Донбасский институт техники и менеджмента 13 страница

Вопрос о направлении потоков дождевой воды имеет большое значение для хозяина, в особенности в стране холмистой и притом такой, где зима состоит в беспрестанных дождях. Сосед может с умыслом видоизменить естественное течение потоков так, чтобы отвести их на чужую землю ко вреду этой последней. Закон XII таблиц дает собственнику правомочия на случай, «если ему повредит» дождевой поток с соседнего участка; слова «если повредит» толковались юристами в смысле: «если грозит повредить», т.е. собственник мог обратиться к суду за защитой ввиду грозящей опасности, не дожидаясь ее наступления. Впрочем, подробности остались нам неизвестными, но, вероятно, они походили на позднейшие постановления по этому предмету (глава XXII).

Сервитуты.

§ 58. Права по соседству удовлетворяли наиболее настоятельным нуждам, обусловленным пограничностью владений, потому эти права устанавливались самим законом, не завися от воли собственников. Они предохраняли каждого собственника от какого-либо вреда, который мог угрожать ему со стороны соседа. Но не всегда этого было достаточно: кроме охраны от вреда, собственник мог нуждаться в содействии своего соседа. По своим свойствам или по положению его участок мог представлять какой-нибудь недостаток (например, не было воды, дороги), восполнить который было можно, обратясь к участку соседа. Никто не был обязан доставлять подобную помощь, но предоставлялось входить о том в добровольные сделки. Даром или за плату один из соседей получал от другого право пользоваться его имением с целью удовлетворения хозяйственных нужд своего собственного имения, например, право провести оттуда воду, право прохода и т.п. Такие права назывались сервитутами. В отличие от позднейших образований того же рода (личных сервитутов) их назвали сервитутами предиальными, поземельными. Предиальный сервитут, будучи раз установлен в пользу какого-нибудь поземельного участка (praedium dominans), принадлежал каждому данному типу, как собственнику этого участка, и переходил из рук в руки вместе с переходом самой собственности. Точно так же предметом сервитута служил участок, к которому он относился (praedium serviens), а не лицо его собственника. Право сервитута оставалось неприкосновенным, несмотря на все перемены в лицах собственников участка, служившего по сервитуту.

Во время издания законов ХII таблиц сельские сервитуты, без сомнения, были известны. Законы говорят о дороге, разумея, конечно, дорогу, предоставленную кому-либо в чужом имении. Дорога должна иметь в ширину 8 футов, на поворотах же 16 футов. Предписывается укреплять незамощенную дорогу, предназначенную для прогона скота. Вероятно, существовали и другие виды сервитутов из числа тех, которые упоминаются в позднейших источниках. Древнейшие сервитуты вызывались вообще потребностью в пути, когда она не удовлетворялась в достаточной мере межами, и в воде, когда недостаток ее не восполнялся естественным путем. Четыре сервитута имели позднее для своей защиты самостоятельные средства в форме интердиктов и на этом основании считают их наиболее древними. Сюда принадлежат: 1) право водопровода (rivus, позднее aquaeductus), т.е. право собственника проводить воду через землю соседа из принадлежащего этому последнему или же третьему лицу живого источника (ключа, ручья, реки, озера). Водопровод должен был начинаться у самого источника воды, т.е. у начала ключа, или, если вода отведена из реки или озера, то из главного канала, непосредственно примыкающего к ним. Только в таком случае был обеспечен постоянный приток воды, и сервитут не имел случайного значения. Это правило действовало до времен империи. В начале II в. по Р. X. императорским постановлением было разъяснено, что существованию сервитутного права не мешало, если водопровод был примкнут к искусственному водоему, устроенному на возвышении, или к водохранилищу, в которое вода накачивалась из реки. При прочности таких сооружений не было сомнений в постоянном характере источника воды. 2) Право черпать воду на чужой земле (aqua, позднее aquae haustus), соединенное с правом необходимого для того прохода. Местом осуществления этого сервитута так же, как и в предыдущем случае служил самый источник воды; вышеприведенное императорское разъяснение относилось равномерно и к настоящему случаю. 3) Право прохода (iter, позднее itus, additus, accessus, introitus, ambitus), в чем подразумевалось также право проезда верхом или движения в носилках. 4) Право проезда и прогона скота (actus), в чем заключалось и право возить тяжести. От соглашения зависело определить точный размер всех этих прав, и придать им содержание широкое или узкое. Так, например, пользование водой могло быть или постоянное, или ограниченное временем года, днями, часами. То же самое допускалось относительно дорожных сервитутов. Проезд с большими тяжестями мог быть допущен или исключен при установлении права проезда и т.п.

