Лекция 13 4 страница

А ведь раньше это было немыслимо. Раньше вся полнота церковная участвовала в этом таинстве.

Еще скажу вам, что у нас, конечно, невозможно даже поду­мать о том, чтобы 8 дней ходить в белых одеждах, 8 дней ходить на литургию — этого не позволит сегодняшняя жизнь. Но еще здесь сыграло роль одно очень существенное историческое обсто­ятельство. Дело в том, что со временем, и в частности у нас в России, крещение утратилось нами потому — не вполне, конечно, а в возвышенном смысле, как переживание великого праздника ­потому, что перестали крестить взрослых, людей, которые пони­мали, что происходит. Стали крестить одних младенцев. Ну а им, конечно, неважно, кто их крестит — патриарх или священник, при всем храме или нет, в пасхальный или в будний день, в Со­фийском соборе или в каком-то уголке. С ними не проводились ни оглашение, ни тайноводственные беседы. То есть все потерялось именно когда стали крестить младенцев. И соответственно, ко­нечно, не было смысла откладывать отирание св. мира на 8 дней, потому что младенцы не могли ходить в белых одеждах 8 дней. И все свелось лишь к каким-то памятным знакам. Поэтому теперь все эти чины восьмого дня совершаются сразу после крещения ­сразу священник отирает миро и постригает волосы.

А в древности, как свидетельствуют рукописи, была очень интересная подробность. Для того чтобы сохранить лоб, помазан­ный миром, на 8 дней, надевали специальные повязки на лоб, чтобы миро не стерлось. От этой повязки произошел куколь мона­шеский.

Что касается пострижения волос, то это чин очень древний. Волосы постригали еще в Назарете. Это всегда имело смысл, знак некоего залога: мы что-то отдаем от себя (скажем, палец отре­зать было бы слишком тяжело и даже невозможно, а вот кусочек волос отстричь — это вполне возможно). Это символ того, что отныне человек кому-то принадлежит, отдает себя. Вот так, от­давая свои волосы Церкви, человек как бы символизирует этим, что отныне он полностью и телом и душой принадлежит Церкви.

В древности этот обряд проходил очень торжественно. А на Руси был даже обычай: часто волосы постригали не у младенца, а когда человек уже вырастет. И к этому даже приурочивали осо­бенное его событие — мальчика сажали на коня. Постригали волосы и сажали на коня — мальчик становился мужчиной.

Есть еще очень важная тема, на которую мы уже отчасти рассуждали. Крещение было немыслимо без причащения Св. Христо­вых Таин. Оно было неразрывно связано с литургией. И это впол­не понятно: человек родился, вошел в жизнь, в ее полноту, и где же еще эту полноту можно почувствовать, как не в литургии? Креститься и не причаститься — это был бы полный абсурд, нонсенс. В начале литургии крестились и тут причащались.

Не только крещение, но и другие таинства совершались тоже так. Отделение от литургии таинства крещения тоже сыграло тра­гическую, я бы сказал, роль. Именно выделившись из литургии, крещение стало восприниматься как какая-то мелкая частная тре­ба, а не как праздник всей Церкви, событие общецерковного зна­чения.

У нас опять-таки осталась уродливая память о том, что на­до причащать новокрещенных. Как уродливо это воспринимается, видно из того, что и сейчас многие священники считают, что обязательно нужно новокрещенных причастить. Для этого оставля­ют Св. Дары после литургии. Есть ревностные священники, которые крестят после литургии и не потребляют Св. Дары, чтобы при­частить новокрещенных. Значит, не разоблачаясь после литургии, они идут крестить, и только после того как они покрестят и причастят, они возвращаются в алтарь и потребляют Св. Дары. Я, правда, знаю только одного такого священника-подвижника. Но это для большинства непосильно, это слишком тяжело. Я, напри­мер, так бы не смог.

Но есть другой способ. Там, где я служил, была маленькая чаша, куда отливали во время литургии немного Св.Крови. Чашу хранили на престоле в закрытом виде. В любое время можно было покреститься младенцу и из этой чаши причастить его. А на сле­дующей литургии, на другой день уже, потребляли Св. Кровь и на­ливали новую.

