Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Повседневная жизнь и нравы 4 страница



Вопреки очень распространенному мнению, эта литература не была исключительно кабинетной, удовлетворявшей вкусам одних только просвещенных людей. Она, как и прежде, создавалась по особым случаям, отвечая потребностям общества, то есть требованиям культа и религиозных праздников. Драматические поэты творили тогда в большом количестве. Но лишь немногие имена избежали забвения: среди трагиков — Александр из Этолии, Ликофрон из Халкиды (чья поэма «Александра» сохранилась), Филикос с Керкиры, Гомер из Византия; среди комедиографов за Менандром, известным лучше, следуют Филемон из Сиракуз, получивший право гражданства в Афинах, Дифил из Синопы, Аполлодор из Кариста, Посидипп из Кассандрии и целый сонм других авторов (по крайней мере, до нас дошли шестнадцать имен). Весь этот огромный корпус произведений для театра утрачен: только несколько прославляющих надписей и несколько отрывочных цитат на папирусах напоминают, какую славу имели при жизни эти поэты. Разумеется, их произведения не достались потомкам в числе тех, что изучают в школах, уступив нескольким пьесам Эсхила, Софокла, Еврипида и Аристофана, которые наряду с Гомером и Гесиодом были духовной пищей молодых греков. Из этого ошибочно было бы заключить, что эти эллинистические драматурги не имели признания. Они нравились, конечно, более требовательной и более просвещенной публике, чем она была в Афинах V века до н. э. Ученые оценивали их как утонченных писателей. Такой великий мастер литературы, как Каллимах, в эпиграмме, безусловно выражающей его позицию, утешает своего друга Теэтета из Кирены, испытавшего провал в дионисийских состязаниях:

Новой дорогой пошел Феэтет. И пускай ему этим

Новым путем до сих пор, Вакх, не дается твой плющ, —

Пусть на короткое время других восхваляет глашатай, —

Гений его прославлять будет Эллада всегда[53]

Увы, у нас нет возможности оценить гений, пленивший такого знатока, как Каллимах.

Специально для этих новых пьес материальное устройство театра подверглось определенным трансформациям, имевшим огромные последствия. Известно, что в классическую эпоху в трагедиях и комедиях актеры и хор находились все вместе на круглой площадке, называемой орхестрой (то есть «площадкой для танцев»), напротив которой на естественном склоне полукругом располагались скамьи для зрителей. В центре орхестры был установлен алтарь Диониса, вокруг которого двигался хор. Хор и два или три актера по ходу трагедии часто вели диалог или же иногда в комедиях вступали в стычки, которые были возможны, только если хор и актеры находились на одном уровне. И только находившееся перед так называемой скеной («палатка» — потому что первоначачально это была легкая конструкция из дерева и полотна) небольшое деревянное возвышение, куда вели несколько ступеней, позволяло выделять актеров, занимавших чуть более высокую позицию по отношению к хору. Скена тогда не была сценой в современном значении слова, а просто кулисами, играющими исключительно декоративную роль и служащими задником во время спектакля. Эллинистические театры отказались от этой конструкции, традиционной до конца IV века до н. э., и заменили ее другой, предвещающей устройство современных театров, а именно настоящей сценой для актеров.

