Экономическая преступность как социальное явление

В целях настоящего исследования экономическую преступность можно рассматривать в качестве социального явления. Именно в названном качестве эта преступность может быть охарактеризована как специфический вид экономической деятельности. При этом, лишь та экономическая деятельность будет относиться к категории экономической преступности, которая осуществляется с использованием незаконных методов извлечения доходов либо с утаиванием доходов (полученных как от легальной, так и от нелегальной экономической деятельности) от налогообложения.

В любом случае совершение экономических преступлений связано с осуществлением актов незаконного присвоения экономических благ [1] или прав на них. В связи с этим, этимологически более точным будет говорить не просто об экономической выгоде, получаемой бизнесменами-делинквентами, а о незаконном обогащении субъектов экономической преступности.

Для того чтобы с позиций системного подхода подойти к формулированию вариантов дефиниции экономической преступности (в узкой трактовке), целесообразно выделить главные структурообразующие признаки, характеризующие сущностные, субстанциональные, стороны данного социального феномена. К ним можно отнести следующие: «сфера предпринимательства (бизнеса)», «субъекты экономической деятельности (предпринимательства, бизнеса)», «осуществление экономической (предпринимательской) деятельности», «незаконное обогащение». Остановимся подробнее на рассмотрении последнего из перечисленных признаков.

Термин «обогащение» обозначает получение такого дохода, который в денежном выражении по своей величине превышает сумму первоначальных затрат. Строго говоря, конформное достижение обогащения (легитимный способ обогащения) в условиях рыночного хозяйства возможно лишь за счет использования узаконенных (считающихся легитимными, - «в порядке вещей», - при господстве рыночной системы экономических отношений) спекулятивных операций (на рынках товаров, услуг, нежвижимости, ценных бумаг и т.д.), либо за счет капиталистической деятельности с использованием наемного труда. В силу своей генетики натуральному хозяйству это явление (обогащение) не свойственно.

В экономической теории, как правило, не используют понятие «обогащение», имеющее определенный политико-социальный оттенок. В анализе протекающих в системе хозяйствования процессов, касающихся проблемы превышения доходов над издержками, чаще всего оперируют категорией «прибыль». В условиях современного рыночного хозяйства именно прибыль на поверхности явлений предстает в виде некого обогащения. Иными словами, можно сказать, что обогащение есть превращенная форма прибыли. Данное утверждение в принципе допускает использование в приводимом нами определении экономической преступности словосочетания «незаконное обогащение».

Незаконное обогащение представляет собой цель, движущий мотив преступных деяний в сфере экономики и может пониматься как такое поведение (деятельность), которое обеспечивает удовлетворение материальных потребностей одних субъектов экономических отношений в ущерб удовлетворения материальных потребностей (и, естественно, экономических интересов) у других субъектов, то есть за счет снижения уровня (степени) удовлетворенности последних.

Еще в 1872 году в журнале «Отечественные записки» была опубликована статья Г.З. Елисеева «Плутократия и ее основы». [2] Плутократия есть такой государственный строй, власть в кото­ром принадлежит богатым[3]. Автор статьи доказывал, что в начале своей эволюции плутократия набирает в свои ряды одаренных «хищными талантами» натуры из самых разных сословий. Ее общая цель - награбление богатства при помощи всех средств. Елисеев считал плутократию «первым ядром буржуазии», которая ради выгоды «не отказывается ни от каких средств, напротив, кривой путь предпочитает всегда прямому как наивыгоднейший»[4] В отличие, например, от производительных предпринимателей-капиталистов и от получателей ренты. Способ присвоения, описанный еще в XIX веке, перекликается с одним из приводимых в настоящей монографии наших определений экономичес­кой преступности (как осуществляемой с использованием криминальных методов экономической деятельности в сфере предпринимательства и имеющей своей целью достижение незаконного обогащения).