В одном из храмов, где я служил, так бывало обязательно. Там всегда младенцев причащали. Это свидетельствует о ревности священников, о том, что они хотят, чтобы все новокрещенные причастились Св. Христовых Таин, чтобы не было отделения полно­го от литургии.

Но потом, прослужив там несколько лет, я разочаровался, и очень сильно. Потому что оказалось, что причащение Св. Христо­вых Таин настолько профанируется, что тоже превращается в ка­кую-то требу. Литургии уже нет, она уже прошла. И те, кто крестится, в литургии никак не участвовали. Теперь такая последовательность: нужно быстро-быстро окреститься, отереть миро, обрезать волосы, потом — к чаше, а потом идти домой. Причем сначала их почему-то причащали, а потом воцерковляли. Но это уже по техническим причинам.

Так вот, толпа таких весьма уже оголтелых крестных, кото­рые за длинный чин крещения (когда много младенцев, это долго получается) уже измучились с младенцами орущими на руках, сто­ит в очереди к чаше, их быстро-быстро причащают и они скорей уносят младенцев домой, с тем чтобы больше уже никогда, конеч­но, не причастить. Теперь уже все сделано, причащать уже не надо. Теперь только отпевать.

К сожалению, это именно так воспринимается нашим народом. И вот когда наконец пришла долгожданная свобода и мы смогли построить крещальный храм, у нас встал вопрос: причащать или нет новокрещенных? И мы решили, что мы не будем этого делать. Потому что если уж мы не можем совершать крещение во время ли­тургии, то, конечно, дело не в том, чтобы формально причастить, а в том, чтобы новокрещенный пришел бы на литургию, участвовал бы в ней, причастился, а потом постоянно бы ходил на литургию и причащался.

Поэтому мы стараемся направить свои силы не на то, чтобы причастить этих младенцев или новокрещенных, а для того, чтобы убедить их в том, что если они хотят креститься, нужно обяза­тельно и причащаться и участвовать в церковной жизни.

Сегодня я могу вам сказать то, чего не говорил год назад. В этом году мы обратились к Святейшему Патриарху Алексию с просьбой, чтобы он разрешил нам совершать в нашем храме кре­щальную литургию. У нас есть крещальный храм, баптистерий для взрослых, а в храме алтарь, престол — все как полагается. И вот мы просили, чтобы можно было совершать крещальную литур­гию, и получили на это благословение.

Мы служили уже несколько раз эту литургию и совершали крещение во время литургии. И нужно сказать, что все, кто присутствовал, и священники в том числе, были просто поражены, потрясены этим действительно прекрасным чином. Здесь возвраща­ется крещению его значительность, его красота, и здесь вся полнота этого события ощущается. Человек, который так будет причащаться, так креститься, будет приходить в церковь. Конеч­но, если он подготовлен, то он воспримет все иначе.

В заключение я прочитаю вам коротко, как соединяется чин крещения с литургией. В основном мы взяли это соединение из "Журнала Московской Патриархии", где этот чин был описан в связи с совершением его в Финляндии. В Америке, Франции в пра­вославных церквах совершают эти крещальные литургии немного другим чином, а вот этот чин представляется наиболее торжест­венным и удобным.

Чин оглашения совершается, конечно, заранее. Его можно совершить за несколько дней, но можно и во время часов или проскомидии, если служат несколько священников. Если один свя­щенник, то сначала совершается проскомидия, а потом оглашение.

После чинаоглашения все крещаемые должны быть уже полностью готовы к крещению, т.е. быть раздетыми и стоять возле баптистерия. Раздевать людей донага, конечно, не следует, что­бы не искушать их, хотя некоторые священники этому учат, счи­тая6 что будто бы где-то в древности есть основания для совер­шения такого чина крещения в обнаженном виде. Аргументируют тем, что это есть таинство рождения, а рождается человек обна­женным, поэтому и здесь он должен быть тоже обнаженным.

Но это, конечно, очень искусительно для всех — и для кре­щаемых, и для священников, и для присутствующих, и конечно, мешает молиться и почувствовать таинство. Если человека раз­деть догола, то молиться он уже не сможет на виду у всех. Это дает основания и для разных наветов, начинают обвинять пра­вославную Церковь неизвестно в чем, так что делать так не сле­дует. У нас на приходе практикуется такой обычай: мы всех но­вокрещенных закутываем в простыню. И получается, что они вроде как в таких крещальных одеждах. Это вполне прилично и никого не затрудняет и не смущает. Нужно несколько раз плотно челове­ка в простыню завернуть, потом прямо в простыне мы его крестим, а потом уже сверху надеваем рубашку белую сухую, как и полагается после крещения, а простыню он из-под рубашки вы­дергивает — и все. Получается вполне прилично и целомудренно.

