Глава 45 Первые три дня третьего штурма. 3 страница

Наши красноармейцы и командиры на наблюдательном пункте, оказавшись в окружении, вступили в смертельную схватку с врагом. Там были командир 747-го стрелкового полка подполковник В. В. Шашло, начальник штаба 134-го гаубичного артиллерийского полка подполковник К. Я. Чернявский, помощник начальника штаба этого же полка капитан Василий Майборода, командир взвода артиллерийской разведки Николай Лугин, сержант Иван Хвостенко, артиллерийский разведчик Холод, радист Шкурат и два связиста-телефониста 747-го полка.

Все они были уже ранены, но продолжали драться до последней возможности. Когда роте автоматчиков 514-го полка, в которой было около 20 человек, и группе связистов 747-го полка все же удалось пробиться к наблюдательному пункту, его защитники уже погибли, использовав все до единой гранаты и расстреляв весь запас патронов. Рядом с павшими были лишь пустые ящики из-под гранат и диски автоматов. А вокруг наблюдательного пункта наши бойцы насчитали около 60 фашистских трупов. Мы тяжело переживали гибель замечательных командиров и близких нам людей подполковников В. В. Шашло и К. Я. Чернявского и их боевых товарищей".

По сути 747-й полк перестал существовать. Результатом еще одного небольшого "котла" стало пленение 154 человек. (66 человек из 1-го батальона, 77 человек из 2-го батальона, 11 человек минометного дивизиона). Правда, часть бойцов полка смогли отойти, и занять позиции южнее, на третьей линии обороны полка. Часть бойцов полка спустилась в опорный пункт "Томатный завод", оказавшийся в окружении. Из воспоминаний И.А.Ласкина.: "Особо упорные и тяжелые бои велись в районе томатного завода, обороняемого подразделениями 2-го батальона 514-го полка. По ним били артиллерия, минометы, танки, их атаковывала и обходила пехота, а воины целых двое суток держались и били врага. Свыше шестисот гитлеровских трупов осталось перед опорным пунктом. Но и наши люди понесли большие потери. Погибли почти все воины 2-й пулеметной и 5-й стрелковой рот с их героическими командирами старшим лейтенантом Васильевым и лейтенантом Волобуевым. Лишь в ночь на 9 июня оставшиеся в живых красноармейцы, организованные в две группы, возглавляемые политруком роты Кудрявцевым и командиром взвода младшим лейтенантом С. В. Малаховым, по приказу отошли на новые позиции в районе полустанка Мекензиевы Горы". По немецким данным 8-го июня числится захват 23 человек из 2го батальона 514-го полка Т.е. часть позиций в опорном пункте немцами была к вечеру захвачена. 1-му батальону 514-го полка приходилось туго. Противник, перевалив через гребень вышел к последней, 3-й линии обороны на которой стоял 3-й батальон полка, состоявший, в основном, из народов Кавказа. Но и третий батальон этого полка проявил исключительную стойкость. "Всюду шли тяжелые бои. Если 7 июня противник наибольшие усилия направлял на правый фланг нашей дивизии -- 747-й полк и левый фланг 79-й бригады, то на следующий день он с огромной силой навалился на 514-й полк. Рядом с наблюдательным пунктом командира 3-го батальона располагался взвод автоматчиков лейтенанта Сергея Бирюкова. Немцы медленно, но упорно вгрызались в нашу оборону. Большая группа автоматчиков вплотную подползла к окопу, в котором было человек пятнадцать наших бойцов. Забрасывая их гранатами, немцы кричали: "Рус, сдавайсь, рус капут!" Эти вражеские окрики мы слышали не раз, и они всем нам становились, как говорится, поперек горла. Взвод Бирюкова защищался гранатами. Цепи гитлеровцев заметно поредели, и их голоса приумолкли. И все же какой-то недобитый фашист продолжал кричать: "Рус капут!"