Воззрение на сервитуты.

§ 59. Юристы конца республики и империи смотрели на сервитуты, как на особые отношения, которые, будучи правами в чужой вещи, существуют рядом с правом собственности. Эту мысль они старались выразить, между прочим, тем, что называли сервитуты предметом отвлеченным (res incorporalis), в противоположность полному обладанию вещью на праве собственности, которое считалось как res corporalis. В этом последнем определении вполне неудачно право как бы отождествлялось с самой вещью. Со стороны приносимых выгод сервитут обозначался как право, ius, со стороны невыгод как обязанность, servitus. Эта обязанность лежала не на лице, а на земле; говорили, что в сервитуте служит вещь, res servit. Служение вещи было частичное, – она служила одной из своих сторон, в иных сервитутах (например, дорога, водопровод) служил определенный ее участок; иногда даже в видах удобства той или другой стороны предписывалось (так в c лучае дорожных сервитутов) отводить под сервитут определенную полосу пространства. Этот отвод совершал посредник (arbiter); в других случаях он определял разумный способ (modus) осуществления сервитутного права. Тем не менее понимали, что юридическим предметом сервитута служит вся вещь, все пространство имения, на котором лежит сервитут. Если бы осуществление сервитута сделалось невозможным на отведенном пространстве, то управомоченный был вправе искать такого осуществления в других местах служащего участка. Содержание сервитута состояло в том, что «вещь должна представить нечто» (rem aliquid praestare debere), а по отношению к собственнику этой вещи в том, что он должен нечто терпеть (pati), или чего-либо не делать (n оn facere); сервитут не мог состоять в действиях самого собственника служащей вещи: servitus in faciendo consistere nоn potest. Резкое отличие сервитута от права собственности состояло уже в том, что он устанавливался простым соглашением, тогда как для установления права собственности требовалась наличность особых способов пpиобретения.

Такова точка зрения позднейших юристов, но она не могла быть известна во время издания и первоначального господства XII таблиц. Это время было слишком грубо для отвлеченных построений; самое слово сервитут, служа для обозначения общего понятия, принадлежит позднейшему времени. Первоначально каждый случай сервитута обозначался непосредственно по его предмету: дорога, водопровод, и юридическое содержание всего отношения усматривали в обладании данным пространством земли, отведенным под дорогу, водопровод и т.п. Право отождествлялось с его объектом, оно не было правом в чужой вещи, но как бы правом на свою вещь, которой пользовались только совместно с собственником служащего имения. Существование такого конкретного взгляда на сервитуты подтверждается тем, что их юридическое положение было первоначально во всем сходно с юридическим положением собственности. Если еще в дигестах иск, защищающий сервитуты, называется виндикацией, то сначала эта виндикация должна была быть той же самой виндикацией, которой защищалось перед судом право собственности. Как собственник искал в форме: «я утверждаю, что эта вещь моя по праву квиритов», так и обладатель сервитута мог утверждать: «этот путь мой по праву квиритов» и т.п. Как собственность, так и сельские сервитуты приобретались одним и тем же торжественным способом (манципацией), в присутствии свидетелей и при наличности приобретаемой вещи. Как собственность была предметом владения и прибреталась давностью, так и сервитуты. Об этом способе установления сервитутов упоминает еще Цицерон, после которого появился закон (lex Scribonia), отменивший давностное установление сервитутов. Наравне с предметом собственности сервитуты прохода, проезда и водопровода отдавались в залог (pignus), с полномочием для кредитора (который предполагается соседом) пользоваться ими до срока уплаты. Помпоний допускает такое отношение, как бы затрудняясь; оно не совсем гармонирует со взглядами его времени, но оно могло быть вполне согласно со взглядами более древней эпохи. Обещание установить сервитут (стипуляция, легат per vindicationem) обозначалось как «дать» путь, воду (dare viam, aquam) и т.п.; глагол же «дать» вообще обозначал перенос права собственности на предмет. Указанное обещание вынуждалось к исполнению посредством того же иска, как и обещание передать в собственность известный предмет (condictio certi). Наконец оговорка, которой при передаче вещи в собственность обозначалась свобода вещи от сервитутов, гласила так: «uti optimus maximusque est (sc. fundus)», откуда видно, что сервитут рассматривался как нечто, уменьшающее количественно предмет собственности. На основании всех изложенных указаний основательно предположить (Фойгт), что первоначальный взгляд на сервитуты не походил на позднейшее понятие о них. Сервитутное право рассматривалоcь первоначально как обладание полосою или пространством имения, отведенными в распоряжение господина сервитута и, при таком понимании, мало чем отличалось от собственности на ту же полосу или то же пространство. Первый толчок к образованию более отвлеченного воззрения на сервитут дали сервитуты городские, окончательно же разрушилось древнее грубое воззрение только с появлением личных сервитутов.

