возникший перед глазами образ четырнадцатилетней девочки с грустными глазами, опечаленной, что я предала ее давнюю мечту. Я слышу голос мамы: «В вопросах любви нельзя идти на компромисс».

Я беру Брэда за руку:

– Спасибо за доверие, Мидар.

– Нет, я только хотел…

– Я знаю. Ты только хотел помочь. Я ценю, но должна в любом случае выполнить все пункты жизненного плана, сколько бы это ни заняло времени. И дело тут не в наследстве. Я не имею права расстроить маму – или ту девочку, которой когда‑то была. – Я целую Остин в лобик. – Мы прекрасно проживем и без миллионов.

Мэри ставит на стол, накрытый маминой любимой скатертью, серебряное блюдо со светло‑коричневой лазаньей.

Кэтрин зажигает свечи, я выключаю электрическое освещение, и в комнату сразу проникает лавандовый свет приближающейся грозы. Если бы за столом сидела мама, она непременно всплеснула бы руками и сказала: «Милая моя, как это чудесно!»

Мое сердце наполняет гордость и одновременно тоска от потери самого близкого человека.

Раскаты грома выводят меня из задумчивости, через секунду дождь уже барабанит в оконные стекла, посаженный мамой дуб яростно раскачивается из стороны в сторону.

– Ужин готов, – громко объявляю я и оглядываю близких и родных мне людей. Они любили маму и меня, поэтому и собрались сегодня в ее доме. Джей помогает сесть Шелли и целует ее в затылок. Шелли оглядывается и краснеет, понимая, что я заметила это мимолетное проявление нежности. Я подмигиваю ей в знак одобрения. Кэрри и ее семья занимают противоположную сторону стола, дети шумно спорят, кто сядет рядом с Зои. Брэд и Дженна занимают места рядом с Шелли и оживленно обсуждают перелет. Я беру за руку отца и веду его к месту во главе стола – месту, принадлежащему ему по праву. Мэри и Дэвид устраиваются рядом с Джоадом, по правую руку от которого лежит на руках у тетушки Кэтрин моя любимая дочь Остин. Я слышу, как брат предлагает жене подержать малышку, чтобы спокойно поесть, но та наотрез отказывается. Наши с Кэтрин взгляды встречаются – взгляды двух таких разных женщин, влюбленных в одного маленького человека.

Когда все, наконец, рассаживаются, я занимаю место в торце стола напротив отца.

– Я хотела бы произнести тост, – встаю я и поднимаю бокал вина. – За Элизабет Боулингер, за удивительную женщину, которая для кого‑то из нас была мамой… – Горло сдавливает, и я замолкаю.

– Для кого‑то другом, – продолжает Дэвид, кивая мне с улыбкой.

– Для кого‑то любимой, – добавляет Джон. По лицу видно, что его переполняют эмоции.

– Для кого‑то боссом. – Это вступает Кэтрин. Мы все смеемся.

– Трое из присутствующих будут называть ее бабушкой, – заканчивает Джей.

Я смотрю на Эмму, Тревора и Остин.

– За Элизабет, – говорю я, – за удивительную женщину, так много значившую для всех нас.

Мы шумно чокаемся, и в этот момент раздается звонок в дверь.

Тревор сползает со стула и бежит за Райли в холл.

– Кто бы там ни был, скажи, мы ужинаем, – подает голос Джоад.

– Верно, – кивает Кэтрин, поглядывая на спящую у нее на руках Остин. – Остин не любит, когда ее беспокоят за едой.

Когда в столовую возвращается Тревор, мы передаем тарелки и раскладываем еду. Я кладу салат Зои и смотрю на племянника:

– Кто это был, дорогой?

– Какой‑то доктор. Я сказал, чтобы он уходил.

– Доктор Мойер? – интересуется Джей.

– Угу. – Тревор уже занят хлебной палочкой.

Джей вытягивает шею и смотрит в окно.

– Неужели Герберт пришел? – Он выскакивает из‑за стола, едва не уронив стул, и поворачивается ко мне:

– Ты его приглашала?

– Нет, – отвечаю я, откладывая салфетку. – У нас достаточно еды, вполне можем пригласить еще одного человека. Сиди, Джей, я его догоню.

