От животных реакций к человеческим ответам

Определение человека как animal symbolicum дает нам основу дальней­шего исследования. Но это определение необходимо развить, сделать его более точным. Несомненно, символическое мышление и поведение — са­мые характерные черты человеческой жизни, на которых зиждется весь прогресс человеческой культуры. Но можем ли мы рассматривать их как особый дар, отличающий человека от других живых существ? Нет ли у принципа символизма гораздо более глубокого источника и значительно более широких возможностей применения? Ответив на этот вопрос отри­цательно, мы, по-видимому, должны будем признать наше невежество в тех важнейших вопросах, которые всегда были в центре внимания фило­софии культуры. Без ответа останутся вопросы о происхождении языка, искусства, религии, а в результате мы столкнемся с культурой как фак­том, оторванным от других и потому непонятным.

Вполне естественно, что такое решение было неприемлемо для ученых. Они всячески стремились связать факт символизма с другими хорошо из­вестными и элементарными фактами. И хотя огромное значение этой про­блемы было осознано, правильный подход к ней находили, к сожалению, очень редко. С самого начала вопрос оказывался неясным и смешивался с другими вопросами, принадлежавшими иной области размышлений. Дис­куссия по этой проблеме не смогла дать нам беспристрастного описания и анализа феноменов самих по себе, выродившись в метафизический спор; в конце концов этот вопрос стал пробным камнем в спорах между различ­ными метафизическими системами — идеализмом и материализмом, спи­ритуализмом и натурализмом, — оказавшись стержневым для последую­щего развития науки и метафизики.

Этого аспекта проблемы мы здесь не касаемся, ограничиваясь ре­шением гораздо более скромной и конкретной задачи. Мы попытаем­ся как можно более точно описать символическую установку человека, чтобы получить возможность отличить ее от тех способов символиче­ского поведения, которые обнаруживаются повсюду в животном мире. <...> (С. 473)

ОООООООООООООООООООООООООООООО

Ключ к фрагменту: Только человек различает в своей повседневной практи­ке взаимодействия с миром знаки и символы. У животного такой способно­сти нет.

OO<X>O<X>OOOO<X><><><>ockx><><><X><><>OO<>O

Для достижения ясности в постановке проблемы мы должны тща­тельно различать знаки и символы. То, что в животном поведении об­наруживаются сложные системы знаков и сигналов, — это, пожалуй, очевидный факт. Мы можем даже сказать, что некоторые животные,

особенно домашние, чрезвычайно восприимчивы к знакам. Собака мо­жет реагировать на малейшие изменения в поведении хозяина, она мо­жет даже различать выражения лица и перемены в голосе человека. Но от этого еще далеко до понимания символов в человеческой речи. Знаменитые опыты Павлова доказали, что животные могут быть легко обучены реагировать не только на прямые, но и на всякого рода опо­средующие или репрезентативные стимулы. Звонок, например, может стать «знаком обеда» и животное может быть обучено не прикасаться к пище, покуда этого знака нет. Но из этого мы узнаем лишь, что экспе­риментатор успешно менял ситуацию с пищей у животного. Он услож­нял эту ситуацию, произвольно внося в нее новые элементы. Все явле­ния, которые обычно называют условными рефлексами, не только очень далеки, но и прямо противоположны существенным чертам символи­ческой мысли человека. Символы в собственном смысле слова нельзя свести только к сигналам. Сигналы и символы принадлежат двум раз­личным универсумам дискурсии: сигнал есть часть мира физического бытия; символ — часть человеческого мира значения. Сигналы — «опе­раторы»; символы — «десигнаторы». Сигналы, даже когда они пони­маются и используются как таковые, обладают физическим или суб­станциональным бытием; символы же имеют только функциональную значимость. <...> (С. 477)