-- Ребята! Приготовиться к броску в атаку! -- крикнул лейтенант Бирюков. -- Гранаты в руки! Мы им дадим, гадам, "капут". Взвод решительно бросился вперед. Немцы шарахнулись вспять, но около двадцати фашистов не успели спастись бегством и были уничтожены. Однако новые группы автоматчиков стали обходить взвод Бирюкова с флангов. В неравном бою наши воины истекали кровью. Во взводе осталось менее десяти человек. Погиб и отважно сражавшийся лейтенант Сергей Бирюков. А накал боя все нарастал. Под вечер в живых осталось только трое" (И.А.Ласкин). В плен не сдавались. По немецким данным в плен попали всего 8 человек 1-го батальона и 5 человек 3-го. Командир дивизии ввел в бой последний резерв- разведбат. Это позволило подтянуть личный состав однобатальонного 388-го полка, роту ПТР, минометчиков, и личный состав 5-й противотанковой батареи 674-го полка, лишившейся своей матчасти. Эти части и закрыли прорыв, заняв 3-ю линию обороны.

Противник, захватив высоту 124.5 вышел почти напрямую к позициям артиллеристов 134-го ГАП. НЕ получив приказа о передислокации, командир 1-го дивизиона к-н Постой приказал выкатить три 122мм гаубицы на прямую наводку, для стрельбы по пехотинцам немецкого 47-го полка, наступавшим в сопровождении восьми штурмовых орудий. Огонь вели расчеты орудий, которыми командовали сержанты Востриков, Искандеров и Вагин. Бой длился около 30 минут, и дорого обошелся 190-му дивизиону штурмовых орудий, на поле осталось три подбитых машины.

Поддержать артиллеристов уже никто не мог. 724-я береговая батарея и дивизион гвардейского 18-го артполка были вынуждены были переключиться на правый фланг 79-й бригады, где на стыке ее 1-го батальона и 287-го полка назрела крайне опасная ситуация. Из немецкого документа "Борьба за Севастополь": "Господствующее положение над оврагом занимает Трапециевидная вершина. Ее верхняя часть, а также склоны, простирающиеся к юго-западу от нее, покрыты густыми зарослями. Высота и балки оказались заминированными. По кромке вершины и на половине высоты ее склонов были выкопаны две, а кое-где и три линии окопов. Эта оборонительная линия оборудована многочисленными пулеметными и минометными гнездами открытого и пулеметными и противотанковыми гнездами закрытого типа или бетонированными гнездами легкого типа....Атака Трапециевидной вершины была возложена на 1-й батальон 122-го пехотного полка (50-й пехотной дивизии); справа от него на Окопную гору должен был наступать 2-й батальон того же полка, слева -- на гору Подъем -- 31-й пехотный полк (24-й дивизии).