Главные элементы этого нововведения отчетливо видны в первые годы III века до н. э. в театре Приены. Скена, сооружаемая в эту эпоху из камня, была снабжена достаточно высоким ярусом. Перед нижней площадкой, напротив орхестры, вырос дорический портик, поддерживаемый рядом колонн, на которые спереди опирались полуколонны. Этот портик вместо крыши имел деревянный настил, куда можно было попасть через дверь с яруса скены. Именно на этом настиле выступали актеры, и именно он стал отныне сценой в нашем понимании. Хор по-прежнему располагался на орхестре, почти тремя метрами ниже, не имея прямой связи со сценой. Наконец, внутренняя лестница позволяла попасть на уровень навеса скены, то есть на третий этаж: он служил для появления богов. Портик перед скеной назывался проскением. Вероятно, портики такого рода воздвигались еще раньше — в IV веке до н. э„но они были исключительно декоративным элементом перед кулисами, а не площадкой для актеров. Об этом замечательно свидетельствует острота комедийного поэта Антифана: говоря о старой куртизанке по имени Наннион, которая жила в эпоху Александра Великого, он награждает ее прозвищем Проскения, потому что она одевалась в пышные одежды, а раздевшись, выглядела отвратительно — как проскений в театре, который без своих раскрашенных декораций был просто голым остовом. Инновация сделала из него опору для площадки, предназначенной для актеров. Отныне они, прекрасно видимые на приподнятом настиле, четко отделялись от хора, чья роль стала абсолютно второстепенной: в комедиях Менандра у него нет слов, и он появлялся, только когда хористы должны были исполнить несколько танцевальных движений между эпизодами пьесы.

Эта существенная трансформация инсценировки, без сомнения, отвечала серьезной эволюции в самой концепции драмы: теперь акцент делался на индивиде, на его поведении и его психологии, а не на трагическом или комическом действии в целом, которому комментарии от хора придавали общественное звучание. Наибольший интерес теперь вызывало не столько грозное вмешательство Судьбы и богов, которое уничтожало человека, сколько характер каждого трагического героя, его индивидуальные поступки и человеческая сторона его персонажа. Для этого требовался профессиональный актер. На высокой, изолированной, отлично просматриваемой сцене он привлекал к себе взгляды и мог раскрыть все ресурсы своего голоса и мимики. Он также использовал различные приемы, чтобы усилить свое воздействие. Трагические маски, которые применялись не в качестве рупоров, как ошибочно пишут, а чтобы позволить одному актеру сыграть в пьесе несколько ролей, — эти маски, бывшие когда-то крайне простыми, приобрели значительные размеры: их вытянули вверх, снабдив высоким чубом, который придавал им странный, очень характерный вид. Кроме того, около середины II века до н. э. начинают использоваться сандалии на очень толстой подошве, призванные еще больше вытянуть силуэт, позже они превратились в котурны. Так постепенно определялись основные черты эллинистического театра, театра скорее актеров, чем драматического хора, скорее театра-спектакля, чем драмы, требующей постоянного содействия слушателей. Через Рим эта форма была воспринята миром Ренессанса и драматургией поздних веков, вплоть до того, что современное общество, устав от этой традиции, как и от многих других, постаралось вернуться различными способами и с неравноценным успехом к античной интерактивной литургии.

Эти театры, зачастую очень вместительные, где собирался народ целого полиса, позволяли гражданам осознать свое единство. Здесь также проходили все религиозные праздники, которые требовали присутствия толпы. Но это единение лучше всего выражалось в конструкции, продуманной для широкой публики, которой было бы удобно сидеть и которой предоставлялись бы свободный обзор и достаточная акустика. Так появился обычай использовать театрализованные представления, и особенно дионисийские, чтобы провозглашать о почестях, воздаваемых благодетелям. Мы это видели, например, в декрете Аполлонии Понтийской, где Хегесагор должен был быть увенчан «золотым венком на Дионисиях», тогда как в его родном полисе, Истре, те же почести были провозлашены во время знаменитых Истрийских игр. И в том и в другом случае были использованы обстоятельства стечения толпы, чтобы обеспечить желаемую огласку решениям совета и собрания. Часто случалось, что театр становился местом политических собраний. Так, в Мегалополе, столице Союза аркадских полисов, в огромном театре проходили заседания федеративного собрания.