Субъекты-участники экономической преступности[5] на стадии, когда она принимает организованные формы, опираясь на общность интересов, начина­ют преследовать свои специфические (групповые) цели в поли­тике, все более проникая и внедряясь в эту сферу. Данное явление, види­мо, можно и назвать плутократией сегодняшнего дня. Плутократическая форма и способы присвоения формируют сегодня новую – генерирующую и широко воспроизводящую жесткие социальные антагонизмы – систему экономических отношений, в которой особое место принадлежит криминальным и иным противоправным методам обогащения.

В этой связи, используя понятие незаконного обогащения, экономическую преступность в наиболее общем виде можно определить как специфическую, превращенную форму экономической деятельности, осущес­твляемой в сфере предпринимательства его субъектами с целью достижения незаконного обогащения (понимаемого в вышеприведенной трактовке). Сопутствующая формулировка может иметь следующую конструкцию: экономическая преступность - есть превращенная форма экономической деятельности, осущес­твляемая в сфере предпринимательства его субъектами методами, обеспечивающими достижение незаконного обогащения. [6]

В сформулированных выше определениях отсутствуют экономические признаки[7], поскольку термины типа «достижение незаконного обогащения» являются понятиями формально правовыми. Познание экономической преступности как социального явления, выявление его онтологических оснований, не может сводиться лишь к такому роду «доказательствам». В этой связи, в исследуемом социальном явлении следует найти объективные свойства, которые бы выражали его как сущее. Таким свойством, на наш взгляд, может быть экономический признак «неэквивалентность обмена». То есть, неэквивалентность обмена выступает сущностной, глубинной основой криминализированного предпринимательства, субъекты которого (экономические преступники) нарушают принцип эквивалентности обмена. В нарушении этого принципа и содержится источник неправедного, социально несправедливого обогащения бизнесменов-делинквентов.[8]

Обменные отношения пронизывают человеческую жизнь и все сферы его деятельности; особо важную роль они играют именно в экономике. Именно здесь – в сфере движения (воспроизводства) благ, труда и капитала - действует фундаментальный принцип эквивалентности обмена, [9] который на поверхности социальных отношений выступает в качестве принципа социальной справедливости; именно на нем держится вся конструкция хозяйственной жизни, зиждется товарный обмен, денежное обращение, ценообразование и др. Нарушение этого принципа можно считать (и считается – как в экономической теории, так и практике, в том числе, в предпринимательской среде) как одну из главных угроз основам экономического бытия общества.[10]

Учитывая рассмотренные обстоятельства, можно попытаться сформулировать понятие экономической преступности с позиций предмета экономической науки[11], что, в свою очередь, будет представлять теоретический интерес и для экономической криминологии.

Экономическая преступность – это превращенная форма экономической (предпринимательской) деятельности, осуществляемой ее субъектами с целью достижения социально несправедливого обогащения за счет нарушения принципа эквивалентности обмена.

Приведем два небольших замечания по поводу содержания данной дефиниции. Во-первых, нарушения названного принципа эквивалентности (читай: равенства!) в обменных отношениях в рыночной экономике были, есть и будут всегда. Это неизбежно, как и неизбежно само отклоняющееся поведение отдельных субъектов, проявляющееся, в том числе и в сфере хозяйственной жизни. Другой вопрос, криминализированы ли в уголовно-правовом порядке или нет такие деяния, преступные по своей сути (mala in se)[12] – это уже зависит от законодателя. Законодатель же при этом руководствуется – с учетом конкретно-исторических обстоятельств, – позицией общества, а чаще – интересами и волею правящих элит (сегодня это преимущественно экономические элиты, обладающие политической властью). Однако уголовно-правовая криминализация вещь субъективная, а отмеченный выше признак – субстанция объективная!