Перед 3-м батальоном 122-го полка стояла задача прикрывать тылы. Первоначальный план заключался в захвате гор, прилегающих к Трапециевидной вершине, а затем следовало атаковать ее саму начиная с подножья, с одновременным подавлением сопротивления противника артиллерийским обстрелом. В ночь с 6 на 7 июня саперы проложили пути через заминированные поля, благодаря чему атакующие подразделения смогли занять исходные позиции. Находясь в этом положении у подножия горы Подъем, 1-й батальон 122-го пехотного полка понес потери в результате артиллерийского и минометного огня. Атака для противника не была неожиданной. Меткий сосредоточенный огонь береговых батарей затруднил развитие боя на отдельных этапах, не давая подтянуть тяжелую артиллерию. Обстрел минами едва можно было распознавать из небольших расселин. Вследствие слабости звукового эффекта и плохой видимости выстрелов из-за густых зарослей очень сложно было вести борьбу. В конце концов в первой половине дня в результате артиллерийского обстрела удалось парализовать фланговый огонь из точек, расположенных на Трапециевидной вершине. Около полудня командир 1 -го батальона и его адъютант были ранены. Командир одной из рот 3-го батальона 122-го полка принял командование. К этому времени создалась следующая обстановка: 3-й батальон 122-го полка, имея задание поддержать связь с наступлением на левом фланге 31-м полком и действуя в непроходимой местности, настолько ушел влево, что необходимость в прикрытии тыла полка отпала. Тогда же 2-й батальон овладел высотой Окопной и готовился к атаке Трапециевидной вершины с севера. Чтобы не упустить благоприятный момент при действии артиллерийского огня против восточных склонов Трапециевидной вершины, заместитель батальонного командира, не дожидаясь, пока 3-й батальон 122-го полка доберется до верхнего выхода из Гюбнеровской балки и займет фланговое положение, в 3 часа дня отдал распоряжение перейти в наступление. Первая и вторая роты достигли южного фланга позиций на вершине горы и самого плато, а 3-я рота вышла к позициям на склоне. Тяжелая артиллерия батальона должна была оказать огневую поддержку, а подразделения 71-го саперного батальона -- уничтожить отдельные укрепления. С криком "ура" под пулеметные очереди атакующие части ударили во фланг позиции, очистили с помощью гранат рвы и огневые точки и в течение одного часа овладели Трапециевидной вершиной. Чтобы удержать территорию после захвата соседних высот, была образована оборонительная позиция, обращенная флангом на юго-запад. Так как ход атаки был виден на командном пункте полка, находившегося на восточном склоне Камышловской балки (высота 100), оказалось возможным, овладев позициями, противника сразу перенести заградительный огонь артиллерии, пресечь фланговый обстрел и противодействовать контратаке".

Документ составлен довольно халтурно, и имеет ряд погрешностей. Неверно указаны даже некоторые части, участвовавшие в атаке, но в главном он точен. Противник глубоко вклинился между 287-м полком и 1-м батальоном 79-й бригады. Сам 287-й бой был связан боем, и восстановить стык не смог. Из воспоминаний З.Смирновой-Медведевой: "Я приникла к амбразуре. Гитлеровцы двинулись в атаку. Сначала они приближались короткими перебежками. Мы молчали. Фашисты осмелели. Я смотрела на изуродованный воронками клочок земли перед дотом. Смотрела -- и не узнавала его, и не могла отыскать глазами ни единого чуть приметного бугорка земли, ни одной мины, на которые мы тоже немного надеялись. Тогда я поняла, почему вместе с разрывом вражеского снаряда часто слышался как бы второй взрыв: мины срабатывали от детонации. Все пространство перед нашим рубежом оказалось разминированным. Всматриваясь в прорезь прицела, я видела поспешно поднимавшиеся по склону цепи солдат в серо-зеленых мундирах. И в каждом фашисте чудился мне убийца Нины Ониловой.

Не слыша с нашей стороны ни единого выстрела, не потеряв до половины пути ни одного солдата, гитлеровцы осмелели, двинулись на рубеж во весь рост.

Ладони у меня стали мокрыми от волнения.

-- Ну... Чего медлишь? -- зашептал мой второй номер, Самарский.

-- Подождем... Минутку...

-- Хватит и полминутки!

-- Хватит...

-- Гранатами забросают! -- забеспокоился Самарский. -- Смотри, как бы не было поздно!

С левого фланга открыли ружейно-автоматный огонь. Немцы откатились вправо, ближе к нашему доту, пошли кучнее. И тогда я подняла предохранитель и нажала на спусковой рычаг. "Максим" выпустил длиннющую очередь. Потом я стала стрелять короткими очередями. Видела, что не мажу, что пули находят цель. Поредевшая цепь отхлынула. За ней пошла вторая. Однако мы вынудили отойти и ее. И вдруг совсем рядом, в мертвом пространстве, я увидела двух гитлеровцев с гранатами -- они подползали к доту.

