Процесс лексикализации внутренней формы слова

Один из факторов, благоприятствующих демотивации слова, составляет явление лексикализации внутренней формы слова. Но прежде - о термине «лексикализация».

В истории отечественного и зарубежного языкознания с тер­мином «лексикализация» связывались неоднородные явления, что частично показано О.Д. Кузнецовой в статье «О понятии лек­сикализации...» (ВЯ. 1978. №2). Однако существует нечто общее, что позволяет обозначить разнородные явления одним и тем же термином «лексикализация». Это общее составляется прежде все­го тем, что названный процесс имеет своим результатом при­обретение языковыми единицами, явлениями и т.п. тех или иных свойств слова, т.е. языковые единицы или явления, подвергшиеся лексикализации, уподобляются в чем-либо лексическим единицам, словам. Это - во-первых. Во-вторых, процесс лексикализации обычно бывает связан с утратой каких-либо языковых значений, языковых характеристик (напри­мер, регулярности, коннотаций и т.п.) при сохранении языковой формы. Так, лексикализация словосочетаний приводит к утрате выводимости их целостного значения из значения отдельных слов-компонентов словосочетания и приобретению ими идиома­тичное™ (железная дорога); лексикализация уменьшительно-ласкательных форм слова - к утрате ими соответсвующих конно­таций и выводимости значения из значения составляющих их морфем (ножик, ручка - у двери, грибок - на детской площадке, спинка дивана); лексикализация грамматической формы, напри­мер формы множественного числа (часы, весы, усы) - к утрате грамматического значения множественного числа и приобрете­нию идиоматичности; лексикализация фонетических явлений - к утрате фонетическим явлением закономерного, регулярного ха­рактера, закреплению его в ограниченном (небольшом) круге слов (сивер, исть - в говорах Сибири), к приобретению фонети­ческим явлением индивидуального характера.

Первые публикации автора о лексикализации ВФС появились в 1979 г. [71: 106-116] и 1984 гг. [95: 83-93], в 1994 г. этому процес­су была посвящена кандидатская диссертация Е.В. Михалевой [240] и статьи [239; 241], выполненные на материале литературно­го языка с широким привлечением результатов психолингвистиче­ского эксперимента (опрошено около 1000 человек, выявлено око­ло 900 слов с лексикализованной ВФС). Основные итоги исследо­ваний названных авторов отражены в настоящем подразделе.

Что такое лексикализация внутренней формы слова?

Под лексикализацией внутренней формы слова следу­ет понимать приобретение внутренней формой идиома-тичности на основе утраты способности слова к актуализации мотивационных отношений. При­бегая к образу, лексикализацию ВФС можно определить как про­цесс ее «окаменения». Лексикализация ведет к тому, что внут­ренняя форма, не претерпевая внешних изменений, сохраняя членимость на значимые сегменты или возможность вычленения сегментов, теряет способность к проявлению отношений лекси­ческой либо структурной мотивации, приобретает идиоматич-ность мотивационного значения. В итоге носитель языка узнаёт, вычленяет сегмент «окаменевшей» ВФС, но не может объяснить взаимообусловленность его звучания и значения [71: 109; 95: 83-84; 82: 27]. Обратимся к примерам.

В говорах Среднего Приобья известно название сорного рас­тения конюшник 'полынь чернобыльник'. В речевом употребле­нии это слово проявляет мотивационную связь только «справа», по линии структурной мотивации: «Лебеда, конюшник высокий, лапошник, жабрей, осот, молошник, сурепка — сорняк на полях». То же самое характерно и для другого названия растения - ко-нёвник (и конёвник) 'кипрей Иван-чай': «Багульник - голова кода болит, кустарник это; конёвник везде растет, два сорта: муж­ской и женский». «Конёвник - от печени пьют, запдльна трава, горъка-распрегоръка - ит малярёи пьют, девятилъник пьют ит желтухи».

