О двуосмысленном

Итак, потому [вначале], что один из последователей² там, где
речь идет о вторых субстанциях, а также об отличительных и слу-
чайных признаках, обнаружит разницу между тем, что говорится
о субъекте, и тем, что находится в субъекте³; в силу того, то есть,
что это является сказуемым однозначно, а то — двусмысленно,

' Разумеется, эти два слова можно переводить, скажем, как «равнозвучное»
и «однозвучное», если бы такой перевод не был бы слишком аморфен, тогда
уж лучше бы сделать обратный перевод на греческий и передать их как «омо-
ним» и «синоним». Возможно, стоило бы перевести как «двузначное» и «од-
нозначное», сохраняя общий корень, но в таком случае из первого исчезло бы
присутствие подвижности, которое до сих пор сохраняется в слове «экивок»
и которое необходимо для понимания этой подвижности — не в смысле неус-
тойчивости, а как раз наоборот, в смысле существования озвученного, произ-
носимого, сказываемого слова, для которого характерна такая подвижность,
понимаемая как устойчивое свойство сказываемого слова. В случае однознач-
ности смысл «слипается» со знаком, в случае двусмысленности знак входит
в состав смысла. Более того, в тексте сохраняется написание «двусмыслен-
ный» лишь до того момента, пока Абеляр сам не пояснит, что речь идет об эк-
вивокации или эквивокатности как о дву-о-смысленности или дву-о-смыслен-
ном. После этого мы будем употреблять термины «двуосмысленный» или
«эквивокальный», «двуосмысленность» или «эквивокация» на правах сино-
нимов.

² См.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 121 настоя-
щей антологии).

³ Имеется в виду противопоставление dici de subjecto и esse in subjecto.
По-латыни так выражено то, о чем Аристотель говорит в 5-й главе «Катего-
рий»: «сущность, называемая так в самом основном, первичном и безуслов-
ном смысле, - это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не на-
ходится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или
отдельная лошадь» (2а 11-15). Однако иногда возникает впечатление, что
esse in subjecto в контексте абеляровых размышлений стоит переводить как
«быть в качестве субъекта», то есть быть самим субъектом. Об этой дистинк-
ции см. также примеч. 24 к диалогу «О грамотном» Ансельма Кентерберий-
ского (Ансельм. Сочинения. С. 312), где есть ссылка на исследования
Д. П. Хенри (Henry D. P. Commentary on De grammatico. The historical-logical
dimensions of a dialogue of St. Anselm's. Dordrecht; Boston, 1974).

нужно было прежде определить, что именно было двусмыслен-
ным, а что однозначным. Что он и делает в этом месте. «Почему
же Аристотель толкует о двусмысленном прежде, чем об одно-
значном?»¹ Потому, по свидетельству Боэция, «что сами десять
предикаментов, хотя и различны по определениям, однако назы-
ваются одним словом — «предикамент». Ведь мы их все называем
предикаментами, сами же предикаменты, поскольку они суть роды
вещей, сказываются однозначно о субъектных вещах. Ведь любой
род однозначно сказывается о собственных видах. Поэтому он
правильно толкует вначале об общем названии всех предикамен-
тов, как бы объясняя, каким образом каждый сказывался о собст-
венных видах»².

И заметь, что это имя — предикамент — потому называется дву-
смысленным, что Аристотель понимает: «белое» и что-либо случай-
но заимствованное здесь двусмысленно не потому, что имеет мно-
жественный смысл, но потому, что не имеет смысла субстанции.
Таким образом, сущее и одно какое-либо имя, связывающее вещи
с разными предикаментами, сказывается о самих предикаментах
двусмысленно не потому, что смысл выражен многими словами, на-
пример, у [слова] «пес», но потому, что они не имеют определения,
сказываемого о предикаментах, как субстанции. Ведь Аристотель
здесь понимает двусмысленное широко, а однозначное — узко, оче-
видно, говоря только, что однозначное есть то, что имеет и имя,
и одно и то же определение субстанции, соответствующее этому
имени·'. Определением же субстанции называется то, что не может
отсутствовать, соответствуя значению, из-за искажения субъект-
ной вещи, то есть [искажения], вышедшего за пределы субстан-
ции, так как определения даются согласно какому-нибудь име-
ни — родовому, видовому или дифференциальному. Ведь если
нечто отказывается быть одушевленной чувствующей субстан-
цией, то есть животным, либо разумным смертным животным,
то есть человеком, или тем, кто может пользоваться разумом, что
есть разумное бытие, то оно само необходимо должно испортить-
ся в субстанции. Только то, следовательно, называется двусмыс-
ленным, что имеет общее имя и не имеет одного и того же смысла
субстанции, как это представлено, в соответствии с конкретным
(illud) именем. Также правильно — по многим причинам — он до-
бавляет «в соответствии с именем»: поскольку иные определения
не относятся ни к однозначности, ни к двусмысленности, кроме

' Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 130 настоящей ан-
тологии).

² См.: Там же.

^J Ср.: «Соименными называются те предметы, у которых и имя общее
и соответствующая этому имени речь о сущности одна и та же, как, например,
„живое существо" — это и человек и бык» (Аристотель. Категории 1а 5-10).
Соименное (синоним) переведено Боэцием как однозначное.

тех, что даны в соответствии с осмысленным содержанием (sen-
tentia) имени, и поскольку в противном случае он не определил
бы правильно однозначное и двусмысленное, как мы пытались
выразить при представлении определения. А то определение бы-
ло дано в соответствии с осмысленным содержанием имени,
внешний смысл (sensus) которого включается в осмысленное со-
держание определенного имени, как, например, вот в этом имени
«человек» [заключено] животное разумное смертное, а не чувст-
вующее, а в имени «разумное» — могущее пользоваться разумом,
и в имени «белое» — обладающее белизной, пусть это определе-
ние белого, хотя и существует по имени, однако не принадлежит
субстанции, как было показано. Если же кто-то, определяя имя,
скажет: «животное смеющееся», то он определяет содержание че-
ловека через название субъектных вещей, но не обнаруживает че-
рез [слово] «смеющееся» осмысленного содержания имени, внеш-
ний смысл которого не содержится во внутреннем смысле
(sententia) человека. Это описание человека может, следователь-
но, относиться к содержанию (continentia) вещей, но не к внут-
реннему смыслу имени¹. Так, пожалуй, и вот это имя «пес» и лю-
бое двусмысленное может определяться, то есть ограничиваться,
в соответствии с содержанием вещей, каковым вещам оно подоба-
ет, как если бы, например, сказали, что этим именем «пес» назы-
вается (appellare)² то, что является лающим животным или этой
небесной звездой, или тем морским чудищем³. Но этого определе-
ния не содержится в осмысленном содержании имени, ибо имя
«пес» прилагается (est impositum) к некоей [вещи] не по той об-
щей причине, что свойственно им троим, ибо сказуемое слово не
было бы многозначным по смысловому ощущению, если бы по-
всюду представляло одно и то же. Когда же Аристотель говорит
относительно разумного обоснования (ratio) субстанции, что оно
однозначно, то он понимает однозначное уже, чем Порфирий, ког-
да утверждает, что собственные признаки сказываются однознач-
но¹, или Боэций, который не говорит, что деление акциденции по

¹ Это весьма существенное место для понимания позиции Абеляра, где он
не ограничивается ни интенсиональным, ни экстенсиональным контекстами,
а обращает внимание именно на внутренний смысл имени, коренящийся в са-
мой вещи (об этом он говорит чуть ниже), которая образуется через единство
субъекта и субстанции. А это, в свою очередь, позволяет считать субъект-
вещь (или субъектную вещь) тождественной субъект-субстанции (или субъ-
ектной субстанции) в соответствии с концептуалистскими требованиями су-
ществования (а не мышления) общего в вещи. В противном случае речь
может идти о некоей призрачности вещи (в гностическом смысле), а не о во-
площении слова.

" Appellatio (от appellare) имеет здесь значение референции.

³ См. об этом: Боэций, Комментарий к Порфирию // Утешение философи-
ей. С. 19.

' Там же. С. 20.