-- Толя! -- успела крикнуть Самарскому. Но он и сам уже заметил грозившую нам смертельную опасность. Кинулся к запасной амбразуре, успел метнуть гранату. Осторожно выглянув в амбразуру, я увидела, что гитлеровцы, подбиравшиеся к доту, мертвы. Началась новая атака. В ружейно-автоматной пальбе не звучал упругий голос соседнего "максима". Я вслушалась внимательно. Второй пулемет, установленный на левом фланге, молчал. Тогда мне было неизвестно, что немцы уничтожили дзот, а случайно оставшийся в живых Морозов, взяв автомат, залег в цепи. Я твердо знала другое: с левого фланга не видно, что немцы поднимаются по склону балки все ближе к нашему укрытию. Теперь, когда наше положение оказалось особенно трудным, Самарский перестал нервничать. Он спокойно, не спеша обтер пыль, покрывшую крышку короба, поправил ленту, посмотрел на меня, будто спрашивая: "Опять ждешь?" Я кивнула и тут же открыла огонь. Вражескую цепь словно скосило. Вторая, двигавшаяся за ней, прижалась к земле, стала отстреливаться из автоматов. По колпаку дота часто застучали пули. Я перестала отвечать. За второй цепью гитлеровцев появилась третья, четвертая. Высокий немецкий офицер поднялся, обернулся к солдатам, прокричал слова команды, размахивая парабеллумом. Но тут меткая пуля, посланная кем-то из наших, свалила его. Пошатнувшись, офицер разрядил парабеллум по своим же солдатам, упал ничком и покатился по склону в балку. Солдаты, будто увлекаемые офицером, тоже бросились вниз. Бой не продолжался и часа. Немцы, наверное, очень рассчитывали на результаты своей артподготовки. Но так ничего и не добившись, на время затаились. Усталость заставила меня сесть.

-- Что же случилось на левом фланге? -- спросил Самарский.

-- Ладно, пойду посмотрю. -- Мне стоило огромных усилий заставить себя подняться. Рассовала по карманам бинты, вышла. Дзот на левом фланге был разрушен. Но оттуда доносился тихий голос -- кто-то разговаривал сам с собой. Я с трудом разрыла проход, протиснулась внутрь. Там бредил раненный в обе ноги боец. Осмотрев повязки, на которых уже проступила кровь, я поудобней уложила раненого, сунула ему под голову свернутую плащ-палатку и заторопилась к себе: начался новый артналет -- под прикрытием своего огня враг мог подобраться совсем близко к нашему доту".

После того, как противник прорвался на стыке бригады и 287-го полка возникла опасность окружения правого фланга бригады, но комендант сектора эту ситуацию не отследил, и подкреплений не перебросил. Возможно, из-за нарушения связи информация об этом прорыве не дошла до коменданта. Доложить о прорыве было некому, командир полка Майор Антипин был ранен, выбыли из строя два командира батальона. Лишь в 15 часов, получив сведения о прорыве, комендант сектора генерал-майор Т.ККоломиец приказал начальнику артиллерии сектора полковнику Ф.Ф.Гроссману поставить заградительный огонь. Это, на какое -то время спасло положение. Однако к 17 часам на участке грунтовой дороги в районе урочища Горелый лес появились немецкие танки из армейского резерва. Здесь атаковал танковый взвод 223-й отдельной танковой роты трофейной техники. При отражении этой атаки была ранена пулеметчица Зоя Медведева. Это и спасло ее. К концу дня 287-й полк оказался обойденным с двух сторон, на стыке с 1-м батальоном 79-й бригады прорвались части немецкого 122-го полка и 71-го корпусного пионерного батальона, а в районе урочища Горелый лес, по грунтовой дороге, прорвались части 31-го полка немецкой 24-й дивизии. Полк оказался в полуокружении на плато, ограниченном с трех сторон балками.

Чтобы преградить путь танкам, и закрыть брешь комендант сектора приказал командиру 2-го Перекопского полка подполковнику Н.Н.Тарану с оставшимся 3-м батальоном, найти правый фланг 79-й бригады, установить с ней локтевой контакт. Одновременно, комендант сектора направил на помощь 287-му полку две роты 31-го и роту 54-го полков дивизии. Но меры были предприняты запоздало. Немецкий 122-й пехотный полк (50-й ПД) завершил окружение остатков 1-го батальона 79-й морской стрелковой бригады. Более того, возникла угроза окружения 287-го полка, который был обойден с одной стороны 122 полком, а с другой стороны 31-м полком (24ПД). К исходу дня с помощью выделенных подразделений удалось лишь частично закрыть брешь, но заслон получился очень слабым.

