Глава 22. Начальница женского специального следственного изолятора № 345 Волоколамского района Аграфена Петровна Дардыкина с утра была не в духе

Начальница женского специального следственного изолятора № 345 Волоколамского района Аграфена Петровна Дардыкина с утра была не в духе. Из райцентра опять не перечислили деньги, которые вот уже третий месяц болтались где‑то между Москвой и Волоколамском, и теперь под вопросом остались закупки продовольствия на весну. Да и инвентарь пора было обновлять. Но самое неприятное – это полная неясность со спецзаключенной из Москвы Сорокиной.

Сегодня утром позвонил сам генерал Урусов и предупредил, что заедет днем потолковать с Сорокиной.

Аграфена Петровна‑или, по‑здешнему, баба Груня – четко выполнила устное пожелание Урусова, но, зная прихотливый нрав московских начальников, гадала теперь, как отнесется вспыльчивый генерал к состоянию Сорокиной. Девку держали в общей камере с самыми отъявленными подонками – среди наркоманок, алкоголичек и воровок наиболее приличной в камере была мужеубийца Зинаида Копылова.

Сорокину уже дважды насиловала самая отвратительная обитательница камеры Бананка, которую побаивалась даже баба Груня. Вчера вечером начальница СИЗО случайно присутствовала при этом – сцена, надо сказать, была не из лриятных:

Сорокину держали за ноги и за руки две Бананкины «сосалки», а сама Бананка заставляла свою братву довести ее до оргазма.

Баба Груня и сама была не прочь порезвиться с Сорокиной, но ее удерживал безотчетный страх: понимая что у генерала Урусова на ее счет имеются какие‑то свои тайные намерения, она боялась к ней прикоснуться пальцем. Если что, если положение Сорокиной вдруг изменится – а такое в этом СИЗО бывало нередко – и ее помоют, оденут и с сиренами повезут обратно в Москву, кому‑то ведь придется отвечать за все те истязания, которым заключенная под стражу без суда и следствия и, похоже, даже без постановления прокуратуры подвергалась в этом учреждении. Во всяком случае, отвечать придется не Аграфене Петровне, а кому‑нибудь другому – да хоть бы самой этой мерзопакостной Бананке…

Она никогда еще до сих пор не встречалась с генерал‑полковником Урусовым лично и перед встречей волновалась.

Евгений Николаевич приехал вместе с человеком, который доставил Сорокину сюда позавчера, кажется, его фамилия была Дмитриев. Евгений Николаевич был не в генеральской форме, а в цивильном – в черных узких брюках, в темно‑сером свитере и в ковбойских полусапожках на каблуке. Баба Груня сильно удивилась такому странному наряду высокого московского генерала, но виду не подала.

– Я вам ее приведу в комнату для допросов, – после приветствий сообщила начальница женского отделения.

– Да, – важно заметил генерал Урусов. – И я вас попрошу, чтобы нас никто не тревожил. Думаю, мы с ней проговорим не меньше часа. И дайте мне ключ от комнаты.

– Конечно, товарищ генерал! – по‑военному четко отрапортовала женщина в пилотке. Она вызвала охранника и поручила ему проводить гостя.

Оставшись один в комнате для допросов, Евгений Николаевич оглядел стены, зарешеченное окошко, колченогий стул перед письменным столом и древний продавленный диван в углу. Он еще не знал, как построить беседу с Сорокиной – то ли взять ее на испуг, то ли на усталость. Одно он знал твердо: надо было любым способом выведать у нее все, что ей было известно о воровских делах Игнатова…

Дверь с металлическим скрипом отворилась, и Урусов увидел Сорокину.

Точнее сказать, едва узнал Елену Сорокину в отощавшей, бледной как смерть женщине, которая выглядела на добрые сорок лет. «Ну, эк за двое суток доконали ее», – подумал про себя Урусов и кивком приказал охраннику выйти. Подойдя к двери, он сунул ключ в замочную скважину и дважды повернул.

