Подражательная поэзия портит нравы 24 страница

Прости нам этот грех, но — мы не можем отказаться грешить, — вот что говорят они. Но большинством английских попов это про­шение о прощении было отвергнуто — вероятно, они нашли его не­удобным и унизительным для себя.

Молитву эту должны были «вознести» к престолу английского Бога 2 января в Лондоне, в соборе Павла. Священникам, которым мо­литва не нравится, епископ Кентерберийский разрешил не читать ее.

Итак, вот до каких пошлых и глупых комедий доросла христи­анская церковь и вот как забавно попы снизили Бога своего до поло­жения старшего лавочника и участника во всех коммерческих делах лучших лавочников Европы. Но было бы несправедливо говорить только об английских попах, забывая, что итальянскими организо­ван Банк святого духа, а во Франции, в городе Мюллюезе, 15 февра­ля, как сообщает парижская газета русских эмигрантов, «по распо­ряжению судебных властей арестованы заведующий и приказчик книжного магазина католического издательства «Юнион» во главе которого стоит аббат Эжи. В книжном магазине продавались порно­графические фотографии и книги, ввозимые из Германии. «Товар» конфискован. По содержанию некоторые книги не только порно­графические, но обливали грязью и религию».

Фактов такого рода — сотни, и все они утверждают одно и то же: церковь, служанка воспитателя и хозяина своего — капитализма, заражена всеми болезнями, которые разрушают его. И если допус­тить, что когда-то буржуазия «считалась с моральным авторитетом церкви» так нужно признать, что это был авторитет «полиции духа» авторитет одной из организаций, служивших для угнетения тру­дового народа. Церковь «утешала»? Не отрицаю. Но утешение это — один из приемов угашения разума.

Нет, проповедь любви бедного к богатому, рабочего к хозяину — не мое ремесло. Я не способен утешать. Я слишком давно и хорошо знаю, что весь мир живет в атмосфере ненависти, я вижу, что она становится все гуще, активней, благотворней.

Вам, «гуманистам, которые хотят быть практиками» пора по­нять, что в мире действуют две ненависти: одна возникла среди хищников на почве их конкуренции между собой, а также из чувст­ва страха пред будущим, которое грозит хищникам неизбежной ги­белью; другая — ненависть пролетариата — возникает из его отвращения к

действительности и все более ярко освещается его со­знанием права на власть. В той силе, до которой обе эти ненависти доразвились, ничто и никто не может примирить их, и ничто, кроме неизбежного, боевого столкновения их физических, классовых но­сителей, ничто, кроме победы пролетариев, не освободит мир от не­нависти.

Вы пишите: «Как многие, мы тоже думаем, что в стране вашей диктатура рабочих приводит к насилию над крестьянством». Я сове­тую вам: попробуйте думать как не многие, как те, — пока еще не многие, — интеллигенты, которые уже начинают понимать, что уче­ние Маркса и Ленина — это вершина, которой достигла честно ис­следующая социальные явления научная мысль, и что только с вы­соты этого учения ясно виден прямой путь к социальной справедли­вости, к новым формам культуры. Сделайте некоторое усилие над собой и забудьте — хотя бы на время — ваше родство с классом, вся история которого была и есть история непрерывного физического и духовного насилия над массами трудового человечества, — над рабочими и крестьянами. Сделайте это усилие, и вы поймете, что ваш класс — ваш враг. Карл Маркс — очень мудрый человек, и не следует думать, что он явился в мир, как Минерва — из головы Юпитера, нет, его учение является таким же гениальным заверше­нием научного опыта, каким явились в свое время теории Ньютона и Дарвина. Ленин — проще Маркса и как учитель не менее мудр. Класс, которому вы служите, они покажут вам сначала в его силе и славе, покажут, как приемами бесчеловечного насилия он создавал и создал удобную для него «культуру» на крови, на лицемерии и на лжи, затем покажут процесс загнивания этой культуры, а дальней­шее, современное гниение ее — вы сами видите: ведь именно этот процесс и внушает вам тревоги, выраженные вами в письме ко мне.