События на левом фланге особой динамикой не отличались. От берега моря до высоты 104.5, достаточно стойко держались части 95-й дивизии: 90-й стрелковый полк под командованием майора С. К. Роткина и 161-й стрелковый полк под командованием майора И. П. Дацко. При поддержке 57-го артиллерийского полка (командир -- майор А. В. Филиппович), противотанкового артдивизиона (командир -- капитан Н. Н. Ромадин) полки отбивали атаки 132-й дивизии, которая несла при этом, большие потери. Противнику не удавалось перевалить через гребень высот вевого берега реки, которые немцы именовали "хребет Хациуса". Активно 95-ю дивизию поддерживали береговые батареи N2, 704, 12, 14. Но к этому моменту 30-я израсходовала 65% ресурса своих двух стволов, а одна ее башня была выведена вновь из строя, на сей раз уже полностью.

Береговые и зенитные батареи подвергались непрерывным атакам. Большую роль в обеспечении действий частей 11-й армии по-прежнему играла авиация, которая в этот день действовала как никогда массированно. Всего, за день было сделано 1724 самолетовылета. Противник пытался выбивать батареи СОР. Береговую батарею N 14 атаковали 50 бомбардировщиков, сбросивших около 300 бомб. По немецким данным, принимавшая в этом участие группа III/LG1 сбрасывала на батарею бомбы SC-500 и даже SC-1000. При налете авиации был окончательно потоплен корпус эсминца "Совершенный" (который пытались восстановить специалисты завода N201) и судно "Гюйс"

В результате массированного авиаудара перестала сущестовать 80-я зенитная батарея ст.л-та Пьянзина. Батарея была уничтожена на своей позиции в районе современной турбазы им. Мокроусова.

Из воспоминаний Е.А.Игнатовича.: " Пьянзин, несмотря ни на что, не просил подмоги. Я все же приказал Алюшину поддержать его огнем. Договорился также и с соседями, 114-м дивизионом. Потом бросился, к мотоциклу. Быстро завел его и, рванув с места, на предельной скорости помчался -- разгоряченный, с бьющимся сердцем, не замечая ничего вокруг. Чувствовал лишь, как тугая струя горячего ветра бьет в грудь, жадно ловил ртом пыльный, наполненный гарью воздух. А голову сверлило одно: что там, как на батарее?..

Когда влетел на позицию, стреляли только одна пушка да пулемет. А бомбы все еще сыпались. Наконец, последняя шестерка, отбомбившись, потянула на север, клином прикрывая две подбитые машины. Общими усилиями трех наших батарей заставили замолчать и вражескую артиллерию. Орудия уже не стреляли, а горы и ущелья все еще тысячекратно повторяли звуки боя, эхо уносило их куда-то вдаль, где они превращались в жалобный, заунывный стон, будто плач по погибшим.

Я огляделся и не узнал позицию, еще недавно такую ухоженную и зеленую. Кажется, живого места на ней нет. У первого орудия оторвало и выбросило за котлован ствол вместе с накатником. Вокруг лежали убитые, стонали раненые. Наводчик, разрубленный надвое, будто шашкой, намертво зажал в правой руке штурвал поворотного механизма. Со ствола другой пушки, как горячие слезы, капала кровь.

Сам Пьянзин застыл возле разрушенного КП, судорожно сжимая рукав морского кителя -- все, что осталось от его ближайшего друга, помощника командира батареи. Лицо закаменело, посиневшие губы плотно сжаты, глаза застыли. Я подошел вплотную, окликнул -- не слышит и не видит. Мне даже показалось, что и не дышит. Тронул за руку -- будто каменная. Тогда я схватил Ивана за китель и сильно встряхнул -- раз, другой, третий...