Перед началом литургии все новокрещенные должны уже быть завернутыми в простыни, чтобы потом не заниматься переодевани­ем. Священник в алтаре перед престолом возглашает: "Благосло­венно Царство...". Замечательно то, что вообще, как вы знаете, литургия совершается при закрытых царских вратах. Открыть царские врата на этот возглас можно только на Пасху в первую седмицу или это является одной из самых высоких наград для священников очень заслуженных. А вот для тех, кто будет совер­шать крещальную литургию, это можно сделать, потому что кре­щальную литургию с закрытыми царскими вратами совершить не удастся. Поэтому при открытых царских вратах возглашается: "Благословенно царство...". Затем священник и диакон тут же исходят из алтаря в баптистерий, и уже перед купелью диакон говорит ектению: "Миром Господу помолимся...". Ектению обыч­ную, взятую из литургии, до прошения "Заступи и спаси и поми­луй...", а затем следует прошение мирной ектении из последова­ния Св. Крещения.

Священник в это время глаголет тайно молитву первого ан­тифона литургии. Если в чине крещения совершается, как вы пом­ните, тайная молитва священника перед крещением, то здесь про­износится литургийная молитва. Затем возглас: "Яко подобает Тебе всякая слава...", и хор поет первый антифон. А священник в это время читает тайные молитвы крещения. После этого уже нет обычной ектении, как бывает в литургии, и не читаются мо­литвы антифонов, а сразу следует возглас: "Вели еси Господи, чудны дела Твоя" и священник читает молитвы крещения вслух пе­ред купелью.

После молитвы "Молимся Тебе, Господи" (третья молитва на освящение воды) хор поет второй антифон:"Слава, и ныне... Еди­нородный Сыне...". И дальше опять нет ектении, а священник чи­тает молитву на освящение елея: "Владыко Господи Боже...".

Диакон говорит: "Вонмем", священник с народом поет "Аллилуиа" и творит кресты елеем в воде. Затем возглас: "Благосло­вен Бог, просвещаяй и освящаяй всякого человека, идущего в мир", и священник совершает помазание крещаемых елеем. После этого он уходит в алтарь вместе с диаконом и совершает вход с Евангелием — малый вход.

Хор поет "Во Царствии Твоем", тропари и кондаки, а свя­щенник в это время выходит из алтаря и после окончания тропа­рей и кондаков совершает крещение. Царские врата все время от­крыты. После крещения возлагает нательный крест, облачает в белую одежду; читается и поется псалом 31 "Блажени, иже оста­вишахся беззакония", хор трижды поет "Ризу мне подаждь свет­лу", и священник читает молитву на миропомазание: "Благословен еси Господи" и совершает миропомазание.

Затем сразу следует литургийный возглас: "Яко свят еси Боже наш...". Диакон на амвоне говорит: "Господи, спаси благо­чествыя во веки веков", а священник стоит перед купелью вместе с крещаемыми. Диакон подходит к нему со свечой и кадилом, и все вместе с новокрещенными и с крестными совершают торжест­венный ход вокруг купели с пением "Елицы во Христа крестистеся" (вместо "Святый Боже", который поется на литур­гии). Получается очень красиво и торжественно — крестный ход со свечами, весь храм поет.

Совершается такой ход (три раза обходится купель), новок­рещенные остаются перед купелью, а священник и диакон уходят в алтарь. Здесь совершается чтение Апостола и Евангелия, как на литургии. Но прокимен, Апостол и Евангелие берутся из последо­вания Св. Крещения. Можно, конечно, соединить и с дневным чте­нием, но можно взять крещальное чтение.

Затем следует сугубая ектения из чина литургии до послед­него прошения, а вместо него произносится прошение из сугубой ектении крещального чина:"Еще молимся..." и дальше — о крест­ных, о воспреемниках и о новокрещенных. После сугубой ектении опускаются ектения заупокойная и ектения об оглашенных и начи­нается литургия по обычному чину с молитвой верных.