В обоих словах на основе актуальных отношений структур­ной мотивации вычленяется формант -НИК, который составляет часть слова с мотивированной связью звучания и значения: -НИК соответствует сема 'растение'. Оба слова в прошлом имели лек­сическую мотивированность, о чем свидетельствуют показания метаязыкового сознания носителей диалекта, еще вычленяющих сегмент КОНюшник: «Никакая животная не ест: ни кони, ни­кто, а почему «конёвник» [назвали] - не знаю. Пчелы мед берут с его, корень от поноса пьют. Или по высоте назвали, или кони любили, - не знаю».

Следовательно, та часть ВФС, которая теперь не соотносится со словом конь, подверглась лексикализации. Внутренняя форма слова конёвник до её лексикализации предствдяла собой сле­дующее:

КОНЁВНИК Мотивационная КОН/ёв/НИК форма

Мотивационное 'растение <высокое, значение как> конь'

Внутренняя форма слова

После лексикализации внутренняя форма обрела следующий вид:

• Мотивационная КОН/ёв/НИК

форма

Внутренняя

форма слова ^--^Мотивационное 'растение'?

значение

Глава 4

вом курник. Значительная их часть свидетельствует о том, что слово в силу экстралингвистических причин утратило мотиваци­онную связь со словом курица: «Курники пекли из свинины». «Курники с салом». «Курники с салом, с мясом стряпали». «Кур­ник? Как не знать? Всю жизнь готовила. И люблю. Наклади сала, наклади капусты - вот тебе и курник». Лишь в немногих говорах рассматриваемое слово актуализует отношение лексической моти­вации: «В курник кладут курятину». «Курники из курицы, свинину ложили - кто как». О том, что слово курник в большей части среднеобских говоров претерпело лексикализацию ВФ, свидетель­ствуют как многочисленные контексты, в которых отсутствует ак­туализация мотивационных отношений слова «слева», так и обра­зование катахрезы свинячий курник [71: 110-111].

Экстралингвистическая причина породила лексикализацию ВФ слова конюшня 'помещение для коров и мелкого скота', о чем говорят контексты («Конюшня для коров». «Корову в конюш­нях держут». «В конюшни коров и овечек ставили». «Для овец конюшни и избушки». «Где свинья сидит, то - конюшня»), а так­же карахреза конская конюшня.

Лексикализовалась ВФ наречия красным-красно в русских говорах Хакасии: «Черники тут красным-красно». «Смородины выросло красным-красно». Оно означает 'много, в большом ко­личестве (обычно о ягодах)'.

Подверглись лексикализации в литературном языке такие слова, как чернила 'водный раствор какого-либо красящего ве­щества, употребляемый для письма', как следствие затухания мотивационной связи со словом чёрный, о чем говорят сочетания синие чернила, зеленые чернила, красные чернила, черные чер­нила; бельё 'изделия из тканей, носимые непосредственно на те­ле, а также изделия для бытовых надобностей': в силу экстралин­гвистического фактора утратившее мотивационную связь со сло­вом белый, что нашло выражение в сочетаемостной характери­стике слова: розовое бельё, голубое бельё, цветное бельё, белое бельё; белка 'небольшой лесной грызун с пушистым хвостом, живущий на деревьях', в результате затухания соотношений со словом белый 'светлый', производным от которого, согласно этимологии, оно является: «Сущ. бЪла - 'белка' возникло мор-фолого-синтаксическим способом словообразования на основе словосочетания бЪла вЪверица 'белая белка'. Животное получи­ло название по цвету шкурки очень редкой - белой - разновидно­сти» (Н.М. Шанский и др.); красноречие 'способность, умение говорить красиво, убедительно; ораторский талант', краснобай в силу ослабления мотивационной соотносительности с мотиви­рующим их словом красный 'хороший, красивый, прекрасный', ставшим устарелым (ср.: «А что же, милые друзья, Невеста красная моя Не пьет, не ест, не служит: О чем невеста ту­жит?» А. Пушкин. Жених); окотиться 'родить детёнышей (о сам­ках некоторых животных, например овце, козе, зайчихе)', которое в данном значении возникло в результате переноса глагола око­титься 'родить котят (о кошке)' и сразу же подверглось лексикали­зации в силу невозможности мотивации словом котёнок (котята): окотиться - родить ягнят (об овце), окотиться - родить козлят (о козе), окотиться - родить зайчат (о зайчихе) [71: 111].