субъектам свойственно эквивокации¹. Подобно тому как Аристо-
тель понимает однозначное в более узком смысле, так двусмыс-
ленное — в широком, утверждая, что двусмысленное — это все то,
что имеет общее имя, исключая общее разумное обоснование суб-
станции, — определение двусмысленного мы теперь предлагаем.
Двусмысленными (aequivoces) называются те вещи, которые
имеют одно и то же имя в соответствии с их общей материей².
[Аристотель] правильно говорит «называются» и не говорит «они
есть», так как вещи сами по себе не обладают дву-о-смысленнос-
тью (aequivocatio), но дву-о-смысливаются (aequivocantur) на ос-
новании имени, которое называется собственно эквивокацией,
то есть дву-о-смысливающим (aequivocans); вещи же собственно
двусмысленны (aequivoci), то есть дву-о-смысленны (aequivo-
catae). Имя же, по свидетельству Боэция, восприми здесь в соот-
ветствии с общим значением вещей, каковым вещам мы предици-
руем приложенные слова (imposita vocabula), то есть общее слово,
по природе склоняемое. Так как он сказал: «у которых имя об-
щее», то, кажется, он исключает как многосмысленное (multivoca),
так и разноосмысленное (diversivoca), у которых скорее разные
имена³. Ведь многосмысленное — это то, что обозначается разны-
ми именами при одном и том же определении, как, например, меч,
клинок; мы называем это многосмысленным во множественном
числе⁴ не на основании множества вещей, хотя субъектная вещь
всецело тождественна, но скорее на основании словесной раз-
личенности. Разноосмысленными называются те вещи, которые в
соответствии с разными именами имеют потому и разные опреде-
ления, например, человек и осел, что также может относиться, по-
жалуй, к одной и той же вещи, если она сама называется разными
именами, которые существуют не в одном и том же смысле, на-
пример, человек называется и плавающим и смеющимся, хотя, од-
нако, эти два имени не являются выражением одного и того же

' См.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 127 настоя-
щей антологии). См. также: Боэций. Комментарий к Порфирию // Утешение
философией. С. 20. Речь здесь идет только о делении по привходящему при-
знаку, которое в отличие от деления по значениям слова не называется экви-
вокативным.

- Здесь начинается комментарий того, что Аристотель называет омони-
мичным (одноименным): «Одноименными называются те предметы, у кото-
рых только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности раз-
ная, как, например, ζώον означает и человека, и изображение. Ведь у них
только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная,
ибо если указывать, что значит для каждого из них быть ζώον, то [в том и дру-
гом случае] будет указано особое понятие» (Аристотель. Категории 1а). Абе-
ляр не ведет речи о материи.

^:! Аристотель. Категории 1а.

" В русском языке множественное число может быть выражено в собира-
тельном имени.

смысла, как, например, такие: меч, клинок, сабля, которые называ-
ют совершенно одно и то же. А то, что, [говоря о двуосмысленном],
он добавляет [слово] «только», то этим он отделяет унивокальное,
которое, хотя и имеет, как и эквивокальное, общее имя, связывает
не только имя, но и содержит одно и то же определение субстан-
ции. Тем, что присоединяется [выражение] «разумное обосно-
вание субстанции различно»', он ограничивает то, при исключении
чего может быть добавлено [слово] «только», поэтому «только», ра-
зумеется, полагается или при исключении вообще всего (например,
когда говорят «только Бог всемогущ», то подразумевается: так [все-
могущ], как никакая другая вещь), или при исключении чего-либо
определенного (например, когда говорят «у меня есть только туни-
ка», то есть не нагрудник, pectula). To же, что он говорит: «разумное
обоснование субстанции различно», восприми через отрицание,
то есть «не одно и то же», в противном случае это не соответствова-
ло бы всему двуосмысленному под каким бы то ни было именем, на-
пример, эквивокальному «захватывающий» или «захватчик» (от
«захватывать»), потому что у «захватывать» нет разных определе-
ний субстанции, так как у него вовсе нет никакого определения,
данного в соответствии с субстанцией, то есть данного только в
соответствии с таким статусом, который, поскольку он гибнет, ока-
зывается невозможным в качестве субстанции. Подобно этому ни-
какие заимствованные (sumpta) акцидентальные имена, по которым
мы здесь определяем субъектные вещи как двуосмысленные, не име-
ют никакого разумного основания, то есть определения, субстанции.
Следовательно, определение субстанции различно, что значит: не од-
но и то же; ты, например, просто можешь отрицать то однозначное,
определению которого она предоставляется. То же, что добавляется
«в соответствии с тем данным именем», не бесполезно. Ведь если бы
он вовсе устранил тождество определения субстанции, то это не со-
ответствовало бы всему двуосмысленному, относительно того ли об-
щего имени или другого, ибо часто вещи, которые под одним именем
двуосмысленны, под другим — однозначны², как, например, три зна-
чения [имени] «пес»: под определенным именем «пес» они двуос-
мысленны, и под тем же именем — однозначны: тело или субстанция.
Далее, если мы говорим аффирмативно, что в разумном осно-
вании субстанции находится разное, так как мы, разумеется, пре-
доставляем одному и тому же имени различные определения, то
окажется, что имя «человек» — эквивокация, потому что оно име-
ет определение «разумное смертное животное», а кроме того —
определение «животное, умеющее ходить на двух ногах», которые

