Первая речь Иова, в которой он выражает свое горе

Здесь внезапно от эпической грандиозности и философичности пролога (главы 1

— 2) мы обращаемся к драматической смятенности поэмы (3:1 — 42:6); после описа- ния печальных событий мы погружаемся во внутренний мир Иова. В этой его речи просматривается движение от прошлого (3—10) к будущему (20—26) и от опыта чело- века Иова (3—19) к опыту общечеловеческому (20–22).

Здесь ни слова не сказано о смысле страдания, ни единого вопроса не задано о том, заслуженно ли оно, каково его происхождение. Иов ни в чем не винит ни себя, ни Бо- га. Это произойдет позже, теперь же перед нами просто человек, погруженный в пу- чину страдания.

3:3—10 Он проклинает дни своего зачатия и рождения. Обычно проклятие направлено в будущее, но Иов пребывает в таком отчаянии, что проклинает свое про- шлое. Конечно же, это пустое проклятие, ибо прошлого изменить нельзя. Он желает, чтобы дни его рождения и зачатия (воспринимаемые поэтически как одно событие) были бы вычеркнуты (4—6а) и не вошли в годовой календарь (ббв). Он хотел бы, что- бы чародеи, которые способны налагать проклятия на определенные дни, сделали бы этот день одним из самых несчастных, чтобы не смогли бы его родители зачать его, и мать не родила бы его (8а, 10). 8 Некоторые древние маги, видимо, верили, что они могут разбудить Левиафана — дракона первобытного хаоса и морское чудовище (ср.: Пс. 103:26; Ис. 27:1), — способного поглотить солнце и вызвать полное солнечное за- тмение.

3:11–19 Он жалеет, что не умер при рождении. В отчаянии Иов вопрошает:

«Для чего не умер я?» Поскольку проклятие на день его рождения, очевидно, так ни- когда и не было произнесено, он продолжает недоумевать: если ему суждено было ро- диться, почему он не умер при рождении (Па) или по крайней мере не стал выкидышем (16). Смерть для него теперь желаннее жизни, и он сравнивает покой и тишину загробного царства (Шеола) со своим нынешним ужасным жребием (13–19).

14 Цари Ближнего Востока часто хвастали тем, что восстановили из руин знамени- тые города древности.

3:20—26 Почему существует страдание? Иов продолжает задавать горькие вопросы. Теперь он спрашивает не только о том, почему, родившись, он должен про- должать жить, но и почему люди вообще не могут умереть тогда, когда они желают этого и готовы (20–23). В последних стихах (24–26) он вновь возвращается к себе. Глава заканчивается на той же ноте, на которой началась: в противоположность по- кою мира иного — того, которого Иов так желает, — в жизни его нет мира, покоя, нет отрады, но только одно несчастье (26).

23 Прежде Божья защита (ср.: 1:10) обеспечивала ему благоденствие, но теперь, когда он ищет смерти, сохранение Богом его жизни он воспринимает лишь как прод- ление его скорби; стена, прежде защищавшая его, превратилась в тюремную стену. 25 Теперь проясняется причина прежней усиленной заботы Иова о непорочности своих домашних: его всегда преследовал страх перед возможным несчастьем (1:5; ср.: 15:20—26).

4:1 — 5:27Первая речь Елифаза: «Будь терпелив, и все ула-

дится»

Елифаз, как и остальные друзья Иова, хочет поддержать его в страдании; пожалуй, только он и смог сказать Иову по–настоящему утешительные слова. Но здесь, как и в речах других друзей Иова, слышится некоторая авторская ирония, поскольку автор не разделяет их мнения о заслуженности всякого страдания и полагает, что утешение в их устах оборачивается жестокостью.

Главная мысль речи Елифаза такова: ты богобоязненный человек, и все мы это хо- рошо знаем. Поэтому не стоит отчаиваться, ведь невинные не страдают бесконечно. Ты страдаешь, потому что ты несовершенен и нуждаешься во «вразумлении» и

«наказании» (5:17), но это скоро кончится, ибо ты человек добропорядочный (4:6). Словом, будь терпелив, и все уладится.

