Экзистенциальная психиатрия 8 страница

Нельзя также устранить из жизни всех переживаний, которые связаны с аспектом ее уничтожения, а именно, боли, страдания, страха и ненависти, подобно тому, как нельзя представить ее себе без позитивных переживаний, связанных с аспектами ее творения: радости, наслаждения и любви.

При всех попытках анализа основных переживаний важно правильно поместить их на оси времени. Иначе представляется уничтожение в непосредственном столкновении, и иначе - на дистанции. В настоящем времени частичное уничтожение даст переживание боли, в то время как полное, т. е. смерть, не есть уже переживание, но конец всего. Агония, вероятно, обусловлена отчаянным усилием отдаления от смерти, максимальной мобилизацией организма для борьбы за жизнь, в которой минуты, когда организм готов сдаться, связываются с потерей сознания, бегством в сновидения, в молниеносные образы прошлого. Бегство от действительности в виде разных форм нарушения сознания является при этом своеобразной защитой перед слишком близким столкновением с полной деструкцией.

Во временном отдалении опасность уничтожения представляется в форме сигнала из окружающего мира, который тем самым изменяется в мир опасный и враждебный, либо сигнала изнутри собственного организма, который в результате вызывает беспокойство. Не всегда сигналы соответствуют действительной опасности, и чем более развита сигнальная система (органы чувств, нервная система и двигательный аппарат), тем больше возможности разнообразных трансформаций внешних или внутренних стимулов в отдельных звеньях рефлекторной дуги. Тем самым больше их способность отрывается от конкретной ситуации, а в связи с этим все чаще конкретная опасность заменяется абстрактной.

Сигнал опасности возбуждает установку <от> окружающего мира, которая связывается, как уже упоминалось, с общей мобилизацией организма для бегства или борьбы, а субъективно выражается в переживаниях страха и ненависти. Не вдаваясь в обсуждение сложной и пока еще только частично изученной физиологии этой основной установки, можно сказать, что у высших животных и у человека мобилизация организма осуществляется, главным образом, через сильную разрядку в вегетативно-гормональной системе. Эта разрядка иногда может быть столь сильной, что сама по себе приводит к смерти. Выражение, что кто-то <умер от страха> не является только фигуральным. Смерть без явной органической причины известна клиницистам и патологоанатомам. У так называемых примитивных народов встречаются случаи смерти, вызванные нарушением табу или проклятием колдуна; это - <смерть Вуду> (voodoo death), описанная, например, выдающимся физиологом Кэнноном. Из его концепции о роли вегетативной системы в эмоциональной сфере родилась позднее теория стресса Селье. Острая кататоническая шизофрения может окончиться смертью, одной из причин которой, вероятнее всего, является страх.

Минуя редкие случаи, в которых само приготовление к борьбе за жизнь - биологическая <холодная война> с окружающим миром - кончается смертью, можно принять, что разнообразные физиологические реакции, сообща вызывающие общую мобилизацию организма, имеют целевой характер. Эта целенаправленность зависит, однако, от того, в какой степени антиципация будущего является правильной, окажется ли мобилизация необходимой или избыточной. Она необходима тогда, когда после нее следует требующая крайнего напряжения сил борьба за жизнь; избыточна тогда, когда после нее ничего не происходит и вся мобилизация оказывается неэкономичным выделением энергии.

У студентов, ожидающих трудного экзамена, работа сердца сравнима по интенсивности с его работой при высокогорном восхождении. Так стесняющее в товарищеских контактах потение ладоней облегчает захват противника в яростной борьбе. Позывы к мочеиспусканию и дефекации физиологически целесообразны, так как легче убегать или бороться с пустым мочевым пузырем и кишечником, но вызывают хлопоты, если столкновение с окружением принимает иные формы. Увеличение свертываемости крови противодействует кровотечению, которое в жестокой борьбе неизбежно, но если до такой борьбы дело не доходит, оно может привести к инфаркту. Подобных примеров можно найти значительно больше.