Принцип символизма с его универсальностью, значимостью и обще- применимостью — волшебное слово, то самое «Сезам, откройся!», которое позволяет войти в специфически человеческий мир, в мир человеческой культуры. Если человек обладает таким магическим ключом, дальнейшее развитие ему обеспечено. Такому прогрессу, очевидно, не препятствует не­достаток чувственного материала. <...> (С. 481)

Человеческая культура обретает свой специфический характер, свои интеллектуальные и моральные ценности не из составляющего ее ма­териала, а из ее формы, архитектоники, строения. И эта форма может быть выражена в любом чувственном материале. Звуковой язык име­ет огромные технические преимущества перед тактильным, но техни­ческие недостатки последнего не уничтожают самого существа его ис­пользования. Использование тактильного языка вместо звукового не перекрывает пути для свободного развития символической мысли и сим­волического выражения. Если ребенок преуспел в усвоении значений человеческого языка, неважно, в каком конкретном материале эти зна­чения ему доступны... человек может строить свой символический мир из самого бедного и скудного материала. То, что жизненно значимо, — это не отдельные кирпичи и камни, а их общая функция в архитектур­ной форме. В области речи именно их общая символическая функция оживляет материальные знаки и «дает им говорить». Вне этого живи­тельного принципа человеческий мир действительно остается глухим и немым. С этим принципом даже мир слепоглухонемого ребенка может стать несравненно более широким и богатым, нежели мир самого высо­коразвитого животного.

Универсальная применимость — следствие того, что каждая вещь имеет название, — одно из величайших преимуществ человеческого символизма. Но не единственное. Существует другая характерная черта Символов, которая сопровождает и дополняет первую, необходимо со­относится с ней. Символ не только универсален, но и чрезвычайно из­менчив. Я могу выразить то же самое значение в различных языках, но даже в пределах одного и того же языка любая мысль, идея могут быть выражены в совершенно разных терминах. Знак или сигнал соотносится с соответствующей вещью одним-единственным жестко закрепленным способом. Любой конкретный и индивидуальный знак относится к оп­ределенной индивидуальной вещи. В павловских опытах собаки легко приучались брать пищу только при особых сигналах; они не ели, поку­да не раздавался сигнал, выбранный экспериментатором. Здесь, однако, нет аналогии с человеческим символизмом, как это зачастую интерпре­тируют, — наоборот; это полная противоположность символизму. Под­линный человеческий символизм характеризуется не единообразием, а как раз своей изменчивостью: он не жесток и статичен, а подвижен. Правда, полное осознание этой подвижности есть, по-видимому, резуль­тат более позднего интеллектуального и культурного развития человека. В примитивном мышлении это осознание очень редко достигается. Здесь символ рассматривается как свойство самой вещй, подобное другим ее физическим свойствам. В мифологическом мышлении имя бога — не­отъемлемая часть природы самого бога. Если я неправильно называю бога, заклинание или молитва не. подействуют. То же самое относится целиком и к символическим действиям. Религиозный ритуал, жертво­приношение всегда должны выполняться одним и тем же неизменным способом и в одном и том же порядке, если нужно, чтобы они подейст­вовали. Дети часто испытывают затруднения, впервые узнавая, что не каждое название предмета — его «собственное, имя», что каждая вещь может иметь совершенно разные названия в разных языках: они склон­ны думать, что вещь «есть» то, чем она названа. Но это ведь лишь пер­вый шаг. <...> (С. 481-483)

Источник: Кассирер Э. Опыт о человеке. Введение в философию человеческой куль­туры. // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке — М.,1998. — С. 440-722.

Юнг Карл Густав (Carl Gustav Jung, 1875-1961 гг.) — швейцарский психоаналитик, соз­датель учения о коллективном бессознательном, автор психоаналитической концепции

Символа. Юнг полагал, что основой культуры выступает про­гресс символообразования. Индустриальная революция, по мнению Юнга, нанесла урон способности человека воспри­нимать символы культуры и значительно отдалила человека от его бессознательного и природы, что повлекло за собой усиление коллективных иррациональных сил, психическую инфляцию, обезличивание и атомизацию людей, появление массового человека с его катастрофизмом и безликостью. Выход из ситуации духовного кризиса Юнг видел в культи­вировании внимания к миру символов и архетипов, одним из путей вхождения в мир которых являются человеческие сны. О необходимости исследовать эту «путеводную» способность снов он говорит в работе «Человек и его символы».