Пьянзин очнулся. Огромные капли пота густо оросили лицо. Сразу обмякнув, он опустился на землю и... заплакал, да так горько, как могут плакать только дети. А я вдруг понял, что мой самый боевой, самый храбрый двадцатитрехлетний комбат, не знающий страха за собственную жизнь, еще очень молод, раним и беззащитен, когда дело касается жизни самых близких ему людей.

Пьянзин плакал, и я не стал его утешать. Лишь сказал:

-- Ничего не поделаешь, Иван, война! Мертвым вечная слава, а живым выполнять приказ!

Над разрушенной позицией снова просвистел снаряд, и Пьянзин, будто опомнившись, рывком поднялся, отряхнулся, привел себя в порядок. И вновь передо мной стоял прежний, собранный командир батареи. Он приказал всем переждать артналет в укрытии. Вместе мы спрыгнули в щель.

Я принял решение: уцелевших батарейцев -- а в живых из 120 осталось только 35 -- вместе с остатками техники перевести в безопасное место. Подошел комиссар Лебедев, и мы все вместе приступили к работе. Сначала эвакуировали раненых, потом погрузили нехитрое имущество, боеприпасы и отправили в Северное укрепление. Вечером похоронили убитых.

80-я батарея перестала существовать, но не перестала сражаться. В ту же ночь ее зенитчики спилили случайно уцелевшие с довоенного времени телеграфные столбы, установили их в котлованах на разбитых орудийных люльках и, как стволы, повернули в сторону противника. Пьянзин приказал четырем краснофлотцам из пороха неразорвавшихся снарядов приготовить взрыв-пакеты.

Наутро, когда на позицию опять налетели бомбардировщики, четверка смельчаков, укрывшись за "пушками", потихоньку взрывала пакеты. Получалось что-то наподобие зенитных вспышек, и фашисты еще двое суток остервенело бомбили и обстреливали "батарею". А краснофлотцы, сделав свое дело, спешили в укрытие и подсчитывали, сколько рурского металла выманили своими "пукалками".

Да, восстановить 80-ю батарею не было никакой возможности. Техника разбита, личный состав пополнить некем. И после долгих размышлений в штабе полка решили из оставшихся в живых сформировать роту морской пехоты, соответственно ее вооружить и поручить охрану дивизионного КП и всего Северного укрепления, оставшегося после передислокации батареи Венгеровского на Херсонесский мыс на попечении двух завскладами да нескольких раненых бойцов".

366-я была уничтожена еще раньше, 78-я была еще на мысе Херсонес, обеспечивая взлеты немногочисленные вылеты севастопольской авиагруппы. Армейская батарея, приданная 172-й дивизии потеряла одно орудие, но продолжала вести огонь. Понесла потери и 365-я батарея, в строю оставалось два орудия. На направлении главного удара почти не оставалось зенитных орудий, и авиация противника действовала почти безнаказанно.

При авиационном налете на береговую батарею N 704 погибло двенадцать бойцов, тяжело ранен командир батареи. К этому моменту 130мм орудия батареи имели почти 100% износ сволов, батарея продолжала действовать 100мм орудием.