В человеке существует противоречие между его основной ориентацией в окружающем мире, которая, как и у животных, осциллирует между установками <к> и <от> окружения и связывается с вегетативно-гормональной разрядкой и его актуальным поведением, в котором преобладает установка <над>, т. е. осцилляция между преобразованием окружения соответственно собственной структуре и преобразованием себя соответственно структуре своего окружения. Эта установка не требует общей мобилизации организма, но принуждает к образованию все новых функциональных структур в постоянном взаимодействии с окружением. С анатомической точки зрения развитие этой установки у человека связано с развитием neocortex, в то время как основная ориентация (установка <к> или <от>) зависит, прежде всего, от филогенетически более древних частей нервной системы, которые тесно связаны с эндокринной системой. Мозг человека, что касается древних его частей, немногим отличается от мозга низших млекопитающих. Филогенетическое развитие концентрируется на коре мозга, в особенности на ее молодых частях, т. е. neocortex. Во временном аспекте основная ориентация (установка <к> или <от>) опережает детальную и конкретную (установка <над>), в которой осуществляется более точный анализ ситуации и выбор одной из многих форм взаимодействия с окружением. В противоположность установки <над>, установки <к> или <от> отличаются большой инерцией, бедностью потенциальных функциональных структур и легкостью их закрепления. Следствием этого часто бывает то, что одна из основных установок сохраняется значительно дольше, чем это необходимо. Можно наблюдать людей, которые всю свою жизнь проявляют установку страха или агрессии, так что их установки трактуют как конституциональные и в зависимости от разделяемых взглядов объясняют их генетическими влияниями или внешними, закрепленными в раннем детстве.

Как представляется, негативные установки (ориентация <от> окружения) имеют большие шансы закрепления, нежели позитивные. Ибо они вызывают большую мобилизацию организма, которая по механизму порочного круга еще больше усиливает данную установку. Когда какой-то сигнал из окружения возбуждает чувство страха, то сопутствующая ему вегетативно-гормональная разрядка усиливает чувство страха, что, в свою очередь, увеличивает оборонительную мобилизацию организма и так дальше по кругу, теоретически ad infinitum. Выходом из порочного круга становится какая-либо двигательная активность, в которой хотя бы частично разряжается мобилизация организма. Потому в состоянии беспокойства осуществляется ряд бесцельных движений, как хождение туда и обратно, стучание пальцами по столу, ритмическое притопывание ногой и т. п. В сновидениях страшные ситуации переживаются обычно сильнее, чем аналогичные ситуации наяву, вероятно, потому, что возможности двигательной разрядки во время сна ограничены. Само лишение двигательной свободы усиливает страхо-агрессивное напряжение. Собака на цепи становится злой, раб всегда страшен. И даже бездеятельность, хотя бы в состоянии благостного расслабления, спокойствия и чувства счастья, через некоторое время приводит к состоянию беспокойства, которое мобилизует к активности. Это была бы положительная сторона негативной установки; благодаря ей нельзя застыть в едином пункте, противостоять тем самым процессу жизни, основной чертой которого является изменчивость.

Ситуации, вызывающие установку страха, можно поделить па четыре группы: связанные с непосредственной угрозой жизни, с социальной угрозой, с невозможностью осуществления собственного выбора активности и с нарушением существующей структуры взаимодействия с окружающим миром. Следовательно, в зависимости от генезиса можно говорить о страхе биологическом, социальном, моральном и дезинтеграционном. Само протекание реакций страха обычно не позволяет нам различать, с каким видом страха мы имеем дело. Это возможно лишь при подробном анализе ситуации, вызывающей установку страха. Например, в неврозах часто встречаются приступы сильного страха смерти, который вовсе не является биологическим страхом, так как смерть больному не грозит и, наоборот, на начальной стадии онкологического заболевания нередко выступают симптомы невротического беспокойства с тематикой, позволяющей предполагать социальный или моральный страх, а фактически за ними стоит биологический страх.

