Модернизация и социальная структура

Каждый этап развития общества имеет свою социальную структуру: специфический состав социальных групп и соотношение между ними. Так, на смену крестьянству, абсолютно преобладающему в традиционном обществе, приходят предприниматели и рабочие в индустриальном обществе, а с развитием научно-индустриального производства, сфер услуг и культуры резко возрастает численность специалистов и их роль. Для переходного общества характерна гетерогенная структура с элементами технических укладов от до- и раннеиндустриального до научно-индустриального. Это особенно относится к тем подструктурам, которые непосредственно детерминируются научно-техническим развитием - отраслевой и квалификационно-должностной.

Приведем некоторые данные.

Структура ВНП в США и СССР формировалась в 1989 г. по вкладу, который вносили в него различные отрасли и занятые в них, следующим образом (в процентах):¹²

Таблица 1.

США СССР

ВНП Занятость ВНП Занятость

Промышленность 24 22,0 34 29,2

Сельское хозяйство 2 2,9 18 18,5

Строительство 5 6,6 10 9,1

Транспорт и связь 6 6,4 6 9,2

Торговля 16 20,8 12 7,9

Сфера услуг 47 40,7 20 24,1

Как показывает таблица 1, отраслевая структура занятости в СССР не представляется особенно отсталой и соответствует мировым тенденциям развития (в динамике это более очевидно). Одновременно видна и стадия развития СССР - индустриальная, в то время как в США - постиндустриальная.

Но и индустриальная фаза в СССР была не вполне завершена. Это видно, если обратиться к показателям характера труда рабочих промышленности. По степени механизации их труда они делились на группы:¹³

Таблица 2.

% к итогу

1979 1985 1989

всего рабочих, в том числе: 100 100 100

работающих при помощи машин и
механизмов, а также по наблюдению
за работой автоматов 46 50 52

вручную при машинах и механизмах и
не при машинах и механизмах 41 36 34

по ремонту и наладке машин и механизмов 13 14 14

Состояние этого показателя удручающее: треть ручного труда в промышленности и низкие темпы его преодоления говорят сами за себя.

Группа специалистов привлекает особое внимание как та, с которой связаны перспективы научно-технического прогресса. Численность специалистов с высшим и средним специальным образованием в расчете на 1000 занятых в промышленности, на транспорте и в связи составляла соответственно в СССР 179, 107, 138 человек против 250, 228, 336 человек в США (начало 80-х годов)¹⁴. Эта характеристика должна быть интерпретирована в том же плане: как проявление закономерностей индустриального развития, но и известного отставания, о чем уже шла речь.

Социально-профессиональная, профессионально-квалификационная и отраслевая подструктуры советского общества детально изучались социологами на протяжении длительного времени¹⁵, и по крайней мере, часть авторов приходила к трезвым и критическим выводам относительно состояния страны, в том числе переходного и проблем ее социальной структуры. Понятно, что более важным срезом социальной структуры является анализ социальной дифференциации и социальной иерархии, обусловленных отношениями собственности и власти. Именно в интерпретации этих проблем было больше всего идеологических запретов раньше и формируется более всего новых подходов теперь.

Пожалуй, важнейшим теоретическим положением, носившим характер идеологической догмы, было утверждение, что наше общество движется к достижению социальной однородности, а значит и стиранию классовых различий, построению бесклассового общества. Поскольку речь идет не о мечте, а о реальности, то уместно задать вопрос - так ли это было? А если так, то “хорошо” ли это? Но прежде чем перейти к анализу данных, напомним, что социальная структура с высокой степенью социальной однородности низших групп присуща именно традиционному обществу, как характерна для него и закрытость социальной структуры, низкий динамизм: социальные перемещения не исключаются, но крайне затруднены, поскольку юридически закрепляются “перегородки” между группами, превращая их в касты, сословия. Напротив, современное, индустриальное и постиндустриальное рыночное общество характеризуется, хотя и довольно высокой дифференциацией, но большой открытостью, высокой мобильностью, в том числе и вертикальной, что обеспечивается наличием разного рода “лифтов” с высокой степенью доступности.

Высшие классы всегда относительно малочисленны, пройти всю социальную лестницу за одну жизнь могут лишь единицы, остальная же масса активных людей, которые стремятся реализовать свой потенциал и получить дополнительные блага, продвигается на более короткие дистанции. Эдесь и формируются средние слои, социальной функцией которых является поддержание динамизма социальной структуры, придание ей, с одной стороны, открытости, с другой - устойчивости.

Вертикальные потоки направляются не только вверх, но и вниз, и здесь средние слои вновь оказываются стабилизаторами: они спасают от чрезмерной маргинализации, деклассирования, образования многочисленного социального низа, склонного к экстремизму и асоциальному поведению. Средние слои, таким образом, выполняют важные позитивные функции. Рост уровня и качества жизни массовых средних слоев стал формой исторического прогресса. Одним из первых это заметил Ортега-и-Гассет.

Какое же место между социальными структурами, одна из которых символизирует “прошлое”, а другая - “будущее”, заняла наша страна? Видимо, тезис о существовавшем движении в направлении к социальной однородности должен быть, если не оспорен, то по меньшей мере переосмыслен, в том числе и в связи с описанием перехода от общества традиционного типа к современному обществу, как должно быть пересмотрено и отношение к средним слоям.

Нельзя сказать, что движения к “однородности” не было вовсе: по некоторым критериям “стирание различий” действительно происходило. Например, равное отношение к собственности на средства производства имело место для большинства населения, но оборачивалось отчуждением от собственности всех трудящихся классов, что сказывалось на производительности, дисциплине труда, приводило к ослаблению стимулов деятельности, а тем самым к деклассированию групп, маргинализации и в конечном счете разрушению социальной структуры¹⁶.

Несомненно, происходило также сближение в оплате труда массовых социальных групп, например, инженеров и рабочих, что рассматривалось как признак “социальной однородности”. Если принять зарплату рабочих за 100%, то зарплата инженеров менялась по отношению к первой следующим образом: 1940 г. - 215%; 1965 г. - 146%; 1980 г. - 115%¹⁷ (во Франции в это время соотношение было 1: 3,2). В результате такой однородности в СССР возникли проблемы инженерного труда, которых не знал Запад: недоиспользование инженеров на производстве в их прямых функциях при перегрузке неспецифическими функциями, плохая организация и низкая отдача инженерного труда и, как следствие, падение престижа инженерного труда, отлив молодежи из соответствующих вузов, ухудшение подготовки инженеров. Такие проблемы инженерного корпуса вряд ли могли способствовать успеху модернизации производства.

То же можно сказать о зарплате в сфере образования, медицины и других областях.

Стремление к социальной однородности в силу политических и идеологических установок приводило к ликвидации всех более или менее элитарных групп: рабочей аристократии в среде рабочих, интеллектуальной элиты как “буржуазной” прослойки в среде интеллигенции. В результате ухудшались социальные качества этих групп, уменьшалась профессионально-квалификационная, должностная и прочая дифференциация между этими группами. Структура оказалась слишком плоской, чтобы создавать стимулы к труду и продвижению. Это наносило ущерб социальному динамизму общества. Одним из последствий этого процесса стало усиление самовоспроизводства, т.е. “закрытости” ряда социальных групп, например, интеллигенции, как защитная реакция на их размывание. Обобщая все эти процессы, Т.И.Заславская и Р.В.Рывкина прямо ставят на одну социальную ступень специалистов, служащих, квалифицированных и неквалифицированных рабочих, называя это “горизонтальным срезом” профессионально-должностной подструктуры¹⁸.

Социальная однородность низших, или основных классов общества уживалась с немалой, но малоизвестной, тщательно скрываемой дифференциацией по уровню и качеству жизни расположенных по вертикали социальных групп (“вертикальный срез”).

О “номенклатуре” как “новом классе” советского общества впервые заговорили на Западе в 50 - 60-е годы¹⁹. Но эта группа была так “засекречена”, что сказать что-либо достоверное о ней в СССР стало возможно лишь в последние годы. Но и сегодня номенклатура сохраняет свою кастовость и закрытость, все больше становится как бы “теневой структурой”.

Главный источник существования и силы номенклатуры - не собственность, но власть. Последняя давала номенклатуре права и возможности неконтролируемого распоряжения государственной и партийной собственностью и пользования ею в форме привилегий.

Известен состав номенклатуры: это работники органов государственного управления высшего ранга, т.е. собственно бюрократический слой; высшие руководители производства, НИИ, КБ, или “технократия”, призванная играть в процессах модернизации решающую роль; наконец, партийные и советские работники, группа, которая сегодня оценивается как “особая система элитарно-иерархической власти, существовавшая наряду с государственной властью или даже вместо нее”²⁰.

Номенклатура - в принципе “закрытая” группа. Она пополнялась под жестким контролем за соблюдением определеных критериев. Главными из них были социальное происхождение, партийная принадлежность, тип карьеры. Так, свыше 80% секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, председателей Советов министров, краевых и областных исполкомов и около 70% министров и председателей Госкомитетов СССР начинали свою деятельность рабочими и крестьянами²¹. Членство в партии было для номенклатуры обязательно. Занятие партийных должностей - главный лифт для формирования этого слоя.

Какова же была дифференциация между группами, расположенными по горизонтали и по вертикали? Это и сейчас сказать трудно, т.к. обнародована лишь незначительная часть информации. Поэтому для обыденного сознания вопрос сводится к привилегиям, а последние - к “дачам”. Некоторые расчеты, похожие на “раскопки”, произведенные, например, А.С.Зайченко, показывают, что дифференциация по доходам между номенклатурой и горизонтальными группами в СССР мало отличалась от разницы в доходах между 10% высших и 10% низших групп по доходам в США²².

Но главная проблема состояла в том, что высший класс страны, который в идеале состоит из менеджеров высокого ранга и крупных политических деятелей, крупных ученых-администраторов и необходим обществу как одна из мощных модернизационных сил, по способу формирования и функционирования превратился в паразитический слой общества и имел тенденцию превратиться в наследственную элиту. Беда нашего общества - в неэффективности и безответственности его высшего класса.

Описанная социальная структура - плоская, “однородная” по горизонтали система групп и малодоступная, расположенная по вертикали управленческая элита - напоминают структуру традиционного или раннеиндустриального общества, разумеется в новых условиях. Не так ли?

Выше говорилось, что “средние классы” - примета современного общества и его социальной структуры. Были ли они в СССР?

Если средние классы отрицались нашей социологией применительно к западному обществу, то тем более считалось, что их у нас нет. И не без основания. Конечно, всегда можно рассчитать средние места по шкале профессий, уровню образования и зарплате, но это номинальные группы. Реальными они становятся тогда, когда превращаются в субъектов социального действия, осознают свои специфические интересы, создают свой способ организации, выполняют определенные функции по отношению к индивиду, группам, обществу в целом. И все же, согласно А.Зайченко и другим ученым, средние слои у нас зарождались. Их величину перед перестройкой оценивают в 11-13%. Их признаки - наличие автомобиля, кооперативной квартиры, дачи и престижной домашней техники длительного использования. Зайченко утверждает, что половина среднеобеспеченных слоев паразитировала на дефиците, т.е. имела отношение к теневой экономике. В то же время описываемый этими признаками средний класс составлял в Венгрии 40-50%, а в ГДР - 50-70%.

Перестройка способствовала разрушению старых структур и формированию новых. Она создала новые социальные “лифты”, усилила доступнось существовавших ранее, создала новые восходящие, как, впрочем, и нисходящие потоки. Неудивительно, что при этом усилилась дифференциация по доходам и уровню жизни, но и социальная лестница стала намного более многоступенчатой.

Логично было бы предположить, что решающим фактором в этом процессе усложнения социальной структуры и образования новых социальных слоев и новой дифференциации станет провозглашенный плюрализм форм собственности и соответствующие законы, т.е. становление рыночных отношений. Но статистика распределения занятости по формам собственности - от занятости на госпредприятиях до занятых в сфере частного и индивидуального предпринимательства (фермеры, ЛПХ, ИТД, работающие по договору) - показывает, что все новые формы за вычетом государственной и колхозно-кооперативной собственности вобрали в себя лишь 7,7% занятых в 1990 году и 14,1% в 1991 году²³. Это очень немного, на наш взгляд, чтобы вызвать серьезные сдвиги. Однако есть еще теневая экономика, которая рассчитывается экспертно. Занятость в ней оценивается на конец 80-х годов в 30 млн.чел., т.е. 25% от общей занятости бывшего СССР²⁴.

Таким образом, процесс формирования новых структур начался, но кризисное, нестабильное состояние общества, пережитки тоталитаризма в виде бюрократизации (старой и новой), историческое отставание на пути превращения в современное постиндустриальное общество накладывают на него печать так называемых “нецивилизованных”, а на самом деле раннекапиталистических форм. “Переход” продолжается.