Когда священники причастятся в алтаре, совершается воцер­ковление новокрещенных: мальчиков вносят в алтарь, девочек прикладывают к иконам на амвоне. После этого отверзаются царские врата, священник выходит с чашей и всех причащает.

Литургия заканчивается обычным возгласом, а после отпуста совершаются обряды восьмого дня.

Все это, надо сказать, происходит довольно быстро, литур­гия задерживается не намного. Такая торжественная служба поче­му-то напоминает пасхальную службу и оставляет удивительно ра­достное чувство. Конечно, было бы замечательно, если бы мы по­немногу стали возвращаться к такому совершению великого чудно­го таинства крещения.

Лекция 16

Сегодняшняя наша тема — это таинство брака. Вы можете за­метить, что мы начинаем изучение таинств с тех таинств, кото­рыми как бы рождается, устраивается человеческая жизнь — кре­щения, миропомазания, а теперь брака. И здесь нужно сказать, что именно эти таинства и еще таинство покаяния принадлежат к числу "узких мест" в нашей церковной жизни.

В нашей церковной жизни всё пострадало: здания, люди, чи­нопоследования, сама вера и нравственная жизнь христиан. Пост­радало и понимание очень важных моментов церковной жизни. Но все-таки одни здания пострадали больше, а другие меньше. По­добно этому, разные части церковной жизни пострадали по-разно­му. Можно с сожалением констатировать, что таинства крещения, брака и покаяния понимаются сейчас в среде людей, называющих себя христианами, так искаженно, что приходится говорить о профанации этих таинств. Такая их поврежденность имеет ряд причин и тяжелых следствий.

Неправильное, недостаточное понимание и совершение та­инства крещения приводит к тому, что, крестившись, люди не жи­вут потом церковной жизнью. Получается, что их крещение как бы не достигает цели. Точно так же неправильное понимание и со­вершение таинства брака приводит к тому, что люди после венча­ния не начинают жить христианским браком. Они живут обычной советской жизнью, которая очень часто в наше время кончается разводом.

Вы сами знаете, что в нашем веке церковные разводы стали не редкостью, хотя на самом деле церковного развода не бывает. но то, что мы называем церковным разводом, то есть распадение венчанной семьи, стало теперь довольно частым явлением, а прежде этого не было.

Для восприятия таинства брака есть особенная трудность. Это восприятие затрудняется еще и тем, что вообще христианское учение о браке весьма трудно. Есть в составе христианского учения более легкие моменты и части, а есть более трудные. Как раз учение о браке — это очень трудная область. Но можно ска­зать, что и вообще учение о браке не только в христианстве, но и в философии любой, и вообще в жизни человеческой очень труд­но и бывает различным в разные века, у разных народов, в раз­ных религиях.

В христианской богословской литературе тоже есть след та­кой трудности. Католическая литература о браке довольно обшир­на, но само понимание брака в католичестве довольно сильно от­личается от православного понимания. И католическая бо­гословская литература поэтому для нас в общем-то неприемлема, хотя богослову нужно изучать своих оппонентов и знать смежные учения. Но для изучения православного богословия брака католи­ческая литература нам будем мало полезной. Что же касается православной литературы, то она весьма скудна. В частности, русская богословская литература имеет считанные произведения, посвященные проблеме брака.

Назову несколько книг, дающих такое учение. Во-первых, книга Павлова "50-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права". Это книга прошлого века — историческое исследование, посвященное законо­дательству и практике совершения брака, а также церковному законодательству о браке.

Другая книга, которая больше внимания уделяет нравствен­ному значению брака, называется "Христианское учение о браке", автор Страхов (Харьков, 1895).

О браке довольно много написано русскими религиозными фи­лософами — Бердяевым, Розановым, и хотя их учение во многом не согласуется с православным учением о браке, эти философы суме­ли почувствовать недостаточность тех подходов — историко-кано­нического и морального — которые уже были сделаны в русском богословии. Философы не дают нам нужного церковного учения, но дают ощущение глубины этой проблемы, дают возможность понять вопросы, которые требуют освещения и решения.

