Введение 37 страница. Сэм Виде убедительно сопоставил карнейский бег с европейскими обычаями, связанными с уборкой урожая

Сэм Виде убедительно сопоставил карнейский бег с европейскими обычаями, связанными с уборкой урожая, когда преследовали и убивали животное21; наименование "виноградные бегуны" указывает на сбор винограда; однако, месяц Карней был для нормального сбора слишком ранним22. Еще более родственными кажутся поимка и убийство "дикого человека", или еще "медведя", в сезонной культовой игре23, никак не связанной с уборкой урожая. Виде вслед за Маннхард-том объяснял эту жертву как убийство "демона вегетации". Доряне придавали своему празднику другой, особый смысл: этиологические мифы связывают его то со взятием Трои, то с "возвращением Гераклидов" - иначе говоря, с дорийским нашествием - то с основанием Кирены; все названное объединяет идея отправления в завоевательный поход.

"Есть и другое сказание: для постройки деревянного коня эллины срубили росшие на горе Иде, около Трои, в священной роще Аполлона, кизилевые деревья (кранеи); узнав, что бог гневается за это на них, они жертвами умилостивляют Аполлона и дают ему наименование Карнея"24. Произвольное соединение двух похожих слов "кранеи - Карней" говорит о том, что дорийскому празднику, вероятно, до известной степени насильственно пытались найти место в круге мифов о героях, о Троянской войне; ведь Агамемнон и Менелай были царями будущих дорийских^тдентров Аргоса и Спарты. Орудие для взятия Трои, сознательно идя при этом на преступление и искупая вину, добывают именно со священного участка Аполлона.

Более обычна история о том, что "Карном" звали прорицателя, повстречавшегося Гераклидам на Пелопоннесе; он не был врагом, но "всадник" Гиппот убил его; чтобы искупить нечестивый поступок, который навлек на войско моровую язву и всякие напасти, был учрежден праздник Карней25. Снова от этого ставится в зависимость собственно военный успех. Павсаний приводит также иную, спартанскую версию26: "Карней Домашний", Oiketas, был божеством, которое еще до прихода

Гераклидов в Спарту почиталось в доме прорицателя Крия; он будто бы сообщил дорянам, как они смогут захватить Спарту. "Krios" по-гречески "баран"; "прорицатель Крий" (Krios), очевидно, лишь перевод выражения "прорицатель Карн" (Karnos); "Карнею Домашнему", по-видимому, полагалось приносить в жертву барана. В надписях встречаются жрец и жрица "Карнея Домашнего и Карнея Дромея"27, что подтверждает связь жертвоприношения барана и бега на дромосе. Во время шествия несли предмет, в котором видели "плот" - воспоминание о плотах, при помощи которых Гераклиды у Риона вторглись на Пелопоннес28.

В гимне Каллимаха говорится о том, как дорийские переселенцы в Ливии еще до основания Кирены, в Азиле, когда настало время, праздновали свои Карней и кружились в танце с ливийками; оттуда их затем, после ночного пути, привели к источнику Аполлона в Кирене29. Карней праздновались за пределами города, во временном жилище - подобно тому, как избранные мужи в Спарте, числом восемьдесят один, стояли лагерем вне городских стен. Древнее преступление связывалось с праздником, актуализировалось в состязаниях бегунов и жертвоприношении барана - но в ритуале и заключалось искупление; с тем большей свободой воины могли пускаться в захватнические походы; кровь и насилие, которыми сопровождались завоевания, во много раз превышавшие ритуальные, не могли им больше повредить. Поэтому во время Карней и нельзя было вести войну; но этот праздник создавал предпосылку для безоглядной военной агрессии.