4:2—6 «Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою?» В первых же словах Елифаза звучит его искренняя забота о друге; речь его почтительна и даже оправдательна. Он уважительно напоминает Иову о том, как много доброго он делал для других людей, попадавших в подобную ситуацию (3–4). Лишь самый мяг- кий упрек высказывает Епифаз своему другу: А теперь… коснулось тебя, и ты упал духом? (5). Поддержка, которую оказывал Иов другим людям, — это знак его истин- ной непорочности и достаточное основание для надежды на то, что Бог вскоре вос- становит его.

4:7—11 «Погибал ли кто невинный?» Говоря о грешниках, Елифаз вовсе не относит к ним Иова. Напротив, он убеждает Иова в том, что ему не о чем волноваться, поскольку он не из тех, кто сеет зло и пожинает его (8; ср.: Ос. 10:13; Гал. 6:7).

4:12—21 Даже в богобоязненных Он «усматривает недостатки». Чтобы об- основать эту мысль, Елифаз приводит свое ночное видение (12–16) и делает из него выводы (17–21). В своих собственных глазах он предстает довольно смелым и проро- чески одаренным человеком. Автор не без иронии относится к претензиям Елифаза на обладание Божественным откровением о том, что большинством нормальных и теологически необразованных людей воспринимается как само собой разумеющееся: Человек праведнее ли Бога? (17). И хотя эти слова следовало бы перевести так:

«Может ли смертный человек быть праведным (то есть абсолютно безгрешным) в глазах Бога?», тем не менее идея остается понятной и довольно банальной. Более то- го, она совершенно неприменима к Иову. То, что он переживает, — это не просто пе-

чаль или огорчение вследствие его отступления от нравственного совершенства; то, что он переживает, — это абсолютная катастрофа. И хотя он не умер (не погиб, как не- честивые в стихе 9), он в некотором роде еще хуже их, потому что он хочет умереть, но Бог продолжает держать его среди живых (3:20–23).

14 Сон Елифаза и его видения испугали его потому, что он ощутил присутствие че- го–то сверхъестественного.

18 Даже небесные слуги Бога, Его ангелы, не достойны абсолютного доверия (здесь речь не идет о «злых» ангелах); насколько же менее достойны его смертные творения, которые, в отличие от ангелов, могут «исчезнуть» в один день (20а) и кото- рые настолько малозначительны (в сравнении с ангелами), что никто даже не замеча- ет их исчезновения (20б) и они погибают, так и не успев обрести мудрость, которою живут Елифаз и другие друзья Иова (21).

5:1—7 «Но человек рождается на страдание». Елифаз не может поверить в то, что Иов действительно хочет умереть (о чем он говорил в главе 3), и он предпола- гает, что Иов ищет избавления от своих страданий. Но если Иов ищет именно этого, говорит Епифаз, то это бесполезно, ибо нет такой силы, даже среди небесных созда- ний, которая могла бы избавить Иова от его наказания. Страдание естественно для человека; люди сами часто навлекают на себя страдание (стих 7, вероятно, должен быть переведен так: «Сам человек порождает свое страдание»).

Эта причинно–следственная цепочка особенно явственно видна в случае с глупым человеком (2), которого убивают его собственные гневливость и раздражительность. Елифаз не считает Иова глупцом, однако мы содрогаемся от его бесчувственности к страданиям друга, когда он говорит о том, как приходит про- клятие на дом глупца (3; ср.: 25)! Его основная мысль состоит в том, что даже правед- ный Иов не может надеяться на полное избавление от страдания, ибо несчастье не возникает само (6), но происходит от человека (7).

5:8–16 На твоем месте «я к Богу обратился бы». Елифаз возвращается к сво- ей прежней мысли, что Иов действительно добродетельный человек и поэтому не должен падать духом (4:2–6), но должен быть терпеливым: на твоем месте я предал бы дело мое Богу, говорит он (8), ибо Он великий вершитель судеб (11 — 16). Увлек- шись описанием Божьего могущества, Елифаз впадает в риторику. В большинстве своем все, сказанное им, не имеет отношения к Иову; здесь есть лишь одна точка со- прикосновения с ним: Иов, как униженный или бедный (11, 15), может надеяться, что Бог коренным образом изменит его бедственное состояние.