Во-вторых, наличие в действиях субъекта договорных отношений обмана или злоупотребления доверием является ключевым признаком отнесения деяний, совершаемых субъектами предпринимательства, к категории преступности в сфере экономической деятельности[13]. Нарушение же принципа эквивалентности обмена осуществляется преимущественно именно посредством мошенничества.[14] Здесь существует некая диалектическая связь: неэквивалентность обменных отношений составляет сущностное содержание мошенничества, а нарушение эквивалентности обмена происходит преимущественно в результате (и в форме) обмана и (или) злоупотребления доверием.

Приведенные конструкции определений экономической преступности относятся к используемой нами узкотрактовочной концепции ее анализа как явления, проявляющегося в форме (в субстанции) преступности в сфере экономической деятельности. Предложенные варианты дефиниций, разумеется, не могут быть идеальными и абсолютно завершенными.[15] В настоящей работе мы пытаемся обозначить лишь главные контуры сущностных сторон изучаемого многослойного явления «экономическая преступность = преступность в сфере экономической деятельности», выделить его ключевые признаки. В дальнейшем же, безусловно, потребуется продолжить уточнение содержания этой категории.[16]

В этих целях ниже будут представлены еще некоторые варианты дефиниций, которые могут быть полезными для более широкой характеристики экономической преступности как объекта исследований экономической криминологии - с позиций ее анализа как социального явления.

Так, экономическую преступность, к примеру, можно квалифицировать как особый вид экономических отношений рыночного характера, выраженных в криминальной форме. В контексте наших рассуждений такая связь с рыночной экономикой, с рыночной системой экономических отношений отмечается вполне обоснованно. Это вытекает из существа предыдущей дефиниции: данный вид преступности связан только с бизнесом, с предпринимательством. Наличие же послед­них возможно лишь в рамках рыночных моделей хозяйства, базисными условиями которых выступают явления, характеризуемые такими экономическими категориями как «капитал», «наемный труд», «прибыль» и т.п. Таким образом, несмотря на определенную категоричность вывода, мы считаем, что: во-первых, наличие самого феномена экономической преступности = преступности в сфере экономической деятельности неразрыв­но связано с фактом существования рынка (но рынка не вообще, а именно капиталистического рынка), рыночных отношений капиталистического товарного хозяйства; во-вторых, этот социальный феномен имманентен рыночной экономике капиталистического типа.[17]

В этой связи, полное элиминирование эндогенных условий возникновения этого негативного социального явления[18] возможно лишь при осуществлении коренных трансформаций в самих основаниях экономического строя, то есть при условии устранения капиталистических основ господствующих рыночных экономических отношений и исчезновения капиталистического характера рыночной экономики как таковой. И наоборот, появление такого вида преступности детерминировано возникновением рыночных отношений капиталистического типа.

Справедливость последнего утверждения убедительно демонстрируется на примере феномена всеобщей криминализации экономических отношений и мультипликации неизвестных ранее видов преступлений в хозяйстве России и других стра­н постсоциалистического пространства, появление которого обусловлено возрождением и развитием предпринимательства в связи с проведением рыночных реформ, введением института частной собственности на средства производства и формированием основ капиталистического способа хозяйствования.

Разумеется, определенные элементы рыночных отношений, хотя и в гипертрофированно уродливой форме, существовали и в недавней так называемой плановой экономике советского типа. Однако в тех условиях экономическая преступность (business crime) в ее эмбриональном состоянии не имела объективных предпосылок к тому, чтобы стать заметным асоциальным явлением. Сама же экономическая преступность в тот период трактовалась как совокупность преступных деяний, посягающих на экономическую систему страны и совершаемых лицами, выполняющими определенные функции в системе экономических отношений. Аморфность, размытость подобных формулировок, неоднозначное толкование этой категории различными авторами затрудняли определение четких методологических границ данного явления, нахождения ясных классификационных принципов и критериев отнесения к разряду экономических тех или иных правонарушений в сфере экономики. Тогда же закрепился и уголовно-правовой подход, в соответствии с которым к экономическим относились лишь преступления, представляющие набор в основном внерыночных противоправных деяний. Правоохранительные органы традиционно на протяжении многих лет в их число включали, как правило, четыре группы преступных деяний: хищения (в том числе в крупных и особо крупных размерах), взяточничество, нарушение правил о валютных операциях, фальшивомонетничество.[19]

