Глава 23. В следующую субботу я трачу сорок пять минут на поездку в центр города на автобусе, потом на метро, чтобы купить бутылку хорошего вина к обеду с Джеем

В следующую субботу я трачу сорок пять минут на поездку в центр города на автобусе, потом на метро, чтобы купить бутылку хорошего вина к обеду с Джеем, Шелли и… Гербертом. Каждый раз при воспоминании об этом чертовом свидании меня начинает подташнивать. Я уже стара для свиданий вслепую, хотя и в более молодом возрасте они были для меня мучительны. Я всегда относила их к самому постыдному способу завязать знакомство, скорее это урок смирения, возможность увидеть, чего вы заслуживаете с точки зрения окружающих.

Поездка оказывается удачной, в час дня я выхожу из магазина «Фокс и Обель» с бутылкой вина из аргентинского Мальбека 2007 года и направляюсь к станции метро.

В самый разгар дня здесь толпятся пассажиры. Я медленно продвигаюсь по туннелю, сужающемуся, как горлышко бутылки, при приближении к турникетам, и в какой‑то момент вздрагиваю, увидев его. «Человек „Бёрберри“»! Тот парень, что облил меня кофе. Мы не встречались со Дня благодарения, когда он пробежал мимо меня по набережной озера Мичиган. Сейчас он идет чуть впереди и уже собирается спускаться по эскалатору на платформу.

Маневрируя в толпе, я медленно приближаюсь к турникетам, постоянно вытягивая шею, чтобы не упустить из вида «человека „Бёрберри“». Кровь ударяет в голову. Я ведь не знаю, в какую сторону он едет! Спешу спуститься по ступеням эскалатора, вглядываясь в спины людей, чтобы не потерять свою цель, и на полпути слышу звук приближающегося поезда на Говард‑Сити. На платформе слева начинается суета, люди подхватывают сумки и подходят к краю платформы, поглядывая на подъезжающий поезд.

Вот он! Стоит на платформе и ждет поезда, к уху прижат телефон, на лице улыбка. Мое сердце заходится от счастья. Может, я успею на этот поезд? Не важно, что мне надо в другую сторону, ведь появился шанс встретиться с таким человеком!

– Извините, – наклоняюсь я к девушке, стоящей у меня на пути. В ушах у нее наушники, и она меня не слышит. Касаюсь ее плеча и жестом прошу дать мне пройти.

В людской суете на эскалаторе я на мгновение теряю «человека „Бёрберри“» и впадаю в панику. Однако вскоре нахожу опять и радуюсь, что рост делает его заметным издалека. Он стоит чуть в стороне, за первым рядом пожилых женщин. Я, как могу быстро, приближаюсь к платформе и уже совсем скоро буду в той части, где ожидает поезда «человек „Бёрберри“». До меня доносится двойной звонок и слова: «Двери закрываются». Я бегу со всех ног, но, когда достигаю края платформы, двери захлопываются прямо перед моим носом.

– Подождите! – кричу я в отчаянии.

Поезд отъезжает, и сквозь стекло вагона я опять вижу «человека „Бёрберри“». Он поворачивается и смотрит на меня. Да, точно, на меня! Затем поднимает руку и машет.

Я машу в ответ, не представляя, приветствие ли это или прощание.

Мысли о внезапной встрече одолевают меня и по дороге к Джею и Шелли. Что, если я обнаружу, что Герберт Мойер не кто иной, как мой загадочный «человек „Бёрберри“»? Через пару недель мне предстоит познакомиться с отцом и сестрой, так что в моей жизни все возможно. Я смеюсь над глупыми мыслями, но не могу сдержать волнение при подъезде к дому брата. Мне так давно не назначали свиданий! Найдем ли мы темы для разговора? А вдруг он мне не понравится?

Я иду к крыльцу, прислушиваясь к бешеным ударам сердца под черным плащом. Зачем я только согласилась? Разумеется, ответ мне известен. Я решилась на свидание с Гербертом, потому что в ближайшие шесть месяцев мне необходимо влюбиться и завести детей. На крыльце я останавливаюсь, резко выдыхаю и звоню.

– Есть кто дома? – спрашиваю я, толкая оказавшуюся приоткрытой дверь.