Более полной богословской работой является книга Троицко­го "Христианская философия брака", изданная в Париже в 1932 году. Но самая поздняя и, пожалуй, по-настоящему глубокая фи­лософская работа, дающая нам именно православное богословское учение о браке, это одна из лучших работ протопресвитера Иоан­на Мейендорфа, которая называется "Брак и Евхаристия". Она бы­ла напечатана на русском языке в "Вестнике РСХД" (РСХД ­Русское студенческое христианское движение) в NN91,92,93,95,96 и 98 (IMKA PRESS, Париж, 1969-70). Хотя эту работу найти не так-то просто, она у нас не переиздана (я даже обращался к ре­дактору "Вестника РСХД" Никите Алексеевичу Струве с просьбой разрешить нам переиздать эту работу, но нам это позволено сде­лать только в периодическом издании, которое у нас еще не на­лажено, а отдельно переиздавать нам не разрешено. Поскольку права издания у Струве, мы нарушить закон не можем). Тем не менее я очень советую вам эту работу поискать и прочитать. Она невелика по объему, но это очень большое богословие. Правда, эта работа не содержит изучения чинопоследования брака, поэто­му можно пользоваться книгой "Таинства и обряды Православной Церкви" протоиерея Геннадия Нефедова. В третьей части этой брошюры говорится о таинстве брака. Там излагается вкратце православное учение и чинопоследование таинства брака. Эта брошюра — результат лекций о. Геннадия в Духовной академии. Но той богословской глубины, которая есть у о. Мейендорфа, эта брошюра, конечно, не содержит.

Начиная нашу тему, следует сказать, что есть очень хоро­шее изречение, ставшее поговоркой: "Браки совершаются на не­бесах". В нем многое заложено, оно выражает веру в то, что соединение двух людей в браке не может быть плодом страстей, результатом случайностей, не может быть рассмотрено только лишь в чисто моральном или правовом аспекте. Нельзя рассматри­вать эту проблему и в категориях естественных человеческих потребностей или в категориях полезности для продолжения чело­веческого рода. Все эти подходы существуют и, конечно, имеют право на жизнь, но они недостаточны.

Есть необходимость в том, чтобы мы с вами вникали в он­тологическую природу этой тайны — брака, т.е. мы должны понять, что само создание мужского и женского пола уже предполагает некую онтологию человека, некое учение о человеке вообще. Это есть как бы одна из очень важных, а может быть, основных проблем антропологии, т. е. учения о человеке.

Прежде всего стоит вспомнить, как учит, как говорит о создании мужского и женского пола Св. Писание. В Книге Бытия при описании творения Богом мира мы находим, что каждый день творе­ния заканчивается прибли­зительно одинаково: Господь сотворил что-то, посмотрел и увидел, что все это "добро зело", все это очень хорошо получилось. И тогда Он переходит к следующему акту творения и опять находит, что это тоже добро зело.

Так мы находим, что Господь творит мир в течение шести дней. Но когда Господь сотворил человека, то Он не сказал "добро зело", а через некоторое время сказал: "Нехорошо быть человеку одному". И здесь содержится замечательное Божествен­ное свидетельство. Все творение было очень хорошим, а человек, если можно так выразиться, сначала не удался, нехорошо полу­чился. "Нехорошо быть человеку одному", и после этого Господь сотворил ему помощника — жену.

Уже само это учение Библии о творении человека говорит, что мужской и женский пол только вместе могут явить нам Бо­жественное "добро зело", только вместе они достигают той гар­монии, полноты, красоты, которая достойна замысла Божия о че­ловеке. Мы знаем, что в Новом Завете есть другое учение. Апостол Павел говорит, что во Христе нет ни мужеска пола, ни женска (там еще говорится о том, что нет ни эллина, ни иудея, ни мужеска пола, ни женска, но нова тварь во Христе). Это оз­начает, что пред Богом мужской пол и женский пол не имеют он­тологической разницы, они являют одну природу, одну бытийную жизнь, и достоинство их пред Богом одно. Я советую вам получше вдуматься в эти доводы, и тогда снимутся многие и многие псев­допроблемы современности.