Словами с лексикализованной ВФ являются глаголы средне-уральских говоров - присарафанить 'крепко приделать: пришить, прибить, приклеить и т.п.', ожабить 'ударить', пересобачить 'на­дорвать, надсадить', тараканничать 'дурачиться, озорничать', натрезвониться 'наесться', усвистать 'запачкать', сарафанить 'бить', которые Т.В. Матвеева называет словами с парадоксаль­ной внутренней формой. «Глаголы с парадоксальной внутренней формой характеризуются необычностью семантического соот­ношения мотивированного со своим мотиватором: исходное сло­во, не имеющее семантических точек соприкосновения с произ­водным от него, как бы просвечивает другим цветом сквозь это производное. Наблюдается парадокс в соотношении лексических значений, который долго не сглаживается из-за отсутствия моти­вировочного признака: производящее слово «торчит», не дает забыть себя в производном» [235: 119].

Лексикализация может быть связана с угасанием не только отношений лексической мотивации, но и отношений структурной мотивации. Так, слово ножик до утраты им уменьшительно-ласкательного значения соотносилось с подобными ему образо­ваниями типа домик, столик. После десемантизации суффикса слово утратило мотивационную связь с уменьшительно-ласкательными образованиями, формантная часть слова ножик подверглась лексикализации.

Процесс лексикализации ВФС можно наблюдать на разной стадии его протекания. Так, слово снегирь в современных сред­необских говорах иллюстрирует разные стадии начавшегося про­цесса: «Снегирь - маленьки птицы зимны. Сам сизый, и грудь красна. Он бусый, разукрашенный. Может быть, они больше в снегу бывают, поэтому [называется] снегирь». «Снегири есть в лесу, бог их знает, почему [так называют]. Наверно, со снегом связано, зимой прилетают».

Большой научный интерес представляет вопрос о причинах и условиях лексикализации ВФС, которые еще предстоит выяс­нить. Однако уже сейчас можно выделить экстралингвистические и лингвистические причины, вызывающие лексикализацию ВФС. Из числа экстралингвистических причин в первую очередь сле­дует назвать изменения обозначаемого денотата, связанные с его реальными признаками, свойствами, особенностями (изменение цвета белья, чернил привели к лексикализации лексической мо­тивированности соответствующих обозначений, изменение функционального назначения конюшен - к тому же результату в обозначающем это помещение слове). К лексикализации ВФ при­водит незнание или забвение легенд, примет, поверий, традиций и т.п. Так, со словом козодой, в котором вычленяются, но не по­лучают объяснения сегменты КОЗ и ДОЙ, связано народное по­верье о том, что якобы эта птица ночью высасывает молоко у коз, со словом незабудка - примета: тот кому подарен цветок, нико­гда не забудет подарившего.

К этому фактору примыкает утрата национальных, культур­ных, религиозных, бытовых традиций, исторических факторов: объегорить, подкузьмить, масленица, православие, воскресенье. кондрашка, огорошить, кириллица, большевик, меньшевик, ку­лак, белогвардеец [239: 12]. Из числа лингвистических причин прежде всего следует назвать нулевую или редкую актуализацию мотивационных отношений данного слова. Например, неслучай­но, что редкая актуализация отношений лексической мотивации названиями ягод и деревьев (эти слова преимущественно актуа­лизуют отношения структурной мотивации) приводит к лексика­лизации внутренней формы: рябина, калина, клубника, княжника, голубика, боярышник и др.

Нулевая и редкая актуализация отношений лексической мо­тивации может быть связана с активизацией валентности слова с дублетами мотивирующей его единицы. Так, лексикализация сегмента ДУШ в словах белодушка, сиводушка - названиях лисы с белой грудью не в последнюю очередь обусловлена тем, что вместо слова душа 'грудь' (ср. душа нараспашку) в качестве слов-сателлитов активно употребляется его дублет грудь («Бело­душка, сиводушка - лиса. Белодушка - красна, грудь - бела») и слова-заменители: шерсть («Белодушка говорили. Больше в ней белой шерсти»), хрест 'полоса в виде креста' («Крестовка - чер­ный хрест, <...> белодушка - белый хрест»), подсад 'подшер­сток' («Подсад белый -за то и белодушкой называется»).