Биологический страх вызывается ситуацией, угрожающей непосредственно жизни. Угроза может исходить извне или изнутри организма. В первом случае угроза осознается ясно, и при этом мы говорим о страхе. Он бывает сильнее, если нет возможности действовать, если человек чувствует себя в отношении опасности беззащитным. Даже сознание, что можно самому лишить себя жизни, уменьшает напряжение страха. В другом случае осознание угрозы неопределенное, туманное. Есть только страх, но причины его неизвестны. Он возникает при нарушении внутреннего равновесия в организме и, следовательно, при каждой вегетативно-гормональной разрядке, сопутствующей иным видам страха. Что касается его первичной формы, можно полагать, что страх, как выражение нарушения внутреннего равновесия, возникает тогда, когда нарушается метаболический обмен организма со средой. Главным элементом этого обмена является кислород. Кислородная недостаточность, сильнее всего отражающаяся на нервной системе, возбуждает состояние страха. Страх этого вида возникает при инфаркте сердца, при острой недостаточности кровообращения, бронхиальной астме, потере крови и т. и. Усиление страха зависит от степени уменьшения доступа кислорода и потому страх при инфаркте сильнее, чем при анемии. Недостаток других элементов метаболического обмена: воды, питательных веществ, обычно не вызывает столь сильных состояний страха, как недостаток кислорода.

Основные потребности организма можно разместить во временной последовательности соответственно времени, в течение которого их неудовлетворение приводит к смерти. Единицами времени для кислорода были бы минуты, для воды - часы, для пищи - дни. Чем короче период, тем быстрее нарастает страх.

Страхи на сексуальной почве у человека встречаются чаще, чем те, что связаны с угрозой жизни. Можно было бы причислить их к биологическому виду страхов, исходя из того, что при этом речь идет об угрозе жизни, правда, не индивида, но вида. Угроза жизни индивида здесь только опосредованная в смысле невозможности проверки своей мужской или женской ценности и достижения разрядки в стремлении к соединению с окружением (полная реализация установки <к>). В противоположность биологическим потребностям, связанным с сохранением жизни, сексуальные потребности не подлежат жестким требованиям времени, их можно откладывать даже ad infinitum. Такое положение способствует возникновению готовности к страху, или страхово-агрессивной готовности.

Следствием закона сохранения вида является создание социальной жизни. Как в отношении длительного периода абсолютной зависимости от ближайшего окружения, так и в отношении возможности закрепления форм социальной жизни (социальное исследование), человек, в наибольшей степени, но сравнению с остальными живыми существами, является существом общественным. Он не может жить и развиваться без других людей и без их культурного наследия. Под их влиянием он моделирует свою основную ориентацию в окружающем мире и связанные с ней основные эмоциональные установки. От них он перенимает большинство готовых форм взаимодействия с окружением. Окружающий мир является для него, прежде всего, миром людей. Следовательно, понятно, что исключение из социального мира, социальная смерть равняется для человека биологической смерти.

Случается, что эту последнюю человек выбирает себе сам, как на войне или в случае самоубийства ради спасения чести, чтобы избежать социальной смерти. Боится остракизма, осмеяния и других форм социального отвергания. С самых ранних лет он чувствует на себе взгляд других и ему трудно от этого оценивающего взгляда освободиться. Его мучает чувство несправедливости, когда суждение окружающих о нем кажется ему неправильным, или чувство вины, когда, принимая это суждение, он сам себя казнит. Его образ социального мира часто бывает фиктивным, являясь только отражением его собственных чувственных установок. Эти установки, однако, находятся под сильным социальным давлением. Иногда большие социальные группы имеют идентичное отношение к индивидам или целым группам, особенно к недостаточно знакомым. Эта <заразительность> эмоциональных установок вытекает, вероятно, из того, что в социальной ориентации невозможно сохранить безразличную установку. В отношении к другому человеку приходится принимать установку <<к>> или <от>. Безразличная установка является по сути негативной установкой, трактовкой другого человека как мертвого предмета, возбуждает в нем страх или ненависть. Под маской безразличного отношения человека к человеку в технократически организованном обществе кроются обычно страх и агрессия. Социальная ориентация, не терпящая, следовательно, пустоты, легко заполняется чувствами, индуцированными ближайшим окружением. Чувства, особенно негативные, легко переносятся от одного человека к другому. Беспокойство матери переносится на ребенка, экспрессия страха одного лица в толпе может вызвать общую панику.