"Карней", без сомнения, было прозвищем Аполлона, хотя упоминается также и "Зевс Карней"30, а "Карней Домашний" в Спарте, видимо, был хтоническим соответствием Аполлону; на него могли переносить миф о Гиакинфе31. "Карн" - в мифе прорицатель, но кроме того и некое "призрачное явление" самого Аполлона и одновременно "баран". Высказывались гипотезы существования "додорийского бога-барана"32, которые не дают, впрочем, объяснения всему комплексу: деление общины на юношей, девушек, неженатых и "мужей", лагерь за городскими стенами и захват, побежденный и победители, прорицатель и воины, "живущий" и приходящий, Карн и Аполлон. Вряд ли имеет смысл ставить здесь вопрос о времени переселения. Согласно преданию, сохра-нившимуся в Сикионе, карнейские жрецы заняли место царей в 1161 г.33

2.4. АНФЕСТЕРИЙ

Название праздника Анфестерий1 у греков ассоциировалось с весенним "цветением"; он праздновался весной, в середине месяца Анфестериона. Название месяца, как и сами Анфестерий, было общим для афинян и всех ионян, а значит, то и другое восходило ко времени до переселения2. Применительно к Афинам могло также говориться о "древнейших Дионисиях"3, по контрасту с введенными только в VI в. "Великими Дионисиями". Маленькое святилище Диониса "На болотах", en limnais4, было открыто лишь в праздничный день двенадцатого Анфестериона - при этом "день" согласно сакральному времяисчислению начинался и заканчивался с заходом солнца; никаких болот или озер поблизости от Афин, конечно, не было, так что имя, вероятно, пришло вместе с культом этого Диониса5.

Праздник продолжался три дня, называвшиеся соответственно "открывание бочек", "кружки" и "горшки", Pothoigia, Choes и Chytroi, по конкретным реалиям винопития и особого блюда-"горшков". Вино, выдавленное осенью из винограда, по обычаю, которого строго придерживались, разрешалось пробовать лишь весной; так возник праздник, праздновавшийся в определенный день по календарю, независимо от особенностей сельскохозяйственного года. "В святилище Диониса en limnais афиняне имели обыкновение новое вино, которое они привозили сюда, смешивать из бочек для бога, а потом и самим вкушать от него... Возрадовавшись этому смешению, воспевали они в песнях Диониса, танцевали и взывали к нему как к Прекрасноцветущему, Дифирамбу, Неистовому, Буйному" - так один историк-аттидограф описывает первый день праздника - одиннадцатое Анфестериона6. "Начало" нового пропитания, жертвоприношение начатков было перенесено в пределы священного участка, который открывался лишь с заходом солнца; день перед этим заполняли приготовления, глиняные бочки привозились с разбросанных по всей Аттике виноделен, мелкие хозяева, поденщики, рабы приходили в город, знакомые и незнакомые ждали у ворот святилища наступления ночи; потом, откупоривая бочки, первыми возлияниями воздавали почести богу.

В день "кружек" питие молодого вина переходило в соревнование: каждый получал свою меру разбавленного вина в особую - хорошо известную по находкам археологов - кружку вместимостью больше чем в два литра; тот, кто первым опустошал ее, становился победителем. Рабы и дети также принимали участие в этом питии: когда детям исполнялось три гада, их на празднике Апатурий представляли сородичам, а во время "опустошения кружек" тоже давали маленькую кружечку, намного меньше, чем у взрослых; "рождение, кружки, отрочество и свадьба" - так можно было перечислить основные этапы жизни7. Детям, умершим во младенчестве, такую кружечку клали в могилу, как бы для того, чтобы возместить им утраченное; рисунки на этих вазах дают яркое представление о детском празднике со столом, уставленном подарками, кружечкой, всякими игрушками и забавами.

Этот день домашнего веселья был, однако, и "нечистым днем", miara hemera8. Двери заново смолили, проснувшись утром, жевали боярышник "чтобы отогнать привидения". Все святилища в этот день, двенадцатого Анфестериона, были закрыты, вход перегораживали веревки: доступ к богам был временно прекращен; приостанавливалась также и деловая жизнь, требовавшая принесения клятв. Вместо этого город наводняли зловещие гости, относитльно имени которых, впрочем, как и их природы, уже в древности были расхождения: "карийцы" или "керы", чужеземцы или злые духи, о которых еще говорили, что они - "души умерших". При этом, если "карийцы" являются в этиологическом мифе "прежними жителями" Аттики, то оба толкования легко объединяются в одно9: "исконное население" или "духи предков" - чередующиеся обозначения для этих все время возвращающихся гостей, которые в определенные дни приглашались к трапезе; в Угарите в гости приходят рефаимы, rephaim, кажущиеся то доисторическими великанами, то духами из царства мертвых10. На самом деле речь шла о масках; Дионис, бог вина, одновременно и бог масок. Обычай надевать маски, по-видимому, был свойственен празднику Анфестерий в его народных, стоявших в стороне от официального праздника, формах, так что нам об этом, если не считать отдельных намеков в вазописи, ничего не известно; по крайней мере, шествия с повозками, во время которых "с повозок в толпу" выкрикивались оскорбления, определенно имели место11.

