Предметная специфика антропологического познания

Ответ на вопрос для чего существуют, куда ведут исследования, разрабатывающие антропологическую тематику, в том или ином виде дан различными сферами гуманитарно-ориентированного знания. Если для любой частной науки конкретизация предметной области непроблематична, то наука, ведомая антропологическим интересом, сталкивается с крайне многоликой, едва ли сводимой к единству областью рассмотрения. Крупный французский историк и методолог исторического познания ХХ века Марк Блок в работе «Апология истории» раскрывал своеобразие труда историка как опыт внимания ко всем «источающим запах человека» фрагментам мира. Основанием для выделения человекознания как особой теоретической области выступила аналогичная интуиция: любая улика, примета человеческого присутствия в мире представляет интерес для развивающих его исследователей. Антропологическое познание в буквальном смысле идет по следам человека, пытаясь усмотреть за крайней запутанностью их траекторий единство маршрута. Иными словами, антропологической теории есть дело до любой сферы действительности, соотнесенной с опытом человека. Но поскольку реальность последнего всегда существует со степенью недоопределенности – человеческое существо всегда способно созидать новые образы себя самого и собственных связей с целостным порядком существования – человекознание не способно с однозначностью постулировать, раз и навсегда выявить сферу собственного исследования. В этом научном поле мы сталкиваемсяс отсутствием конкретной области анализа. Но речь, тем не менее, ни в коем случае не идет об отсутствии предмета.

Дело в том, что предмет, на который направлено антропологическое познание, дан в чрезвычайном многообразии собственных проявлений. Во-первых, человеческая природа подобно хамелеону постоянно меняет окраску: каждая культура и, более того, каждый исторический период её развития создает неповторимый образ жизни человека. Во-вторых, в основании человеческого опыта лежит плотное переплетение его основных феноменов (экономики, религии, художественного творчества и формы мышления), разделение которого чревато для реализующего его подхода односторонностью. Вот почему антропология предстает всеядной наукой – она может начинать с анализа принципиально любого магистрального феномена человеческой жизни. Но выше упомянутая неразрывная взаимосвязь отдельных областей антропологического анализа рано или поздно приводит к необходимости взаимодополнения конкретных антропологических исследований. Например, экономически ориентированные антропологические теории, дабы не быть ограниченными, нуждаются в дополнении рассмотрением специфики религиозного опыта человека, как и наоборот. Таким образом, сущность человечности для данной области наук представляет живущий собственной жизнью и как следствие – постоянно переструктурирующийся лабиринт, исследовать устройство которого невозможно, не вооружившись методом, прорабатывающим присущую ему многомерность.

На сегодняшний день существует бесчисленное множество методических программ, предлагающих разнообразные способы рассмотрения специфики человека. Однако факт их наличия не гарантирует полномерную высказанность, тотальную освещенность человеческого своеобразия. Предпосылкой разработки каждой из них, конечно, выступало стремление к вхождению в центр человеческого лабиринта, подступ к тем основаниям, которые способны пролить свет на истоки и сущность человеческого в нас. Чтобы понять, почему антропологам важно дойти именно до центра устройства человечности, а не вечно блуждать по его отдельному переходу, – ограничив своё исследование, например, проблемой добрачных отношений между полами в определенной культуре или скрупулезным описанием всех деталей пищевого поведения представителей одного поколения – следует вспомнить истолкование лабиринта, выработанное древней критской мифологией. Лабиринт – это путь, который проделывает бог Арес-Дионис ради сотворения мира. Бог прорубает лабрисом – двусторонним топором – маршрут этого пути. Но после преодоления непосильных трудностей, первотворец замечает, что лабрис рассеялся в затопившем всё чудесном свете. Так критяне истолковывали момент завершения творения, связывая его с достижением центра лабиринта. Стремление к центру, к сущности человека обещает исследователям обнаружение ее в свете первозданной чистоты. Таким образом, центростремительное движение антропологов вглубь человеческого опыта мотивировано локализацией в ней изначальных характеристик, закладывающих собой уникальность человеческого способа существования.

Такова цель ответственной антропологической теории. Но на современном этапе целостное, тотальное знание о человеке замещено освещением отдельных проявлений его опыта. Конечно, полчища практических «антропологов» преследуют нас повсюду. Природа наших заболеваний исследуется с помощью немыслимо умных машин. Наш обыденный вкус (товарные предпочтения, пользование услугами и т.д.) пропускается через сверхсложные математические методы, делающие его недоступным для понимания. Существуют целые армии работников, которые бесцеремонно названивают в наши дома только для того, чтобы узнать, где и почему мы последний раз приобрели смеситель, одеяло или крем для обуви. Наше настроение, наконец, вызывает повышенное внимание – разработано бесконечное множество тестовых решений причин наших радостей и печалей. Парадоксально при этом, что каждая из подобных проблематизаций предоставляет нам всякий раз последнию истину о нас самих.

Подобное расщепление человека на ряд несогласующихся между собой и скудных в собственном содержании описаний мотивировал сам исторический ход развития человекознания. Чтобы прояснить причины такого неблагополучного исхода, обратимся к магистральным для европейской культуры методикам исследования человеческого.