Глава 6. Неточность – двигатель прогресса?

Тяга к точности появилась у древних греков. Она выразилась в их непременном желании не просто получить практически приемлемый результат, но быть однозначно уверенными в нём, доказать его зависимость от других вещей и явлений. Это свойство отличало жителей древней Эллады от их современников в Египте, Вавилоне, Китае. Убедительные доводы в пользу этого высказаны И. Д. Рожанским в его книге "Античная наука", на которую мы уже ссылались.

Под абсолютной точностью следует понимать совпадение сделанного прогноза с действительным развитием процессов и явлений в окружающем мире. Поэтому о точности можно говорить лишь во временнóм контексте. К статическим состояниям понятие точности неприменимо. Статичные состояния равны самим себе, поэтому могут быть интерпретированы сколь угодно точно, поскольку неизменны во времени.

Точность определяется двумя факторами: установлением закона, определяющего зависимость между событиями; количественным измерением величин, отражающих эти законы. В наибольшей степени зависимости и их количественную оценку определяет математика, составляя тем самым основу всех точных наук. Это обстоятельство позволило И. Канту высказать мысль, что во всякой науке столько науки, сколько в ней математики[4].

Кибернетика, о которой мы говорили в прошлой главе, уже пошатнула это утверждение, выдвинув практичные, но математически неточные методы решения многих задач[5]. Это так называемые методы перебора вариантов. С их помощью, например, решение многих шахматных задач представилось совершенно вразрез с прошлой шахматной теорией. Но этот факт –- лишь один из многих.

Конечно же, оспаривание самой возможности математического представления берёт начало там же, в древней Греции; и заявление, что единицы не существует, принадлежит противникам атомизма. По мнению Аристотеля, пространство никак не может быть пустым, а делимость конечной. Но сегодня все подобные мысли получают новое звучание. Дискретность, цифра опутывают наш мир, теряясь в слабых взаимосвязях элементарных частиц. Если не предел мира, то предел познания ощутим. Он предстаёт перед нами в виде детерминированной определённости "0"– "1", которая разрешается так или иначе в каждом конкретном случае.

Пускай математика говорит, что отношение длины окружности к её диаметру (число Пи) выражается бесконечной непериодической дробью – это пустое заявление. Точность потребовала бы от нас назвать значение любого произвольно выбранного знака этого числа; например, стоящего на 36²⁹ месте. Математика бессильна нам на это ответить. Такую попытку может сделать кибернетика, вычисляя значение отношения до необходимого знака. Но и её возможности ограниченны.

Высказывание Канта может быть полностью отнесено лишь к первой научной картине мира. Уже ко второй научной картине математика применима лишь отчасти. Разработав аппарат теории вероятностей, математика уже не может быть абсолютно точной не только в измерении величин, но и в описании законов взаимодействия. Точность подменяется условием "может быть". Из этого следует, что какой бы малой ни была вероятность, событие всё равно может произойти.

Применение математики к третьей научной картине мира бесполезно вовсе и не ведёт к точности, а скорее напротив, запутывает анализ. Здесь, безусловно, следует оговориться, что речь идёт о математических методах предсказания, а не об арифметических операциях, которые мы выполняли при подсчёте предметов на кухне. В своей абстракции математика слишком далека от действительности, что позволило другому немецкому философу А. Шопенгауэру сравнить её с кошкой, гоняющейся за своим хвостом. Бог дал нам целые числа – всё остальное мы придумали сами.

Все приведённые рассуждения служат одной цели: показать, что в своём уме мы можем представлять вещи какими угодно, мы можем вычислять сколь угодно точно, но в конечном итоге предел этих вычислений лежит в нашей практической деятельности. Практика же говорит о том, что на свете нет ничего одинакового. Две детали, сошедшие с конвейера одна за другой, имеют различия. Правда, эти различия ещё поддаются статистической обработке, подчинены гауссову закону распределения. Когда же детали собираются в готовую конструкцию, то предсказать их совместную жизнь тем сложнее, чем сложнее их сочетание. Особенно тогда, когда эти детали соединяются не в машину-автомат, а в систему: линию, цех, завод, образуя ценоз, в котором любая индивидуальность может быть, а может и не быть. Но даже в рамках одного изделия пять по отдельности исправных датчиков могут неправильно работать вместе.

Мы не можем изготовить техническое изделие в точности таким, каким оно спроектировано.

Это ценологическое определение носит не временный, а постоянный характер: не наши возможности ещё ограниченны, а принципиально нет ничего одинакового. Индивидуальны атомы вещества, а что уж говорить о деталях нашей технической реальности!

Разум отказывается принимать это положение. Ему кажется: нет, стоит улучшить методы производства, и мы придём к единообразию. Стандарты сулят явные выгоды: у нас будет всего много; всё будет дёшево – наступит золотой век человечества. Да и на самого человека было бы очень удобно надеть личину стандарта: стандарт мышления, поведения, физического сложения – всё то, что с таким печальным скепсисом описывал Евгений Замятин в фантастическом романе "Мы". С другой стороны, мы видим восторг Генри Форда, который говорит, что автомобиль может быть любого цвета, особенно чёрного.