Карл Густав Юнг ЧЕЛОВЕК И ЕГО СИМВОЛЫ

оо<хх>о<х><х>скх><>ос>ооооо<>оооо<>ооо Ключ к фрагменту: В языке современной культуры присутствуют слова, кото­рые имеют характер знаков и символов. Символы отличаются от знаков тек что они обозначают то, что выходит за рамки прямого и точного определения и объяснения.

о<хх>оо<><>>х><хх><х><х><х><>оскх>оо<х>о Человек использует устное или печатное слово, чтобы передать окру­жающим некоторое осмысленное сообщение. При этом помимо слов-сим- волов, которых так много в любом языке, часто применяются слова-обо- значения, или своего рода опознавательные знаки, не являющиеся строго описательными. Таковы сокращения, представляющие ряд прописных букв (ООН, ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО), известные торговые марки, запатенто­ванные названия лекарств, воинские знаки различия. Не имея значения сами по себе, они стали узнаваемы в ходе обыденного или целенаправлен­ного употребления. Подобные слова суть не символы, а знаки, лишь на­зывающие объекты, за которыми закреплены.

Символом же мы называем термин, название или даже образ, обладаю­щий помимо своего общеупотребительного еще и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределенное, неизвестное. Многие памят­ники критской культуры, например, отмечены знаком двойных тесел. Это знакомый нам предмет, однако его потайной смысл скрыт от нас. Или возь­мем другой пример: один индус, посетив Великобританию, рассказывал потом своим друзьям, что англичане почитают животных. Он обнаружил в старых протестантских церквях изображения орла, льва и быка, но по­нятия не имел (как и многие христиане), что эти животные символизиру­
ют авторов Евангелий. В свою очередь, корни этой символики тянутся к видению Иезекииля, а оно имеет аналог в египетском мифе о боге солнца Горе и четырех его сыновьях. Еще более яркий пример — это известные каждому колесо и крест. В соответствующем контексте и у них появляет­ся символическое значение, которое до сих пор является предметом дис-; куссий.

\ Следовательно, символическим является такое слово или образ, значе- Г ^ ние которого выходит за рамки прямого и не поддается точному определе- нию или объяснению. Когда разум пытается объять некий символ, то неиз- ¡V бежно приходит к идеям, лежащим за пределами логики. Размышления

V о колесе как об образе «божественного» солнца приводят разум к порогу, за которым он должен признать свою некомпетентность, ибо невозможно дать определение ♦ божественному». Называя нечто ♦ божественным *, мы,

г действуя в границах нашего разума, лишь даем название, опираясь при этом только на веру, но никак не на факты.

• Явлений, выходящих за пределы человеческого понимания, в мире не $ счесть. Мы постоянно прибегаем к символической терминологии для обо- | значения понятий, определение или точное понимание которых нам не | подвластно. Вот почему все религии используют язык символов как сло- ^ Лесного, так и зрительного ряда. Однако подобное сознательное примене­ние символов является лишь одним аспектом психологического феномена Ь большой важности: человек также сам вырабатывает символы — бессоз- нательно и спонтанно — в форме сновидений. <...>

I 060СК>0<ХХХХХ><Х>0000<><>0<><>00<><>0<><>

Ц,. Ключ к фрагменту: Различие культурных символов и архетипических образов не-

V Обходимо для корректного описания мира символического психики..