8 Елифаз все–таки высказывает одну здравую мысль: на твоем месте я к Богу обратился бы. Это единственный совет друга, которому следует Иов, однако вряд ли он нуждается в нем. Его дело — это и его нынешнее бедствие, и его «дело» в законни- ческом смысле, и Иов неоднократно представляет его на рассмотрение Бога в своих дальнейших речах (ср.: 7:20—21; 10:18–22; 13:20–23).

11–16 Здесь разрушительные деяния Бога переплетаются с делами Его спасающе- го милосердия (10–11,15), так что основной смысл этой картины Божьих дел — дать несчастному надежду (16; ср.: Лк. 1:51–53).

5:17—27 Если обратишься к Нему, «спасет тебя». Елифаз говорит Иову, что, если только он будет терпеливо ожидать помощи от Бога, он поймет, что переживае- мое им страдание послано ему для вразумления (17) и что «Он поражает, и Его же ру- ки врачуют» (18). Елифаз полон решимости закончить свою речь на оптимистической

ноте. Он полагает (и в этом тоже сокрыта ирония), что значительно облегчает участь Иова, сообщая ему о том, что в действительности дела его совсем не плохи! Блажен человек, которого вразумляет Бог, — говорит он (17), как будто потеря Иовом семьи и благосостояния — это Божье благословение ему.

Однако для Иова эта картина не слишком утешительна, ибо он должен выполнить некоторые условия: он не должен отвергать наказание Вседержителя (17), а дол- жен «выслушать» совет Елифаза и заметить для себя (27). На первый взгляд, эти условия легко выполнимы, но для Иова они неприемлемы. Как он может принять

«вразумление» от Бога, если для него его страдания никак не являются вразумлени- ем, но воспринимает он их как несправедливую жестокость? И как он может приме- нить к себе совет Елифаза, если это всего лишь продукт его богословских размышле- ний и никак не связан с живым человеческим опытом?

6:1 — 7:21 Вторая речь Иова: «Доколе же Ты не оставишь…

меня?»

Речь Елифаза очень далека от проблем Иова, и поэтому он игнорирует ее. Здесь проявляется характерная особенность этой книги: доброжелатели сменяют друг дру- га, произнося правильные слова, но как сложно бывает привести их богословие в со- ответствие с реальной жизнью.

В этой величественной речи различаются три этапа. Первый (6:1—13): Иов произ- носит монолог, ни к кому не обращенный конкретно, где видно, насколько измени- лось его положение по сравнению с описанным в главе 3. Там он жалел, что родился, и спрашивал, почему он, родившись когда–то, обязан жить сейчас. Теперь же он жа- ждет немедленной смерти (6:8—9). Второй (6:14–30): Иов обращается к друзьям с упреком, что они не смогли дать ему того, чего он ожидал от них — понимания и уча- стия. На третьем этапе (7:1—21) Иов обращается непосредственно к Богу. Он просит Бога покинуть его, позволив ему дожить оставшиеся дни жизни без боли. Но при этом происходит нечто гораздо более значительное: умоляя Бога удалиться, Иов тем са- мым приближается к Нему.

6:1—13 «О, если бы благоволил Бог сокрушить меня!» В начале своей речи Иов не обращается к Богу напрямик, но выражает слабую надежду на то, что Бог ско- ро положит конец его страданиям. Ключевыми являются здесь стихи 8–9: О, когда бы сбылось желание мое, и чаяние мое исполнил Бог! О, если бы благоволил Бог сокру- шить меня, простер руку Свою и сразил меня! Иов чувствует, что, если бы он смог умереть теперь, прежде чем его мучения приведут его к богохульству, он бы утешился тем, что не отвергся изречений Святого.

Елифаз призывал Иова к терпению, но для этого нужна сила, которой у Иова нет (11–13). Елифаз не понял всей тяжести ноши, которую нес Иов. Если бы можно было измерить его страдание, оно перетянуло бы песок морей (3). Поэтому ничего удиви- тельного не было в том, что слова его были воплями отчаяния. Иов не просит ни за что прощения и ни в чем не кается. Как и в прологе (1:21; 2:10), он признает, что стра- дание его исходит от Бога; размышляя о причине своей скорби, он говорит, что в нем отравленные стрелы Вседержителя и что ужасы Божий ополчились против него (4). И не просто физическая и душевная боль убивает его, но более всего угнетает его ощущение, что он стал врагом для Бога.