' Так передано выражение Аристотеля, переведенное на русский язык как
«речь о сущности разная».

² Здесь, как это следует из нижеприведенного примера, речь идет не о раз-
ных именах, а о разных значениях имен, благодаря чему и имена кажутся раз-

различны по смыслу, хотя содержат одни и те же вещи, то есть те,
которые именуются определенным нарицательным словом (vo-
cabulum)'. Но когда мы принимаем негативно, то не остается ни-
какого возражения.

Заметь также, что двуосмысленно предицируются многие сло-
ва, которые не имеют эквивокации, например, «это сильное», ко-
торое есть имя Сократа, сказывается о нем двуосмысленно или ис-
ходя из способностей, или из-за того, что он обладает сильной
душой, и, однако, хотя оно очерчивается (determinare) различны-
ми определениями, оно относительно самого себя не обладает эк-
вивокацией, так как это не общее [имя]. Подобным образом двуос-
мысленно оно сказывается о самом Сократе, что он субъект
сообразно значению и субъект сообразно основанию, и, однако, от-
носительно самого себя оно не обладает эквивокацией, потому что
оно — не общее [имя]. Ведь общее может быть только множеством.
Из чего ясно, что имя Сократа принимается для обозначения толь-
ко одного, так как оно не общее и не сказывается ни эквивокально,
ни унивокально.

Например, живое существо — это человек. [Аристотель] приводит
пример двуосмысленного по поводу человека истинного и нарисо-
ванного, которые эквивокально имеют вот это имя: животное; напри-
мер, человек, то есть, говорит, истинный [человек], и то, что нарисо-
вано, — это называется животным.

Ведь и них. Приводя пример, он будто говорил: я тем самым
дал хороший пример эквивокального, так как ясно, что это экви-
вокальное. По делу. То, что эквивокальное присутствует в этом
вот имени «животное», он открывает через определение эквиво-
кального, ясно говоря, что оно имеет это вот общее имя, которое
есть «животное» и соответственно не одно и то же определение.

Ведь если кто¹. Ясно, что [речь идет] не об одном и том же,
а о разных [определениях]. Что он и доказывает результатом, ибо
им, конечно же, приписываются (assignare) разные определения.
И это же значит: если кто-либо г/кажет, то есть покажет (demon-
stro), что именно есть каждый из них, и истинный человек, и нари-
сованный, потому что они — «животные», то он даст каждому собст-

¹ Абеляр полагает, что и слово бывает двуосмысленным, поскольку пола-
гает в нем несколько значений: значение понятия, представляющего единич-
ную вещь, и знак самой вещи, следуя в этом Августину, который писал, что
«слово — это знак имени, а имя — знак реки, река же — знак предмета, кото-
рый может уже быть видим» (Августин. Об учителе // Августин. Творения.
С. 275). К тому же здесь очевидно демонстрируется (об этом справедливо пи-
шет И. В. Купреева в комментариях к диалогу Ансельма Кентерберийского
«О грамотном»: Ансельм. Сочинения. С. 309) техника двусмысленности об-
щего термина.

