Понятия границы и маргинальности

Очень трудно дать определение – что такое маргинальность. Можно начать с феноменологии маргинальности. В настоящем исследовании мы будем указывать и перечислять ряд феноменов или фигур, которые могут считаться в некотором смысле маргинальными, а затем попытаемся обнаружить в них нечто общее. Этому будут посвящены вторая и третья главы. А вначале следует предложить некоторое предварительное представление о маргинальности, рассмотрев примеры исторически сложившегося употребления этого понятия и уточнив границы его применения.

Рассмотрим, что понимается под маргинальностью в современном научном дискурсе и какие уточнения и дополнения могут быть внесены в это понятие. Маргинальность (от лат. margo – граница, грань, край, marginalis – находящийся на краю) – это понятие, традиционно используемое в социальной философии и социологии для анализа пограничного положения личности или группы по отношению к какой-либо социальной общности. Оно подчеркивает особый социальный статус (обычно – низкий), принадлежность к меньшинству, которое находится на границе или вне социальной структуры, ведет образ жизни и исповедует ценности, отличающиеся от общепринятой нормы (например – контркультура).

Следует подчеркнуть, что понятие “маргинальность” имеет не только социальный контекст, но и онтологическое измерение, так как выражает положение или состояние со специфическими “топологическими” свойствами, а именно – способность находиться на краю, на границе социального бытия и человеческой реальности в целом, позицироваться как крайнее, предельное положение или состояние. Таким образом, понятие “маргинальность” коррелирует с понятиями “граница” и “предел”[1], однако не только в значении статического пребывания на границе или у предела, но в смысле динамическом, то есть как выражение самого процесса перехода, пересечения границы или достижения и преодоления предела (более подробно это будет рассмотрено ниже).

Так сложилось исторически, что маргинальность в основном понимается как нечто негативное, второстепенное, онтологически вторичное, так как обычно сравнивается с нормой (социальной, антропологической, этической, медицинской), любое отклонение от которой воспринимается как нарушение, угроза, преступление или болезнь. Появились фигуры умолчания: смерть, боль, безумие, извращение, пьянство. Однако именно то, о чем стараются не упоминать, стремятся забыть – и оказывается наиболее важным, главным для понимания человеческого бытия.

Но существует и другая точка зрения, акцентирующая социальную, эвристическую и онтологическую ценность маргинальности. Эта позиция выражена в работах В.Тэрнера[2] и М.Элиаде[3]. В.Тэрнер пишет о том, что новые социальные структуры и отношения могут возникнуть только на границе, на периферии старых структур, их становление происходит на изломе, в революции, при переходе через хаотическое состояние, когда меняются нормы и ценности, переворачиваются иерархии и формируются новые устойчивые системы. М. Элиаде подчеркивает, что в человеческом бытии есть внутренняя разделенность и “всегда так или иначе есть брешь между сакральным и профанным и переход от одного к другому, и именно существование разрыва и перехода лежит в основе религиозной жизни”[4] (курсив автора).

Рассмотрим, как изменялась область применения понятия “маргинальность”. Можно проследить изменения в употреблении этого понятия от социального, социологического контекста к гносеологическому в истории культуры и философии, при изучении многообразия дискурсов, ментальностей и научных парадигм, а затем к онтологическому контексту. В современной социологии и философии (например – в постмодернизме) исследуются все эти тенденции.

Сначала была обнаружена маргинальность социальная, характеризующая специфическое пограничное положение человека или социальной группы в обществе, была определена маргинальная личность, выделены маргинальные группы, меньшинства. Маргинальная личность - понятие, употребляемое в современной западной социологии (введено американским социологом Р.Парком, разрабатывалась Э.Стоунквистом, Ж.Кланфером) для выделения и анализа специфических, противопоставляемых общественно-нормальным, отношений “социальный субъект – социальная общность”[5].

Также в медицине и психологии ученые обратили внимание на пограничные состояния тела и психики человека. Были выделены различные отклонения, заболевания, перверсии, которые могут считаться маргинальными феноменами человеческого бытия и стать предметом изучения для антропологии. Если маргинальную антропологию понимать как расширение предметной области исследований феноменов человеческого бытия, то она не противостоит классической антропологии, а лишь дополняет ее. Однако введение новых феноменов человеческого бытия в антропологическое исследование влечет за собой и смену методологических подходов и принципов, так как классические методы оказываются недостаточными или неработающими в новой предметной области.