При таких предзнаменованиях даже соревнование в винопитии приобретало некое зловещее измерение. Все получали равную меру вина, все пили одновременно, начав по сигналу трубы, по приказанию "царя"; у всех также были отдельные столы, при этом нельзя было произносить ни слова. Максимум общности в сочетании с наибольшей мыслимой изоляцией каждого участника: этиологический миф рассказывает, что так в Афинах некогда принимали матереубийцу Ореста, и те, кто вынужден был делить с ним трапезу и кров, тут же "аннулировали" это запретом на общение с ним за едой, питьем, беседой12. Сказанное определяло атмосферу этого ритуала: опустошая кружки, празднующие вели себя как запятнанные убийством; поэтому им был воспрещен также и вход в святилища.

В кровавых мифах, группировавшихся вокруг пробы молодого вина, не было недостатка. В литературу прежде всего вошел сюжет, связанный с деревней в Аттике, славившейся своим вином - Икарией: Дионис гостил у Икария и научил его выращивать виноград и делать вино; когда же Икарий принес свое первое вино односельчанам, они подумали, что он отравил их, и убили его. Наряду с этим рассказывали о принесших вино в Афины жителях Этолии, убитых афинянами13. Сопоставление красного вина с кровью - столь же древняя, сколь и широко распространенная ассоциация.

Самым последовательным был бы миф о том, что Диониса, бога вина, самого убивают и растерзывают на части, чтобы потом "причаститься" его, вкусив вина. Открыто об этом стали говорить разве что позднеэллинистические аллегористы14; для них "Дионис" означало "вино", его "страдания" описывали процесс приготовления вина. Для раннего времени, отмеченного печатью "гомеровского", считалось непреложным, что бог - бессмертен, уже потому что он бог, и потому его нельзя убить. И древние предания делали жертвами историй об убийстве людей, в крайнем случае, героев, которых потом полагалось умилостивить. В тайных мифах мистерий, по-видимому, рассказывалось иначе15; возможно, миф о разорванном на куски Дионисе столь же древний, как и праздник Анфестерий. Правда, само таинство виноделов, о котором нам остается догадываться, могло еще и не быть самостоятельным, а являться со своей стороны лишь переносом, своеобразной трансформацией животного жертвоприношения, основа которого - связка из вины, вызванной пролитием крови, с общей трапезой.

Обряд, характерный для охотничьего ритуала и ритуала жертвоприношения - последующее собирание костей; чем-то подобным завершался день "кружек": существовало правило, "после окончания пития венки из листьев плюща, которые все это время были на головах, не оставлять в святилищах - поскольку они побывали под одной кровлей с Орестом; напротив, каждый должен был надеть венок на свою кружку и отнести жрице в святилище "на болотах", и там в святилище совершить оставшиеся жертвоприношения"16. "Пьяной толпой", как описано у Аристофана17, направлялись бражники к святилищу en limnais; изображения на соответствующих сосудах вновь и вновь рисуют шатающиеся фигуры с пустыми кружками. Вечером этого дня в святилище отовсюду несли то, что изошло из него накануне, в день "открывания бочек".

Жрицами святилища "на болотах" были четырнадцать женщин, именовавшихся просто "почтенные", gerairai; их назначал "царь", старшей над ними становилась "царица", жена archon basileus18. Она приводила "почтенных" к присяге, потом ей выпадала и куда более зрелищная роль: ее саму отдавали в жены богу; их бракосочетание происходило в "Буколионе", "Пастушьем доме" на Агоре.