Поговорим о «насилии». Диктатура пролетариата — явление временное, она необходима для того, чтоб перевоспитать, превра­тить десятки миллионов бывших рабов природы и буржуазного го­сударства — в одного и единственного хозяина их страны и всех ее сокровищ. Диктатура пролетариата перестанет быть необходимос­тью после того, как весь трудовой народ, все крестьянство будет по­ставлено в одинаковые социально-экономические условия и пред каждой единицей явится возможность работать по способностям, получать по потребностям. «Насилие» как вы и «многие» понимают его, — недоразумение, но чаще этого оно — ложь и клевета на рабо­чий класс Союза Советов и на его партию. Понятие «насилия» прилагается к социальному процессу, происходящему в Союзе Советов, врагами рабочего класса в целях опорочить его культурную работу — работу по возрождению его страны и организации в ней новых форм хозяйства.

На мой взгляд, можно говорить о принуждении, которое вовсе не есть насилие, ибо, обучая детей грамоте, вы ведь не насилуете их? Ра­бочий класс Союза Советов и его партия преподают крестьянству со­циально-политическую грамоту. Вы, интеллигенты, точно так же при­нуждены чем-то или кем-то почувствовать драматизм вашей жизни «между молотом и наковальней», вам тоже кто-то внушает начала со­циально-политической грамоты, и этот кто-то, разумеется, — не я.

Во всех странах крестьянство — миллионы мелких собственни­ков — служит почвой для роста хищников и паразитов; капитализм, во всем его безобразии, вырос на этой почве. Все силы, все способности и таланты крестьянина поглощаются его заботами о своем нищенском хозяйстве. Культурный идиотизм мелкого собственника совершенно равен таковому же идиотизму миллионера; вы, интеллигенты, должны бы хорошо видеть и чувствовать это. В России до Октябрьской револю­ции крестьянство жило в бытовых условиях XVII века, это — факт, ко­торый не осмелятся отрицать даже русские эмигранты, озлобление которых на Советскую власть приняло уже комически чудовищный характер.

Крестьянство не должно существовать в качестве полудиких людей четвертого сорта, в качестве пищи для ловкого мужика, для по­мещика, для капиталиста, не должно существовать в условиях ка­торжного труда на мелкораздробленной, истощенной земле, не спо­собной прокормить ее нищего собственника, безграмотного, лишенно­го возможности удобрить землю, работать машинами, развивать агрикультуру. Крестьянство не должно оправдывать мрачную тео­рию Мальтуса, в основе которой, на мой взгляд, скрыто изуверство церковной мысли. Если крестьянство, в массе, еще не способно понять действительность и унизительность своего положения — рабочий класс обязан внушить ему это сознание даже и путем принуждения. Но в этом, однако, нет надобности, ибо крестьянин Союза Советов, от­страдавший мучения бойни 1914 — 1918 годов, разбуженный Ок­тябрьской революцией, уже не слеп и умеет практически мыслить. Его снабжают машинами, удобрением, пред ним открыты пути во все шко­лы, ежегодно тысячи крестьянских детей выходят в жизнь инженера­ми, агрономами, врачами. Крестьянство понимает, что рабочий класс в лице его партии стремится к тому, чтоб создать в Союзе Советов од­ного хозяина, у которого 160 миллионов голов и 320 миллионов рук, а это — главное, что надобно понять. Крестьянство видит, что все, что дела­ется в его стране, — делается для всех, а не для небольшой группы бо­гатых людей; крестьянство видит, что в Союзе Советов делается толь­ко полезное для него и что двадцать шесть "научно-исследователь­ских институтов" страны работают для обогащения плодоносности его земли, для облегчения его труда. Крестьянин хочет жить не в грязных деревнях, как он жил века, а в агрогородах, где есть хорошие школы

и ясли для его детей, театры, клубы, библиотеки, кинематографы для него. В крестьянстве растет жажда знаний и вкус к жизни культурной. Если б крестьянин не понимал всего этого — работа в Союзе Советов не достигла бы в пятнадцать лет грандиозных результатов, которые до­стигнуты соединенной энергией рабочих и крестьян.