Классическая антропология рассматривала “человека вообще”, лишенного каких-либо индивидуальных качеств. Абстрактным объектом изучения являлся среднестатистический индивидуум, все конкретные свойства игнорировались как второстепенные, которые только мешают чистоте исследования проблемы. Усредненный человек – это нечто без возраста и пола (хотя почему-то по умолчанию предполагалось – что это мужчина в полном расцвете сил); скорее здоровый, чем больной; неопределенной нации (конечно же – европеец), среднего достатка (обеспеченный буржуа) и свободной профессии (желательно – философ).

Все остальные варианты оставались за рамками серьезного размышления и рассматривались лишь в качестве экзотики для контраста и противопоставления собственно Человеку. В центре внимания оказывалась некоторая само собой разумеющаяся Норма, все отклонения от которой признавались патологией и выталкивались за границу рационального сознания и упорядоченной социальной реальности. Сюда попадали дети и старики, женщины и дикари, дураки и сумасшедшие, алкоголики и наркоманы, инвалиды и преступники, нищие и прокаженные; вообще все непонятное, неприятное и опасное для самомнения среднего буржуа.

Однако в действительности ни один живой и конкретный человек не соответствует этому представлению о Норме. Никто не попадает в Норму по всем параметрам. Любой из нас, даже философ, размышляющий над этими проблемами, может быть невыспавшимся или не совсем трезвым, голодным или сексуально неудовлетворенным, несчастным или чересчур веселым, с больной головой или нечистой совестью, с комплексом неполноценности или с манией величия. И тогда о научности и объективности его мышления говорить не приходится, вернее, научность – есть то общее, что существует между такими философами и учеными.

Вообще любой человек – существо многомерное, имеющее много свойств и качеств, функций и ролей, поэтому по одним критериям и параметрам он принадлежит к большинству, но по другим попадает в одно из меньшинств – он молодой или старый, бедный или богатый, здоровый или больной, мужчина или женщина, был когда-то жертвой преступления или сам преступил закон.

Поэтому каждый может считаться маргиналом – в силу неопределенности его социального статуса и необеспеченности завтрашнего дня, специфических качеств личности, неустойчивости здоровья и психики, случайностей в повороте судьбы; любая черта характера, профессия или хобби на фоне всех остальных вместе взятых составляет явное меньшинство и может считаться отклонением от Нормы, а следовательно, поводом для репрессий. И в самом деле, нет и не может быть абсолютно здоровых и нормальных людей, благополучных во всех отношениях, соответствующих абстрактным представлениям о человеке в классической философии и способных к бескорыстному философствованию и беспредпосылочному мышлению.

За абсолютный эталон принимается нечто, обусловленное конкретными социально-историческими и психологическими причинами, интересами власти и национальными традициями. Поэтому неизбежно норма и патология смешиваются, путаются и меняются местами, оставляя место для произвола врачей, воспитателей и политиков. Каждый может чувствовать себя ущербным, обделенным природой и обществом и испытывать на себе дискриминацию по одному из неустранимых личностных признаков. Именно этот аспект маргинальности привлек внимание ученых, исследующих социально-культурную обусловленность форм мышления и разнообразие способов и форм человеческого существования.

Итак, наиболее распространено понимание маргинальности как отклонения от нормы, удаление от некоторого символического центра ценностной системы координат. Вроде бы всем интуитивно понятно о чем идет речь. Однако оказывается невозможно дать строгое определение отклонения через понятие нормы, которое в свою очередь потребует определения через понятие отклонения. Определение превращается в тавтологию. К тому же очень сложно провести четкую границу между нормой и отклонением от нормы, выбрать критерии их различения, а, следовательно, указать, где кончается одно и начинается другое.

Понятие нормы формулируется в рамках некоторой идеологической системы, задается как некая аксиома, привнесенная в мышление извне, определяемая культурно-исторически, привязываемая к конкретной традиции. Но в таком случае логическая категория нормы не может быть основанием для определения маргинальности, они равновесны, в одинаковой мере исторически изменчивы.