[, ооооооооос*****^^

V Когда психотерапевт интересуется символами, он прежде всего име- Г ет в виду «естественные» символы — в отличие от привнесенных куль-

Турой. Первые возникают из подсознательного содержимого психики и. представляют собой бесчисленные вариации основных архетипических образов. Во многих случаях можно проследить их развитие вплоть до пракорней, то есть идей и образов, встречающихся в древнейших источ­никах, дошедших от первобытных обществ. С другой стороны, символы культуры обычно использовались для выражения «вечных истин» и до сих пор используются подобным образом во многих религиях. Пройдя через множество превращений и даже через долгий этап более или ме­нее сознательной лепки, они стали коллективными образами, приняты­ми цивилизацией.

Эти символы, став частью общечеловеческой культуры, сохраня­ют тем не менее значительный заряд своей первоначальной трепетно­сти или «волшебности*. У некоторых людей они вызывают сильный

эмоциональный отклик, будучи сходными по манере воздействия с пре­дубеждениями. Психолог не может не считаться с ними — глупо не при­нимать их во внимание из-за того, что с рациональной точки зрения они кажутся абсурдными или не имеющими отношения к делу. Важные со­ставные части нашего умственного устройства, они жизненно важны для развития общества. Невозможно отказаться от них без значитель­ного ущерба. Когда их подавляют или не принимают, их специфическая энергия исчезает в подсознании, что ведет к непредсказуемым послед­ствиям. Казалось бы, потерянная таким образом психическая-энергия на самом деле подпитывает и возрождает в подсознании доминирую­щие в нем в данный момент наклонности, которые до сих пор не имели шанса проявиться или которым воспрещалось спонтанно появляться в нашем сознании.

Но из подобных склонностей складывается постоянно отбрасывае­мая на сознание и разум «тень» потенциально деструктивного характера. Даже те склонности, которые при определенных обстоятельствах могли бы оказаться благотворными, превращаются в демонов, будучи подавлен­ными. Вот почему многие добропорядочные люди боятся подсознания, а заодно и психологии, оооооооооооооооооооооооооооооо Ключ к фрагменту: Утрата связи с религиозными символами привела в XX столе­тии к глубокому кризису культуры.

00<Х>СИХ>0<Х><><Х><>00<>00<Х>000<>0<><Х>0

Наше время показало, что значит открыть ворота в преисподнюю. Со­бытия, всего значения которых никто не мог предположить в идилличе­ском спокойствии первого десятилетия XX века, свершились и перевер­нули весь мир. С тех пор мир пребывает в состоянии шизофрении. Прежде цивилизованная Германия вдруг предстала в ужасающем своей дикостью обличье, эта же дикость правит бал и в России, Африка оказалась в огне войн. Не удивительно, что западный мир чувствует себя беспокойно.

Современный человек не понимает, насколько «рационализм» (унич­тоживший его способность к восприятию символов и идей божественного) отдал его под власть цсихического «ада». Он освободился от «предрассуд­ков» (так, во всяком случае, он полагает), растеряв при этом свои духовные ценности. Его нравственные и духовные традиции оказались прерваны, расплатой за это стали всеобщие дезориентация и распад, представляю­щие реальную угрозу миру.

Антропологи не раз описывали, что происходит с сообществом дикарей при столкновении их духовных ценностей с воздействием современной ци­вилизации. У них утрачивается интерес к жизни, ее уклад нарушается, а сами они морально опускаются. Мы сейчас находимся в аналогичной си­туации. Но мы так и не осознали, что же мы потеряли, ибо наши духовные

вожди были, к сожалению, более озабочены защитой институтов своей власти, чем проникновением в тайные глубины религиозной символики. По-моему, вера не исключает мысли (являющейся сильнейшим орудием человека). К сожалению, многие верующие, похоже, так боятся науки (в том числе и психологии), что не замечают великих психических сил, из­вечно властвующих над людскими судьбами. Мы сняли со всех вещей по­кров таинственности и богосиянности. Ничто более не свято.