5—6 Плач Иова так же имеет свои причины, как и рев дикого осла или мычание

быка, когда нужды этих животных не удовлетворяются. Нужды Иова должны быть

удовлетворены, но менее всего это способен сделать Елифаз, слова которого бессмы- сленны и советы которого так же трудны для усвоения, как яичный белок (6).

11–13 Ощущение безысходности, вызванное не только физической, но и душевной немощью, угнетает Иова. У него больше нет внутренних ресурсов; его самооценка по- дорвана, потому что сам он не видит в себе ничего, что могло бы стать причиной столь жестокого обращения с ним Бога.

6:14—30 «Но братья мои неверны». Иов уже жаловался, что силы его истощи- лись (13), но сейчас он с горечью и досадой оборачивается к своим друзьям. Отчаяние его переходит в гнев. Он начинает как бы издалека, с образа весеннего потока, кото- рый никогда не может дать воды тому, кто в ней нуждается. Он обвиняет друзей в том, что он, страждущий, не получил от них столь необходимого ему сожаления, то есть «преданности», той преданности, на которую способна истинная дружба, готовая к безусловному принятию всего, что бы ни случилось. Но его друзья под

«преданностью» подразумевают что–то совсем другое. Они предлагают свое сочув- ствие и поддержку, но в определенных границах. Они не говорят: каким бы ты ни был, праведным или неправедным, ты наш друг; они не готовы сказать ему это, пола- гая, что страдания Иова явно свидетельствуют о Божьем наказании за какой–то грех. Способны ли они закрыть глаза на эту очевидную для них неправедность Иова и под- держать его в его, как им кажется, ошибочном самооправдании?

21 Друзья, считает Иов, испугались слишком приблизиться к нему, опасаясь по- пасть вместе с ним под Божье осуждение. Они видят в нем не своего друга, а просите- ля взаймы, которому они готовы дать множество советов, но никакой твердой налич- ности (22–23)! 24 Иов просит друзей назвать то преступление, за которое он страдает, и это успокоит его, и тогда он замолчит.

7:1—21 «Опротивела мне жизнь… Отступи от меня…» Иов вновь говорит о своем желании смерти; на этот раз его стенания переплетаются с его мыслями о брен- ности и ничтожности человеческой жизни в целом, и звучит его вопль к Богу с моль- бой оставить его и позволить ему тихо умереть.

1:10 Здесь Иов в своем отчаянии погружается в горькие мысли о человеческой жизни вообще: жребий всех людей одинаков — пребывание их на земле подобно дням наемника (1). Горе его теперь выражается не столько в гневе, сколько в скорби по поводу бессмысленности человеческой жизни. Дни его бегут скорее челнока (6), и такова участь всех людей; жизнь — это всего лишь дуновение (7), и нисшедший в пре- исподнюю не выйдет (9). И вот парадокс: жизнь, хоть она и коротка, может стать для человека испытанием, ибо единственное, чего он жаждет, — смерть — недосягаема для него, и он превращается в раба, жаждущего тени (2). Однако ему доступно лишь наблюдение за состоянием своего истерзанного тела и покрывающих его гноящихся струпьев (5).

11–16 Иов называет две причины, побуждающие его обращаться к Богу со столь необычной просьбой — отступить от него (16). Первая: ничтожность его пронизанной страданием жизни (1–5); вторая: неизбежность смерти (6—10). Ему больше нечего те- рять. Его сетования обращены лишь к Богу, Который не только не оставляет его в по- кое, но поступает с ним как с одним из легендарных чудовищ из бездны (таким, на- пример, как Таннин —морское чудовище), которых обуздывал Бог (ср.: 38:8—11; Ис. 51:9). Смехотворна сама мысль, что Иов мог представлять какую–то опасность для Вселенной Творца, тем не менее он удостаивается Его внимания, как и упомянутые

выше силы, олицетворяющие хаос (12).