Как и математика разум хочет выдать желаемое за действительное. Может быть, это и было бы возможно, если бы всё вершилось по воле одного единственного человека. Но: сколько умов, столько и мнений, столько представлений о мире и идей, формирующих действительность.

Творец не стремился к единообразию. В природе нет двух одинаковых песчинок, не говоря уж о двух организмах. До тех пор, пока техническая реальность остаётся частью мироздания, на неё будет распространяться этот закон. Как бы точно мы ни стремились воплотить наши замыслы в жизнь, на них будут влиять внешние факторы, отгородиться от которых мы можем лишь в виртуальном мире нашего мышления.

Но не стоит говорить о неточности как о неизбежном зле. Она ни хороша, ни плоха сама по себе. Более того, в ней заключена пружина, двигающая развитие, требующая появления новых форм. Сама попытка уточнить разброс параметров приводит к новым достижениям. Это усилие разума требует новых и новых затрат. Синхрофазотроны и адронные коллайдеры, новейшие компьютеры и технологии – точки на шкале познания. Эта шкала бесконечна настолько, насколько неточны наши знания о Вселенной.

Неточности – это не только станки, дающие погрешность при обработке. Это множество окружающих факторов – от исходных материалов до условий хранения. Они требуют постоянного внимания и приспособления к ним. Верхом такого приспособления является индивидуальное развитие живого организма – онтогенез. После деления образуются, казалось бы, две клетки с одинаковым набором хромосом, но пути их развития – разные. Каждая развивается по-своему, ориентируясь на окружающую её среду. Так и производство технических изделий ежечасно и ежеминутно подстраивается под нужды потребителя, под поставщиков материалов, требования контролирующих органов. Возникает многообразие форм, среди которых появляется разнообразие видов.

Неточность заложена в природе, неточность заложена в нас. Мы не в силах объять умом всё на свете, поэтому обречены на ошибки. Но ошибки требуют исправления; возникает эксперимент. А эксперимент – основа науки. Неточность заставляет человека думать и изобретать. Ценология понимает неточность не как погрешность измерения, которую можно устремить к бесконечно малой величине. В ценологии неточность – это принципиальная невозможность знать состояние системы одномоментно во всех точках. Любая особь может скоропостижно скончаться, и этот печальный факт не скажется на мнении ценологии о системе.

Когда мы сомневаемся в подобном положении дел – мы идеализируем свои возможности: мы считаем себя в состоянии собрать учётные данные о системе так быстро, что система не успеет измениться. Но возьмём, к примеру, гипермаркет. Все товары в нём учтены в компьютерной базе данных, но никогда нельзя сказать, сколько того или иного товара находится в продаже. Действительно, покупатели кладут товары в корзинки, грузчики раскладывают их по полочкам, что-то бьётся и портится, т. е. часть товара неизбежно всегда уклоняется от учёта. Возникает квантовый скачок от момента оприходования до оплаты товара на кассе.

Где пульт дистанционного управления от телевизора? – та же ценологическая неточность, которая проявляется как в небольших, так и в огромных ценозах.

Неточность – свойство свободы.

Теперь мы можем вывести это правило. Если формирование ценоза возможно при наличии идеи и свободы её реализации, то неточность позволяет избегнуть довлеющего внешнего влияния на систему, позволяет ей реализовать свой потенциал и избегнуть искажения идеи. В какой-то момент неточность производит в системе совершенно невероятную вещь: дополняет идею бытия системы. При этом возникают новые виды, происходит эволюция. Новая, возросшая из прошлой идея – не выродившийся мутант, а сразу жизнеспособное, полное сил существо.Вспоминая, что новый вид в ценозе, а также изменение идеи формирования ценоза возможны только при внешнем воздействии, мы приходим к выводу, что неточность направляет внешнее воздействие на развитие ценоза.

В точных кибернетических системах это не происходит, потому они навсегда остаются жёстко неизменными. Изменение такой системы – это поломка, приводящая к полной или частичной потере функциональности, это урод, неспособный дать потомство.

Марксизм, воодушевлённый идеями плановой экономики, попробовал разработать систему внешнего управления хозяйством. Однако же эти усилия были поглощены ценозом и привели к новым формам и явлениям в мировой экономике. Сегодняшние попытки руководителей нашей страны применять такие же планово-тоталитарные методы управления на глазах приводят к изменению элементов ценоза, приспособлению их к новым условиям, появлению новых видов, поглощающих энергию внешнего воздействия, направляя её на нужды эволюции системы, которая идет изнутри, а не по указанию "сверху".

Неточность, заложенная в самой основе ценоза, является главной движущей силой, приводящей его в движение. Весь окружающий нас мир, как естественный, так и искусственный, представляет собой систему слабо взаимосвязанных элементов, т. е. ценоз. Управлять им возможно только на уровне изменения идей, но никак не каждым элементом в нём. Влияние же на отдельные элементы или группы элементов ведёт к непредсказуемым результатам. Наиболее привлекательным в смысле бытия человека является равновесный ценоз. Однако сам агент познания – наш разум – оказывает на ценоз воздействие, которое является внешним для него. Это означает, что разум может и делает ценоз динамическим. Такова его природа, его роль в мире.