* * *

Еще один значительный элемент общественной жизни — гимнасий. Это комплексное сооружение, чьим первоначальным предназначением, как указывает его название, было проведение занятий физическими упражнениями. Здесь мы находим прежде всего палестру, специальное здание, располагающее вокруг большого четырехугольного двора раздевалки, залы для тренировок, купальни, а также экседры — открытые галереи со скамьями для отдыха и бесед — и даже залы для собраний. Рядом с палестрой находилась открытая беговая дорожка, иногда дублировавшаяся крытой дорожкой, используемой в плохую погоду, и та и другая длиной в один стадий (около 190 м). Когда позволяли обстоятельства, рядом с гимнасием оборудовали стадион. Наконец, бывало, как в Дельфах, что к этим сооружениям добавлялся бассейн под открытым небом: но дефицит воды, по крайнем мере в Элладе, практически не давал возможности расширять подобного рода удовольствия. Зато, как правило, в гимнасии везде были купальни, зачастую с желобами для мытья ног. Здесь стоит напомнить, что в эллинистическую эпоху забота о физической чистоте получила широкое распространение: в каждом доме имелся уголок для гигиенических процедур, а то и настоящая купальня с ванной, и общественных бань становилось все больше. В них было больше круглых помещений, чем четырехугольных, с множеством резервуаров для сидячих ванн, а во внутренней стене под каждым резервуаром была сделана ниша, служившая полочкой для гигиенических средств, используемых в качестве мыла — это последнее не было известно в античной Греции. Эти общественные заведения, как и купальни в гимнасии, были предшественниками римских терм.

20. Делос: гранитная палестра.

Возведенная в середине II века она представляет собой прекрасный образец такого рода сооружений. Палестра выстроена вокруг большого двора, чей облицованный плитами пол держится на сводах цистерны (А). Портик окружает двор с четырех сторон. Он возвышается над галереей, образуя этаж. Северный портик дублируется по нижнему ярусу длинной галерей (В), отделенной от него колоннадой. Вход (С) находится на западе. Лестница (D) позволяет подняться на этаж. Ряд комнат выходят на центральный двор. Одна из них (Е) представляет собой отхожее место. В большой комнате (F) южнее входа была обнаружена знаменитая бронзовая голова, названная Портретом мужчины из палестры (хранится в Национальном музее Афин).

Переоценить роль гимнасия в жизни эллинистического полиса невозможно. Здесь юноши и зрелые мужчины занимались прежде всего атлетикой: бегом, прыжками, метанием копья, кулачным боем, борьбой, некоторые атлетические дисциплины образовывали связный комплекс, называемый пентатлоном (или пятиборьем) и в таком качестве входивший в программу игр. Чтобы подстегнуть соревновательность, организовывались многочисленные состязания: агонистический дух, которым было проникнуто греческое общество в предшествующие периоды, нисколько не ослабел. Большинство таких состязаний не выходили за рамки полиса-устроителя, даже если к участию в них допускались чужеземцы. Другие имели широкую известность во всем греческом мире и собирали лучших атлетов любого происхождения, при условии, что их считали греками. Эти состязания назывались священными, или stephanites, поскольку наградой в них был не денежный приз, а лишь венок из листьев; каждые четыре года в Олимпии и Дельфах, каждые два года в коринфском Истме и в Немее эти соревнования, учрежденные в раннюю эпоху, продолжали собирать спортивную элиту эллинского мира, куда вскоре были допущены и римляне. За содержанием спортивных объектов тщательно следили, что требовало немалых средств. Дельфийский реестр, датируемый 247–246 годами до н. э., подробно расписывает расходы, понесенные в тот год в связи с Пифийскими играми: они были потрачены на гимнасий, где тренировались участники, на стадион и на ипподром для соревнований. Стадион, где проходили Немейские игры, только недавно был раскопан американскими археологами и позволил представить грандиозные масштабы, в рамках которых проводились эти состязания. В эллинистическую эпоху престиж этих все-эллинских игр нисколько не померк. Их считали соревнованиями особой категории, которую называли periode (цикл), и победа в этих четырех больших состязаниях была наиболее почетна для атлета: она давала ему желанный титул — «победитель цикла», или периодоник.