Никогда человек не вырастает из своих детских лет настолько, чтобы не искать опоры и участия в своем социальном окружении. Если же он находит в нем отвергание, враждебность или безразличие, в нем возбуждаются негативные чувства страха и ненависти, которые в свой черед усиливают негативное отношение общества. Опять действует здесь механизм порочного круга.

Моральный страх можно трактовать как интернализованное общественное зеркало.. Судья, находящийся вовне, как бы входит вовнутрь, образуя инстанцию, называемую совестью либо фрейдовским Супер-Эго. Этот собственный судья и обвинитель неоднократно бывает более суров, нежели социальное окружение. Неизвестно, в какой степени генезис совести связывается с интернализацией социальных норм, а в какой степени вытекает из самой структуры активности живых существ. Одной из основных черт их активности является способность самоконтроля. Результат каждого действия вновь отслеживается и влияет на коррекцию первичной функциональной структуры. По сути это принцип обратной связи, который легче всего наблюдать в деятельности нервной системы. Например, в каждом движении, помимо потока импульсов, поступающих от нервных центров к соответствующим группам мышц, существует поток импульсов, протекающих в обратном направлении - от мышц к центральной нервной системе. Эти импульсы сигнализируют, как выполнена команда из центра, как данная функциональная структура была реализована. Под их влиянием импульсы, поступающие на периферию, к мышцам, подлежат изменению; Повреждение обратных путей приводит к серьезным двигательным расстройствам. Это - самоконтролирующая система двигательной активности; она функционирует без участия сознания, но воистину является своеобразной <совестью> мышечной активности; она дает оценку того, было ли данное движение выполнено хорошо или плохо. Наивысший уровень интеграции деятельности нервной системы связывался бы уже с сознательной оценкой собственной активности. Оценка самого себя была бы, следовательно, результатом развития механизмов самоконтроля. В таком понимании человеку предназначено быть самому себе судьей и обвинителем. Поскольку осуждение является также одной из форм активности, оно само подлежит дальнейшей оценке и так может продолжаться до бесконечности. Осуждение либо похвала самому себе влечет за собой целую гамму осциллирующих чувств в отношении собственной персоны.

Взаимодействие человека с окружением разыгрывается, главным образом, в социальном мире, и активность каждого человека направляется преимущественно в сторону других людей, а потому собственная оценка этой активности зависит от результата, вызываемого этой активностью в окружении или реакций других на эту активность. Соответственно этой реакции человек моделирует свое поведение, подобно тому как в приведенном примере в зависимости от мышечной реакции изменяются высылаемые из нервных центров импульсы к мышцам. Подобным образом социальное зеркало включает в себя не только актуальное окружение, принимающее и наблюдающее активность данного индивида, но также и важные персонажи из истории его жизни, а также образцы, хранящиеся в культурной традиции. В этом смысле человек является актером, изменяющим свою игру в зависимости от оценки реальных и фиктивных зрителей.