– Садитесь, Сорокина. – Он указал рукой на стоящий посреди комнаты стул, а сам сел за письменный стол. – Я хочу задать вам несколько вопросов касательно вашего начальника Владислава Геннадьевича Игнатова…

Он сделал многозначительную паузу. Долгий опыт общения с арестованными, осужденными, обвиняемыми и заключенными самого разнообразного психологического склада научил Урусова некоторой тактике разговора. Самое главное в этой тактике было умение успокоить, потом усыпить бдительность собеседника, а затем загнать его в ловушку внезапным вопросом. Так он решил действовать и на этот раз.

Первый вопрос заставил Сорокину психологически подготовиться к разговору об Игнатове. Но Урусов резко сменил тему.

– Скажите, на даче на Никитиной Горе вы давно живете?

– Полгода, – неуверенно ответила Лена, не глядя на него.

– Вы родственница Игнатова?

– Я няня его дочери.

– У него ведь сын…

Ее губы вздрогнули. «Так, – довольно подумал Урусов, – попал».

– Его сын погиб. У него осталась дочь.

– А каким образом вы совмещаете обязанности няни и личного секретаря гражданина Игнатова?

Она не ответила и, впервые подняв взгляд на Урусова, твердо произнесла:

– Почему меня здесь держат? Меня в чем‑то обвиняют?

Урусов на мгновение растерялся. Опять она за свое!

– Вас обвиняют, во‑первых, в хранении наркотиков, а во‑вторых и в‑главных, в пособничестве криминальной деятельности Игнатова Владислава Ген…

– Наркотики мне подбросили! Если вы провели экспертизу того пакета, вы не могли найти там отпечатков моих пальцев!

– Оставим пока тему наркотиков! – раздраженно отрезал генерал Урусов. – Меня интересует ваше участие… ваше соучастие в преступной деятельности Игнатова! Сколько вы были его секретарем?

– Три недели…

– За эти три недели через ваши руки наверняка проходили бумаги, документы… вы были свидетельницей разговоров Игнатова… о финансовых операциях, которые проходили мимо бухгалтерии «Госснабвооружения». Так?

– Нет! – твердо, даже чуть насмешливо ответила Лена. – Я не имею отношения к финансовым вопросам. Однако мне известно, что у «Госснабвооружения» вся бухгалтерия белая. Мы имеем дело с министерствами, и, если уж вы хотите покопать нас на предмет черных финансов, попробуйте копнуть, например, в Министерстве обороны.

– Ты меня не учи, поганка, как мне работать! – вскипел Евгений Николаевич и, схватив девушку за локоть, с силой сжал. – Отвечай на вопросы! И не рассуждай тут! Ты жила на Никитиной Горе пять месяцев. За это время Игнатов там ночевал постоянно?

– Постоянно, – спокойно сказала Лена, не делая ни малейшей попытки вырваться из стальных тисков.

– Так, – Урусов немного успокоился и выпустил худой локоть, на котором тут же вылезли синяки – следы от его пальцев. – Ты должна была заметить, был ли у него там… ну, скажем, тайник, где он хранил особо важные документы, деньги…

– Был! – вдруг громко воскликнула Лена и криво улыбнулась. – Был у него тайник. В дупле дерева. Он в том дупле хранил фантики от конфет!

Урусов подскочил на стуле и со всего размаха влепил ей оплеуху. Удар был настолько силен, что Лена рухнула со стула на пол. В голове у Урусова мелькнула похожая сцена: комната на втором этаже ресторана Речного вокзала, наглая девица в майке, из‑под которой дерзко торчат две высокие сиськи… Он тогда славно ее уделал.