Эллинистические полисы стремились устраивать по подобию этих престижных священных игр другие соревнования с такой же периодичностью в два и четыре года, требуя от других полисов в их отношении такого же уважения, как и для игр цикла. Чтобы добиться такого признания, имевшего официальный характер, поскольку эти новые соревнования, как и старые, всегда были привязаны к религиозным праздникам, в различные полисы отправлялись послы, которых называли феорами и которые ходатайствовали о подтверждении такого признания декретом. У нас есть множество эпиграфических документов, относящихся к этим переговорам: например декреты семидесяти греческих городов, признающих учреждение праздников в Магнесии на Меандре в честь Артемиды Левкофриены, или декреты относительно праздника Асклепия на острове Кос.

21. Дельфы: План гимнасия.

Расположенный ниже Кастальского источника гимнасий занимает два уровня. На верхней террасе оборудованы беговые дорожки: крытая дорожка — вытянутый стадион, так называемый ксист (А), перед которым идет еще одна дорожка под открытым небом — парадром (В). На нижней терраса, которая сообщается с верхней посредством лестницы (С), размемены палестра (D) с перистильным двором и пристроенными комнатами и открытый бассейн (Е) круглой формы. Этот бассейн прекрасно сохранился. В эпоху Римской империи эти постройки были дополнены небольшими термами (F).

И сотерии в Дельфах, праздник, установленный Этолийским союзом в память о разгроме галлов, которые в 278 году до н. э. угрожали святилищу, получили такой же статус. Увеличение числа этих священных игр является примечательным свидетельством живой преемственности религиозных и гражданских традиций в эллинистическую эпоху. Они в значительной степени способствовали поддержанию связей между полисами: каждый раз накануне этих регулярных состязаний полис-организатор поручал своим феорам пригласить чужеземные полисы к участию в празднике посредством официальных делегаций. Таким образом, между городами устанавливалась целая система взаимоотношений: феоры каждый раз останавливались у одних и тех же хозяев, которых называли феородоки — «принимающие феоров» — и список которых заботливо сохраняли. В Дельфах был обнаружен такой список, выгравированный в начале II века до н. э., в нем перечислялись полисы, которые посетили священные послы дельфийцев перед Пифийскими играми, разделив греческий мир на большие географические зоны. Этот документ предоставляет крайне важную информацию относительно политической географии того времени.

Для занятий в гимнасии атлеты разделялись на группы по возрасту: детей, или безбородых, соответствующих нашим юниорам, юношей и зрелых мужей. Две последние категории объединялись во время соревнований, которые выделяли только «детей» и «мужей». Это деление было призвано не только уравнять возможности спортсменов в соответствии с их возрастом — в нем отражались военные истоки атлетического воспитания, которое первоначально служило для подготовки граждан к их солдатским функциям. Даже когда эти функции, не исчезнув полностью, стали тем не менее значительно легче в связи с всеобщим использованием наемников, связь между гимнасием и армией так полностью и не оборвалась. В полисах, где существовал институт эфебии, юноши, или эфебы, проходившие в течение года или двух обязательную или добровольную службу, посещали гимнасий и занимались там не только физическими упражнениями, но и учились обращаться с оружием; среди должностных лиц, упоминаемых в надписях в Афинах и других городах, встречаются инструкторы по стрельбе из лука, метанию копья, обращению с оружием гоплита (копье, меч и щит) и легковооруженного пехотинца и даже по стрельбе из катапульты. Все возрастные группы проходили эту подготовку. Из кратких упоминаний в текстах тем не менее становится очевидно, что юношей также готовили к военным операциям: ставшая недавно известной надпись в Беренике (Ливия) восхваляет гражданина этого города, возглавившего отряд юношей, чтобы защищать разоренную разбойниками и пиратами деревню в первой половине I века до н. э.