Нигде, кроме этого праздника, у греков не говоритя с такой определенностью о "священной свадьбе" как части ритуала19; высказывания писателей дополняются данными вазописи: вот "царица" идет в процессии, предводительствуемая сатирами, вот изображена свадьба Диониса и Ариадны, а рядом - гуляки в день "кружек"20. Вопрос о конкретных обстоятельствах "свадьбы" остается, правда, без ответа: то ли женщине полагалось возлечь с гермой, то ли здесь выступал "царь" в маске бога. Обвинения оратора, направленные против недостойной "царицы", содержат только косвенные указания: "эта женщина принесла для города неизреченные жертвы; она видела то, чего была не вправе видеть, не будучи уроженкой Афин. Подобная женщина вступила в помещение, в которое не входит никто из всего множества жителей Афин - только жена "царя". Она привела к присяге "почтенных", которые помогают ей во время священнодействия, она была отдана в супруги Дионису, она исполнила для города отеческие обряды по отношению к богам, многочисленные, священные, тайные обряды"21.

Свадьба происходила ночью - ведь брачное ложе Диониса и Ариадны обступили кутилы с факелами. То, насколько мы можем составить себе представление о совершавшемся в кругу "почтенных", зависит от того, действительно ли на так называемых "ленейских вазах"22 изображены сцены праздника Анфестерий. На рисунках этих ваз видно, как женщины зачерпывают вино, пьют, танцуют перед самым примитивным изображением Диониса: бородатая маска - или также две маски, тыльными сторонами друг к другу, - повешены на колонне; чтобы создать видимость тела, на колонну накинуто покрывало, вероятно, закрепленное на поперечной перекладине, как для отпугивания птиц; руки и ноги даже не обозначены. Бог украшен ветками с нанизанными на них пирогами, перед ним стоит стол с кушаньями и двумя большими сосудами с вином, стамносами. Движения женщин сдержанны и полны достоинства, иногда, впрочем, фантазия мастера выводит на сцену обычную компанию из танцующих сатиров и менад.

Кумир в центре, вне всякого сомнения, Дионис; очевидно, этот бог недолго пребывал в культовом изображении: его "делали" специально для праздника, даже в ходе праздника. На одной кружке видна могущественная маска бога, положенная в веялку, подле-две женщины с кружкой и подносом с фруктами23; архаический тип "ленейских" ваз представляет маску Диониса выставленной в пещере, перед ней - танцующая женщина24. Может быть, "царица" должна была доставать маску из заповедной подземной комнаты в святилище Диониса? В любом случае, очевидно, что непременный атрибут - маска - укреплялась в кругу женщин на колонне, покрывало создавало видимость тела, потом следовали украшения, бога угощали; затем пили вино и танцевали: можно представить себе, как во время ночного ритуала созданный таким образом бог, в конце концов, оживал и требовал себе жену. Где устанавливали бога-маску, как выглядело шествие к Буколиону, мы не знаем; однако, и здесь в очередной раз ясно видна аналогия с ритуалом животного жертвоприношения, заканчивавшегося установкой в святилище черепа животного.

Тринадцатого Анфестериона, в день "горшков", в одном горшке варили зерна различных злаков вместе с медом. Это была самая примитивная еда из зерен, которую готовили древнейшие земледельцы - до того, как научились размалывать зерна в муку и печь хлеб; в ритуалах, связанных с мертвыми, она сохранилась и по сей день. Понятие

"пища мертвых" в сочетании с ошибочным толкованием одного древнего источника, который часто не приводится полностью, привело к искаженному пониманию, как будто живым было запрещено есть из горшков: из полного текста ясно, что только жрецам не разрешалось есть это блюдо - соответствие тому, что в день "кружек" все святилища закрывались25. С приготовлением "горшков" связан миф о потопе: когда вода спала, оставшиеся в живых собрали все, что могли найти, и сварили вместе, как первый обед после катастрофы - возможность обрести новые силы - при этом все же с мыслями о мертвых. Для них приносили жертвы "Хтоническому Гермесу" и ели из "горшков", радуясь вновь обретенной жизни. "День скверны" остается позади, маски и мертвые утрачивают свои права: слова "прочь, карийцы, Анфестерий кончились" вошли в поговорку26.

