Состояние Медности человека

С одной стороны я пробовал показать как человек приходит к иным состояниям сознания нежели те, которые он имеет в обыкновенной жизни современной повседневности. Затем указывал, как исторический ход человеческого развития говорит нам о том, что человечество не всегда жило, познавая и действуя в том самом состоянии сознания, в котором оно живет сегодня. Наконец, пробовал обратить ваше внимание на состояние сознания познававших в X, XI, ХП веках в связи с тогдашним образом воспитания познания, например, в Школе Шартр. Указал на то, как возникали знания не соответствующие современным состояниям сознания, например, у такой индивидуальности как Брунетто Латини, великого учителя Данте.

Я в прошлый раз пробовал взглянуть еще глубже на особый род отношения человека в миру, приблизительно во времена мистерий Эфеса. И мы видели, как люди жили совершенно в иных состояниях сознания, будь то даже довольно сродственно современному повседневному научному сознанию.

Сегодня мне хотелось бы продолжить это наблюдение, коснувшись того момента, где исторически выступает известного рода эпизод. Я отметил в каком отношении находится к человеку и состояниям его сознания метальность, являющаяся настоящей субстанциональностью минерального. Из средства человека с тем, что мы обозначаем как медь, я определил то состояние сознания человека, которое может быть достигнуто описанным мною образом и приводит к возможности следить за переживаниями умершего за пределами времени, когда он перешел врата смерти.

Теперь нам должно быть ясно, что приблизительно к такого рода познанию пришел Брунетто Латини благодаря полупатологичесному переживанию, на которое я вам указывал.

И действительно то, что он описывает как достигнутое через инспирацию от богини Природы, может быть достигнуто в этом состоянии сознания, сродственном ближе всего нашему обычному состоянию. Ибо это состояние сознания, которое следует за переживанием умерших непосредственно в годы после смерти, очень сродственно нашему обычному состоянию сознания. И я говорил, что это гораздо более реальное состояние. Мы стоим тогда в мире, который сильнее проникает, сильнее светит, который полнее все свершает нежели наш обычный физический мир.

Лишь благодаря тому, что это так, возможно совместно проделать то, что проделывает тот, кто незадолго перед тем прошел врата смерти.

Но этот мир одновременно показывает и нечто совсем особенное. Когда мы находимся в нем, тогда в мгновение такого состояния сознания невозможно взирать на свои обычные дневные переживания и на то, что мы проделываем в обычной жизни. Мы видим из своей собственной жизнь лишь то, что непосредственно предшествовало вступлению в земную жизнь, то, что мы проделали еще в духовном мире перед тем, как вступили в земную жизнь. Таким образом: с этим состоянием сознания мы находимся для человека совсем не в том мире, в котором обычно.

Представьте себе это графически. Мы родились в известное время (рисуется) и продолжаем жить. В то мгновение, когда мы приходим в состояние медности,- если мне позволите назвать это так,- (вы понимаете, о чем речь после предыдущего доклада),- мы уже не находимся со своим познанием в современности, когда достигли, примерно, уже сорокалетнего возраста. Но своим познанием мы также приблизительно и не в 35-нем или 30-ом и можем идти лишь обратно к тому, что непосредственно пережили в духовном мире перед своим рождением. Это мы можем для себя, для других людей, но не можем схватить того, в чем находимся в повседневности. Однако все это имеет значение опять таки лишь для человека.

Что касается животных, то мы видим, правда, не то, что они есть, как обычно в физическом мире, но смотрим наверх, в следующий мир и видим то, что я назвал групповыми или родовыми душами. Видим, некоторым образом, ауру животных групп (родов). И вообще, когда затем глядим в мир, мы видим его измененным и научаемся познавать нечто, что собственно весьма важно для человечества, но что совершенно не принимают во внимание в современное, материалистически мыслящее время.

Когда мы, со всем тем, что можем узнать нынче, вплоть до высшей университетской науки всех факультетов,- представим перед таким существом как богиня Природа, о котором в одухотворенном смысле говорили учителя школы в Шартре,- то чувствуем себя со своим теперешним познанием в весьма неопределенном состоянии неведения. Ибо говорим себе следующее: Ты, собственно, знаешь согласно современному знанию и познанию только нечто, имеющее отношение к тому миру, который переживаешь между рождением и смертью; оно уже не верно, когда ты погружаешься в следующий спиритуальный мир своим сознанием и можешь за пределы смерти следовать за умершим.

Мы учим химию. Но то, что учим в химии, действительно только для того мира, в котором живем между рождением и смертью. Вся химия не имеет никакого значения в мире, в котором мы следим за умершим после смерти. Все, чему мы здесь обучаемся в физическом мире, совершенно не имеет никакого значения для того мира. Это является лишь воспоминанием, когда мы в том мире. И этот другой мир восстает сейчас же перед нами и мы чувствуем, что мир повседневный, в котором так многому научились, исчезает. Восстает мир другой.