В классических учениях о человеке норма определялась различными способами: как биологически оптимальное (здоровье), как психологически приемлемое, как рациональное (разум), как нравственно достойное (добро) или как эстетически привлекательное (красота). При этом норма выводилась не столько из реальных отношений, сколько из идеологических представлений. Таким образом норма всегда определялась через должное, то есть идеальное и поэтому неизбежно абстрагированное, абстрактное, к тому же как нечто совершенное, предельное, абсолютное, то есть недостижимое. Каждый человек рисковал оказаться в зоне неопределенности и, следовательно, виновности.

Однако возможен и другой, более широкий подход к проблеме соотношения нормы и отклонения, патологии. Можно рассматривать патологию как собственное иное нормы, как ее границу, как предел нормы, Другое. Тогда отклонение или патология предстает как другая норма, норма в другом масштабе, в другом месте, как возможное прошлое или будущее нормы. Таким образом в понятие нормы вводятся элементы историчности, множественности, онтологической плюралистичности.

Только в конце XIX века, вместе с критикой оснований европейской цивилизации (Ф.Ницше, О.Шпенглер), стал появляться интерес к другим способам бытия человека. Первоначально интеллектуальной смелости хватило на экзотическую мифологию, философию и искусство стран Востока и примитивных народов, затем пошла мода на медитацию и наркотики, восточный секс и боевые искусства. Тут и подоспела неклассическая европейская философия с ее новыми подходами к старым проблемам и специфическим выбором феноменов человеческого бытия для своего анализа (язык, текст, понимание, сексуальность, телесность, извращение, сумасшествие, преступление), что потребовало и соответствующей методологии (лингвистический анализ, герменевтика, психоанализ, феноменология, экзистенциализм, структурализм, постмодернизм).

Французский структурализм использовал понятия “ маргинальный субъект ”, “ маргинальное пространство ”, “ маргинальное существование ”, возникающие в “ просвете ”, в “ зазоре ” между структурами и обнаруживающие свою пограничную природу при любом изменении, сдвиге или взаимопереходе структур. Идея децентрации Ж. Дерриды уничтожает саму идею нормы и отклонения, и отстаивает идею “различения”, “инаковости”, сосуществования множества не тождественных друг другу, но вполне равноправных инстанций. С исчезновением “центра”, являющегося средоточием и символом власти, исчезает и понятие господствующей, доминантной культуры.

Для Р.Барта маргинальность выражает стремление к новому на пути отрицания всевозможных культурных стереотипов и запретов, унифицирующих власть всеобщности над единичностью и уникальностью. М. Фуко полагает, что невозможно рассуждать о подлинной маргинальности в рамках бинарной оппозиции, ибо идентифицировать ее как таковую можно лишь в отсутствии всякой нормы. Он показывает, что все девианты не являются маргиналами в строгом смысле слова, поскольку их существование обусловлено наличием нормы, а опыт маргинального существования не может быть вписан внутрь институциональных стратегий.

Кроме социологических теорий понятие маргинальности стало использоваться в философии культуры и в истории ментальностей, так как может быть применено не только к социальным группам, но и к духовным и интеллектуальным практикам, которые выходят за рамки общепринятых религиозных или научных норм и традиций. “Маргинализм – общее название ряда направлений в философии, развивающиеся вне и в противовес доминирующим в ту или иную эпоху правилам рациональности, представленным в господствующей философской традиции, часто антисоциальных или асоциальных”[6].

Но маргинальные феномены могут оказаться структурообразующими для будущих социальных систем. Г. Башляр высказал предположение о том, что “болезнь, расстраивая некие аксиомы нормальной организации, может открывать новые типы организации”. Болезнь служит метафорой некоего особого, отличного от “нормы” состояния, открывающего новые горизонты опыта и свободного от тирании “здравого смысла”. Но болезнь знаменует и готовность к восприятию нового, само это переходное, неопределенное состояние[7].