В буржуазных государствах рабочий народ — механическая сила, в массе своей лишенная сознания культурного значения свое­го труда. У вас хозяйствуют тресты, организации хищников нацио­нальных сил, паразиты трудового народа. Враждуя между собою, играя деньгами, стремясь разорить друг друга, они устраивают мо­шеннические биржевые драмы, — и вот, наконец, их анархизм при­вел страну к небывалому кризису. Миллионы рабочих пухнут с го­лода, бесплодно растрачивается здоровье народа, катастрофически растет детская смертность, растут самоубийства — истощается ос­новная почва культуры, ее живая человеческая энергия. И, несмот­ря на это, ваш сенат отклонил законопроект Лафоллет-Костигана об ассигновании 375 миллионов долларов на непосредственную по­мощь безработным, а «Нью-Йорк америкен» публикует следующие данные о произведенных в Нью-Йорке выселениях безработных и их семей из квартир за невзнос платы: в течение 1930 года — 153731 случай выселения, а в 1931 году — 198738. В течение января с. г. в Нью-Йорке ежедневно выселяются из квартир сотни семей безра­ботных.

В Союзе Советов хозяйствуют и законодательствуют рабочие и та часть крестьянства, которая доросла до сознания необходимос­ти уничтожения частной собственности на землю, социализации и машинизации труда на полях, доросла до сознания необходимости психологически переродиться в таких же работников, какими явля­ются работники фабрик и заводов, то есть быть подлинными и един­ственными хозяевами страны. Количество крестьян-коллективис­тов и коммунистов непрерывно растет. Оно будет расти все быстрее, по мере того, как новое поколение будет изживать наследие крепост­ного права и суеверия векового рабского быта.

Законы в Союзе Советов создаются внизу, в недрах трудо­вой массы, они вытекают из условий ее жизнедеятельности. Со­ветская власть и партия формулируют и утверждают как закон только то, что созревает в процессах труда рабочих и крестьян, — труда, основная цель которого — создать общество равных. Пар­тия — диктатор, насколько она является организующим центром, нервно-мозговой системой рабочей массы; цель партии — превра­тить в кратчайший срок наибольшее количество физической энергии в энергию интеллектуальную, чтобы дать простор и сво­боду развитию талантов и способностей каждой единицы и всей массы населения.

Буржуазное государство, ставя ставку на индивидуализм, усердно воспитывает молодежь в духе своих интересов и традиций. Это, разумеется, естественно. Однако мы видим, что в среде молоде­жи именно буржуазного общества чаще всего возникали и возникают идеи и теории анархизма, а это уже неестественно и указывает на не­нормальное, нездоровое состояние среды, в которой люди, задыха­ясь, начинают мечтать о полном разрушении общества в интересах неограниченной свободы личности. Вы знаете, что наша молодежь не только мечтает, но и соответственно действует, — пресса Европы все чаще сообщает о «шалостях» буржуазной молодежи вашей и своей, — о шалостях, которые имеют характер преступлений. Преступления эти вызываются не материальной нуждой, а «скукой жизни» любопытством, поисками «сильных» ощущений, и в основе всех таких пре­ступлений лежит крайне низкая оценка личности и ее жизни. Вовле­кая в свою среду наиболее талантливых выходцев из рабочих и крес­тьян, заставляя их служить своим интересам, буржуазия хвастается «свободой» с которой человек может достичь «некоторого личного благосостояния» — удобного логовища, уютной норы. Но вы, конечно, не станете отрицать, что в вашем обществе тысячи талантливых лю­дей погибают на путях к пошлому благополучию, будучи не в силах преодолеть препятствия, которые ставят перед ними бытовые усло­вия буржуазной жизни. Литература Европы и Америки полна описа­ниями бесплодной гибели даровитых людей. История буржуазии — это история ее духовного обнищания. Какими талантами может гор­диться она в наше время? Нечем ей гордиться, кроме различных Гит­леров, кроме пигмеев, больных манией величия.