Интеракция с социальным окружением, исполнение определенных ролей и связанных с ними норм поведения, оценка самого себя соответственно реакции окружения - влияют, как представляется, стабилизирующим образом на эмоциональное отношение к самому себе. В одиночестве амплитуда колебаний собственной оценки самого себя оказывается больше. Отшельники чувствовали себя то близкими к святости, то к бездне греховности. В одиночестве легче дойти до самовлюбленности, как и до крайней ненависти, кончающейся самоубийством. Изоляция от взаимодействия с обществом, или аутизм, приводит к катастрофическим чувственным осцилляциям в отношении к собственной персоне: шизофреническому <люблю и ненавижу самого себя>. Это, разумеется, отражается на чувственном отношении к окружающему миру, так как чувственные векторы, как правило, являются двояконаправленными; амбивалентность связывается с аутоамбивалентностью, агрессия с аутоагрессией, любовь к ближнему с любовью к самому себе.

Интеракция с окружением складывается в определенные функциональные структуры, которые, несмотря на огромное разнообразие и изменчивость, обладают определенной стабильностью. Благодаря ей можно с большей или меньшей вероятностью предвидеть будущее и соответственно к нему подготовиться. Внезапное появление неожиданного вызывает страх. Страх будет тем больше, чем более исключительна данная ситуация. Больше будет, например, когда в зале сделается темно вследствие затмения солнца, нежели в результате выключения тока. Страх переходит в веселость, если неожиданное изумление окажется не опасным. Это один из часто используемых способов вызывания комического эффекта, как например, когда измененное лицо оказывается маской.

Жизнь все время создает новые ситуации, каждая из которых вызывает изумление. В каждом ориентировочном рефлексе есть элемент изумления, отсюда - кратковременное чувство беспокойства и вегетативная разрядка, которая ему в большей или меньшей степени сопутствует.

Крайним примером дезинтеграционного страха является страх, возникающий при шизофрении, когда внезапно все вокруг больного и в нем самом изменяется. Дезинтеграционный страх позволяет понять одну из основных черт жизни, а именно, что в процессе обмена со средой старое непрестанно подлежит уничтожению, а на его месте создается новое. Разрушение старых структур связывается со страхом, но это страх творческий, который вынуждает к построению нового, к дальнейшей экспансии в окружающий мир, к поиску в нем новых путей. Необходимым условием при этом является, однако, свобода движения, вольность; без нее развитие невозможно.

В заключение отрывочных рассуждений касательно обширной области психопатологии страха следовало бы ответить па самый важный вопрос: как достигать разрядки напряжения страха, которая доставляет мучение, а иногда служит причиной мощных, необдуманных реакций не только в жизни индивидов, по и целых обществ. Вопрос, однако, слишком труден, чтобы дать па него однозначный ответ. Несмотря па то, что страх невозможно полностью устранить из жизни, каждый человек стремится его уменьшить у себя, а иногда также в своем окружении. Долгом врача, а особенно психиатра, является смягчение его у своих пациентов. У каждого здесь имеются свои способы, обычно независимые от воли, часто неосознаваемые и связанные с особенностями его личности. На три момента, однако, стоит обратить особое внимание, так как они особенно часто в контактах с больным мобилизуют у него страхо-агрессивные установки. Это: собственная негативная установка, принятие в отношении больного роли судьи и ограничение его свободы. Выработка у себя более позитивного и терпимого отношения к другим людям, как представляется, возможна, и это было бы уже большим достижением в разрядке атмосферы страха, которая, по мнению многих, характерна для современной эпохи.

ПСИХИЧЕСКИЕ ТРАВМЫ

В прекрасной <Балладе Рэдингской тюрьмы> Оскар Уайльд говорит о том, что человек то, что любит, убивает не только мечом, но также и словом, фальшивой улыбкой, презрением и т. д. Концепция о влиянии психики на тело очень древняя; на нее, главным образом, опиралась донаучная медицина. Согласно этой концепции, травмы физические и психические нельзя разделить резкой границей; как одни, так и другие могут вести к серьезным изменениям в организме и даже к смерти.

В этиологии психосоматических заболеваний - инфаркта миокарда, язвенной болезни, гипертонии, если называть только важнейшие, психические травмы играют не последнюю роль. Результатом психической травмы может оказаться даже большее поражение организма, по сравнению с физической.