² В русском переводе этому выражению соответствует «ибо если указы-
вать» (т. е. ведь если укажет).

венную дефиницию, говоря, например, что истинный человек — это
чувственная одушевленная субстанция, а нарисованный — подобие
чувственной одушевленной субстанции.

Нужно знать, что одно из эквивокального получаются случай-
но, другое по обсуждении (consilium)¹. В самом деле, оно бывает
случайно, так как один вот этим именем называется у нас, а дру-
гой — у варваров, не ведающих, что импозиция имени нами уже
сделана. А другое становится эквивокацией по обсуждении и тща-
тельном размышлении, когда мы сознательно осуществляем пе-
ренос (translatio) с одной вещи на другую не ради украшения, а ра-
ди необходимости. Ибо перенос осуществляется двумя способами:
или ради украшения или ради необходимости обозначить вещь, так
как, разумеется, само имя не содержит того, ради чего их использу-
ют для обозначения. И вот этот перенос, который происходит от
недостатка имени, всегда существует как эквивокация. Аристо-
тель, по свидетельству Боэция, не воспринимал как эквивокацию
такой [перенос], который служит украшению речи, например, если
кто-нибудь вместо «кормчий» скажет «рулевой», то «рулевой» не
будет эквивокативным именем, хотя оно обозначает разное, а имен-
но: правящего экипажем и кораблем. Отсюда такой довод: когда
мы, из корпоративных соображений избегая обыденных и всем из-
вестных слов, украшаем речь, то мы не производим новой импози-
ции сказуемого, но в зависимости от времени приспосабливаем его
к новому значению, какового значения оно само по себе не имеет, —
скорее присоединяет его к себе из чего-либо иного. Ведь если бы
мы сказали: «корабль потерял своего рулевого», то благодаря адъ-
юнкции мы понимаем под «рулевым» правителя [корабля]. Если
же мы скажем: «рулевой идет», то [в этом случае] понимается толь-
ко управляющий экипажем. Подобно этому, когда мы говорим «лу-
га улыбаются» вместо «луга цветут», то под «улыбаться» мы пони-
маем «цвести» не по силе (vis) слова, так как само по себе оно этим
не обладает, но по связи с «лугами», о которых мы знаем, что они
цветут, а не улыбаются. Но если бы мы говорили: «субстанция улы-
бается», то мы никоим образом не понимали бы ничего, кроме раз-
ве что насмешки. Следовательно, то, что под «кормчим» или под
«улыбаться» мы иногда понимаем нечто иное на основании смеж-
ности, чем обладает их собственная импозиция, это не нужно рас-
сматривать как многообразие эквивокации, так как слово, сказан-
ное само по себе, не имеет разных смыслов. Если же кто-нибудь
в момент, когда под «рулевым» подразумевается «кормчий», спро-
сит, означает ли «кормчий» рулевого по природе или по договору.
Если «по договору» понимать широко, то по всему очевидно, что по
природе он его не обозначает; мы говорим, что он его обозначает по

' Ср.: Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля (с. 130 настоя-
щей антологии).

договору. Если же понимать «по договору» в собственном смысле,
благодаря, разумеется, тому, что [«договор»] так сообразуется
с собственной изобретательной способностью, что произнесенное
само по себе не теряет значения, то мы говорим, что «кормчий»
обозначает «правителя» и не по природе и не по договору, но сооб-
разуется с временем через присоединение чего-либо к этому значе-
нию на основании переноса, и что речь тогда формируется не соб-
ственно на силе выражения, так как воспроизводит внутри иное,
чем то, что обозначает вовне. Отсюда, если кто-нибудь пожелает
дать определение «рулевому», он может [это сделать] в соответст-
вии со значением «кормчего», тогда как, разумеется, само по себе
[слово] «рулевой» этого значения не содержит.

Заметь, однако, что когда Боэций сказал, что эквивокация быва-
ет не только у имен и глаголов, но также у предлогов, а часто и у со-
юзов¹, то он понимал эквивокацию широко — благодаря общему
смысловому многообразию; этим, кажется, он показывает, что
предлоги и союзы сами по себе также обладают значением. Об этом
мы закончим в [Комментарии к трактату] «Об истолковании».