В ранние века, когда инстинктивным представлениям был открыт дос­туп к сознанию, разум человека мог легко найти им место в подходящей психической схеме. Но «цивилизованный» человек уже не в состоянии этого добиться. Его «продвинутое» сознание лишило себя средств усвоения вспомогательных импульсов, исходящих от инстинктивного и подсозна­тельного. Ранее в качестве таких средств усвоения и соединения служили символы божественного, святость которых признавалась всеми.

Мы теперь говорим о «материи», описываем ее физические свойства, проводим лабораторные эксперименты для демонстрации отдельных ее качеств. Но само слово «материя» остается сухим, бесчеловечным, чис­то интеллектуальным понятием, не имеющим для нас психологического значения. Как же разительно отличается от сегодняшнего ее былой об­раз, наполненный глубоким эмоциональным чувством — образ Великой Матери, воплощавший Мать-Землю! Аналогичным образом Дух, бывший отцом всего сущего, теперь называется интеллектом и оказывается сведен до ограниченных эгоизмом человека масштабов. Тем самым колоссальный эмоциональный заряд, содержавшийся в формуле «Отче Наш», исчезает в песках интеллектуальной пустыни.

Эти два архетипических образа лежат в основании так контрастирую­щих между собой систем Востока и Запада. Однако их население и лидеры не понимают, что не существует принципиального различия между тем, как наречь принцип мироздания — мужским (отец, дух), как считают на Западе, или женским (мать, материя), как считают коммунисты. По сути, мы знаем столь же мало об одном, как и о другом. В былые эпохи этим об­разам поклонялись посредством всевозможных ритуалов, что, по крайней мере, демонстрировало их психологическое значение для человека. Теперь же они стали абстрактными, отвлеченными понятиями. По мере развития наук наш мир становится все менее человечным. Человек ощущает себя изолированным в космосе, поскольку его связи с природой разорваны, а эмоциональное «подсознательное единение» с явлениями природы утеря­но, Последние постепенно утратили свое символическое значение. Гром более не глас гневающегося бога, а молния — не орудие его возмездия. В реках нет водяных, в деревьях не таится жизненная сила, змеи не явля­ются воплощением мудрости, а горные пещеры не служат прибежищем великих демонов. Камни, растения и животные более не разговаривают

с человеком, да и сам он не обращается к ним, как раньше, думая, что его услышат. Нет больше связи с природой, нет и той глубоко эмоциональной энергии, возникавшей от этого символического единения. Эта колоссаль­ная потеря компенсируется образами, приходящими к нам в сновидени­ях. Они воссоздают нашу первозданную природу, ее инстинкты и особый образ мышления. К сожалению, они говорят на языке природы, странном и непонятном для нас, что ставит нас перед необходимостью перевода это­го языка в рациональные слова и понятия, присущие современной речи, свободной от такой дикарской «обузы», как мистическое соединение с описываемым предметом.

В наши дни, когда мы упоминаем о привидениях и других сверхъесте­ственных персонажах, мы более не призываем их к жизни. Улетучилась сила и слава этих некогда могущественных слов. Мы перестали верить в магические заклинания, почти не осталось табу и подобных им запре­тов, — словом, весь наш мир будто иммунизирован от вирусов суеверия, от ведьм, вурдалаков, леших, не говоря уже об оборотнях, вампирах, лес­ных душах и прочей нечисти, населявшей первобытные леса. Бели выра­жаться точнее, можно сказать, что окружающий нас мир будто очистили от всего иррационального и суеверного. Однако очищен ли подобным же образом от дикости наш внутренний мир (реальный, а не тот, что мы вы­думываем, выдавая желаемое за действительное) — это еще вопрос. Разве число «тринадцать» не считается роковым для многих? Или перевелись люди, охваченные иррациональными предубеждениями, прожектами, ин­фантильными иллюзиями? Реальный срез человеческого разума открыл бы столько примиМиданых черт-пережитков, будто за пять веков ничего не изменилось.

оооооооооооооооооооооооооооооо

Ключ к фрагменту: Современный человек небрежен в своем оперировании симво­лами, и это надо принять, как факт при изучении его пребывающего в путанице и смятении внутреннегащра.