Философское понятие “маргинальность” характеризует специфичность различных культурных феноменов, развивающихся вне доминирующих в ту или иную эпоху правил рациональности, не вписывающихся в современную им господствующую парадигму мышления и, тем самым, довольно часто обнажающих противоречия и парадоксы магистрального направления развития культуры[8]. Известна бахтинская мысль о том, что культура творится на границе культур. Прогресс, творческие идеи, новая практика просачиваются с окраин и исходят от слабых, маргиналов, лиминариев и отверженных. “Пророки и художники имеют склонность к лиминальности и маргинальности, это ”пограничные люди”. Лиминальность, маргинальность и низшее положение в структуре – условия, в которых часто рождаются мифы, символы, ритуалы, философские системы и произведения искусства”[9].

Можно говорить о специфической маргинальной, “лиминальной ментальности, характерной для ситуаций перехода (социальных ломок, реформ, катастроф), с ее типичными темами акцентированного (черного) юмора, тотальным пародированием и трансвестированием, повышенным вниманием к теме смерти, катастрофизмом, сюжетом конца света, специальным интересом к социальным девиациям, маргиналам, сексуальной свободе, гомосексуальности, транссексуальности, отрицанием научной рациональности, мистицизмом, эзотерикой”[10].

Все большее значение маргинальность приобретает в теории познания. Прежде всего маргинальный подход выделяет факт наличия различных форм мышления, а также проблему границ и пределов познания. Сегодня уделяется большое внимание изучению таких феноменов как невербальное мышление, измененные состояния сознания, интуиция и мистическое озарение, причем их значение выходит за рамки только гносеологии. Маргинальность предстает как гносеологическая категория, обозначающая нечто нелогичное, непрозрачное для сознания, недоступное для познания. Сюда может быть отнесено все непознаваемое, внерациональное, нерациональное, иррациональное, противоречивое, парадоксальное, абсурдное, апофатическое.

Даже такое традиционное и центральное понятие философии как сознание может быть переосмыслено в терминах маргинальности. “Сознание функционирует в качестве “органа” жизни человека, но жизни, не заключенной в границы его тела, а как раз выводящей его силы за эти границы, – в мир человеческих взаимодействий, средств человеческой деятельности, культурных форм и разнообразных природных стихий. Собственно, жизнь сознания и есть переход через эти границы, а также через границы только биологических возможностей человека или только физических качеств предмета”[11]. Таким образом, граница может выступать в качестве как гносеологической категории, так и онтологического феномена.

Итак, наметился переход от социального и психологического понимания маргинальности к гносеологическому и, что особенно важно, к онтологическому взгляду на феномен маргинальности. Актуальность изучения проблемы маргинальности в социальном контексте на сегодняшний день уже не нуждается в обосновании. Однако, до сих пор не изучены онтологические основания маргинальных феноменов в обществе и культуре, отсутствует философская теория маргинальности.

В качестве гипотезы, которую предстоит обосновать в дальнейшем, предложим представление о маргинальности как всеобщем онтологическом феномене, как универсальном свойстве человеческого бытия. В онтологии маргинальность может пониматься как характеристика некоторых форм и способов бытия, становления и изменения бытия, т.е. как динамический момент в бытии, а также специфическое положение в бытии, особый онтологический статус, предельное состояние.

Таким образом, понятие маргинальности может быть отнесено как к положению и состоянию некоторого объекта в бытии, к его отношению к совокупности других объектов и некоторой системе координат; так и к бытию в целом. Маргинальность предстает как внутренняя характеристика самого бытия, и в особенности человеческого бытия. Использование понятия маргинальности подчеркивает сложность внутреннего устройства бытия, нетривиальность его структуры и топологии, многомерность и нелинейность онтологических и антропологических пространств, особое значение динамических и энергетических характеристик бытия человека.

Повторим еще раз, в каких контекстах и семантических гнездах может пониматься феномен маргинальности. Первоначальное представление укладывалось в рамки бинарных оппозиций “норма – патология” и “центр – периферия”. Современные философские и антропологические исследования показали ограниченность такого взгляда. Новый подход, разрабатываемый в постмодернизме, обращает внимание на топологические характеристики антропологических пространств и феноменов человеческого бытия. Анализ отношения центра и периферии и отказ от такой схемы является переходом к более сложным представлениям о структурах и топологических свойствах реальности.