В действовавшем до 1997 г. уголовном законодательстве данный подход был закреплен концептуально. Сохранился он в определенном смысле и до настоящего времени, поскольку принятие нового уголовного кодекса положение принципиально все-таки не изменило. Действительно, в УК РФ 1996 года была внесена целая группа статей, предусматривающих ответственность за совершение новых преступных деяний в сфере экономической деятельности (преимущественно статьи, размещенные в главе 22), связанных уже непосредственно с существованием рыночных отношений. Однако, несмотря на это, к категории экономических опять отнесены традиционные виды преступлений (напр., ст.ст. 158, 159,161-163 главы 21 «Преступления против собственности»), в основе которых лежит тривиальная корыстная мотивация.[20]

При определении границ уголовно-правового явления «Экономическая преступность» до недавнего времени оставался невостребованным подход, основанный на использовании метода абстракции и принципов ограничения многообразия. При таком подходе феномен экономической преступности можно было бы рассматривать в качестве абсолютно рыночного явления, ограниченного лишь рамками экономической деятельности в сфере предпринимательства (бизнеса), осуществляемой его субъектами. Еще не так давно данный подход вызывал у отечественных криминологов, как правило, возражения. Начиная с 1994г., когда нами была опубликована монография «Экономическая преступность и рыночные реформы: политико-экономические аспекты», содержащая именно такую трактовку понятия экономической преступности, критических замечаний в наш адрес было достаточно. Однако со вступлением в силу Уголовного кодекса Российской Федерации 1996 года число таких возражений значительно убавилось. Особенно в последние год-два, что объясняется, видимо, происшедшим переосмыслением криминологами новой социальной реальности и места в ней явления экономической преступности.

Узкое толкование экономической преступности имеет, по нашему убеждению, неоспоримые преимущества как в научно-теоретическом, так и в практическим плане. Использование подобной избирательности в подходе к исследованию этого явления позволило бы, к примеру, устранить множественность сущностной трактовки понятия «экономическая преступность», ввести упорядоченную систему регистрации и учета экономических преступлений, разграничить на практике функции некоторых подразделений правоохранительных органов (например, отделов уголовного розыска и борьбы с экономическими преступлениями), сконцентрировать усилия и ресурсы на борьбе с именно с business crime, как наиболее масштабным, экономически разрушительным и социально деструктивным видом преступного поведения.

Существует и ряд иных аргументов, выдвигаемых в пользу определения понятия экономической преступности, как преступности, ограниченной сферой бизнеса, сферой предпринимательства.[21] Приведем для иллюстрации следующие обоснования.[22].

Бизнес, предпринимательство, экономическая деятельность составляют сердцевину рыночной системы, базирующейся на частной собственности на средства производства и свободной конкуренции, т.е. системы, называемой рядом наших отечественных специалистов в области экономической теории «экономическое хозяйство»[23] или, в терминологии некоторых школ политэкономии – «капиталистическое рыночное хозяйство».

Ущерб именно от бизнес-преступности (business crime) во всех индустриально развитых странах, а теперь и в России, многократно превышает совокупные материальные потери, которые несет общество и граждане от иных преступных деяний в сфере экономики (хищений путем присвоений, растрат, злоупотреблений служебным положением и др.) и от корыстных преступлений общеуголовного характера (грабежей, краж, вымогательств и т.д.).

Именно экономическая преступность, определяемая в узкотрактовочном понимании, наносит обществу наибольший ущерб.