Евгений Николаевич почувствовал, как по бедрам побежал похотливый огонек. Но нет, надо хоть что‑нибудь вызнать у этой шлюшки. Он поднял Лену за руку, усадил на стул и, нависнув над ней, тихо сказал:

– Отвечай на вопросы, паскуда. Для тебя же лучше. Отвечай! Не умничай. А то я тебя на кол посажу – клянусь, падла, на кол посажу – прямо жопой! Где у Игнатова на даче тайник? Где он хранит общак? Ты знаешь, паскуда, что он рецидивист, вор в законе, убийца? Кого ты покрываешь, дура? Тебе тут, в СИЗО, что, хорошо? Хочешь на настоящую женскую зону загреметь? Я это удовольствие тебе устрою. Там тебе это СИЗО раем покажется! Говори, падла! Где у Варяга там тайник?

У Лены из носа хлынула кровь. Она положила руки на стол и бессильно уронила лицо на ладони. Урусов тряхнул ее за плечи, потом, собрав в кулак волосы на затылке, резко поднял голову: Сорокина была в обмороке.

Евгений Николаевич обвел взглядом комнату в надежде найти графин с водой. Ни хрена! Он с усилием откинул обмякшее тело Сорокиной на спинку стула и рывком распахнул серый тюремный халат, Под халатом у нее ничего не было – только две упругие груди с темными кружочками бугристой кожи вокруг крупных розовых сосков. Урусов положил правую ладонь на одну грудь и сжал. Потом взялся левой рукой за другую грудь. Затем стал неистово мять их, гладить и щипать.

Сорокина застонала.

Генерал порывисто сорвал с нее халат. Его взору предстало молодое девичье тело – все в синяках от многочисленных побоев. На полных ляжках с внутренней стороны виднелись свежие багрово‑синюшные пятна. Он повалил бесчувственное тело на пол, поспешно скинул с себя одежду и уверенно направил свой мгновенно восставший клинок по излюбленному маршруту. Его охватил бешеный восторг. Никогда ему еще не доводилось трахать такую девку – то ли спящую, то ли мертвую… Они почти всегда сопротивлялись, визжали, царапались, кусались, дрались… Но эта, которая была безмолвна, податлива и покорна, возбудила его так, как никакая раньше.

Он вторгался в нее как не знающий усталости механический поршень. Через несколько минут Евгений Николаевич возлег на нее всем своим весом, продолжая мять руками раскинувшиеся груди: он сводил их вместе, разводил, поглаживал коричневые круги вокруг сосков. щипал гладкую кожу, точно надеялся привести Сорокину в чувство. Но она лежала с закрытыми глазами и только вся содрогалась в такт его мощным толчкам. Наконец наступила блаженная разрядка.

Урусов встал на колени и, тяжело дыша, поднялся. Сорокина лежала, раскинув руки на полу, и не шевелилась. Ну вот, не хватало еще! Он набросил на нее халат. В сущности, он зря проехал сто километров. Эта сучка ничего ему не сказала, да и могла ли она что‑то сказать? Знала ли она хоть что‑то важное для него? Вряд ли. Он бросил на нее хмурый взгляд. Ну, поднимайся, что ли. Чего так валяться…

Девушка шевельнулась. Нащупала халат, села, сунула руки в рукава. Не глядя на своего мучителя, завязала пояс, встала пошатываясь…

Евгений Николаевич застегнул брюки, расправил свитер на груди и глухо бросил:

– Ну что ж, как хочешь, Сорокина. Хочешь молчать – молчи. Пеняй на себя!

* * *

Черная служебная «ауди» весело бежала по ленте шоссе. Евгений Николаевич сидел на заднем сиденье, уставившись в окно. День прошел впустую. Надо сегодня дозвониться Сапрыкину и постараться выведать, не дал ли он параллельно кому‑то задание взять Варяга и пошмонать у него на даче. Конечно, этот кремлевский шакал ничего ему напрямую не скажет, но генерал Урусов тоже не лыком шит – догадается, по голосу догадается, по тону… Придется самому искать. Тем более что по крайней мере один помощничек у него имеется – За‑кир Большой. На него и надо будет сделать ставку.