<х><х>о<хккх>ос><><хх><х>оо<х>с>с><><ххх>о

На этом надо остановиться подробнее. Современный человек на самом деле — это курьезная смесь характерных черт, приобретенных на разных стадиях многовекового процесса умственного развития. Из этой мешани­ны и складываются человек и его символы, с которыми нам приходится иметь дело. Если вглядеться в нее пытливым и критическим взглядом, мы увидим, что скептицизм и научные знания бок о бок соседствуют здесь с прадедовскими предрассудками, устаревшими стереотипами мыслей и чувств, глухим невежеством и ошибочными мнениями, за которые мы держимся из упрямства.

Таков современный человек — творец символов, которые мы, психо­логи, изучаем. Для правильного их понимания важно определить, соот­носится ли их появление с чисто личными переживаниями и опытом или они ¡были извлечены сном с определенной целью из хранилища общече­ловеческого знания.

Возьмем, например, сон, в котором встречается число «тринадцать». Принципиально важно, верит ли увидевший этот сон в несчастливые ка­чества этого числа или же сон указывает на иных приверженцев суеверий. От того, каков ответ на этот вопрос, будет зависеть и толкование. В первом случае необходимо учесть, что «заклятье» числа «тринадцать» еще довле­ет над личностью сновидца (значит, ему будет не по себе и в гостиничном номере под этим числом, и в компании из тринадцати человек). В послед­нем случае «тринадцать» — не более чем неучтивое или даже оскорби­тельное упоминание. Очевидно, что у рационального человека это число лишено присущей ему эмоциональной окраски.

На приведенном примере видно, каким образом архетипы воздейству­ют на наши ощущения. Прежде всего — через неразрывно связанные меж­ду собой образ и эмоции. Бели один из этих элементов отсутствует, значит, нет и архетипа. Один только образ сам по себе — это лишь слово-изображе- ние, мало что значащее. Будучи же заряжен эмоциями, образ приобретает трепетность (или психическую энергию), динамизм, значимость.

Я осознаю всю трудность толкования этого понятия тем более, что я пытаюсь описать словами нечто, не поддающееся точному определению по самой своей природе. Но поскольку так много людей обращаются с архети­пами, будто они часть механической системы, которую можно вызубрить наизусть, я считаю особенно важным подчеркнуть, что архетипы — не просто имена, и даже не философские понятия. Это частицы самой жизни, образы, которые неразрывно соединены эмоциями с живыми людьми. Вот почему невозможно дать произвольное (или универсальное) толкование любому из них. Только изучив всю жизнь конкретного индивида, можно объяснить архетип, встретившийся ему.

Так, симрол креста для набожного христианина можно истолковать только в его христианском контексте, если, конечно, сон не дает серьез­ных указаний на возможность другого толкования. Но и тогда следует пом­нить о специфически христианском его значении. В любом случае нельзя сказать, что символ креста везде и во все времена имеет одно и то же зна­чение. А если бы это было так, он лишился бы своей таинственности, оду­хотворенности и стал бы обычным словом.

Тот, кто не в состоянии различить особую нюансировку восприятия ар­хетипов, приходит лишь к мешанине мифологических понятий, которые можно по-разному комбинировать друг с другом, выводя из этих комби­наций все, что заблагорассудится, в том числе и взаимоисключающие по­нятия. Все мертвецы по химическому составу элементов совершенно иден­тичны, но о живых этого не скажешь. Архетипы оживают только тогда,

Человек в символическом мире культуры I 145

когда вы терпеливо пытаетесь разобраться в том, почему они что-то значат для человека и каким образом открывают ему свое значение.