Наконец, гимнасий был подходящим центром для человеческого общения и распространения культуры. Для юношей и зрелых мужчин, которые зачастую не имели регулярной профессиональной деятельности, частое посещение гимнасия было предпочтительным занятием. Под покровительством традиционных божеств, которые благоволили физической культуре как таковой, — Гермеса и Геракла, — граждане и чужеземцы (но не рабы, кроме тех, кому это требовалось по роду службы) добровольно встречались в этих огромных сооружениях, которые располагались или на окраинах, где было сколько угодно места, или в самом городе, где эллинистические архитекторы умудрялись встраивать гимнасии в городскую планировку. В Афинах в эту эпоху было пять гимнасиев: три старых (Ликей в западной части, Академия — в северо-западной, Киносарг — в южной; все располагались вне города) и два новых: гимнасий Птолемея (возведенный на средства Птолемея III Эвергета) прямо на агоре, в самом центре полиса, и гимнасий Диогена, тоже в городе, построенный в конце III века до н. э. в честь главы македонского гарнизона, который за денежный выкуп согласился покинуть Афины в 229–228 годах до н. э. и считался поэтому благодетелем полиса. Однако эти пять учреждений использовались не только для атлетической подготовки, ради которой они сооружались. — Ликей, где еще в V веке до н. э. выступал с лекциями Протагор, в следующем столетии стал местом преподавания Аристотеля, а позже — его последователей: прогулки, peripatoi, которые философ и его ученики совершали по галереям этого гимнасия, дали название их школе — перипатетики. Академия, получившая свое название от имени героя Академа[54], была местом, где в возрасте сорока лет начал преподавать Платон; после его смерти в 347 году до н. э. преданный Ксенократ, а позже другие главы этой школы, названной Академией, продолжили проводить здесь занятия. В Киносарге в расцвет классической эпохи распространял свое учение философ Антисфен: отсюда название киники, под которым стала известна его школа. Таким образом, эти три гимнасия дали рождение трем великим философским традициям. Что касается гимнасия Птолемея, где, согласно Павсанию (I, 17), была установлена статуя стоика Хрисиппа рядом со статуей основателя лагидской династии, то в ней размещалась богатая библиотека, упоминающаяся в надписях; именно сюда переместилась академическая школа вместе с Антиохом из Аскалона[55], когда войска Суллы, разорявшие аттические деревни во время осады Афин в 87–86 годах до н. э., разрушили гимнасий в Академии. Наконец, гимнасий Диогена, продолжавший функционировать до конца III века н. э., тоже был центром литературного и научного обучения. Плутарх в начале II века н. э. видел там стратега Аммония, «экзаменовавшего по литературе, геометрии, риторике и музыке обучавшихся там эфебов» (Этика. 736d).

Таким образом, гимнасий был одновременно образовательным учреждением, местом общения и отдыха и комплексом зданий и сооружений для физических тренировок, и все это находилось под покровительством традиционных божеств, культ которых сохранялся до конца античной эпохи, или обожествленных правителей, которых зачастую почитали как благодетелей. Свободные граждане обычно общались здесь. На стенах или обнаруженных при раскопках памятниках остались десятки надписей, в которых посетители гимнасиев увековечили свои имена, в ряде случаев добавив к ним дату, как это делается в наши дни. Гимнасий, как и театр, был средоточием активной жизни для эллинской цивилизации не только в старой Грбции, но и повсюду, где македонские завоеватели и их солдаты основали полисы. Участвовать в жизни гимнаси, входить в число «натирающихся маслом», как называли пользователей этих учреждений, значило поддерживать греческую культуру или — для чужеземцев — принимать ее. Введение гимнасия в иудейское общество эллинизированным первосвященником Язоном стало одной из главных причин восстания 167 года до н. э. ортодоксальных иудеев, последовавших за хасмо-нейскими вождями и Иудой Маккавеем. Гимнасий лучше всего представляет разделяемый греками в целом идеал эллинистического воспитания, совмещающего в себе развитие тела с помощью физических упражнений и обогащение духа через изучение литературы, риторики и философии, — идеал человека, хранителя традиции и культуры, но при этом совершенно свободного от повседневной суеты, потому что он не занимался никаким ремеслом. Человек эллинистической эпохи, как и грек эпохи классической, — это человек свободный, независимый и праздный: благодаря чужому труду, институтам полиса, доброжелательному покровительству правителей, он мог посвятить себя согласно собственным вкусам размышлениям, общественной жизни или государственному служению. Он принадлежал к привилегированной категории, и здесь мы сталкиваемся с той фундаментальной идеей, что все античное общество держалось на рабстве, которое освобождало граждан от повседневных обязанностей материального плана и тем самым позволяло им обратиться к культуре.