Между теми и другими, впрочем, существует подобие. Как физические, так и психические травмы вызывают страдание. Характер страдания, правда, различный. В случае физической травмы страдание вызывается раздражением болевых рецепторов и бывает обычно локализованным, в случае же травмы психической страдание бывает обусловлено, прежде всего, нагромождением вызванных травмой негативных чувств. Тому и другому виду страдания, однако, сопутствует аналогичное плохое самочувствие, колеблющееся от раздражения до крайнего страдания, которое уже невозможно выдержать и освобождением от которого является смерть. Сущностью физической травмы, как и психической, является нарушение структуры живого организма, морфологической - в случае физической травмы, функциональной (информационной) - в случае травмы психической. Прежде всего речь идет о структуре эмоциональной. Если для кого-то является психической травмой замечание, что эту работу он выполнил плохо, либо что эту вещь он плохо воспринял и понял, то, главным образом, потому, что оказалась оскорблена его амбиция, т. е. его эмоционально-чувственное отношение к самому себе.

Нарушение эмоциональной структуры можно схематически представить в трех секторах нарушения чувственного отношения: к окружению, к самому себе и к собственному творчеству. Типичным примером первого типа психических травм было бы оскорбление в адрес членов семьи данного индивида, либо его мировоззренческих взглядов, патриотических или политических чувств и т. п. Самым частым типом психических травм, однако, является оскорбление самолюбия. Чувствительность по отношению к критике со стороны окружения свидетельствовала бы о том, что любовь к самому себе, по видимости столь сильная, является по существу хрупкой и неуверенной, ибо ее слишком легко травмировать. С чувством к собственной особе связывается чувственное отношение к собственному делу, к тому, что в той или иной форме человек создает в своем окружении. Самым частым типом подобной травмы является критика либо уничтожение выполненной работы, либо ограничение поля активности, уничтожающее попытки ее реализации.

Определение травмы как разрушения существенной структуры, морфологической или функциональной, вызывает два вопроса: как объективно определить травмы и можно ли жить без травм. Уже в случае физической травмы объективно определить ее тяжесть трудно. Одна и та же физическая травма у одного человека может вызвать минимальное нарушение структуры организма, а у другого привести к серьезным изменениям. Дело чрезвычайно усложняется в случае психических травм, ибо структура чувственной жизни у каждого человека иная. То, что для одного может быть тяжелой травмой, ведущей иногда к полному психическому слому, для другого может быть делом совершенно несущественным. Для одного тяжелейшей психической травмой будет утрата любимой собаки, для другого критика его работы, еще для кого-то - пренебрежение к его особе.

Одной из характерных черт жизни является диалектика жизни и смерти - построения и уничтожения. Старые морфологические и функциональные структуры должны отмирать, чтобы на их месте создавались новые. Физические и психические травмы помогают уничтожению старых структур и в этом смысле биологически необходимы. Трудно представить существование живого организма, изолированного от любых травм. Уже само появление на свет является тяжелой травмой (родовая травма у млекопитающих).

Во время написания этих строк я попробовал сосчитать психические травмы, нанесенные мной моему близкому окружению в течение одного только дня. Забыл сказать <добрый день> вахтеру, что могло отрицательно повлиять на его язвенную болезнь, во время утреннего обхода был в плохом настроении, что пациенты сразу же почувствовали и что некоторые из них могли истолковать как неприязнь к ним, во время экзамена стремился показать студенту, что он не только мало знает, но и не слишком высокого интеллекта, что могло вызвать у него психический срыв, если он уже страдал комплексом собственной неполноценности и т.д.- если называть только легкие провинности. Если бы существовал устав о наказаниях за причинение психических травм, то, вероятно, даже при снисходительной оценке судей я получил бы за одну только травму несколько дней ареста. С другой стороны, однако, повседневно сталкиваясь со страданиями больных, которые в большой степени являются последствием полученных в жизни психических травм и зная, что по выходе из клиники эти больные вернутся в ту же самую травмирующую среду, и в скором времени все результаты лечения пойдут насмарку, я не мог противостоять фантазии о том, чтобы тех, которые слишком щедро расточают травмы в своей среде, постигла заслуженная кара.