Народы Союза Советов вступают в эпоху Возрождения. Ок­тябрьская революция вызвала к жизнедеятельности десятки тысяч талантливых людей, но их все еще мало для осуществления целей, ко­торые поставил перед собой рабочий класс. В Союзе Советов нет безра­ботных и всюду, во всех областях приложения человеческой энергии не хватает сил, хотя они растут быстро, как никогда и нигде не росли.

Вы, интеллигенты, «мастера культуры» должны бы понять, что рабочий класс, взяв в свои руки политическую власть, откроет перед вами широчайшие возможности культурного творчества.

Посмотрите, какой суровый урок дала история русским интел­лигентам: они не пошли со своим рабочим народом и вот — разлага­ются в бессильной злобе, гниют в эмиграции. Скоро они все поголовно вымрут, оставив память о себе как о предателях.

Буржуазия враждебна культуре и уже не может не быть враж­дебной ей, — вот правда, которую утверждает буржуазная действи­тельность, практика капиталистических государств. Буржуазия от­вергла проект Союза Советов о всеобщем разоружении, и одного это­го вполне достаточно, чтобы сказать: капиталисты — люди социально

опасные, они подготовляют новую всемирную бойню. Они держат Со­юз Советов в напряженном состоянии обороны, заставляя рабочий класс тратить огромное количество драгоценного времени и материа­лов на выработку орудий защиты против капиталистов, которые ор­ганизуются, чтобы напасть на Союз Советов, сделать огромную стра­ну своей колонией, своим рынком. На самозащиту против капиталис­тов Европы народы Союза Советов тратят огромное количество сил и средств, которые можно бы употребить с бесспорной пользой на де­ло культурного возрождения человечества, ибо процесс строительст­ва в Союзе Советов имеет общечеловеческое значение.

В гнилой, обезумевшей от ненависти и от страха пред будущим среде буржуазии все более рождается идиотов, которые совершенно не понимают смысла того, что они кричат. Один из них обращается к «гос­подам правителям и дипломатам Европы» с таким воззванием: «В на­стоящий момент силы желтой расы должны быть использованы Евро­пой как средство для сокрушения III Интернационала». Весьма допус­тимо, что этот идиот выболтал мечты и намерения некоторых подобных ему «господ дипломатов и правителей». Весьма возможно, что уже есть «господа», которые серьезно думают о том, о чем заорал идиот. Европой и Америкой правят безответственные «господа». События в Индии, Китае, Индокитае вполне могут способствовать росту расовой ненависти к ев­ропейцам и вообще к «белым». Это будет третья ненависть, и вам, гума­нисты, следует подумать: нужна ли она для вас, для детей ваших. И на­сколько полезна для вас проповедь «расовой чистоты», то есть пропо­ведь опять-таки расовой ненависти в Германии? Вот, например:

«Вождь гитлеровцев в Тюрингии Заукель предписал национал-социалистической группе Веймара протестовать против присутствия в Веймаре на предстоящем торжественном праздновании столетия со дня смерти Гете — Гергарда Гауптмана, Томаса Манна, Вальтера фон Моло и профессора Сорбонны Генри Лихтенберже. Заукель ставит в вину указанным лицам их неарийское происхождение».

А также пора вам решить вопрос: с кем вы, «мастера культу­ры»? С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жиз­ни или вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищников, — касты, которая загнила с головы и продолжает дейст­вовать уже только по инерции?

ЛЕНИН ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ

Партийная организация и партийная литература

Источник: ПСС. Т. 12. — С. 99—105

Новые условия социал-демократической работы, создавшиеся в России после Октябрьской революции, выдвинули на очередь во­прос о партийной литературе. Различие между нелегальной и легальной

печатью, — это печальное наследие эпохи крепостнической, самодержавной России, — начинает исчезать. Оно еще не померло, далеко нет. Лицемерное правительство нашего министра-премьера еще бесчинствует до того, что «Известия Совета Рабочих Депутатов» печатаются «нелегально», но, кроме позора для правительства, кроме новых моральных ударов ему, ничего не получается из глупых попыток «запретить» то, чему помешать правительство не в силах.