Специалисты Объединенной экономической комиссии Конгресса США оценивают потери, наносимые экономическими преступлениями национальной экономике, в 44 млрд. долл. в год, в то время, как ущерб от имущественных преступлений (грабежей, краж со взломом и т.д.) составляет лишь 4 млрд. долл.[24]

По данным шведских криминологов, суммы доходов, укрываемых от нало­говых служб в течении года в 10 раз превышают размеры убытка от преступности, связанной с воровством.[25] При этом, конечно, следует учитывать, что число лиц, привлекаемых к уголовной ответственности, например, за налоговые преступления примерно в 30 раз меньше, чем за воровство разного рода...[26] Последний факт связан с тем, что экономические преступления «трудно раскрываются, и с ними трудно бороться», «за них трудно привлекать к ответственнос­ти».[27] Даже если принимать в расчет только названные обстоятельства, можно с уверенностью заключить, что общество должно сосредоточить свое особое внимание на борьбе с этим наиболее опасным и деструктивным видом преступности, выделив его в специальную, обособленную группу делик­тов [28] и отграничив от традиционных общеуголовных преступлений корыс­тного характера.

Значительные материальные и иные потери, которые несет общество от совершения экономических преступлений = преступлений в сфере экономической деятельности, не в последнюю очередь зависят от особых места и роли в обществе «белых воротничков», выступающих в качестве субъектов этих преступлений (бизнесменов-делинквентов).[29] Именно в их руках сосредоточена огромная экономическая власть, значительные материальные и финансовые ресурсы. И именно эти возможности позволяют преступникам из числа «белых воротничков» совершать наносящие колоссальный ущерб обществу масштабные экономические аферы и часто уходить от правосудия.[30] Более того, преступность, развивающаяся исключительно в недрах предпринимательства, способна, - в отличие от многих других видов криминальных явлений, - дестабилизировать базисные основания социально-экономической системы государства, нарушить либо вовсе нейтрализовать действие ключевых рыночных экономических законов (законов стоимости, спроса и предложения, свободной конкуренции и др.), привести в обществе к серьезным дисфункциям социальных институтов, социальных норм и связей.

Вот почему изучение закономерностей криминализации данного сегмента экономических отношений не может не представлять для криминологической науки значительный гносеологический и онтологический интерес. Причем можно с уверенностью утверждать, что итоги таких теоретических изысканий будут иметь высокое практическое значение для совершенствования законодательства и повышения уровня легитимности предпринимательской деятельности, подготовки и реализации федеральных программ борьбы с преступностью и ее предупреждения и др. Крайне важны они и для определения путей укрепления основ правовой государственности и демократии в странах, где формирование гражданского общества находится на стадии, далекой от завершения.

Однако при исследовании данных процессов некоторые специалисты вследствие своей высокой уголовно-правовой ангажированности (некритической приверженности стереотипам уголовно-правового подхода в оценке социальных явлений) способны делать заключения, которые могут порой дезориентировать законотворческую практику. Это относится к части как отечественных, так и зарубежных специалистов.

К примеру, уважаемый нами Бу Свенссон высказывает на первый взгляд привлекательную (с точки зрения специалиста по уголовному праву) мысль: нет законов в экономической сфере - нет и их нарушения; появились такие законы - как следствие этих законов возникла и пре­ступность.[31] Эта мысль, кстати, полностью корреспондируется с позицией американского криминолога Эдвина Шура, который в своей книге «Наше преступное общество. Социальные и правовые источники преступности в Америке» делает вывод: «...если мы признаем, что преступность цели­ком определяется нормами уголовного права и что дух и букву законов можно менять... мы поймем, что утверждение, будто "главным источником преступности является само пра­во", вовсе не выглядит софизмом».[32]

Если следовать логике такого подхода, то получается, что еще недавно (до вступления в действие нового УК РФ, то есть до 1 января 1997г.) в России вообще отсутствовала преступность в сфере экономической деятельности как таковая! Продолжая мысль названных авторов закономерно прийти к абсурдному выводу о том, что наиболее эффективный способ сокращения уровня и масштабов преступности в стране - это последовательная и настойчивая уголовно-правовая декриминализация (исключение из числа подлежащих уголовному наказанию) видов поведения, ранее считавшихся (в уголовном законе) преступными. Иными словами, чем меньше войдет в уголовный кодекс составов преступлений, по которым предусматривается наказание, тем меньше будет преступность!..