Частью нового начала были состязания. Для детей, прежде всего, для девочек, особым в этот день было качание на качелях. Рисунки на вазах не раз изображают подобные сцены, причем в ритуальном обрамлении, о котором письменные источники ничего не говорят: устанавливался трон с одеянием и диадемой, рядом в земле - открытый пифос; значение имели также очищение огнем и курение благовоний27.

В связи с этим рассказывался мрачный миф, продолжение истории Икария, принесшего людям вино: его дочь Эригона повсюду искала отца, и наконец нашла его тело в колодце, тогда она повесилась. И вот теперь, чтобы искупить вину, это ужасное событие воспроизводилось в безобидной форме - в раскачивании афинских девочек28. Были и другие версии мифа о повесившейся девочке Эригоне, "рано рожденной", "скиталице", aletis, о которой, очевидно, также пелось в сложенных в ее честь песнях, В смерти девочки проявлялся мрачный аспект "священной свадьбы", - ведь рассказывалось, что пришедший в эти края Дионис взял Эригону в жены29. Одновременно образ мертвого отца воскрешал в памяти атмосферу дня "кружек". Но в раскачивании детей прокладывала себе путь бьющая ключом жизнь, оставляя позади скверну и ужас и устремляясь в будущее, которое предвещала весна.

Ритм трехдневйого праздника проследить несложно; очевидно известное сходство с переходом от Страстной Пятницы к Пасхе. Толкование, которое дает миф, впрочем, усложняет картину, нагромождая одно на другое совершенно разнородные повествования: приход Диониса и смерть Икария и Эригоны, угощение Ореста, потоп; лишь их глубинная структура, от катастрофы через вину к искуплению, позволяет свести их воедино. Праздник крестьян-виноделов в пору весеннего цветения, с оглядкой назад, на сбх>р винограда, приводил в движение весь город; покидая замкнутое пространство семьи // выходя из замкнутого пространства // нарушая границы семьи, "дома", высшие,

"царь" и "царица", были вовлечены в происходящее наравне с низшими - маленькими детьми, девочками, рабами. Среди блестящих свежей смолой дверей, масок, потусторонних существ, безудержных оскорблений и всеобщего пьянства нормальный уклад переставал существовать; городские боги были отстранены от происходящего, наступало время Диониса и Гермеса. Как раз этой причастностью к исключительному состоянию, впрочем, и достигалось единение; детям, в особенности, их участие в празднике давало новый статус; афиняне осознавали свою общность именно благодаря тому, что вместе праздновали Анфестерий30.

Роли "царя" и "царицы", без сомнения, восходят к глубокой древности, хотя и не коренятся непосредственно в микенском царстве; basileus в текстах линейного письма В - вовсе не царь, а цеховой мастер, преимущественно - глава кузнецов31. Анфестерий также никак не связаны ни с Акрополем, ни с Эрехфеем; скорее можно поверить в то, что с самого начала это был праздник крестьян и ремесленников. Бога вина невозможно отделить от Анфестерий, и его имя, "Дионис", теперь считается засвидетельствованным начиная с глубокой древности32. Возникает соблазн рассматривать как иллюстрацию к празднику Анфестерий находки в храме на Кеосе33: там в качестве культового изображения в XII в. была установлена большая глиняная голова, которая должна была восприниматься сходным образом, что и маска в пещере; еще древнее удивительные глиняные статуэтки танцовщиц: "почтенные" женщины, танцующие вокруг Диониса, уже в XV в.? Об этом остается только гадать.

2.5. ФЕСМОФОРИИ

Фесмофории1 были самым распространенным греческим праздником, главной формой культа Деметры. Воздать должное богине земледелия, этот праздник женщины общины праздновали в своем кругу; характерной чертой праздника было жертвоприношение свиньи: кости свиней, вотивные статуэтки свиньи, терракоты, изображающие дарительницу или саму богиню с маленькой свинкой на руках, повсеместно служат теми признаками, по которым археологи определяют святилища Деметры2. Святилища, где справляли Фесмофории, нередко находились за пределами города, иногда также на склоне акрополя3; в Афинах Фесмофорион располагался поблизости от Пникса, места народного собрания4.