Причем стирается грань, размывается граница между гносеологическим и онтологическим смыслами понятий и категорий. В постмодернизме реальность понимается как текст, однако возможно и симметричное движение, когда умозрительные идеи и образы обретают онтологическое измерение, обнаруживаются параллели в мышлении и бытии. Все более сложные топологические фигуры мышления (поверхность, изнанка, складка) оказываются коррелятами бытийных форм.

Понятие маргинальности, на наш взгляд, наилучшим образом соответствует этой тенденции. Встречное движение гносеологии и онтологии открывает характерную область маргинальных феноменов человеческого бытия и соответствующих им методологических принципов и подходов. В первую очередь это два понятия, выражающих топологические свойства и характеристики – граница и предел.

Они обозначают не только положение объекта относительно чего-то другого, а пребывание именно на границе некой зоны, сферы бытия, где кончается одно и начинается нечто иное, может быть совсем другое. Можно говорить о границе и пределе бытия этого объекта, а также о границах и пределах его познания. Такая специфическая онтология выражает нелинейное строение пространства и непредсказуемое поведение объектов вблизи границы. Движение объектов на границе имеет особую, сложную динамику – это не просто движение и перемещение, а переход на другой онтологический уровень или прорыв в иную сферу бытия.

Понятие границы объединяет в себе целый комплекс смыслов: граница как топологическая структура, переход через границу как динамический процесс, пересечение границ как изменение онтологического статуса, и кроме того, граница как место события, события пересечения границ. Через такое метрическое и топологическое представление о границе можно выразить понятие нормы. “Норма – понятие, обозначающее границы (меру трансформаций), в которых явления и системы (природные и социокультурные), человеческая деятельность, сохраняют свои качества и функции; задающее их внутреннюю соразмерность”[12].

В контексте представлений о границе и пределе понятие “норма” может быть понято как “мера”, то есть некая определенность, постоянство и устойчивость качеств бытия объекта. “Антропологическая мера” задает некоторую ограниченную область человеческого бытия с определенными качествами, специфическими формами и способами существования, которая отличается от других областей, и имеет границы и пределы. При определении антропологической нормы и антропологической меры нужно учитывать все многообразие человеческих проявлений и антропологических феноменов и определять масштаб человеческого бытия, очерчивая его границы и обнаруживая пределы существования человека.

[1] Хотя для обозначения специфики предела есть особое понятие “лиминальность”, однако оно уже используется в теории В. Тэрнера в более широком контексте, и скорее соответствует понятию “переходность”.

[2] Тэрнер В. Символ и ритуал. – М., 1983.

[3] Элиаде М. Азиатская алхимия. – М., 1998; Элиаде М. Аспекты мифа. – М., 1995; Элиаде М. Космос и история. – М., 1987; Элиаде М. Мефистофель и андрогин. – СПб., 1998; Элиаде М. Миф о вечном возвращении. – СПб., 1998; Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. – Киев, 1996; Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. – М., 1999; Элиаде М. Священное и мирское. – М., 1994; Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. – М.-СПб., 1999; Элиаде М. Трактат по истории религий. В 2 т. – СПб., 1999; Элиаде М. Шаманизм: архаические техники экстаза. – Киев, 1998.

[4] Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. – М., 1999. – С. 405.

[5] Поляков В.И. Маргинальная личность // Современная западная социология. – М., 1990.

[6] Рыклин М.К. Маргинализм // Современная западная философия. – М., 1991.

[7] Малявин В.В. Чжуан-цзы. – М., 1985. – С. 258.

[8] Усманова А.Р. Маргинальность // Новейший философский словарь. – Минск, 1999. – С. 397.

[9] Тэрнер В. Символ и ритуал. – М., 1983. – С. 198-199.

[10] Тульчинский Г.Л. Слово и тело постмодернизма. От феноменологии невменяемости к метафизике свободы // Вопросы философии. – 1999. – №. – С. 40.

[11] Современный философский словарь. – М., 1996. – С. 493.

[12] См.: Норма // Новейший философский словарь. – Минск, 1999. – С. 472.