Представляется, что в подобных подходах нарушены принципы формальной логики: следствия названы причинами и наоборот, причины - следствиями. В конкретном государстве в определенный отрезок времени могут возникать ситуации, когда в силу каких-то причин, - несовершенства законотворческой практи­ки либо иных обстоятельств, - отдельные виды общественно опасного поведения в сфере экономики остаются в уголовно-правовом отношении не криминализированными, другими словами, в национальном уголовном законе отсутствуют соответствующие статьи и составы, предусматривающие наказание за их совершение. Такие ситуации чаще встречаются в странах с переходным обществом и транзитивной экономикой, что вполне понятно. Но при этом отрицать существование в таких государствах экономической преступности, точнее, фактов совершения некриминализированных в уголовно-правовом порядке общественно опасных деяний в экономике, было бы не диалектичным - прежде всего в онтологическом плане.

Криминологам в подобных случаях[33], очевидно, следует использовать известный научный метод аналогии, и в отношении таких «официально непреступных» преступлений подходить с учетом мирово­го опыта правоприменительной практики, принимая во внимание прецеденты их уголовно-правовой криминализации в странах с развитой рыночной экономикой.[34] Россия лишь недавно приступила к формированию новых рыночных стру­к­тур и отношений, у нас отсутствует опыт борьбы с достаточно большим числом специфических преступлений, прису­щих именно современному рыночному хозяйству. В такой ситуации опасно затягивать уголовно-правовую криминализацию новых видов экономических преступлений и продолжать не учитывать в законотворческой деятельности мировой опыт борьбы с ними. Это «будет работать» лишь на интересы мафиозных структур, на укрепление сегментов теневой экономики и создание антисоциальной системы, претен­дующей на лидерство в экономике и политике.[35]

Приведем еще один из вариантов определения экономической преступности как социального явления. Экономическую преступность, как социальное явление, можно рассматривать в качестве предопределенного социальными условиями [36] крайнего проявле­ния социально-экономических противоречий, выражающегося в противоправной деятельности в сфере предпринимательства (направленной против экономических интересов личности, общества, государства) и нарушающего установ­ленные в обществе экономические отношения.

Не углубляясь в проблему взаимосвязи социально-экономических проти­воречий и экономической преступности (эта тема требует самостоятельного исследования), сделаем лишь одно замечание. Нам представляется продуктивной гипотеза о том, что ключевым фактором, детерминирующим появление и воспроизводство экономической преступности как социального феномена, выступает противоречие между частными интересами бизнеса (и его субъектов) [37] и публичными интересами социума в целом. Иными словами, это противоречие между специфическими материальными интересами бизнеса (преследующего специфическую стратегическую цель - извлечение максимальной экономической выгоды, максимизация прибыли), с одной стороны, и публичными интересами общества – с другой.

Группа интересов публичных реализуется посредством главной целевой функции правового государства, т.е. за счет «сведения множества частных (в том числе, групповых) интересов в единый соци­альный интерес». Необходимо отметить, что на уровне гражданского общества групповые интересы выражают и отстаивают демократически формируемые социальные институты (различного рода общественные объединения граждан, ассоциации, так называемые «заинтересованные группы» и др.). Если гражданское общество представляет собой диалектически одно­вре­менное сосуществование в его рамках разнородных (часто противо­положных и разнонаправленных) социальных сил и выражаемых ими частных (групповых) интересов, то задача право­вого государства - опираясь на общее человеческое стремление к совместной жиз­ни, - совместить и, по возможности, гармонизировать эти силы и интере­сы.[38]