При существовании различия между нелегальной и легальной печатью вопрос о партийной и непартийной печати решался крайне просто и крайне фальшиво, уродливо. Вся нелегальная печать была партийная, издавалась организациями, велась группами, связанными так или иначе с группами практических работников партии. Вся легаль­ная печать была не партийная, — потому что партийность была под за­претом, — но «тяготела» к той или другой партии. Неизбежны были уродливые союзы, ненормальные «сожительства» фальшивые при­крытия; с вынужденными недомолвками людей, желавших выразить партийные взгляды, смешивалось недомыслие или трусость мысли тех, кто не дорос до этих взглядов, кто не был, в сущности, членом партии.

Проклятая пора эзоповских речей, литературного холопства, рабьего языка, идейного крепостничества! Пролетариат положил ко­нец этой гнусности, от которой задыхалось все живое и свежее на Ру­си. Но пролетариат завоевал пока лишь половину свободы для России.

Революция еще не закончена. Если царизм уже не в силах по­бедить революции, то революция еще не с вилах победить царизм. И мы живем в такое время, когда всюду и на всем сказывается это противоестественное сочетание открытой, честной, прямой, после­довательной партийности с подпольной, прикрытой, «дипломатичной» увертливой «легальностью». Это противоестественное сочета­ние сказывается и на нашей газете: сколько бы ни острил г. Гучков насчет социал-демократической тирании, запрещающей печатать либерально-буржуазные, умеренные газеты, а факт все же остается фактом, — Центральный орган Российской социал-демократичес­кой рабочей партии, «Пролетарий» все же остается за дверью само­державно-полицейской России.

Как-никак, а половина революции заставляет всех нас при­няться немедленно за новое налаживание дела. Литература может теперь, даже «легально» быть на 9/10 партийной. Литература долж­на стать партийной. В противовес буржуазным нравам, в противовес буржуазной предпринимательской, торгашеской печати, в противо­вес буржуазному литературному карьеризму и индивидуализму, «барскому анархизму» и погоне за наживой, — социалистический пролетариат должен выдвинуть принцип партийной литературы, развить этот принцип и провести его в жизнь в возможно более пол­ной и цельной форме.

В чем же состоит этот принцип партийной литературы? Не только в том, что для социалистического пролетариата литера­турное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не мо­жет быть вообще индивидуальным делом, не зависимым от общего пролетарского дела. Долой литераторов беспартийных! Долой лите­раторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в дви­жение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литера­турное дело должно стать составной частью организованной, плано­мерной, объединенной социал-демократической партийной работы.

«Всякое сравнение хромает», — говорит немецкая пословица. Хромает и мое сравнение литературы с винтиком, живого движения с механизмом. Найдутся даже, пожалуй, истеричные интеллигенты, которые поднимут вопль по поводу такого сравнения, принижающе­го, омертвляющего, «бюрократизирующего» свободную идейную борьбу, свободу критики, свободу литературного творчества и т. д., и т. д. По существу дела, подобные вопли были бы только выражени­ем буржуазно-интеллигентского индивидуализма. Спору нет, лите­ратурное дело всего менее поддается механическому равнению, ни­велированию, господству большинства над меньшинством. Спору нет, в этом деле безусловно необходимо обеспечение большего про­стора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содержанию. Все это бесспорно, но все это доказывает лишь то, что литературная часть партийного дела пролетариата не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата. Все это отнюдь не опровер­гает того чуждого и странного для буржуазии и буржуазной демо­кратии положения, что литературное дело должно непременно и обязательно стать неразрывно связанной с остальными частями частью социал-демократической партийной работы. Газеты должны стать органами разных партийных организаций. Литераторы долж­ны войти непременно в партийные организации. Издательства и склады, магазины и читальни, библиотеки и разные торговли кни­гами — все это должно стать партийным, подотчетным. За всей этой работой должен следить организованный социалистический проле­тариат, всю ее контролировать, во всю эту работу без единого исклю­чения, вносить живую струю живого пролетарского дела, отнимая, таким образом, всякую почву у старинного, полуобломовского, полу­торгашеского российского принципа: писатель пописывает, чита­тель почитывает.