Сейчас, вы знаете, и на Западе, и у нас очень сильно фе­министское движение. У нас веками обсуждался так называемый "женский вопрос". Этот вопрос, по существу говоря, всегда вра­щался вокруг того, что женщины чем-то обделены в отношении мужчин, и это несправедливо в отношении их устроено. Они чем-то недовольны и хотят во что бы то ни стало сравнять свое положение и добиться странного советского или коммунистическо­го равенства. Настоящее же христианское отношение к этому воп­росу вполне может эту озабоченность снять, потому что пред Бо­гом никакого неравенства нет изначально. Пред Богом есть один человеческий род, одна человеческая сущность.

Более того, скажу весьма ответственную мысль. Вы помните, что человек сотворен по образу и подобию Божию. Когда говорят об этом, то говорят обычно о свободе человека, о разумности, о логосности человека (человек — единственная из всех тварей словесная тварь). На самом деле черт Богоподобия гораздо боль­ше. Это специальная тема, причем очень интересная. Именно на этой позиции можно развивать антропологию — учение о человеке.

Конечно же, не может так быть, чтобы столь существенное разделение на два пола было как бы вне этого Богоподобия. Это­го не может быть. Конечно, здесь тоже можно искать черты Бого­подобия, но было бы большой ошибкой зайти слишком далеко. На этом-то и пытаются всегда ловить недоброжелатели: это ересь, вы хотите во Святой Троице найти какую-то разнополость.

Конечно, это было бы страшной ересью и делать этого не следует. Но не какой-то современный богослов и тем более не я придумал эту мысль. Эту мысль о Богоподобии именно в таком устроении человечества высказал святой отец, древний учитель Церкви Григорий Нисский. Он утверждает, что такое троичное устроение рода человеческого как раз именно здесь более всего является.

Мне приходилось читать разные работы, где говорилось, что в человеке тоже есть троичность. Например: ум, воля и чувство. Конечно, на самом деле это неправильно, потому что в жизни во­обще очень часто встречается троичность, и это просто диалек­тическая черта всякого творения, всякой твари. Но ум, воля и чувство относятся к одной личности. А что такое Троица? Это Одна Божественная Личность в трех Ипостасях, в трех Личностях. То есть мы можем вполне искать и в человеческом бытии такую триипостасность, это будет законно: если мы утверждаем, что человек есть образ Божий, то значит, что триипостасность долж­на быть и в человеке.

Так оно и оказывается: человечество состоит из этого три­единства — отец, мать и чадо, т.е. отцовство, материнство и сыновство. Эти личностные, ипостасные свойства, безусловно, имеют в себе черты Богоподобия. Ведь мы говорим о Боге Отце и о Боге Сыне. И говорим о том, что все совершается Духом Свя­тым. Подобно этому, и в человеческом роде есть такие черты.

Замечательно, что "Дух Святой" в переводе с греческого на русский должен быть переведен в женском роде. Это, конечно, не значит, что можно приписать Святому Духу какое-то женское на­чало. Наоборот: в женском начале можно искать какие-то черты Богоподобия, как и в мужском начале, и в сыновстве челове­ческом.

Все это я говорю для того, чтобы заранее подчеркнуть, что говоря о таинстве брака, мы прежде всего обязаны обратиться к онтологии человеческого бытия, понять, что такое человек, по­тому что брак — это есть существенная онтологическая черта в жизни человека. И только то учение о браке будет полным и основательным, которое сумеет хотя бы как-то проникнуть в уче­ние о человеке.

Так вот, слова ап. Павла, что во Христе нет ни мужеска по­ла, ни женска, утверждают именно ту мысль, что онтологическая сущность мужчин и женщин одна и та же. Отличаются они личност­ными свойствами; они являются как бы разными ипостасями одной человеческой сущности. И достоинство их совершенно одинаково пред Богом. Оно и не может быть разным, потому что это одна сущность, одна природа. И говорить о том, что мужчины лучше женщин, так же глупо, как говорить о том, что женщины лучше мужчин.

Мужчина и женщина — это как бы две части одного целого, и целостность человеческой природы не достигается вне единства полов. Но нужно сказать, что такое высокое учение о человеке и о браке открывается нам только в христианстве, только в связи с таким высоким учением о Боге, какое имеет только христи­анство. Если люди не имеют учения о Боге, то, естественно, у них нет и учения о человеке. Именно в Богоподобии мы находим основание для антропологии. Соответственно, если учение о Боге снижается, как это бывает в других религиях по отношению к христианству, то снижается сразу же и учение образе, учение о человеке.