В хозяйственной сфере государство, всемерно стимули­руя экономический плюрализм и свободу предпринимательства, тем не менее, должно следить за поддержанием макроэкономического равновесия и стремиться к достижению единого экономического интереса всего общества. Иными словами, реализация данных функций государством выступает непременным и важнейшим условием соблюдения единого нормативного порядка в обществе. При этом государство, обязанное поддерживать баланс между публичными и частными интересами и следить за соблюдением интересов всех участников экономических отношений, должно создавать для этого соответствующие экономико-правовые условия. Последнее означает, в частности, обеспечение уголовно-правовой защиты граждан, субъектов предпринимательства и государства от преступных посягательств на их экономические интересы, защиты от экономических преступлений.

Необходимо заметить, что в социокриминологическом анализеэкономическую преступность = преступность в сфере экономической деятельности неправомерно сводить к простому множеству деликтов в сфере бизнеса, некой элементарной сумме отдельных элементов, из которых состоит целое. Она представляет собой сложное специфическое системно-структурное образование с многообразными взаимосвязями разных преступлений, видов преступности и самих делинквентов; является образованием, имеющим тесную взаимообусловленность с особенностями социальной cреды, со спецификой существующих экономических и социально-политических условий и отношений и т.д.

В отличие от экономических преступлений как единичных фактов, экономическая преступность обладает признаками системы и имеет свои особенные свойства, называемые аддитивными. Соотношение, взаимная связь и обусловленность этих родовых понятий, как и стоящих за ними явлений, аналогичны тем, что существуют между преступлениями и преступностью вообще.

Экономическая преступность, как и преступность вообще, в основном воспринимается со знаком "минус", как некое однозначно отрицательное явление. Этот устойчивый стереотип впервые попытался развеять Эмиль Дюркгейм при разработке теории аномии как части учения о социальной дезорганизации. Размышления Дюркгейма о преступности, как определенной функции общества, до сих пор остаются не до конца осмысленными в научной среде.

Какой смысл заложен в дюркгеймовском положении? Возьмем, к примеру, экономическую преступность. Ее заметный рост, сопровождавшийся «всплесками», в новейшей истории индустриальных стран всегда наблюдался в периоды экономических кризисов и социальных потрясений, обострения социально-экономических противоречий, связанных с несовершенством установившихся в обществе производственных (экономических) отношений. Последние сдерживали развитие экономики, на определенном этапе превращаясь в главный тормоз общественного прогресса, и требовали реформирования, смены на новые, более прогрессивные формы.

Затягивание в проведении таких реформ, сопровождаемое крайним обострением всего комплекса социальных противоречий, приводило, в частности, к обвальному росту экономических преступлений. Когда масштабы экономической преступности достигали размеров критической массы и представляли угрозу для самих основ государственности, изменения в обществе становились неизбежными. Чтобы сохранить самое себя, социум был, можно сказать, обречен проводить глубокие реформации социально-экономических отношений.

Таким образом, экономическая преступность, как и преступность вообще, действительно является специфической функцией общества. На определенных этапах социально-исторического развития она подталкивает его к системным изменениям, делает эти изменения неизбежными. В этом смысле преступность, безусловно, оставаясь социально опасным и вредным явлением, играет свою особенную позитивную роль в социальной истории и обеспечении общественного прогресса.

Можно сказать, что преступность (включая экономическую) есть индикатор состояния социальных отношений. Индикатор, указывающий на то, что в обществе сложились условия для проведения глубоких реформ социальных отношений (в первую очередь, экономических), и что откладывать их осуществление – значит, ввергать общество в еще более тяжелые испытания. Понимание этих глубинных взаимообусловленностей позволит, смеем надеяться, с иных позиций подойти к осмыслению устоявшихся традиционных подходов к оценке как преступности в целом, так и, соответственно, экономической преступности, в частности. В определенных конкретно-исторических условиях преступность, как очевидно негативное явление социального бытия, может сыграть роль своеобразного катализатора и подвигнуть общество к позитивным переменам, обновлению и социальному прогрессу.