Ранее названные причины лексикализации ВФС Е.В. Михале­ва дополняет следующими: неактуальностью мотивировочного признака, например в экспрессивных лексических единицах: са-рафанить 'бить', хлестаться 'обманывать', колбаситься 'ломать­ся', выгвоздать 'испачкать'; малой информативностью, случай­ностью мотивировочного признака: маргаритка, боярышник, ан­тоновка, тимофеевка (злак), голубцы, белобилетник; формирова­нием мотивировочного признака в узкой профессиональной сфе­ре: белокровие, малокровие, ключица, пачка 'короткая юбка в балете', беседка 'устройство для подъема рабочих'; утратой сло­вом образности: бычок 'сорт рыбы', волчок 'игрушка', лопатка 'часть скелета', коньки 'спортивный снаряд', прокатить 'завалить на экзамене', кукурузник 'самолет'; десемантизацией аффикса: тетрадка, книжка, стенка, заприметить, напополам. Приведенные наблюдения исследователь предваряет следующим заключением:

«лексикализация ВФС представляет собой результат противодей­ствия двух основных тенденций - тенденции к произвольности (выражается в утрате мотивационного значения) и стремления языкового знака к мотивированности (проявляется в стабилизи­рующем действии мотивационной формы)» [240: 11].

Чем реже (меньше) актуализуются мотивационные отноше­ния слова, тем больше возможностей для лексикализации его ВФ. Границей, пределом лексикализации ВФС является его демоти­вация.

Явление лексикализации ВФС следует отличать от явления идиоматизации слова. Известно, что идиоматичность - один из главных признаков слова. Идиоматичность - свойство слова, за­ключающееся в невыводимости его лексического значения из значения составляющих его морфем. Многие слова языка «от рождения» идиоматичны. Иначе говоря, идиоматичность - это отсутствие изоморфизма плана содержания и плана выражения лексической единицы. Стало быть, идиоматизация - это процесс либо приобретения словом идиоматичности, либо усиле­ния его идиоматичности. Если процесс лексикализации ВФС ох­ватывает такие компоненты слова, как его мотивационная форма и его мотивационное значение, то процесс идиоматизации связан с лексическим значением слова. Этот процесс как отражение тен­денции к произвольности языкового знака состоит в развитии значения лексической единицы по пути накопления сем, не полу­чающих формального выражения в звуковой оболочке слова, ко­торая остается неизменной. Процесс идиоматизации претерпели многие слова русского языка. Например, слово каменщик перво­начально обозначало того, кто производил кладку различных со­оружений из камня, с развитием кирпичного производства это слово стало обозначать рабочего, производящего кладку различ­ных сооружений из камня или кирпича (MAC). Слово березняк первоначально, до развития искусственных лесопосадок, означа­ло 'лес из берёз', а затем - 'роща или лес, состоящий из одних берёз' (MAC).

Объединяет эти два явления - явление лексикализации и идиоматизации - то, что оба они связаны со словами мотивиро­ванными, оба отражают тенденцию к произвольности языкового знака, оба имеют отношение к изоморфности/неизоморфности, оба не сопровождаются изменением звуковой оболочки слов. Однако если лексикализация ВФС непременно влечет к затемне­нию его лексической или структурной мотивированности, то идиоматизация слова далеко не всегда имеет результатом демо-тивацию слова, она лишь ослабляет его мотивированность, под­готавливая почву для процессов лексикализации и демотивации.

Связь двух процессов - идиоматизации и лексикализации -может находить выражение в судьбе одного и того же слова. Так, глагол стрелять в своем исходном номинативном значении 'пус­кать стрелы из лука' претерпел процесс идиоматизации: стрелять 'о пуске стрел, камней из лука, пращи и т.п.' (MAC); в значении 'производить выстрелы' (стрелять из пушки, стрелять из ружья, стрелять из пулемета) слово выступает с лексикализованной ВФ (связь со стрела?), что в еще большей степени закрепляется в сло­ве при выражении таких значений, как 'уметь пользоваться огне­стрельным оружием', 'убивать из огнестрельного оружия' (ср. отражение двух процессов - лексикализации и демотивации - в слове краснобай).