In iure cessio.

§ 60. Манципационные сделки, уже описанные нами (§ 24 и 25), составляли существенную принадлежность права XII таблиц. В дополнение к ним образовался новый род сделок. Именно виндикация (§ 35) послужила к тому средством. Под формой виндикации стали совершать передачу права. Приобретающий право являлся вместе с отчуждающим его перед судящим магистратом (откуда название in iure cessio*) и туда же, как и в виндикации, приводился или приносился предмет сделки. Приобретающий утверждал словами виндикации, что предмет принадлежит ему; отчуждающий вместо спора (контравиндикации) сознавался в том или молчал. Тогда магистрат присуждал предмет приобретающему, чем и достигалась цель действующих лиц. Вся сделка была, следовательно, мнимой виндикацией, где приобретающий выступал в качестве мнимого истца, отчуждающий – в качестве мнимого ответчика, и претор разрешал мнимый спор. Вероятно, эта форма не была изобретена для передачи права собственности. Но настало время, когда она была приложена к приобретению права собственности на вещи и к установлению сервитутов. Мы должны смотреть на это событие, как на плод окончательного освобождения собственника из-под контроля родственников, сородичей и соседей. Опасные соглядатаи в манципации (в качестве свидетелей), они не спрашивались при совершении цессии, к чему их вовсе не призывали. В лице магистрата, освящавшего сделку, государственная власть содействовала окончательному разложению общинного обладания. Было, вероятно, время, – время последней борьбы частного обладания с общинным, когда собственники предпочитали цессию перед магистратом манципации перед свидетелями; и только потом, когда борьба окончилась полной победой частной собственности и свидетели потеряли свое прежнее значение, употребление манципации вновь умножилось. Гай говорит, что в его время не любили прибегать к цессии, так как она требует участия магистрата, доступ к которому не особенно легок, и предпочитали ей манципацию, для которой всегда легко найти между друзьями пятерых свидетелей. По той же причине в императорское время манципация удержалась в обороте долее, нежели цессия.

По мере расширения гражданского оборота in iure cessiо была применена ко всем вещам, как манципационным, так и неманципационным, и ко всем сервитутам, как сельским, так и к городским, а равно и к личным. Купля-продажа и здесь (как в манципации) должна была служить главным основанием передачи, и, по всей вероятности, на цессию распространилось то же правило о зависимости приобретения от уплаты покупной цены, которое действовало при манципации (§ 24).

VI

Формализм

Происхождение и существо формализма.

