Временной код

В «просвещенческой» библиотеке формируется своеобразное представление о времени. Поскольку она ориентирована на «истинную» литературу, а таковой неизбежно становится все одобренное временем, традиционное, то этот микромир, несмотря на эксплицитные призывы к прогрессу и будущему, имплицитно ориентирован в прошлое. Именно в прошлом выработаны классические образцы. Именно на прошлые достижения ориентированы многочисленные учебники, представляющие уже сформированные, отстоявшиеся картины мира. Научные просвещенческие библиотеки могут комплектовать концептуально спорную, «свежую» литературу, но ее объем по сравнению с «классикой» остается по-прежнему незначительным. Чтобы попасть в библиотеку, всякая книга, содержащая новую концепцию, должна быть апробирована, оценена экспертом, пройти предварительный отбор, а это всегда опосредованный и индивидуальный процесс, затягивающий появление новой книги в фонде.

Парадоксальным образом в «просвещенческой» библиотеке отсутствует и настоящее. Настоящее всегда связано с непосредственной реальностью, а таковая не является ценностью «просвещенческой» библиотеки. Настоящее — хаотично, иррационально, спонтанно, аморфно: в нем присутствует борьба мнений, конкурирующих друг с другом. Нельзя сказать, что именно из обсуждаемого станет истинным, а потому и достойным для размещения в «памяти мира».

Настоящее время существует в библиотеке в форме вечности. Накапливая тексты, множа их до бесконечности, «просвещенческая» библиотека, библиотека-хранилище «дает нам компрессию времени, она "сжимает" его. То время, для прохождения которого требуется несколько десятилетий, библиотека представляет в свернутом формате... Сжатое время... делает библиотеку вечным настоящим»¹. В основе такого представления лежит охранительная идея — идея «отложенной коммуникации», идея «ожидания» текстом своего читателя, а до того момента пребывающем в состоянии покоя, небытия. Пассивное существование текста в хранилище — общее условие любой библиотеки, однако именно в библиотеке-хранилище, библиотеке, понимаемой как «память мира», эта функция принципиально абсолютизируется: «библиотека, как и музей, выступает... в качестве инструмента уничтожения времени и является тем настоящим, в котором временно отложена коммуникация (общение) с читателем (слушателем)»².

Смысл того, что происходит с книгой как овеществленным, мертвым культурным объектом в библиотеке-хранилище, образно описан еще Георгом Зиммелем. Позволим привести в конце нашего описания обширную цитату из его работы «Понятие и трагедия культуры», которая подытоживает высказанные нами соображения: «Число произведений культуры — безгранично... Всякий может внести свой вклад в банк объективированных культурных содержаний, нисколько не принимая во внимание прочих вкладчиков. В отдельные культурные эпохи для хранилища этого характерна определенная окраска, так что изнутри намеченной для нее оказывается качественная граница, но не граница количественная. Ведь у этого хранилища нет совершенно никаких оснований, чтобы не умножаться до бесконечности, не ставить рядом с книгой другую книгу, с произведением искусства — другое произведение, с изобретением — другое изобретение: форма объективности как таковая обладает возможностью бесконечного накопления. Однако в силу этой способности... неорганического накопления форма объективности становится глубочайшим образом несоизмеримой с формой личностной жизни. Ибо способность этой последней к восприятию ограничена не только в силе и продолжительности жизни, но и определенным единством и замкнутостью ее формы, по причине чего она производит выборку в определенных пределах среди тех содержаний, которые предлагают себя в качестве средств ее индивидуального развития... Вырастающее до необозримых размеров скопление плодов объективированного духа предъявляет претензии на субъекта, пробуждает в нем безвольные желания, ошеломляет его ощущениями недоступности и собственной беспомощности, завлекает его в отношения, от всей совокупности которых он не в состоянии избавиться, не преодолев их отдельные содержания. Так возникает типичная для современного человека двусмысленность положения: чувство того, что он окружен бесчисленным количеством культурных элементов, не вовсе для него лишенных значения, однако, по большому счету, этим значением и не наполненных. Между тем в массе своей они производят гнетущее впечатление, потому что субъект не в состоянии внутренним образом ассимилировать каждое из них по отдельности, но и не в состоянии просто от них отказаться, поскольку они, так сказать, потенциально принадлежат к сфере его культурного развития.... Люди... перегруженных культур — omnia habentes, nihil possedentes (все имеющие, ничем не обладающие)»¹.

2.3.5. Архетип²

Именно в таком облике замкнутого, иерархического, по сути вневременного избирательного мирка и дожила до наших дней «просвещенческая» библиотека, возникшая в Европе в конце 18 — начале 19 в. В чистом виде такая библиотека, конечно же, не существует; нормы и ценности подобного социума не закрепляются в официальных документах, нигде не фиксируются. Напротив, большинство современных библиотек провозглашает «равный доступ к информации» и ратует за «приоритетные права читателей». Реальные библиотеки тем или иным способом пытаются преодолеть пределы очерченного общей схемой замкнутого пространства, активизируют внешние связи, перепланируют внутренние помещения, развивают дополнительные функции, но все это — лишь «косметические» средства. Пока коренным образом не переосмыслена сама фундаментальная структура, новые функции не станут органичными.

Но для того, чтобы преодолеть, необходимо прежде всего понять. Дело в том, что мы ведем речь не о явной, а о скрытой модели функционирования того микросоциума, каковым является «просвещенческая» библиотека, которая не осознается ни читателями, ни библиотекарями, ее можно эксплицировать только в интеллектуальной реконструкции.

Реконструированная модель характерна как тип или, скорее, как миф. Как известно, миф формирует спонтанную и бессвязную жизнь как единство: миф — это «противовес угрозе энтропическо-го погружения в бессловесность, немоту, хаос»³. Всякая оформленность мира в мифе предполагает монологизм, единый центр и иерархию ценностей.

Существование просвещенческого мифа, закрепленного в модели «просвещенческой» библиотеки, характерно для «эволюционной» («гуманитарной», «традиционалистской», «моностилистической») парадигмы, описанной нами выше. И только поменяв парадигму, мы сможем существенно поменять и модель библиотеки как социального института, выстроить ее на новых основаниях, соответствующих требованиям современной жизни.

Какой же может быть эта модель?

2.4. Модель «коммуникационной» («плюралистической») библиотеки

Прежде всего, еще раз отметим то, что ограничивает функционирование «просвещенческой» библиотеки. Она: 1) организует всю свою деятельность в ориентации на «овеществленный», «молчаливый», «мертвый» фонд; 2) исключает из членов своего сообщества всех нечитающих; 3) выстраивает между членами сообщества иерархические отношения; 4) не уделяет достаточного внимания общению, взаимодействию, существующему между людьми во внешнем социуме. Одним словом, она предлагает обществу ограниченную традицией монологическую форму коммуникации, ориентированную на одну точку зрения — высшую мудрость, заключенную в Книге.

Новая модель библиотеки формируется в противовес всем этим понятиям.