В христианстве брак понимается как великий Божественный дар, который делает Адама полноценным человеком, вполне доб­рым, вполне хорошим творением Божиим, и это есть путь к полно­те, к преображению, к совершенствованию, к исполнению замысла Божия о человеке, т.е. к реализации, воплощению того замысла, который человеку приписывает самые высочайшие достоинства, достоинства Богосыновства. Адам только лишь творением Евы достигает такого достоинства.

В других религиях мы этого не находим. Когда же человек отпадает от Бога, теряет истинную веру и знание Бога, то уче­ние о браке, конечно, искажается самым катастрофическим обра­зом, так же, как искажаются и другие стороны жизни человека. Здесь все извращается и не просто снижается, а как бы крушится и падает в свою противоположность.

Вы помните, наверное, что у мусульман есть такая молитва: "Благодарю тебя, аллах, что я не женщина". Но есть, конечно, у язычников самые ужасные представления о браке, о смысле су­ществования женского пола. И все это приводит к страшным изв­ращениям и аномалиям. Вы знаете, конечно, что в язычестве, как и в мусульманстве, существовало всегда представление о полига­мии — многоженстве. И только христианство учит об абсолютной моногамии.

Для того чтобы приблизиться к пониманию христианского учения о браке, нужно прежде всего приблизиться к истории. В таком кратком обзоре мы обращаемся прежде всего, конечно, к Ветхому Завету. Хотя Ветхий Завет дает нам очень высокое уче­ние о человеке, именно в творении Божием человека по образу и подобию Своему мы и находим отправную точку для антропологии и учения о браке тоже. Тем не менее Ветхий Завет — это время как бы безблагодатное, это время, когда люди еще не знают Бога. Они помнят Его, знают, что Бог един, что Он — истина. Но они Бога еще не знают по-настоящему, и потому их жизнь существенно ущербна, это как бы простая попытка удержаться до того момен­та, когда придет Мессия и спасет. До тех пор нужно как-то дож­даться, выстоять. И вот эту невыносимую земную греховную, безблагодатную жизнь нужно как-то так прожить, чтобы не поте­рять самого главного — единственного пути в память о едином Боге.

Естественно, что учение о человеке и учение о браке в Ветхом Завете не имеет той глубины, которой оно достигает в христианстве. В Ветхом Завете брак понимался весьма специфи­чески в силу того, что не было ясного учения о вечной жизни, о духовном мире. В связи с незнанием Бога древние евреи предпо­лагали, что вечная жизнь человеку дается в его потомстве. Это чисто эмпирическое учение — вот они видят своими глазами, что умножается род человеческий и дети наследуют родителям по сво­ей природе, т.е. отсюда является мысль: я как бы имею продол­жение в своих детях. Отсюда возникает надежда: я буду жить вечно, если вечно будет жить мой род. Чем больше будет мое по­томство, тем надежнее обеспечена моя вечная жизнь. Если же нет у человека потомства, то он лишен вечной жизни — и это было самым страшным проклятием для еврея. Поэтому бездетные семьи и считались отвергнутыми Богом, и бездетность была верным приз­наком каких-то тайных грехов.

Вы помните, как Иоаким и Анна терпели поношения бесчадства. Их даже не допускали в храм к принесению жертвы, потому что если они были бесчадны, это значит, что они были недостойны придти в храм и принести жертву Богу. Они отвергну­ты Богом, и напрасно они будут молиться, напрасно будут хода­тайствовать перед Богом об очищении — над ними уже есть как бы приговор, некое проклятие. Поэтому они так со слезами и моли­лись о даровании им ребенка.

Это учение о браке имело свои интересные последствия. Од­но из них — в том, что у евреев ветхозаветных женщина не могла остаться незамужней. Как вы помните из Евангелия, могли быть назореи — мужчины, посвятившие себя Богу. Но женщин обязатель­но всех выдавали замуж. Отсюда с очевидностью следует, что до­пускалось многоженство. Но оно было оправдано для еврея — оно допускалось не потому, что какой-то еврей хотел иметь много жен, а потому, что нужно было, чтобы у каждой женщины родились дети. Иначе она не будет иметь вечной жизни.