§ 61. Развитие права не совершается силою, посторонней человечеству. История права есть история последовательной непрерывной деятельности человеческого ум a. Все общество участвует в этой творческой работе прежде всего в лице своих «мудрейших» – юрисконсультов, судей и законодателей, а за ними в лице всех остальных своих членов, вступающих в правовые отношения. Каждый раз, когда им предстоит определить права свои или чужие, происходит указанная работ a. Она проявляется в каждом правонарушении, в каждой сделке, в каждом судебном процессе, в каждом законодательном акте. Особенности умственного состояния каждого времени отражаются на этой работе.

Время, которым мы занимаемся, – время квиритского права и в особенности эпоха издания XII таблиц, отличается относительной грубостью, неразвитостью мысли. Это проявляется в ее чувственности или конкретности. В наше время легко различают форму и существо юридических актов; такое различение было доступно и позднейшим римским юристам, но его не знали еще составители и толкователи двенадцати таблиц. Мы отличаем существо актов от их формы, потому что нам известны многие формы одного и того же акта; существо акта есть отвлечение от многих форм его. Древнейшему же юристу или гражданину выработка одной формы стоила стольких усилий, что ему не приходило на ум утомлять себя без настоятельной нужды новым трудом для той же цели. Юридическое творчество сознавалось его деятелями, как скоро результаты его воплощались во внешней форме; чем труднее представлялось самое творчество, тем большее значение получали его осязательные результаты. Однажды найденное и признанное за удачное выражение юридической идеи запечатлевалось в памяти и повторялось в новых подходящих случаях. Древнейший юрист знал только по одной форме каждого акта, и в его представлении она совпадала с существом акта. Форма и выраженная ею идея мыслились нераздельно: все представление об акте получало от того чувственный характер, все юридическое мировоззрение отличалось той грубостью, которая связана тесно с грубостью языка и которая не была исключительным достоянием одного права. Она повторялась одновременно во всех сферах умственной деятельности.

Пластичность юридических актов была дальнейшим выражением этой грубости. Акты облекаются в яркую внешнюю форму; притом такая форма имеет торжественное значение, потому что каждый составной элемент ее представляется непосредственным выражением мысли. Каждое слово, каждый жест есть не простой знак для означения мысли, но есть сама мысль, представшая в видимом образе; слова и жесты действуют возбуждающим образом на нервы участников и присутствующих, их произнесение и выполнение составляют некоторое торжество. – Слову принадлежит здесь первое место. Сюда относится произнесение ряда торжественных формул, расставленных по известному порядку, то в виде монолога (как в манципации), то в виде диалога (как в стипуляции), то – разговора между тремя лицами (как в in iure cessio). Произнесение слов сопровождается или прерывается торжественными движениями (жестами), каковы наложение руки на вещь, прикосновение к ушам свидетелей и др. Все это предполагает торжественное участие в акте определенного числа частных или должностных лиц: свидетелей, весовщиков жрецов или светского магистрата. Весь акт приобретает драматический характер; это – драма, которую разыгрывают точно определенные, по числу и по качеству, участники, произнося торжественные слова и делая не менее торжественные телодвижения.

Такая форма сама по себе ударяет уже слишком сильно по нашему тонкому слуху и зрению, и вот почему торжественные акты древности называют часто формальными в противоположность другим, «неформальным». Однако такое обозначение неточно. Нет ни одного акта без формы, каждый юридический акт есть не что иное, как форма для выражения воли и мысли; все акты – одинаково форма. Разделение актов на формальные и неформальные представляет интерес, только в другом смысле. Именно акты распределяются на две группы, смотря по тому, какую цену придает право их форме.

Как ни тяжело дается выработка форм, тем не менее появление хотя бы слабейших разновидностей возможно уже в очень раннее время. Но значение формы, избранной и утвержденной авторитетом гражданско-правовой власти, в том и состоит, что только с ней связываются необходимые юридические последствия. Так слагается формализм. Формализм есть такой порядок юридической оценки актов, в котором приписывается юридическое значение только некоторой определенной форме их. В праве квиритов содержание формализма сводится к двум началам.