Вечером командующий СОРа из своего бункера дал телеграмму в бункер, где располагалось командование Приморской армии: "Петрову и Чухнову. Мой приказ восстановить положение 79-й бригады и 172-й дивизии не выполнен, потому что было упущено время. Запоздали подтягиванием 2-го полка морской пехоты. Положение в IV сек­торе таково, что полковник Ласкин потерял высоту 49,0 (это вые. 104,5 м.-- Я. М.), район, где был его КП. Его части продолжают отходить на рубежи третьей линии обороны. Приказываю: В течение ночи 8 на 9/У1--42 перебросить всю 345-ю стрелковую дивизию район III--IV сектора. Продумать выгодные рубежи для ее полков. Прочно занять войсками 95-й, 172-й, 345-й стр. дивизий и 79-й бригадой рубежи: дер. Любимовка--вые. 38,4, дальше по третьей линии обороны, противотанковому рву на восток -- отм.38,0, памятник на стыке с 25-й стр. дивизией. Объявить лично всем командирам дивизий -- Капитохину, Коломийцу, что дальше этого рубежа отходить некуда. Отходить дальше без моего разрешения запрещаю... Врага остановить и обескровить. В течение ночи лучше окопаться, рыть ходы сообщения, все, что возможно, укрывать в скалы. На 100% использовать дивизион РС. Просмотреть огневые позиции с точки зрения смены и маскировки.8.06.42г. 17:53 Октябрьский, Кулаков".

Ночью в Севастополь прибыли подводные лодки "Д-4" (командир капитан-лейтенант Д.С.Изралевич), "С-33" (командир капитан-лейтенант Н.П.Белоруков) и "С-32" (командир капитан 3-го.ранга С.К.Павленко). Доставлено 78 т. боезапаса, 65т бензина и 3т. продовольствия.

В течение этого дня Приморская армия потеряла 365 человек убитыми и 1074 ранеными, 280 человек числятся пропавшими без вести.

9 Июня 1942г ночью командующий СОРом получил копию телеграммы начальника Оперативного управления Генштаба, адресованной командующему Северо-Кавказским фронтом:

"Необходимо оказать помощь Севастополю: Привлечь авиацию к ударам по аэродромам противника. Авиации Ставки тоже поставлена задача. Обязательно обеспечить ежедневное питание боезапасом, продовольствием и маршевым пополнением. Помочь с водой, отправить гидророты. Оказать содействие кораблями флота. Поставить задачу Октябрьскому ударить:

а) на главном направлении использованием резерва для обязательного восстановления на стыке III и IV секторов;

б) привлечь на направлении главного удара 81-й отдельный танковый батальон и гвардейско-минометный дивизион РС;

в) иметь занятый тыловой рубеж обороны хотя бы минимальным количеством сил, особенно на направлении главного
устройства заграждений в районах, наиболее подверженных ударам противника;

д) привлечь для борьбы с пехотой противника счетверенные зенитные пулеметы. О принятых мерах донести. Бодин, Боков" Эта телеграмма и стала отправной точкой для подготовки контрудара 7-й бригады морской пехоты, но об этом чуть позже.

Из воспоминаний И.А.Ласкина: "К рассвету 9 июня за счет наспех сформированных из специальных и тыловых частей подразделений и последнего небольшого резерва комдива -- дивизионной школы младших командиров -- мы закрыли все бреши и создали сплошной фронт обороны. Помню, что с бойцами инженерно-саперного батальона прибыл лейтенант Павел Гаврилович Вавилов, которого я хорошо знал. Я приказал ему объединить подошедшие группы, взять над ними командование и занять оборону неподалеку от наблюдательного пункта. Да, наша оборона и раньше была неглуббокой, а теперь она представляла собой совсем узенькую ленточку, в которую почти вплелись и огневые позиции артиллерийских батарей. Позади нашей ослабленной дивизии же было никаких сил и огневых средств. Ясно, что судьба такой обороны могла быть очень тяжелой. И мы с надежной ожидали подхода армейского резерва -- 345-й дивизии". К сожалению, по непонятной причине 345-я запоздала с подходом, но об этом чуть позже.

Батареи 134-го гаубичного артполка находились уже практически на позициях пехоты 747-го полка, во 2-м дивизионе оставалось всего пять орудий, в первом шесть.

С рассветом 9 июня, после артподготовки, противник перешел в наступление на следующих участках:

-132-я немецкая пехотная дивизия, вдоль Качинской дороги,

-22-я немецкая пехотная дивизия, в районе отм 104.5, при поддержке двух дивизионов штурмовых орудий и танковой роты

-50-я пехотная дивизия, в районе верховий Камышловского оврага

-24-я дивизия в районе урочища Горелый лес, вдоль дороги. Двенадцать танков, приданных 50-й ПД действовали на участке 31-го пехотного полка 24-й ПД.