Представляется, что большинство психических травм наносится не столько из злой воли, сколько по глупости и нервозности. Глупость связана с недостатком воображения, что не позволяет почувствовать состояние другого человека, понять, каким образом он воспринимает наше поведение. К травмам, наносимым по глупости, следует причислить и те, которые обусловлены общей системой нашего времени, основывающейся на техническом взгляде на другого человека. Его ценность определяется его эффективностью в процессе производства. В его отношении используются те же самые выражения, что и употребляемые по отношению к частям машин - выдвинуть, передвинуть, установить, поставить, ликвидировать и т. п. Техническая система в применении к человеку ограничивает свободу его активности, что также является, как упоминалось, одним из травмирующих факторов.

Для невротического человека контакт с окружением - соль на рану. Он болезнен и вызывает несоразмерную реакцию, действующую, в свою очередь, травмирующим образом на окружение. В этом легко убедиться, наблюдая пассажиров в переполненном трамвае или автобусе. Таким образом возникает порочный невротический круг - иевротизированный индивид сверхчувствителен к травматизирующим воздействиям, вследствие чего его реакции чрезмерны и действуют травмирующе на окружение, что, в свою очередь, усиливает травмирующие действия окружения.

Не только в человеческих обществах, но и в сообществах животных существует определенная защита перед психическими травмами, однако, в общем она касается тех, кто находится выше в социальной иерархии. Куры покорно сносят клевание по голове со стороны петуха, но редко случается обратная ситуация. В качестве специалиста мне часто приходилось принимать участие в процессах об оскорблении милиционера, но не случалось принимать участие в процессах об оскорблении обычного гражданина милиционером, хотя, вероятно, такие случаи также бывают. Как представляется, лекарства от нарастающей волны психических травм в современном обществе следует искать не в правовых предписаниях, но в стремлении к усилению чувства ответственности за свое отношение к другому человеку.

КОМПЛЕКС ГОСПОДА БОГА.

В своих удивительных приключениях Гэбриэл Гэйл, герой Г. К. Честертона, однажды перешел границу дозволенного, и его приятели решили, что либо он предстанет перед судом обвиненным в покушении на убийство, либо его придется поместить в <сумасшедший дом>. Гэйл - поэт и художник, а также психиатр-любитель - набросился на ни в чем не повинного молодого студента теологии, тащил его на веревке по земле, а потом пригвоздил его вилами к дереву по обе стороны шеи. Этот студент был молодым кандидатом в викарии, высоким, неловким, краснеющим в обществе. Приглашенный на воскресный ужин с участием местной аристократии, чувствовал себя там не в своей тарелке, не знал, что сказать, куда деть свои слишком длинные руки. Первые слова, какие он услышал от хозяйки дома, сказанные, вероятно, для того, чтобы подбодрить его, звучали: <Вы принесли плохую погоду!> Действительно, в этот день шел дождь. Во время следующих визитов ситуация повторялась: каждый раз шел дождь. Однажды, как всем казалось, традиция была нарушена: погода была исключительно прекрасной; на небе ни облачка. Однако через несколько минут после прихода студента разразилась буря с ливнем. Студент стоял у окна, но, как заметил Гэйл, он смотрел не на бушующий за окном ливень, а на две стекающие по стеклу капли дождя. Гэйл догадался, что в этот момент разыгрывается решающее пари: если капля, на которую студент <поставил>, упадет первой, это будет для него знаком, что он Бог. Так и вышло. Студент, выбежав из помещения, прыгал по саду, как безумный; как он рассказывал потом, он чувствовал в себе божественное всемогущество. Гэйл, прибив его к дереву, помог ему спуститься на землю.