– Входи! – В холле появляется Джей и оглядывает меня с головы до ног. – Ого! Не будь ты моей сестрой, я бы сказал, что ты выглядишь очень аппетитно.

На мне черная юбка, плотные колготки и обтягивающий свитер. Я целую брата в щеку и шепчу:

– Это все для парня по имени Герберт. Пусть уж наш ужин пройдет хорошо.

Со стороны гостиной слышатся шаги, вздрогнув, я поворачиваюсь и вижу перед собой ожившего бога.

– Доктор Мойер, – говорит Джей, – познакомьтесь с моей сестрой Брет.

Мужчина делает шаг и протягивает руку. Рукопожатие его нежное и по‑мужски сильное одновременно. Он не сводит с меня голубых глаз, и от этого взгляда все мысли о «человеке „Бёрберри“» мгновенно улетучиваются.

– Добрый вечер, Брет. – Доктор Герберт улыбается и становится воплощением дружелюбия и очарования.

– Здравствуйте, Герберт. – Как глупо, что я не могу оторваться от него. Значит, по мнению моего брата, я заслуживаю быть рядом с таким мужчиной? Что ж, весьма лестно.

Манеры доктора Мойера безупречны, так же, впрочем, сидит на нем и пиджак от Армани. Я наблюдаю, как он потягивает послеобеденный бренди, легко и изысканно удерживая переливающийся хрустальный бокал тремя пальцами. Белый хлеб из рафинированной муки. Никаких плевел.

Мысленно я далека от разговора о Древней Греции, смакую бренди и думаю об удивительном несоответствии нелепого имени и потрясающей внешности.

– Герберт, – вступаю я.

Три пары глаз мгновенно обращаются ко мне.

Подбадриваемая двумя бокалами вина и бокалом бренди, я решаюсь задать вопрос:

– Кто дал вам это имя, Герберт?

Глаза моего брата становятся круглыми от ужаса. Шелли делает вид, что разглядывает этикетку бутылки. Но Герберт отвечает веселым смехом:

– Это семейное. Меня назвали в честь дедушки Мойера. Я не раз пытался использовать укороченные варианты, но Герб слишком вычурно, а Берт, хм, это совсем не вариант. Знаете, моим лучшим школьным другом был парень по имени Эрнст Уокер, представляете такую парочку? Сколько шуток о Берте и Эрни[12]мы бы наслушались, выбери я вариант «Берт».

Я киваю и смеюсь. Что это? Не только потрясающе красивый, но и веселый?

– А твое полное имя не наводило некоторых идиотов из класса на мысли об «Улице Сезам»? – спрашивает Джей.

– Нет. – Герберт наклоняется вперед и поднимает указательный палец, словно читает лекцию. – Они были дебилами, но не идиотами. Видите ли, идиот – это умственно отсталый человек, чье развитие не выше уровня трехлетнего ребенка, а дебилом можно считать человеческую особь, застрявшую в развитии в возрасте от семи до двенадцати лет.

Мы все замираем и смотрим на Герберта во все глаза. Наконец Джей приходит в себя, улыбается и хлопает в ладоши.

– Ну, ты даешь! Какая педантичность! – Он тянется к бутылке бренди. – Кому еще налить?

* * *

Мы прощаемся с Джеем и Шелли глубоко за полночь. Герберт провожает меня до машины. Над нашими головами ярко светят звезды.

– Было весело, – говорю я и прячу руки в карманы плаща.

– Да, весело. Я хотел бы еще раз увидеться. Ты свободна на следующей неделе?

Я жду, что сердце выпрыгнет из груди, но оно продолжает биться в прежнем ритме.

– Я свободна в среду.

– Могу я пригласить тебя на ужин, скажем в семь?

– Прекрасно.

Он наклоняется, целует меня в щеку и открывает дверцу.

– На всякий случай я позвоню в понедельник, чтобы уточнить. Будь осторожна за рулем.

Я выезжаю на трассу, размышляя, что бы сказала о Герберте мама. Тот ли он человек, которого она хотела видеть рядом со мной в качестве мужа и отца моих детей? Думаю, да. Помогает ли она мне в этом? Возможно, да.