В этот день произошли два эпизода, во многом изменивших ход боев. Из воспоминаний бывшего коменданта 3-го сектора, Т.К.Коломийца: "Утром девятого июня, на третьи сутки штурма, противник снова провел пятичасовую артиллерийскую подготовку и бомбежку. Против нас и наших соседей были брошены в бой части 50-й и 132-й пехотных дивизий, накануне пополненные живой силой и техникой. (Теперь уже, известно, что за время июньских боев эти дивизии комплектовались трижды, а подкрепление поступало под Севастополь даже из 17-й гитлеровской армии, которая вела наступление в Донбассе.) Пехоту сопровождала лавина танков. Фашистскому командованию, очевидно, казалось, что еще одно усилие -- и фронт будет прорван, путь к Северной бухте открыт. Но враг переоценил свои возможности.

За танками, -- докладывал мне майор Чередниченко, -- движутся конница и пехота. Пехота раздета до пояса. Похоже, психическая атака. Нужен артиллерийский огонь. Немцев так много, что трудно определить их число.

Сейчас откроем огонь, -- ответил я командиру полка и тут же дал команду начальнику артиллерии.

Полковник Гроссман, посасывая дымящуюся трубку, со свойственным ему спокойствием подошел к стоявшей в блиндаже рации и, надев наушники, взял микрофон.

-- Внимание! Я -- двадцать второй! Я -- двадцать второй!

Через минуту щелкнул переключатель и Гроссман четким командным голосом произнес:

-- Я -- двадцать второй! Слушайте все. Квадрат шестнадцать. Лев!

Условный сигнал "Лев" означал приказ всем открыть огонь по заранее пристрелянному рубежу.

Буквально через минуту раздался грохот артиллерийской канонады. Артиллеристов сектора поддерживали батареи береговой обороны и армейская группа.

Минуту спустя запищал зуммер полевого телефона. Я взял трубку.

-- Вы не можете себе представить, товарищ генерал, что здесь творится, -- докладывал Чередниченко. -- Впереди сплошная темень. Там, где только что двигался враг, все смешалось с землей. Думаю, что от немцев ничего не осталось. Четверть часа продолжался артиллерийский обстрел. Когда горизонт очистился от гари и дыма, на том месте, где наступал враг, догорали вражеские танки, валялись трупы". Картина впечатляющая, 99-й гаубичный артполк и дивизион 152мм орудий 134-го ГАП поработали хорошо. Но отчего-то Трофим Калинович смущается указать причину, по которой артиллерия была вынуждена ставить заградительный огонь. А ситуация была не очень приятной. Рано утром 9-го июня противник начал наступление в районе верховий Камышловского оврага, и завершил окружение 287-го полка. К этому сремени, от полка оставалось не более 500 бойцов, под командованием майора Чередниченко. Командир полка, майор Антипин был ранен накануне вечером.

Из воспоминаний З.Смирновой-Медведевой: "Я находилась в медсанбате уже третий день и считалась "старожилом". Не знаю, как перенесла бы я контузию и ранение в глаза, случись это в гражданских условиях. Но тогда, в борющемся Севастополе, едва придя в себя, я тут же поднялась на ноги. И подобное было не только со мной. Подходила к концу короткая июньская ночь, а машина, посланная за ранеными, все еще не возвращалась с переднего края. В штольнях по этому поводу ходили самые разные толки. Одни говорили -- на фронте наступило затишье и потому нет раненых. Другие считали, что полк попал в окружение, а из окружения не просто вырваться даже здоровым... Второе предположение казалось наиболее реальным большинству из нас. Но и оно требовало подтверждений. Вот я и отправилась к помощнику командира полка по тылу Сергею Ивановичу Зудину. Он так сухо встретил меня, что я сразу подумала: наши дела, кажется, действительно плохи. И все же спросила: