День Солнечного календаря. тело матери, над которой надругались, а затем убили, остыло

Он ждал.

…тело матери, над которой надругались, а затем убили, остыло. Почерневшая кровь больше не впитывалась в песчаный пол и скопилась у головы.

Он ждал.

…и молил богов дать ему силы отомстить... он сжимал в руках большой стальной нож, единственную дорогую вещь в семье, и ждал в самом тёмном углу за закрытой дверью любого из врагов, кто решит войти в дом.

Когда послышались крики соседей: "Ассирийцы идут!", мама успела спрятать его в небольшой пустой деревянный ящик и набросать на ящик старые и рваные тряпки. Но он слышал, как сопротивляется отец, как ассирийцы его бьют и вытаскивают из дома, и слышал, как сопротивляется мама, и как зло ругаются оцарапанные и покусанные враги. Потом за стеной страшно закричал папа... Но звуки происходившего внутри хижины напугали его не меньше. Мама яростно проклинала ассирийцев через непонятные звуки и глухие удары по мягкому телу, но вдруг замолчала, а солдаты, смеясь, ушли через какое-то время. Он ещё какое-то время прислушивался к стонам отца, но и эти стоны становились всё тише и тише... Тогда он решился вылезти из ящика... мама странно лежала на полу... он подбежал к маме... Мама! Мёртвая! Папа? Но из-за стены ничего не было слышно, а он продолжал прислушиваться, пока не понял, что родителей у него больше нет! Тогда он нашёл нож, и теперь он ждал и молил богов дать ему, семилетнему мальчику, силы убить хотя бы одного врага, перед тем как умереть и встретиться с родителями в другом мире.

Где-то далеко залаяла собака, но вдруг, болезненно взвизгнув, замолчала. До него доносились предсмертные крики людей и животных, запах гари, обрывки фраз...

- Фетемекс! Иди к нам! Иди, посмотри на эту сладкую еврейку, пока она дышит! Иди к нам! Попробуй... - Грубый хохот захватчиков перекрыл окончание предложения.

Фетемекс, одетый как воин, но без меча, шёл по улице, куда глаза глядят, пока не натолкнулся на солдата, прямо на дороге исступлённо рубившего боевым мечом большую рыжую собаку на куски. Фетемекс свернул с той улицы на эту, но успел пройти совсем немного, как услышал непристойные слова. Кто-то из солдат узнал его. Он отрицательно махнул рукой толпившимся у одной из хижин воинам, и вновь резко свернул, теперь в небольшой переулочек. Все улицы были похожи тем, что двери на домах либо висели на одном крючке, либо были сорваны с крючков и брошены на землю…

У Фетемекса появилось незнакомое ему до этого дня чувство сопротивления происходящему.

Что, что я должен воспевать? Насилие? Смерть невинных людей? Кровь младенцев? Разграбленные хижины? Победу над безоружным народом? Нет, у меня нет таких слов! Тогда придётся лгать...

Фетемекс вспомнил последние слова провожавшего его Салманасара: "Поэты для потомков обязаны творить... "

Потомки... Родившиеся и рождающиеся сейчас дети... Вагисар говорил о начале гамелиона... Нашшунарип так молода... О, божественная Мать всех живущих, помоги юной царице...

…мысленно обратился Фетемекс с просьбой к одной из главных Домашних богинь…

...час назад, когда поэт понял, что больше не может находиться среди военных начальников, деливших между собой добычу, он пошёл в город, но и здесь его ожидало разочарование: простые воины оказались ничем не лучше своих командиров... правда военного похода была отвратительна...

Не хочу лгать! Стыдно! А если я напишу всё, как чувствую, меня ждёт смерть… Значит, лгать?.. Нет! Лучше умереть, чем оставлять потомках лживое описание подвигов моих сородичей...

...глядя на маленькие домики, Фетемекс подумал о ночлеге, и выбрал тот, у которого дверь плотно висела на крючках... во дворе этого глинобитного домика-хижины никого не было, правда, из соседнего дома вышли два ассирийца с тяжёлыми мешками... один из солдат с трудом забросил мешок себе за спину, другой же потащил свой мешок волоком... даже пыль на дороге, поднятая ими, показалась Фетемексу кровавой...

Подвиги! Вот они, славные подвиги! Обокрасть хижину после того, как выгнал хозяина! Или убил?!

Фетемексу стало не по себе.

Он открыл дверь и какое-то время постоял на пороге, чтобы привыкли глаза… и начал различать предметы в хижине. Что-то тёмное и круглое, лежащее на полу почти посередине комнаты, привлекло его внимание, и Фетемекс сделал несколько шагов вперёд... сладкая волна запаха крови накрыла его, к горлу подступила тошнота... с отрубленной головы на него смотрели в упор глаза мёртвой женщины...

- Смерть ассирийцам! - услышал он за спиной, но повернуться не успел.

Резкая боль под левой лопаткой поставила Фетемекса на колени, выгнув дугой молодое тело. Он попытался достать то, что мешало ровно дышать и начал заводить левую руку за спину, но, увидев над собой ребёнка, замер:

- Она твоя мама?

Ребёнок кивнул.

…последнее, что видел Фетемекс перед смертью, было лицо еврейского мальчика, залитое кровью заката...

- Прости, прости... - прошептал Фетемекс, закрывая глаза.

Багряное солнце, пошатываясь от усталости, ложилось спать.