Нравственность перед искушением иномирностью. ставляет нас застревать на конечном, не выполняя заве­тов не только индийских мыслителей или западных мис­тиков

ставляет нас застревать на конечном, не выполняя заве­тов не только индийских мыслителей или западных мис­тиков, но и таких признанных рационалистов Нового вре­мени, как Б. Спиноза, утверждавший, что единствен­ный истинный вид любви — познавательная любовь к Богу.

Итак, нужно так перестроить свое сознание, чтобы оно отрешилось от индивидуализма с присущими ему жела­ниями и страстями. Эти изменения должны идти изнут­ри, путем добровольной самоотдачи. «Средство — по­стоянно думать о Всевышнем, а не о себе, работать и дей­ствовать, выполнять садхану для Всевышнего, не смот­реть, как это или то воздействует на меня лично, ничего не требовать, но передавать все Всевышнему. Это надле­жащий путь».

Не покориться коллективности, общественному мне­нию, большинству, составленному из таких же, как ты сам, людей, но растворить свое «я» в Духе, во вселенс­ком сознании-силе, отдаться ему и идентифицироваться с ним, утратив все свои личностные, узкочеловеческие черты, делающие тебя тобою. Именно это поможет об­рести чистоту и объективность видения даже в рамках на­шего смертного тела: объективность, интегральность, сво­боду от эгоистических страстей.

Надо сказать, что этот действительно красивый порыв выйти за пределы собственной ограниченности и воспа­рить к духовной сердцевине мироздания встречал ярост­ное и отчаянное сопротивление в самой истории фило­софии. Стоит вспомнить Кьеркегора, отвергнувшего муд­рость Гегеля и возопившего к Иову, жаждущего от Бога не растворения, но облегчения собственных страданий, вызволения, чуда. Дело субъективности не растворять­ся, но стремиться к доступным формам своего челове­ческого счастья; любить других, конечных и смертных, всею силой любви к бессмертному; утверждать себя и сво­евольничать, даже если за это следует расплата. Об этом