Использование слов бесполезно, когда вы не знаете их значения. Это особенно верно в психологии, когда мы говорим о таких архетипах, как анима и анимус, мудрец, Великая Мать и др. Можно собрать полную ин­формацию о святых, великих посвященных, пророках и других людях, посвятивших свою жизнь Богу, или обо всех великих матерях, когда- либо существовавших. Но нет смысла рассуждать о них тому, для кого это молчащие образы, не приводящие в трепет душу и сердце. В его устах эти слова будут пусты и бессодержательны. Они оживут и наполнятся смыс­лом, только если вы попытаетесь почувствовать их трепетность, то есть настроитесь на волну, связывающую их с личностью человека. Только то­гда вы начнете понимать, что определяющее значение имеют не сами эти слова, а их взаимодействие с вами.

Поэтому присущая нашим сновидениям функция генерации символов является попыткой привести первобытный разум в наше сознание (являю­щееся по отношению к нему более высоким и видоизмененным состояни­ем). Ранее, в эпоху своего возникновения, первобытный разум не мог под­вергаться критическому осмыслению, ибо сознания в нашем понимании не существовало. Мс^го веков назад этот изначальный разум и составлял всю индивидуальность человека. Но по мере развития сознания разум че­ловека утрачивал контакт с этими изначальными пластами психической энергии. Ведь разум сознающий не мог знать об этом первобытном разуме, отброшенном в тот самый Момент, когда в процессе эволюции появилось сознание более высокого порядка, которое могло бы его заметить. ооооооооооФооооооооооооооово^

Ключ к фрагменту: В снойидениях человек может переживать возврат к перво­бытным формам символического осмысления реальности, и это может оказы­вать как разрушительное, так и терапевтическое воздействие на его внутрен­ний мир.

оооооооооооооооооооооооооооооо

Тем не менее, похоже, что подсознание (или то, что мы называем тако­вым) сохранило первобытные черты, характерные для изначального разу­ма. Именно на эти черты постоянно опираются символы сновидений, соз­давая впечатление, будто подсознание пытается возродить все то, от чего разум освободился в процессе эволюции: иллюзии, фантазии, архаичные мыслеобразы, основные инстинкты и т. п.

Вот почему люди часто испытывают неприязнь и даже страх, сталки­ваясь с проявлениями подсознания. Его реликтовое содержимое вовсе не нейтрально, как и не безучастно. Наоборот, оно имеет такой мощный за­ряд, что зачастую вызывает не просто беспокойство, но и настоящий ужас. Чем более подавлено это содержимое, тем сильнее оно охватывает всю лич­ность в форме невроза. Стремление пролить свет сознания на уцелевшие первичные формы разума сродни стремлению человека, который, проведя некоторое время без сознания, обнаруживает пробел в памяти и пытается вернуть забытые воспоминания детства. На самом деле пробелы в детских воспоминаниях — это симптом гораздо более значительной утраты — ут­раты первобытной психики.

Подобно тому, как человеческий зародыш в своем развитии проходит через стадии, повторяющие эволюционный путь от низших форм жизни к человеку, так и человеческий разум в своем становлении проживает ряд этапов, соответствующих первобытному мышлению. Сновидения как раз и способствуют возвращению воспоминаний того первобытного мира, а также мира детства в виде самых примитивных инстинктов. В определен­ных случаях, как уже давно подметил Фрейд, такие воспоминания могут давать значительный исцеляющий эффект. Это наблюдение подтвержда­ет, что пробел в детской памяти (так называемая амнезия) это действитель­но серьезная утрата, а обретение детских воспоминаний может вызвать благоприятные перемены в жизни и даже в благосостоянии. <...>

Источник: Юнг К. Г. Человек и его символы. — М., 1998.

Вопросы для самопроверки:

1. Что, по мнению исследователей культуры, отличает знак от символа?

2. Может ли животное «читать» знаки?

3. Можно ли сказать, что способность к «символизации» является специфической формой взаимодействия с миром, выделяющей человека из природы?

4. Символы и архетипы: что общего и в чем различия с точки зрения теории кол­лективного бессознательного?

5. Чем, с точки зрения психоанализа К. Г. Юнга, объясняется кризис культуры се­редины XX столетия?

Дополнительная литература по теме: