Рынок как универсальный способ интеграции общества

Что касается обществ современного типа, то здесь основным пространством, где индивид или группа людей могут преследовать свои частные интересы, является рынок. Он ориентирует субъекта на выполнение единой для всех функции и тем подчиняет его поведение некоторым императивам. Сегодня у нас понятие рынка связывают лишь с чисто экономическими отношениями. Однако для его виднейшего теоретика Адама Смита рынок является универсальным интегративным механизмом, ориентирующим не только производство и распределение материальных благ, но и любые социальные роли: динамика предложения и спроса, удачи и неудачи в преследовании частных интересов служили эффективной, доступной непосредственному переживанию и рефлексии моделью повседневного поведения. В обществе, функционирование которого определяется подобного рода механизмами, могут с одинаковым успехом практиковаться любые виды деятельности - от чернокнижия до сексуальных услуг, не говоря уже о науке, - лишь бы их субъект, личность или общность, следовали “законам рынка” - чисто стохастическим, стихийно складывающимся моделям дискурса, объединяющим разрозненные частные интересы в целостную систему. Само понятие рынка Адам Смит связывал не столько с формами хозяйственного обмена, сколько с особого рода субъектом - “экономическим человеком”. Для такого субъекта динамика предложения и спроса или ее обобщенное выражение в этических, теологических и философских доктринах, представляющих мир как поприще для достижения частных интересов, является универсальным и безусловным императивом повседневного поведения в хозяйстве, политической и духовной сферах жизни, благодаря которому западное общество вообще возможно. Поэтому его специфические императивы переживаются личностью или общностью в качестве естественных и само собой разумеющихся целей, с которыми заведомо должны быть согласованы любые частные интересы.

Иначе обстоит дело в традиционных, или восточных, обществах, где преобладающие структуры дискурса в первую очередь определяет традиция, некий универсальный образ действий, разделяемых личностью или общностью в качестве естественного и само собой разумеющегося пути к достижению каких угодно частных целей. Подобно рынку, традиция является не просто бытовым или хозяйственным институтом, но универсальным интегративным механизмом, организующим любые социальные роли в соответствии с определенными императивами поведения, все равно - идет ли речь о взаимодействии с реальностью, отношениях себе подобными или внутренней рациональности самого субъекта. В обществе, которое интегрировано подобного рода механизмами, любая проблемная ситуация переживается либо как прямое повторение прецедента, с которым ранее уже сталкивались другие носители традиции, либо как заведомо разрешимая при заданных традицией ограничениях на средства и стратегию действий. Если традиция продуктивна, т.е. предполагает достаточно широкие возможности для реализации частных интересов, то наперед заданный ею господствующий образ действий как бы уже воплощает любую возможную рациональность, которая сохраняет значение сакральной ценности даже в тех случаях, когда частные интересы субъекта, вообще говоря, могли бы предполагать инакомыслие. В классическом “восточном” обществе традиция определяет ту единственную и само собой разумеющуюся форму, в которой личность или общность может выразить свои частные интересы, а это делает невозможным (и даже немыслимым) их переживание в качестве рациональной цели, предмета внутренней рефлексии или же внешнего принуждения.

Человек традиционного общества вовсе не лишен частных интересов, однако возможности их выражения здесь ограничены всеобщим сакральным порядком, который устанавливает традиция: непосредственно, путем регламентации поведения конкретными предписаниями и запретами, или косвенным образом, устанавливая некие стандартные формы личностной идентичности и объединения с себе подобными (социальные роли, предписанные модели действия или общепринятые когнитивные клише). Можно сказать, что человек традиционного общества, какие бы частные интересы он ни преследовал, прежде всего занят поддержанием всеобщего сакрального порядка - это определяет и непосредственные цели, и конечный смысл его действий, вследствие чего обусловливает перспективу его повседневного житейского успеха, становится исходной и универсальной предпосылкой для достижения устойчивой личностной идентичности признанного социального статуса.

В отличие от этого, человек современного “западного” общества занят совсем другим - непосредственные цели и конечный смысл его действий определяют успех или неудача на рынке, поэтому исходной и универсальной предпосылкой для достижения личностной идентичности или социального признания в данном случае оказывается рациональное действие, направленное на согласование частных интересов с динамикой спроса и предложения. Строго говоря, никаких других императивов поведения в обществе “западного” типа нет, оно не предполагает ни конкретных предписаний и запретов (что создает достаточно устойчивые предпосылки для эрозии норм морали и права), ни каких-либо стандартных форм личностной идентичности и социальной интеграции (которые здесь всегда остаются проблемой), поэтому и многообразие частных интересов здесь ограничено только одним - наличием или отсутствием возможности реализовать свои частные интересы на рынке.

В обоих случаях действующие императивы поведения так или иначе обеспечивают перспективу житейского успеха. Однако успех достигается на существенно разных условиях, что влечет за собой и существенные различия в структурах сознания, моделях повседневного или специализированного дискурса. Дискурс традиционного общества прежде всего акцентирует путь, ведущий к цели, т.е. способ действий, его средства, ресурсы или форму, которые здесь даже могут приобретать характер сакральной ценности; отсюда многообразные повседневные максимы типа “не высовывайся”, “будь как все” или “веди себя как положено”. Напротив, дискурс современного общества в первую очередь акцентирует сами цели действия, т.е. ту функцию, на осуществление которой оно направлено, или те эффекты, которых оно реально достигает; отсюда повседневные максимы типа “делать дело”, “оставить след” или “быть полезным членом общества”, также легко соотносимые с ценностями сакрального плана. Это, разумеется, только идеализированные модели, которые в реальности так или иначе объединены, однако они выражают некоторые фундаментальные различия между императивами поведения в традиционном и современном обществах, хорошо подтверждаемые этнографическими данными.

На практике различия между дискурсом традиционного и современного общества можно проследить и в языке, исследуя его категориальные структуры, однако наиболее полно и отчетливо его воплощают повседневные, массовые конфессиональные конфликты. В традиционном обществе самой эффективной конфессиональной гарантией личностной идентичности или социального признания является ритуал, некий стандартный способ поведения, который и рассматривается как предмет откровения, сакральная ценность. Напротив, в современном “западном” обществе наиболее эффективной гарантией личностной идентичности и социального статуса становится призвание, т.е. некое рациональное знание, которое также переживается как сакральная ценность, предмет трансцедентального откровения. По этой причине наиболее распространенные конфессиональные конфликты традиционного общества в основном связаны с проблемой благочестия, тогда как в современном они преимущественно касаются свободы воли.