Для женщин Фесмофории представляли уникальную возможность не только днем, но и ночью быть вне семьи и дома; они собирались в святилище, куда всем мужчинам вход был строго воспрещен. Возводились временные жилища, skenai; женщины создавали свою собственную организацию, в Афинах ее возглавляли две "предводительницы", archousai5. Дети, кроме грудных младенцев, оставались дома, незамужние девушки были здесь, в том числе и гетеры6 при условии определенного срока воздержания; рабыни не допускались7. Все были знакомы друг с другом и знали, кому полагалось здесь находиться. Каждый глава семьи был обязан отослать свою жену к богиням и взять на себя расходы8.

Отсутствие мужчин придавало женскому празднику таинственные и зловещие черты. Не без основания часто говорится о "мистериях"9. Известны ритуалы инициации, teletai; на Миконосе местные жительницы могли запросто являться к Деметре, чужеземкам же требовалось сначала пройти посвящение10. Были храмы Деметры со статуями, которых никогда не касался мужской взгляд11. Аристофан хотя и выводит в комедии на сцену "женщин на празднике Фесмофории", не может сообщить об этом празднике каких-то особенных подробностей.

В Афинах, как в Спарте и Абдерах, праздник длился три дня, с одиннадцатого по тринадцатое Пианопсиона; два других женских праздника предваряли его: Фесмофории в Галимунте и Стении12; в Сиракузах праздник продолжался десять дней13. "Восхождение", anodos - так в Афинах назывался первый день - очевидно, потому, что тогда процессия женщин поднималась вверх, к расположенному выше Фесмо-фориону; с собой нужно было нести много разных вещей: культовую утварь, еду, то, что было необходимо для пребывания там, и прежде всего, конечно, поросят для жертвоприношения. Оно, по-видимому, совершалось вечером того же дня или ночью: "Поросят бросают в ущелья Деметры и Коры. Сгнившие останки брошенного туда поросенка поднимают наверх женщины, именующиеся "черпальщицами"; они в течение трех дней блюдут чистоту и так спускаются в запретное пространство, выносят оттуда на поверхность останки и кладут их на алтари. Есть поверье, что тот, кто возьмет от них часть и рассыплет ее с семенами на землю, получит хороший урожай. Рассказывают, что там, внизу обоих ущелий, водятся змеи, которые поедают почти все, что бросают вниз; поэтому, когда женщины "черпают" и когда, опять же, возлагают упомянутые изображения, устраивается шум, чтобы прогнать змей... Из теста изготавливают и несут наверх неизреченные священные предметы, фигурки змей и мужских членов; они также берут еловые ветки... Все это бросают в так называемые "megara", так же, как и поросенка, о чем уже говорилось". Вот все, что нам известно из основного источника14; о "мегарах" Деметры, о "megarizein" как синониме к "thesmophoriazein" применительно к женщинам, в других случаях мы имеем лишь краткие указания15. "Megara" или "magara"16, по-видимому, находились именно в Афинах, но археологически они не засвидетельствованы. В книдском святилище Деметры17, напротив, была обнаружена круглая яма с костями свиней и мраморными вотив-ными фигурками этих животных; в святилище Деметры в Приене18 камнем была выложена прямоугольная яма, поднимавшаяся над землей наподобие плоского фронтона и прикрытая тяжелыми плитами. В одной, специально отгороженной стеной части большого святилища Деметры в Агригенте находился круглый алтарь, напоминавший колодец, центральное отверстие которого вело вглубь примерно на 1,2 м, где его продолжала естественная расщелина в скале19. Устройство всего этого, очевидно, не было везде одинаковым; тогда как основной источник, с одной стороны, говорит о "бросании" и "черпании", а с другой - о "спуске вниз" и "возложении", создается впечатление, что имеются в виду две различных возможности. Общим является основное действие опускания жертв вглубь земли. В Геле, Сирисе, Локрах найдены остатки жертв и жертвенных трапез, которые каждый раз захоранивались в разных местах20.

Таким образом женщины вступали в контакт с загробным миром, со смертью и разложением, но при этом одновременно присутствовала идея сексуальности и плодородия: фаллосы, змеи, ель. Миф объясняет принесение в жертву свиньи похищением Коры: когда дочь Деметры исчезла под землей, вместе с ней разверзшаяся бездна поглотила и свиней пастуха Эвбулея21. Деметра во время поисков дочери учредила Фесмофории22; свадьба со смертью воспроизводилась в жертвоприношении. Деметра, Кора, Зевс Эвбулей почитались вместе в круге празднования Фесмофории23.

То, что "возлагают", по-гречески может быть названо словом thesmos; останки, о которых говорилось, женщины "несли" из ям на алтари, но и новые дары они опять же "несли" к ямам. Фесмофории изображались в виде женщины, несущей на голове закрытую корзину24. Отталкиваясь от этого, очевидно, и следует толковать название праздника25, по которому затем и сами богини (одна Деметра или вдвоем с Корой) именовались "Thesmophoros".

Второй день, середина праздника, назывался "nesteia", "пост". Женщины проводили его уединенно, подле богини; без столов и стульев, они готовили себе на голой земле ложе, беря для этого ветки ивы или другие растения, которым приписывалось свойство подавлять любовное желание26. Настроение было мрачное27, соответствующее печали Деметры поели похищения Коры; венков не надевали28. Считалось также, что женщины "подражают древней жизни"29, первобытному состоянию, предшествовавшему изобретению культуры. На третий день или в ночь перед тем пост, наконец, завершался жертвоприношениями и обильной мясной трапезой30. В Афинах при этом было принято призывать Каллигению, Kalligeneia, богиню "прекрасного рождения"31; видимо она, так же как и "Вскармливающая юношей", Kurotrophos32, существовала лишь в ритуале и не отождествлялась ни с каким из мифологических, олимпийских божеств.

Женский праздник имел еще два аспекта, хотя их статус не вполне ясен: обеденный и кровавый. Женщины упражнялись в непристойных речах, aischrologia33; видимо, они разделялись на группы и выступали друг против друга, однако, должно быть существовали случаи, когда взаимными оскорблениями обменивались мужчины и женщины. Здесь - исток ямба, iambos, в смысле "насмешливого стихотворения"34; Баубо, рассмешившая богиню наготой, связывалась с Фесмофориями35. Как свидетельствует один поздний источник, женщины поклонялись изображению лона36. В Сицилии выпекали пироги такой формы и, судя по всему, ели их также и вне праздничного ритуала37. Фаллосы из теста, сопровождавшие жертвоприношение поросенка, служили хорошим дополнением. И все же, хотя это и находится в кажущемся противоречии с названными реалиями, еще до начала праздника выставлялось требование сексуального воздержания, которое подкреплялось затем особой подстилкой38; Деметра и ее дочь подчеркнуто именовались "священно-чистыми", hagne thea39; жрицы Деметры не должны были вступать в брак40. При этом воздержание со своей стороны является подготовкой к противоположному, приближающей момент зачатия и рождения, как пост предваряет жертвенную трапезу. Возбужденному состоянию, в которое приводит пост, вполне подходит обсценность; реальная удаленность от мужчин компенсировалась воображением, находя выход в словах и образах, пока наконец праздник не заканчивался под знаком Каллигении.

Враждебность по отношенщо к мужчинам также приобретала в фантазиях преувеличенные, жуткие формы. Рассказывалось, что на празднике в Кирене женщины-"мясники" с украшенными цветами лицами, с мечами в руках, кастрировали мужчину, который хотел подглядеть за ними - самого царя Батта41; предводитель мессенцев Аристомен, когда он подошел слишком близко к женщинам, справлявшим Фесмофории, был обращен в бегство жертвенными ножами, вертелами для жарки мяса и факелами, и схвачен42; в комедии Аристофана такому шпиону приходится не лучше. Геродот43 рассказывает, Фесмофории будто бы были принесены в Грецию из Египта Данаидами, то есть известными убийцами мужчин, которые, впрочем, в то же время открыли иточники Арголиды. Доподлинно известно, что женщины на Фес-мофориях ели зерна граната, темно-красный сок которых всегда ассоциировался с кровью; если такое зерно падало на землю, оно принадлежало мертвым44. Это связывало женщин с кровью и смертью; Деметре тоже была присуща не одна только пассивная печаль, но еще и активный гнев, требующий жертв.