Только в одной, однажды выработанной и удержанной форме акт обладает присвоенным ему юридическим значением, т.е. ведет к юридическим последствиям. Малейшая ошибка в соблюдении формы, ошибка в слове, жесте, числе свидетелей, их поведении и т.п. делает акт недействительным всецело. С другой стороны, если акт совершен по форме, для него установленной, то он непременно ведет к предустановленным последствиям; никакие оговорки или отговорки не принимаются во внимание. Что сказано, то сделано, – и почитается безусловно выражением воли действовавшего. Квиритское право вовсе не знает отмены актов, заключенных вследствие заблуждения, обмана, даже насилия или устрашения. Это – прямой результат той чувственности мысли, при которой в представлении юриста сливаются и форма, и существо акта. Торжественная форма составляет существенный элемент акта; если жизнь успела внести в форму какие-либо разновидности, то юрист безусловно игнорирует их.

Из того же источника вытекает другое начало. Смысл каждой произнесенной формулы толкуется по непосредственному, общепринятому смыслу слов. Юрист не допускает мысли, чтобы сторона могла проговориться, употребить слово в ином значении, чем общепринятое, и т.п. Он также ничего не выводит из произнесенных слов, ничего не предполагает, но требует, чтобы все желаемое стороною было прямо высказано ею. Форма акта служит для него полным воплощением его идеи, и он не ищет следов ее вне его формы.

Таковы начала древнейшего формализма. Период процветания и господства квиритского права есть в то же время период процветания и господства формализма. В квиритском праве выработалась целая система формальных актов: формализм положил яркий отпечаток на гражданский оборот и судопроизводство этого периода. Он не обнимал безусловно все гражданские акты, но везде, где было необходимо наиболее точное выражение юридической идеи, где, следовательно, сознание этой идеи достигало высшей степени, там запечатлелся формализм. Таким образом, формальными были в гражданском обороте акты двусторонние, в гражданском судопроизводстве – акты, обладавшие в каком-либо отношении окончательным, решающим значением. B се эти акты гражданско-правовая власть приняла под свой особый контроль, определив точное и неизменное юридическое значение каждой формы. В других актах избрание и дальнейшее развитие формы было предоставлено на усмотрение частных лиц, и юридическое значение их не соединялось с определенной формой (ср. ниже, § 71); но таких актов в квиритском праве было немного и их значение бледнело пред значением формальных актов.

Побочные причины.

§ 62. Своим происхождением формализм был обязан всецело особенностям умственного развития его времени. Другими словами, формализм был необходимой ступенью, которую право должно было пройти, следуя историческому развитию человеческой мысли. Однако в Риме крайнее развитие военного быта и военного строя могло усилить эту естественную склонность к формализму. Копье издавна служило символом древнейшего права: оно было символом собственности, фигурировало в судебном споре и в свадебном обряде. Влияние военного быта шло далее обрядностей. Вот что говорит по этому случаю Р. Иеринг: «не является ли правовой формализм, подобно военному формализму, порядком порядка ради, дисциплиной юридических сделок, которая держится неумолимо строгой равномерности и наказывает без снисхождения всякий проступок, всякую ошибку и всякое отступление от внешнего порядка, хотя бы само по себе оно было безразлично. Для римского права формализм представлял ту же школу дисциплины и порядка, которую народ находил в лагере. Здесь, в лагере, народ привык к тому подчинению, к той строгости буквы, которую он нашел впоследствии снова в формах правовой жизни. Полководец, поседевший на службе, не мог бы с большим педантством и с большей строгостью установить внешний порядок правового сношения и надзирать над ним, чем римские юристы».

Будучи вызван к жизни общими причинами, формализм был способен также сослужить службу посторонним целям, в интересах которых его поддерживали преднамеренно. Сюда относится политическое значение формализма в римском праве. Акты, которые облечены в форму, заранее определенную и для всех одинаково обязательную, которые далее толкуются, строго придерживаясь формы, – такие акты представляют хорошее ручательство против произвола судебной власти, склонной проявить его при их судебной оценке. Формализм, в известных пределах, враг судебного произвола. Эта сторона формализма была дорога плебеям в их борьбе с патрициями; поэтому XII таблиц освятили систему формализма. Они предписали при судебной оценке сделок придерживаться строго их формы, – того, что было сказано при их совершении. Так надо толковать два следующие места закона: «cum nexum faciet mancipiumque, uti lingua nuncupassit, ita ius esto» и другое: «uti legassit super pecunia tulelave suae rei, ita ius esto».

Формализм выразился в четырех группах юридических сделок: 1) сделки манципационные, 2) сделки виндикационные, 3) стипуляция и 4) литтеральный контракт. Две последние группы составляют позднейшие образования, и об них будет речь несколько ниже (глава IX).

Сделки per aes et libram.

§ 63. Наиболее древнюю форму в гражданском обороте представляют сделки «посредством меди и весов». Это форма внесудебная. По своему виду она есть купля-продажа. Приобретатель присваивает себе право над купленным предметом, при наличности этого последнего, и в присутствии лица отчуждающего, пяти свидетелей и весовщика. Весовщик взвешивает количество металла, нужное для уплаты. В своих различных приложениях сделка носит различные названия; сюда относятся:

Mancipatio (описание см. § 24). Манципация была способом приобретения вещей, вошедших в правильный гражданский оборот (вещи mancipi), и установляла право собственности и сервитуты; ею же приобретались в кабалу (mancipium) свободные лица. Это последнее употребление исчезло раньше других. Для приобретения собственности и сервитутов манципация употреблялась еще во время Гая, который указывает на нее, как на любимый способ отчуждения. В самом деле, торжественная обстановка представляла свои гарантии при приобретении ценных вещей, и были примеры применения манципации к дорогим вещам, не принадлежавшим к разряду вещей mancipi. После Константина Великого манципация как самостоятельный и формальный способ приобретения собственности и сервитутов исчезает, но остается в употреблении торжественная передача вещи. Она совершается в присутствии пяти-семи свидетелей; при ней произносятся известные слова, обозначающие приобретение права собственности, и приобретающий передает отчуждающему одну или несколько монеток как символ уплаты. В таком виде (без значения формального акта) манципация употребляется при приобретении права собственности вплоть до Юстиниана и известна также под владычеством остготов в Галлии, вестготов и лангобардов в Италии. В одних местах (на Востоке и в Галлии) она сливается в один акт с традицией (t raditio solemnis), в других (Италия) появляется рядом с ней, служа к вящему укреплению акта купли-продажи.

Coemptio (см. описание § 25). Coemptio вышла из употребления, вероятно, во второй половине императорского периода

Nexum (описание см. § 25). Заключение займа в этой форме исчезло, по-видимому, уже к V I веку города Рима.

Solutio per aes et libram (описание см. § 25). В этой форме уничтожался первоначально долг, установленный посредством nexum; но сделка пережила nexum, потому что употреблялась потом для уничтожения долга, происшедшего из других источников. По свидетельству Гая, ею погашается также обязательство, установленное завещанием (легат per damnationem), и обязательство, установленное судебным решением.

Testamentum per aes et libram (описание см. § 53). Несомненно, это применение манципационной формы возникло позднее других ее применений. Распоряжения завещания были сложнее распоряжений, которые могли заключаться в других манципационных сделках. Завещание содержало назначение наследника (heredis institutio) или многих наследников и, кроме того, обыкновенно – лишение наследства (exheredatio) и назначение отказов (легатов). Все эти распоряжения излагались обязательно в торжественной форме: «такой-то да будет наследником» (Titius heres esto) или «сын мой такой-то да будет лишен наследства» (Titius filius meus exheres esto).

Формы отказов.

Для назначения отказов выработались постепенно четыре формы: 1) отказ per vindicationem: «такую-то вещь такому-то даю (dо lego)»; так отказывал завещатель вещь, которая была его собственностью во время совершения завещания и, в видах действительности отказа, должна была оставаться его же и в момент его смерти. Легатарий приобретает на отказанную вещь право собственности (и, следовательно, может отыскивать ее посредством виндикации) с момента вступления наследника в наследство; стало быть, если наследником был назначен «свой» (suus, § 52), то – с момента открытия (delatio) наследства или смерти завещателя. Для приобретения отказанной вещи легатарием не требуется никакой передачи ее наследником; легатарий приобретает ее само собой, как скоро совершилось вступление в наследство, даже если не знает об отказе; 2) отказ per damnationem: «наследник мой осуждается дать (dа r е damnas esto) такую-то вещь такому-то»; так отказать наследник мог и свою, и чужую вещь, и легатарий имел против наследника личный иск (аctio in personam) для взыскания с него или вещи, или ее двойной цены. Назначение легата составляло сколок с nexum, и иск предъявлялся сначала в форме наложения руки (manus iniectio); отказанная вещь становилась собственностью легатария после того, как была ему передана (манципация и др.). Если была отказана вещь, не принадлежащая завещателю (такой отказ, вероятно, относительно позднейшего происхождения), то от наследника зависело приобрести эту вещь для легатария или предложить ему, взамен ее, ее цену. Так решал дело еще Лабеон; напротив, по мнению Ульпиана, наследник лишь тогда может уклониться от приобретения отказанной вещи, когда собственник ее не захочет продать ее или же заломит за нее несообразную цену; 3) отказ per praeceptiоnет, или отказ вещи самому наследнику вдобавок к его наследственной доле: «такой-то да возьмет себе (рrаеcipito) такую-тo вещь»; вещь, отказанную таким образом, наследник получает при разделе наследства (actio familiae herciscundae); 4) отказ sinendi modo, по-видимому, наиболее позднего происхождения, есть отказ кому-либо вещи, принадлежащей завещателю или наследнику: «наследник мой сим осуждается предоставить такому-то взять себе и присвоить (damnas esto sinere … sumere sibique habere) такую-то вещь». Этот отказ выработался как дополнение к отказу реr damnationem и сначала осуществлялся, вероятно, так же, как и этот последний. – Все четыре формы, составляя часть завещания, представляли преобразование и усложнение манципационной формы; притом отказы per damnationem и sinendi modo сами были не что иное, как повторение формы («damnas esto»), обычной при установлении кабальных отношений.

Таковы разнообразные случаи манципации. Столь разнообразное употребление одной и той же формы было результатом как первоначального сходства самих отношений, к установлению или прекращению которых эта форма применялась, так и недостатка изобретательности, свойственного древнейшей юриспруденции. Можно допустить, что сначала манципация во всех случаях своего приложения передавала действительность. При приобретении вещи и жены, при заключении займа и совершении завещания происходила действительная купля-продажа. Однако вряд ли, с другой стороны, сходство было настолько сильно, что не требовалось какое-либо разнообразие форм. Слабая на изобретательность юридическая мысль удовлетворилась простым переносом формы, однажды выработанной, в область других отношений. Таким образом, первоначальная область манципации распространилась и под конец – настолько, что стали замечать внутри ее явственные различия. Тогда выработалось общее понятие сделки «посредством меди и весов», и за отдельными ее применениями установились особые названия: mancipa tio, nexum, coemptio и т.д. Этому процессу отвлечения способствовало и то, что манципационные отношения переделывались постепенно и манципационная форма во всех случаях перестала выражать действительность. Из купли-продажи манципация стала вообще способом установления собственности и сервитутов, coemptio – установлением брака, testamentum – действительным завещанием. Nexum долее других сделок сохраняло свой первоначальный характер. Форма «посредством меди и весов» сделалась символической. Употребление такой формы по старой привычке выдавало известную неподвижность юридической мысли; но вместе с тем оно содействовало образованию отвлеченности в образе мысли, потому что несоответствие внешнего вида действительности, которое наблюдалось теперь в сделках, вызывало понятие о существе сделки в противоположность ее форме.