17–18 В своих размышлениях, звучащих как горькая антитеза псалму 8, Иов воз- вращается к теме диспропорции (12). Фраза «Что есть человек?» в псалме выражает благодарное изумление перед фактом, что такое незначительное в масштабах вселен- ной существо, как человек, является объектом постоянной заботы Всемогущего Бога. У Иова же вопрос «Что такое человек?» звучит как упрек Богу, что Его внимание к людям выливается не в благословения, но принимает форму постоянного безжалост- ного контроля, необъяснимой жестокости и мучительства.

19–21 Иов ощущает себя именно таким ничтожным человеческим существом. Возможно, он согрешил. Неужели же он настолько досадил этим Богу, что Он пока- рал его так сурово? В любом случае Иов скоро умрет. Для чего Бог откладывает ис- полнение наказания? Конечно, грех человеческий — это не пустяк, но неужели его, Иова, согрешение достойно такого пристального внимания Бога? Почему бы Ему не

«простить» беззакония, совершенные Иовом? Следует заметить, однако, что Иов при этом не делает никаких признаний.

8:1–22 Первая речь Вилдада: «И если ты чист и прав, то

Он… умиротворит жилище правды твоей»

Вилдад, как и другие, убежден в виновности Иова, а смерть его детей он рассма- тривает как подтверждение их греховности. Если Елифаз полагал, что Иов в целом был человеком праведным, хотя и мог, как и все прочие смертные, периодически по- лучать наказания от Бога за какие–то прегрешения, то Вилдад менее уверен в его пра- ведности. Его ободрение всякий раз сводится к одному условию: если ты чист и прав (6). Он не враждебен к Иову, но лишь понуждает его исследовать свою совесть, ибо только в невинности видит условие избавления от несчастий.

Большая часть речи Вилдада (8–19) посвящена теме непреложной взаимосвязи причин и следствий, а смерть нечестивого рассматривается в ней как иллюстрация этого явления. Речь Вилдада завершается сравнительно бодро (20—23); его основное утешение Иову таково: если ты невиновен, ты не умрешь.

8:2–7 Смерть твоих детей — наказание за грехи. Прежде всего Вилдад убе- жден в том, что Бог не извращает суд (3). Если Бог послал наказание, значит ка- кой–то грех стал тому причиной. То, что произошло с детьми Иова, подтверждает эту точку зрения: Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку без- закония их (4). А поскольку Иов жив, значит он не виновен ни в чем, заслуживающем смерти. Ему только нужно взыскать Бога и помолиться (5), и если он чист и прав, его молитва будет услышана. Для Вилдада все ясно и однозначно: судьба человека на- ходится в прямой зависимости от его достоинств.

8:8–19 «Таковы пути всех забывающих Бога». Вилдад апеллирует к тради- ции предков (как и Елифаз в 5:27), поскольку его собственного опыта недостаточно, чтобы решить проблему страданий Иова. В двух сценах (11–13,14–19), каждая из кото- рых завершается отдельным резюме, он показывает удел безбожников (черпая обра- зы из мира природы) и выделяет главный вывод, что там, где есть наказание, должна быть и вина. В первой сцене изображен тростник, высыхающий без воды, — метафо- рический образ судьбы грешников. Во второй сцене говорится о доме паука, паутине, сплетаемой им, — метафора, подразумевающая неустойчивость и ненадежность без- нравственного человека (14—15), а выдернутое с корнем растение — это не что иное, как образ гибели безбожника.

8:20–22 «Он еще наполнит смехом уста твои». Вилдад заканчивает речь на оптимистической ноте: Бог не отвергает непорочного (20). И он верит, что Иов смо- жет еще доказать, что он таков. Но мудрость Вилдада слишком поверхностна, он не способен понять всю глубину случившегося с Иовом. И в этом есть некоторая жесто- кая ирония. Ибо, если Иов последует советам Вилдада и «взыщет Бога» (5), то есть воспользуется своим благочестием для избавления от страдания, то не окажется ли тогда прав сатана, утверждавший, что Иов не станет почитать Бога без надежды на вознаграждение?