Все двадцать секунд, что мне потребовалось дойти до входной двери, мои мысли путаются и разбегаются в разные стороны. Бог мой, Герберт вернулся в тот день, когда должна была состояться наша свадьба. Неужели мама подает мне знак? Видимо, ей не понравилось, что мы с Остин собираемся вдвоем преодолевать все жизненные трудности. Она решила дать ему еще один шанс? Возможно, на этот раз я смогу ощутить магическое очарование этих отношений.

Стоило открыть дверь, порыв ветра едва не сбивает меня с ног. Издалека слышится перезвон маминых любимых музыкальных подвесок. Я оглядываю пустое крыльцо, стараясь удержать вставшие дыбом волосы. Куда же он делся? Колючие струи дождя врезаются в лицо, но я продолжаю вглядываться в даль. Никого. Я решаю вернуться в дом, и в этот момент замечаю его. Он переходит дорогу под большим черным зонтом.

– Герберт!

Мужчина поворачивается, и теперь я могу отчетливо разглядеть плащ «Бёрберри» и зажатый в руке букет цветов.

От неожиданности я прикрываю рот ладонью и, не раздумывая, сбегаю с крыльца ему навстречу. Он идет ко мне и смеется. Моя шелковая блузка мгновенно намокает, но мне сейчас не до этого. Я подхожу к нему так близко, что вижу каждую точку на его подбородке, а он поднимает зонт, чтобы укрыть меня от дождя.

– Что ты здесь делаешь?

Гарретт Тейлор протягивает мне букет цветов:

– Я решил отменить все планы на вечер. Я не перенес их, а отменил. Навсегда.

Мое сердце поет от счастья, и я прячу нос в ярко‑желтую серединку ромашки.

– Может, не стоило…

– Стоило. – Он смотрит мне в глаза и заправляет за ухо прядь мокрых волос. – Я не могу позволить, чтобы еще одна наша встреча не состоялась. Я не могу больше ждать ни день, ни час, я хочу сказать, что очень скучал, моя веселая учительница, мой друг по телефону. Я так давно хотел сказать тебе, что влюблен в ту девушку, которую когда‑то встретил в метро, а потом у своего дома и на берегу озера.

Гарретт улыбается и проводит пальцем по моей щеке.

– Теперь ты понимаешь, что, встретив вас сегодня, я не мог не принять твое приглашение на вечер. – Его голос звучит хрипло, а глаза смотрят прямо мне в душу. – Я не мог смириться с тем, что однажды проснусь и пойму, что мой поезд набирает скорость, а женщина моей мечты стоит на платформе и машет мне на прощание.

Он обнимает меня, и у меня возникает чувство, что я очутилась там, куда стремилась попасть всю жизнь.

– Знаешь, я ведь тогда боялась упустить тебя, – шепчу я, уткнувшись ему в грудь. – Тебя, а не поезд.

Гарретт обнимает мое лицо руками и целует в губы. Его поцелуй кажется мне таким долгим и восхитительным на вкус.

– Будем считать, ты меня догнала.

Сжимая букет самых дорогих мне цветов и обнимая другой рукой Гарретта, я поднимаюсь с ним на крыльцо дома моей мамы, укрывшись под большим черным зонтом.

Прежде чем войти в дом, я запрокидываю голову и смотрю на небо. Сквозь серые облака прорезается яркая вспышка молнии. Если бы мама была рядом, она бы сказала: «И для нас выглянет солнце, любимая моя, ты только подожди».

А я бы ей ответила, что мне очень даже нравятся и эти грозовые облака.

[1]Камень (англ.).

[2] Сирс (Sears) – сеть универмагов, представленных почти во всех городах США.

[3] Бег с быками, или энсьерро, – испанский национальный обычай.

[4] «Штат сокровищ» – неофициальное название штата Монтана.

[5] «Ред лобстер» – сеть ресторанов, предлагающих блюда из морепродуктов.

[6] Дедженерес Эллен – американская актриса, комедиантка и телеведущая.

[7]Бог слышит тебя точка ком (англ.).

[8] Клиф Хакстебл – герой популярного американского комедийного сериала.

[9] Доктор Сьюз – американский детский писатель и мультипликатор.

[10] Университет Де Пола – католический университет в Чикаго.

[11] Луп – деловой район Чикаго.

[12] Берт и Эрни – персонажи шоу «Улица Сезам».