На перекрестке я верчу головой и замечаю на пассажирском сиденье купленную днем бутылку вина. Как я могла забыть ее? Получается, я совершенно зря ездила в магазин? Только если не считать неожиданной встречи с «человеком „Бёрберри“».

Следующие три недели растворились во времени так же быстро, как последние лоскутки снега на земле. Как и было запланировано, мы с Гербертом встречаемся за ужином в среду вечером, что приводит еще к шести свиданиям, каждое следующее из которых увлекательнее предыдущего. Он наделен многими качествами, которые мне изначально нравятся, например, стоит мне начать рассказывать веселую историю, уголки его губ ползут вверх, прежде чем я доберусь до кульминации рассказа. Или его привычка звонить мне поздно вечером для того, чтобы услышать именно мой голос перед тем, как погрузиться в сон.

Но есть некоторые мелочи – совершенно незначительные привычки, – которые бесят меня. К примеру, он всем и всегда представляется доктором Мойером, будто официантке или метрдотелю важно знать его ученую степень. В случае, если кто‑то ошибочно принимает его за врача, он подробно объясняет, что является доктором исторических наук.

Впрочем, не я ли убеждала Меган и Шелли, что в жизни не бывает идеала? Каждый из нас движется по жизненному пути так, как может, поэтому необходимо уметь идти на компромисс. Однако Герберта едва ли можно назвать компромиссным вариантом. Всем ясно, что встреча с таким мужчиной больше чем удача.

Вчера мы ужинали при свечах в его доме, он подавал мне курицу в вине и кускус. Потом мы смотрели старый фильм с Хепберн и Трейси, и мне было так приятно сидеть, прижавшись к нему, пусть и на холодном кожаном диване. А позже любовались переливами водной глади озера Мичиган, залитой лунным светом, и ясным звездным небом. Когда подул ветер, Герберт укрыл меня своим пиджаком, прижал к груди и стал рассказывать о созвездиях.

– Многие считают Большой Ковш созвездием, тогда как он является астеризмом внутри созвездия Большой Медведицы.

– Угу, – киваю я, вглядываясь в светящиеся точки. – Только представь, через неделю я поднимусь к этим самым звездам, когда полечу в Сиэтл.

– Я буду скучать, – говорит он, приживаясь щекой к моим волосам. – Знаешь, я, кажется, почти тебя люблю.

Из груди вырывается смех, прежде чем я понимаю, что надо сдержаться.

– Боже, Герберт, ну кто так говорит? «Кажется, почти люблю»?

Он смотрит на меня так, что я понимаю: позволила себе лишнего. Но через мгновение на его лице появляется смешливое выражение, рот растягивается в ослепительной улыбке.

– Ну ладно, острячка, признаю, в этих вопросах я не силен. Поздравляю, ты встречаешься с ботаником.

– Ботаником? – улыбаюсь я.

– Да. Кстати, если ты не в курсе, ботаники лучше других парней умеют хранить секреты. Мы умны, успешны и никогда не предадим. Черт, мы счастливы, когда рядом появляется человек, способный нас оценить. – Он переводит взгляд на озеро. – Мы отлично подходим для девушек с матримониальными планами.

Четыре года я не слышала от Эндрю ни слова о браке, а сейчас передо мной Герберт, заговоривший об этом после шести свиданий.

Я прижимаюсь к нему.

– Кажется, мне очень нравятся ботаники.

В освещенном утренним солнцем кабинете я складываю в сумку необходимые для сегодняшних занятий вещи. Телефон звонит, когда я беру в руки набор красок для моего нового ученика дошкольного возраста. Это Гарретт.

– Рад, что застал вас на работе. У Питера вчера был приступ агрессии. Амбер не могла с ним справиться, к счастью, на шум прибежал сосед и помог ей. В противном случае страшно представить, что он мог бы совершить.

– О нет! Бедняжка Амбер. – Я сжимаю руки, ярко представляя ту страшную сцену.

– Я только что говорил с ребятами из клиники, и они согласились предоставить Питеру место. Его переведут к концу недели, но на сегодня занятия отменяются.