* * *

Таким образом, с мотивированностью слова связаны различ­ные лексические процессы, одни из которых - ремотивация, нео­мотивация, номинация - отражают тенденцию к мотивированно­сти языкового знака, обнаруживая ее активный характер, дру­гие - демотивация, лексикализация ВФС, идиоматизация - лишь иллюстрируют тенденцию к произвольности языкового знака, являя собой результат действия других процессов.

К увеличению числа немотивированных слов языка приводит процесс заимствования лексических единиц из других язы­ков. Значительная часть заимствований, пережив адаптацию, по­полняет производящий фонд русского языка; часть же заимство­ваний, как отмечалось, вовлекается в процесс ремотивации - лек­сической (быволъ —» буйвол) или структурной (картофель —» кар-товь, ср. морковь). Заимствования также выполняют лишь иллю­стрирующую роль по отношению к тенденции к произвольности языкового знака, т.к. причины заимствований связаны с иными факторами. Хотя можно в истории языка отметить случаи заим­ствования слов, особенно в области терминологии, с целью иметь термин, не «отягощенный» мотивированностью.

В аспекте взаимоотношения и взаимодействия двух противо­положных тенденций - тенденции к мотивированности языково­го знака и тенденции к его произвольности - интересно просле­живается диалектика взаимоотношений разных типов мотивиро­ванности слова - фонетического, морфологического, семантиче­ского, что сжато и ярко представлено в работах А.П. Журавлева.

Как считает исследователь, разные типы мотивированности слов возникли в такой последовательности: сначала - фонетиче­ский тип, затем семантический, затем - морфологический, кото­рые явились следствием тенденции к мотивированности языково­го знака. «Семантическая мотивировка, - пишет А.П. Журав­лев, - скорее всего возникла раньше морфологической, вместе с осознанием значения, т.е. с формированием его понятийного яд­ра. Этот тип мотивированности порождает полисемию, эффек­тивно способствуя развитию семантики и обеспечивая семанти­ческую жизнеспособность новых значений; кроме того, он сис­тематизирует, упорядочивает семантическую систему языка.

Морфологическая мотивировка возникает в процессе форми­рования грамматической структуры языка и порождает новый аспект семантики - грамматическое значение. <...> Семантиче­ская и морфологическая мотивированности более сильны, более определенны, чем фонетическая, поэтому развитие семантики начинает ориентироваться в основном на них. Впоследствии эта переориентация совершается все более решительно, и в настоя­щее время в развитых языках новые слова и значения образуются почти исключительно путем семантических переносов и морфо­логических построений. Семантическая и морфологическая мо­тивировка могут даже подавить померкшую фонетическую и раз­вивать значения вопреки ей» [163: 23].

Одним из примеров такого рода может служить слово юдоль 'жизнь с ее горестями и печалями' (MAC: книжн., устар.). Слово юдоль по своей звуковой символике имеет «ярко положительные характеристики... («хороший», «нежный», «женственный», «свет­лый», «красивый», «легкий», «безопасный», «добрый»), которые не противоречили первоначальному значению этого слова - 'долина'» [164: 136]. Но когда у слова развились переносные значения - 'ме­сто, где страдают, мучаются' (юдоль скорби, юдоль печали. «За­чем изволили пожаловать в эту юдоль печали и страданий!» А. Степанов. Порт-Артур), 'жизнь с ее горестями и печалями' («[Приисковый рабочий] смотрит на всякое горе, как на неизмен­ного спутника своего странствия в земной юдоли». Н. Наумов. Паутина), то это и обнаружило возможность развития значений вопреки фонетической мотивировке слова.