Мы не скажем, разумеется, о том, чтобы это преобразование литературного дела, испакощенного азиатской цензурой и европей­ской буржуазией, могло произойти сразу. Мы далеки от мысли проповедовать

какую-нибудь единообразную систему или решение за­дачи несколькими постановлениями. Нет, о схематизме в этой облас­ти всего менее может идти речь. Дело в том, чтобы вся наша партия, чтобы весь сознательный социал-демократический пролетариат во всей России осознал эту новую задачу, ясно поставил ее и взялся вез­де и повсюду за ее решение. Выйдя из плена крепостной цензуры, мы не хотим идти и не пойдем в плен буржуазно-торгашеских лите­ратурных отношений. Мы хотим создать и мы создадим свободную печать не в полицейском только смысле, но также и в смысле свобо­ды от капитала, свободы от карьеризма; мало того: также и в смысле свободы от буржуазно-анархического индивидуализма.

Эти последние слова покажутся парадоксом или насмешкой над читателем. Как! Закричит, пожалуй, какой-нибудь интеллигент, пылкий сторонник свободы. Как! Вы хотите подчинения коллектив­ности такого тонкого, индивидуального дела, как литературное твор­чество! Вы хотите, чтобы рабочие по большинству голосов решали вопросы науки, философии, эстетики! Вы отрицаете абсолютную свободу абсолютно-индивидуального идейного творчества!

Успокойтесь, господа! Во-первых, речь идет о партийной ли­тературе и ее подчинению партийному контролю. Каждый волен пи­сать и говорить все, что ему угодно, без малейших ограничений. Но каждый вольный союз (в том числе партия) волен также прогнать та­ких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди ан­типартийных взглядов. Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная. Я обязан тебе предо­ставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то. Партия есть добровольный союз, который неминуемо бы рас­пался, сначала идейно, а потом и материально, если бы он не очищал себя от членов, которые проповедуют антипартийные взгляды. Для определения же грани между партийным и антипартийным служит партийная программа, служат тактические резолюции партии и ее устав, служит, наконец, весь опыт международной социал-демокра­тии, международных добровольных союзов пролетариата, постоян­но включавшего в свои партии отдельные элементы или течения, не совсем последовательные, не совсем чисто марксистские, не совсем правильные, но также постоянно предпринимавшего периодические «очищения» своей партии. Так будет и у нас, господа сторонники бур­жуазной «свободы критики внутри партии: теперь партия у нас сра­зу становится массовой, теперь мы переживаем крутой переход к от­крытой организации, теперь к нам войдут неминуемо многие непо­следовательные (с марксистской точки зрения) люди, может быть, даже некоторые христиане, может быть, даже некоторые мистики.

У нас крепкие желудки, мы твердокаменные марксисты. Мы перева­рим этих непоследовательных людей. Свобода мысли и свобода кри­тики внутри партии никогда не заставят нас забыть о свободе груп­пировки людей в вольные союзы, называемые партиями.

Во-вторых, господа буржуазные индивидуалисты, мы долж­ны сказать вам, что ваши речи об абсолютной свободе одно лицеме­рие. В обществе, основанном на власти денег, в обществе, где нищен­ствуют массы трудящихся и тунеядствуют горстки богачей, не мо­жет быть «свободы» реальной и действительной. Свободны ли вы от вашего буржуазного издателя, господин писатель? от вашей буржу­азной публики, которая требует от вас порнографии в рамках (в ис­точнике, во-видимому, опечатка; по смыслу следовало бы «в рома­нах». — Ред.) и картинах, проституции в виде «дополнения» к «святому» сценическому искусству? Ведь эта абсолютная свобода есть буржуазная или анархическая фраза (ибо, как миросозерцание, анархизм есть вывернутая наизнанку буржуазность). Жить в обще­стве и быть свободным от общества нельзя. Свобода буржуазного пи­сателя, художника, актрисы лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от со­держания.

И мы, социалисты, разоблачаем это лицемерие, срываем фальшивые вывески, — не для того, чтобы получить неклассовую литературу и искусство (это будет возможно лишь в социалистиче­ском внеклассовом обществе), а для того, чтобы лицемерно-свобод­ной, а на деле связанной с буржуазией, литературе противопостав­лять действительно свободную, открыто связанную с пролетари­атом литературу.

Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербо­вать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучаю­щим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а мил­лионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность. Это будет свободная литерату­ра, оплодотворяющая последнее слово революционной мысли чело­вечества опытом и живой работой социалистического пролетариата, создающая постоянное взаимодействие между опытом прошлого (научный социализм, завершивший развитие социализма от его примитивных, утопических форм) и опытом настоящего (настоящая борьба товарищей рабочих).

За работу же, товарищи! Перед нами трудная и новая, но вели­кая и благородная задача — организовать обширное, разносторон­нее, разнообразное литературное дело в тесной и неразрывной связи с социал-демократическим рабочим движением. Вся социал-демократическая

литература должна стать партийной. Все газеты, жур­налы, издательства и т. д. должны приняться немедленно за реорга­низационную работу, за подготовку такого положения, чтобы они входили целиком на тех или иных началах в те или иные партийные организации. Только тогда «социал-демократическая» литература станет таковой на самом деле, только тогда она сумеет выполнить свой долг, только тогда она сумеет и в рамках буржуазного общества вырваться из рабства у буржуазии и слиться с движением действи­тельно передового и до конца революционного класса.

тема 16

« С еребряный век»

русской культуры

БРЮСОВ ВАЛЕРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ

Источник: История эстетики. Памятники мировой

эстетической мысли. — В 5-и тт. Т. 4. — С. 58 — 586.

Об искусстве

(1899)

[...] Задача искусства — сохранить для времени, воплотить [...] мгно­венное [...] мимоидущее. Художник пересказывает свои настроения; его постоянная цель — раскрыть другим свою душу. Человек умира­ет, его душа, неподвластная разрушению, ускользает и живет иной жизнью. Но если умерший был художник, если он затаил свою жизнь. В звуках, красках или словах, — душа его, все та же, жива для земли, для человечества.

[...] Кто дерзает быть художником, должен быть искренним — всегда, без предела. Все настроения равноценны в искусстве, ибо ни од­но не повторится; каждое дорого уже потому, что оно единственное. Ду­ша по своей сущности не знает зла. Чем яснее поймет кто свою душу, [тем] чище и возвышеннее будут его думы и чувства. Стремление глубже понять себя, идти все вперед, уже святыня. Нет осуждения чувствам истинного художника. Иное в отдельности еще неполная правда, но как часть души может быть необходимым. Истинно поня­тое зло всегда ступень на бесконечном пути к совершенству.

Тот более велик из художников, кто глубже понял и полнее пе­ресказал свою душу. Это наша ограниченность делит художников на великих и меньших. В малом мире человека, как в великом мире все­ленной, все находится в связи, все дышит взаимным согласием. По одному искреннему созданию Великий Дух угадал бы всю душу творца. Но мы вступаем в мир новой души, как в чужую вселенную, и робко ждем указаний.— Пусть художник с новых и новых точек зрения озаряет свою душу. Пусть, как к цели, стремится он к тому, чтобы воссоздать весь мир в своем истолковании.

Единственный признак истинного искусства — своеобразие; искусство всегда создает нечто новое. Постоянный признак лжеис­кусства, что оно подражательно. [...] Лицемер в искусстве обречен по­вторять других; кто лжет, тот подражает.

Достойный имени художника может довольствоваться тем, что будет записывать свои мелькающие настроения. Вдохновение — миг более живого чувствования. В «искусстве для искусства» нет смысла. Повесть дорога не как рассказ о приключениях вымышленных лиц,