Меня неожиданно охватывает тоска. Несмотря ни на что, я все же надеялась на счастливый конец – на положительный результат, позволивший бы Питеру вернуться в школу, стать обычным ребенком, который не нуждается в специальном лечении.

– Я даже не смогу с ним попрощаться?

– Уверяю, я все ему передам.

– И скажите, что я считаю его очень умным и желаю успехов в учебе.

– Не сомневайтесь. – Он делает паузу и продолжает уже другим, более мягким голосом: – Надеюсь, вы поняли, что все равно не смогли бы ему помочь. Это непосильная задача, особенно для такой юной идеалистки, как вы. С моими первыми пациентами я вел себя так же.

– У меня такое чувство, что я его бросаю. Может, будь у нас больше времени…

– Нет, Брет, – мягко останавливает меня Гарретт. – Извините, но я не могу позволить вам пытаться и дальше. Вы сделали все, что могли, чтобы помочь Питеру, да и мне очень помогли, было приятно с вами работать.

– И мне было приятно с вами работать. – У меня срывается голос. Я потрясена мыслью, что предстоит расстаться с человеком, который стал мне дорог, которому я доверяла. Я откашливаюсь и продолжаю: – Спасибо вам. Вы были рядом, поддержали меня в разных ситуациях, и не только с Питером.

– Мне было приятно. Правда. – Он замолкает, но вскоре произносит, несколько неуверенно: – Вы ведь помните, что остались должны мне один вечер?

Вопрос застает меня врасплох. Прошло уже несколько недель с того момента, как мы договорились выпить в баре. Сколько же событий произошло в моей жизни с тех мрачных дней в январе, когда я была озабочена лишь желанием найти мужчину, в которого смогу влюбиться. И вот я встречаюсь именно с таким человеком, одним из самых завидных женихов в Чикаго, и при этом в душе испытываю интерес к доктору Тейлору.

– Ах да, конечно, – лепечу я.

– С вами все в порядке? – встревоженно спрашивает Гарретт.

Я вздыхаю и тру лоб. Необходимо рассказать ему обо всем, коль я привыкла быть искренней с этим человеком.

– Я бы с удовольствием посидела с вами в баре, но, дело в том, что недавно я начала встречаться…

– Не волнуйтесь, – перебивает меня Гарретт. Его благородство заставляет меня испытывать неловкость. Вполне возможно, что у него нет на мой счет никаких романтических планов, а я веду себя так, словно считаю, что они есть. – Надеюсь, у вас все наладится, Брет.

– Да, спасибо.

– Что ж, не буду задерживать. Мы ведь еще созвонимся?

– Разумеется, – легко соглашаюсь я, уверенная, что этого не случится.

Я кладу трубку, завершив последний разговор с доктором Тейлором, словно переворачиваю последнюю страницу книги – с чувством горькой радости. Мне больше не получить поддержки от Гарретта, и у нас никогда не будет романа. В глубине души я уверена, что это к лучшему. Теперь у меня есть Герберт, а совсем скоро я увижусь со своей новой семьей. Возможно, доктор Тейлор был важным персонажем придуманной мамой пьесы, он появился точно тогда, когда я очень в нем нуждалась, и пробыл на сцене ровно столько, сколько требовалось по сценарию.

Я завожу машину и резко нажимаю на педаль газа.

В иллюминаторе «Боинга‑757» виднеется Сиэтл. День выдался облачным, но во время снижения мне удается разглядеть берега озера Вашингтон. Они прекрасны, голубые воды, окаймленные изрезанными берегами суши.

Заметив башню Спейс‑Нидл, я едва не плачу от счастья. Самолет опускается еще ниже, и вот уже различимы коробки жилых домов. Я замираю, задумавшись о том, что в одном из них живут мужчина и маленькая девочка – мой отец и сестра.

Вскоре в толпе пассажиров я добираюсь до места получения багажа, где начинаются ряды встречающих. Я вглядываюсь в лица. Некоторые взволнованы, другие равнодушно смотрят перед собой, зажав в поднятой руке листок с именем, третьи нетерпеливо вытягивают шеи, их взгляд скользит по лицам пассажиров. Все окружающие постепенно оказываются в объятиях родственников и друзей. Я же так и стою одна, утирая потный лоб и с трудом преодолевая тошноту.