Предположим, мы имеем в этом мире, в котором находимся между рождением и смертью, гору. Она довольно плотная. Мы смотрим на нее издалека. Она отбрасывает свет, даваемый ей Солнцем. Видим ее в ее формах, в ее контурах. Подходим к ней, приближаясь все более и более, и чувствуем, что она является препятствием. Она производит на нас впечатление реального.

Затем мы находимся в другом мире. Значение всего того, о чем говорили как о плотном, о том, что отбрасывает свет,- прекращается. Восстает нечто как бы исходящее из самой горы: оно становится все большим и большим и производит на нас впечатление иной реальности.

Предположим далее, что видим тут, в повседневном мире, над горою облако. Мы убеждены, что оно так существует как сгущенный пар. И оно также теряет свою реальность. Из этого облака исходит что-то совершенно иное. То, что мы тут видели, уходит, соединяется с этим все более и более исчезающим облаком и горою и выдвигается нечто новое, новая реальность. Она является не просто туманом, но имеет образ, и так происходит со всеми предметами.

Мы видим их здесь множество, например, многих людей. В то мгновение, когда вы вступаете в духовный мир, резкие контуры исчезают. Вы должны, мои дамы, приучить себя к мысли, что тогда ваши красивые платья будут не видны больше. Взамен из всего этого исходит душевно-духовное.

Но из окружающего исходит нечто таинственно живущее в воздухе и во всем окружении; оно приближается. Восстает новый мир. И в этом мире находится умерший после смерти.

Затем мы узнаем также еще иное. Если бы этого мира, в который мы теперь вступили, не было, если бы его не существовало повсюду, где существует и мир, на который мы взираем между рождением и смертью,- тогда мы не имели бы ни глаз, ни ушей, вообще никаких органов чувств как люди. Ибо мир, описываемый химиком и физиком, не может дать нам органов чувств. Мы были бы совершенно лишены их, были бы слепыми и глухими. Органы чувств не образовались бы у нас.

Например, это было поразительным, когда Брунетто Латини, возвращаясь из Испании и приближаясь к своему родному городу Флоренции, имел тот слабый солнечный удар, посредством чего перенесен был в другой мир. тогда же он заметил, что свои чувства как человек, он имеет из этого другого мира. Он был бы бесчувственным, если бы этот другой мир не проникал обычного видимого мира. Следовательно, мы обычно как люди видим вследствие того, что наши чувства вложены в наше тело в связи, с этим вторым миром.

Во все времена этот второй мир - мы можем сохранить это выражение - называли миром элементов. В этом мире не имеет никакого смысла говорить о кислороде, водороде, азоте и т.д. Об этом мы можем говорить между рождением и смертью. Там есть смысл говорить об элементах: земля, вода, воздух, огонь и свет и т.д. Ибо специфическое, что свойственно кислороду, водороду и т.п., не имеет никакого отношения к нашим органам чувств. То, что химик находит в фиалке или Asafoetida как запах, из которых первый очень приятный, а другой в высшей степени неприятен,- все, что тут находят химическим путем и обозначают наименованием веществ, не имеет никакого значения. Напротив, то, что тут действует как запах, одухотворено. Это следовало бы обозначить как воздухообразное в духе того мира, в который вступает умерший непосредственно после смерти, но как дифференцированный воздух, повсюду одухотворенный.

Таким образом, наши чувства коренятся в мире элементов, там, где имеется еще смысл говорить о земле, воде, огне, воздухе. Тут навстречу ошибочной приходит правильная мысль: как же поступает современный философ, ставший, как сам говорит, понятливым и разумным, преодолевший наивность воззрений прежних времен? Он утверждает, например, что воззрения тех времен были грубы, что тогда говорили лишь о грубых элементах - земле, воде, огне, воздухе. Мы же знаем, что имеется от 70 до 80 элементов, а не четыре или пять.

Если бы воскрес грек таким, каким он был некогда, а не в перевоплощении, и должен был бы ответить, он сказал бы: Да, совершенно верно, вы имеете ведь кислород, водород и т.д.; это - ваши элементы. Но вы забыли о том, что мы имели в наших элементах, четырех элементах. Этого вы не видите более. Об этом вы ничего не знаете. Однако со всеми вашими 72 или 75 элементами никогда не возникли бы органы чувств, ибо они возникают из этих четырех элементов. Мы поэтому лучше знали человека. Мы знали, как образуется в человеке внешнее, периферическое, проникнутое чувствами.

Впечатления, воспринимавшиеся от таких древних, близко подошедших к посвящению людей, каким был и Брунетто Латини, можно оценить только когда мы взвесим их согласно воздействию на сердце и охватим то поразительное и потрясающее, что возбуждает и овладевает душой.

Естественно, если кто-либо до сих пор верил тому, что видимое его глазами и слышимое его ушами есть реальное, и затем пришел к знанию того, что это реальное не могло бы даже произвести глаз и ушей, но что позади него должно существовать то, что я описал,- тогда это действует прежде всего потрясающим образом.