«Но слишком явная и жесткая мотивировка чересчур ограни­чивает свободу развития знаков, поэтому тенденция к произволь­ности расшатывает и семантическую, и морфологическую моти­вированности. Семантическая мотивированность постепенно ос­лабляется путем затемнения этимологии. Родственные семанти­ческие связи со временем слабеют и могут порваться вовсе. В этом случае диахронически мотивированное слово может стать синхронически произвольным... Морфологическая мотивировка тоже ограничивается тенденцией к произвольности, но иначе, чем семантическая. Ограничения возникают здесь в результате формализации, грамматикализации и, следовательно, десеманти-зации морфологических мотивировок <.. > В этих условиях мо­тивировочная тенденция, стремясь ограничить произвол, может оживить семантическую и фонетическую мотивировки <...> Но действие всех многочисленных сил, - заключает автор, - опреде­ляющих функционирование и развитие языковых единиц, не приводит к хаосу или полной случайности результатов, посколь­ку все эти силы направлены к одной цели - обеспечить наиболь­шую эффективность функционирования каждого элемента язы­ка» [163: 24-25].

Глава 5

СОПОСТАВИТЕЛЬНАЯ МОТИВОЛОГИЯ

В 1970-80-е гг. активизировались сопоставительные, сопос­тавительно-типологические, контрастивные исследования лекси­ки языков. В рамках сопоставительной лексикологии и семасио­логии обсуждались объект и предмет этих научных дисциплин, единицы и аспекты сопоставления (С.Г. Бережан, А.А. Брагина, В.К. Будовичева, В.Г. Гак, А.И. Гудавичюс, А.Е. Супрун, У.К. Юсупов и др.).

Интенсивное развитие получила сопоставительная ономасио­логия, объект анализа которой составляли принципы, способы, средства номинации сопоставляемых лексических единиц (ЛЕ) как разных форм одного и того же языка, так и различных языков (А.Ю. Белова, М.М. Гинатулин, Н.Д. Голев, В.В. Копочева, В.К.Павел, М.Ш. Сарыбаев, Д.С. Сетаров, Ю.П. Солодуб, О.М. Толошная, В.В. Усачева, Г.И. Уюкбаева и др.).

В сфере описательной мотивологии в эти годы был заявлен сопоставительный аспект намечены некоторые параметры сопос­тавления явления мотивации слов литературного языка и диалек­та и представлены результаты [129; 95: 48-50; 94: 150-153; 87: 242-246] установления общности и специфики явления на разных языковых уровнях.

Идея мотивационно-сопоставительного анализа (МСА) лек­сики в скрытом или явном виде нашла отражение в ряде работ 1960-70-х гг. (Гак В.Г, 1966; 1977; Комлев Н.Г., 1968; Блинова О.И, 1975; Зиновьев В.Н., 1980).

«Главным результатом работ по сопоставлению лексики раз­ных языков в собственно мотивологическом аспекте стало выде­ление сопоставительной мотивологии в отдельную научную дис­циплину со своими задачами, принципами и аспектами, осущест­вленное О.И. Блиновой (1987, 1994)» [194: 7], тем самым было положено начало еще одному разделу сопоставительной лекси­кологии - мотивологии сопоставительной (МС). С учетом и на базе терминосистемы и разработок описательной мотивологии О.И. Блиновой были определены объект и предмет МС, цели и задачи, принципы, методы и аспекты исследования, уровни, еди­ницы и параметры МСА ЛЕ [86: 17-21], получившие в работах ее последователей - А.Д. Адиловой [2; 4], И.Е. Козловой [194], А.С. Филатовой [345], Н.А. Чижик [354], СБ. Велединской [116], Л.В. Дубиной [159], Е.Ю. Погудиной (Сыпало) [280], КВ. Гарга-неевой (Сотниковой) [127], Е.И. Жериной [161], М.А. Ивановой [ 177] дальнейшую разработку и развитие в разных аспектах: опи­сательно-сопоставительном, функциональном, социовозрастном, лексикографическом, лингвокультурологическом1 (Полная биб­лиография их работ представлена в [102].)

Именно в 1990-е гг. термин «сопоставительная мотиволо­гия» в противопоставлении термину «описательная мотиволо­гия»2 окончательно обрел свой статус, хотя нередко в качестве взаимозаменимого он используется наряду с термином «сопос­тавительный аспект мотивологии», что в определенных контек­стах вполне оправданно.