Опять таки существенным тут является то, что мы не можем придти ни к какому такому познанию, если смотрим на природу обычным мертвым образом и останемся такими, какими бываем в иных случаях. Ведь когда мы вступаем в этот мир, все начинает сейчас же жить. Мы говорим себе: Да, гора, которую знаем, мертва; мы совершенно не знали, что в ней живет нечто. Но в ней оно живит. Теперь оно тут. Облако казалось нам ранее мертвым. Теперь появляется то живое, которое в нем есть, которое мы прежде не видали. Но в этом одушевленном движении открывается опять таки именно существенное.

Тут мы уже не извлекаем из нашего мозга законов природы, но стоим перед духовной, спиритуальной сущностью, именно - перед сущностью "Природа"; Она говорит и показывает нам это, делает реальные сообщения, и тогда действительно мы начинаем понимать явления, которые имеются в нашем окружении, общаемся с существами сверхчувственного мира, таким образом, вступаем мы из чисто абстрактной закономерности мира в существенное, где вместо того, чтобы подбирать законы природы путем экспериментов и размышлений, чувствуем перед собою существ другого мира, которые сообщают нам познания, ибо они знают то, чему мы как люди должны еще научиться.

Таким образом, можно правильным путем входить в духовные миры. Затем приходят к следующему:

Если бы мы имели только органы чувств, если существовали бы лишь глаза с их глазными нервами, нос с его нервами обоняния, ухо со слуховыми нервами, и если бы все эти нервы сзади были бы только связаны,- то мы совершенно не знали бы того, что имеется кислород, водород, азот и т.д. О всех этих вещах, которые воспринимаются нами как людьми между рождением и смертью. Мы взирали бы на мир элементов. Повсюду мы видели бы землю, воду, огонь, воздух. И то, что тут было бы как дальнейшая дифференциация твердого земного, и текучего жидкого, так мало интересовало бы нас, как миллионера малые деньги. Мы попросту не интересовались бы этим. Как люди органов внешних чувств мы ничего не знаем об элементарном мире. Но в тот момент, когда узнаем то, о чем я вам рассказал, мы познаем также, что у нас как у людей, нервы органов чувств идут назад, сильнее дифференцируются, более совершенствуются и образуют еще внутри нас нечто такое, как мозг. Вследствие этого мы более не входим в себя, но выходим из себя и прибавляем к существу четырех элементов земли, воды, огня, воздуха,- другие, что мы как раз обычно узнаем между рождением и смертью.

Но весь этот мозг, который громоздится из обратно идущих глазных, слуховых нервов и других, весь этот мозг, который нам как людям так ценен,- он имеет значение лишь между рождением и смертью. То, что особо еще так нагромождено у человека в черепной коробке, имеет значение лишь для земной жизни. Мозг является самым незначительна для духовного мира. Вследствие этого опять таки должно выключать мозг, когда мы хотим войти в близлежащий мир, граничащий с нашим. Это - высшему наблюдению чрезвычайно мешающий орган. Итак, мы должны с выключенным мозгом сейчас же вновь жить в органах внешних чувств, но теперь отпечатлевать в чувствах пробужденное спиритуальное. Тогда мы получаем имагинацию.

Обычно в физическом мире чувства воспринимают чувственные образы, и они превращаются мозгом в абстрактные мысли, в эти мертвые абстрактные мысли. Если же мы выключаем мозг и снова живем в чувствах,- тогда ощущаем вновь все в имагинациях. И познаем это. Узнаем также, что погружение в более жизненные состояния связано с развитием высших духовных состояний сознания, нежели те, которые имеем в обычной жизни.

Наши органы чувств, которые ведь находятся в нашем окружении на нашей поверхности - глаз, ухо, они постоянно воспринимают тот мир; они видят элементарный мир. Они видят в нем также умерших в годы после их смерти. Что все это погашается, зависит от того, что позади наших органов чувств имеется мозг. Вот я стою тут с моим мозгом, моими чувствами. Этот человек, который лежит за моей внешней поверхностью, он видит внутри духовный мир, он видит внутри умерших в годы после смерти. Но мой мозг погашает все это, погашает землю, воду, огонь, воздух; и я взираю на то, что имеется в резких контурах тут как физический мир, что существует тут только для мира, переживаемого между рождением и смертью. Мир совершенно иного рода я погашаю через свой мозг и гляжу на тот, который именно знаком человеку, как мир обычного сознания.

В этом ведь состоит для современного человека медитация, о которой я говорил. Для древнего человека после подобной медитации следовало также еще вкушение известных металлов, о чем я излагал.

Таким образом, переведение в следующее состояние сознания состоит, прежде всего, в том, что мы выключаем сознание мозга и погружаемся духом в сознание, которое имеют нам глаза, уши. У животных также имеет место нечто подобное, ибо они физически не развили мозг позади органов чувств. Они в себе лишь не имеют души, одаренной «Я», так что не могут погрузиться в свои чувства духом. Они погружаются лишь грубо душевней и вследствие этого не видят того, что может видеть человек в окружающем, когда погружается в него своими чувствами. Но животные видят таким же образом, хотя низменно и не высоко индивидуально.