* * *

Эти эллинистические города, очаги цивилизации, такие оживленные и такие блистательные, тем не менее постоянно ощущали для себя опасность, исходившую от конфликтов, непрерывно вспыхивавших между полисами или между правителями, когда не было угрозы со стороны варваров. Чтобы обеспечить свою безопасность им приходилось прилагать большие усилия для защиты: периодически укреплять крепостные стены и постоянно содержать армию. Война, бывшая неизменной данностью греческого мира момента его рождения и самим принципом эллинистической монархии, по-прежнему обременяла существование этих урбанистических сообществ, пока власть Рима не ввела свой закон и не положила конец многовековой традиции конфликтов. Здесь более явно, чем в любой другой сфере, обозначился разрыв между эллинистической эпохой и эпохой империи: первая подчинялась необходимости защищаться, которая существовала в каждом царстве и каждом полисе, вторая освободила полисы от этого тяжкого бремени, возложив его отныне на империю и ее легионы, и, таким образом, открыла для населения эллинизированного Востока долгий период мира. Лучше всего это демонстрирует пример Аполлонии в Киренаике: этот порт долгое время зависел от Кирены, естественными морскими воротами которой он был, но благодаря Риму он стал независимым полисом, и в нем был построен театр, который опирался прямо на стену акрополя, но с внешней стороны, что существенно снижало защитную ценность крепости, бывшую однако во всех остальных местах прочной. Посвятительная надпись перед скеной упоминает императора конца I века н. э. Домициана и таким образом дает хронологические уточнение, Решив возвести на этом месте великолепное здание, которое лишало крепостную стену, сложенную в III веке до и. э., ее защитной функции, которую она до тех пор исполняла для города; магистраты и народ Аполлонии в первом веке империи осознавали, что эта защита больше не нужна и что отныне в деревнях Киренаики и на омывающем ее море воцаряется безопасность, гарантируемая римской армией.

Очертания этой стены, значительная часть которой хорошо сохранилась (вся северная половина была разрушена морем), очень характерны для городских укреплений эллинистической эпохи. Это непрерывная линия, хотя она практически нигде не соответствует перпендикулярам улиц: стена следует вдоль крепких рубежей местности, максимально используя ее естественное оборонительное значение. В этом месте на морском побережье невысокие холмы, протянувшиеся параллельно береговой линии, закрывали вид на равнину, которая простиралась к югу до гор, и позволяли наблюдать за морем и портом. Крепостная стена соответственно шла по краям обрыва, опираясь на скалы, которые изнутри города дробили каменоломы, чтобы получить строительный материал, выпиливая таким образом глубокие рвы, которые увеличивали высоту стены. План сочетал два типа укреплений: кремальерное и башенное. При первом, преимуществом которого была экономичность, в стене делался ряд перпендикулярных уступов длиной в несколько метров, каждый из этих выступов позволял прикрывать с помощью метательного оружия куртину, которая к нему прилегала. Длина куртин зависела от возможностей метательного оружия: если речь о копьях и стрелах, то каждый фланкированный отрезок стены был не длинее 20–30 м. Однако в Аполлонии куртины достигали в длину обычно 50–60 м: дело в том, что укрепление было рассчитано на применение военных орудий — катапульт, стрелявших мощными снарядами, которые были способны поразить нескольких человек и протяженная траектория которых обеспечивала эффективное прикрытие на большее расстояние по сравнению со стрелами. Применение этих орудий как для атаки, так и для защиты крепостей распространяется в IV веке до н. э. и становится всеобщим в эллинистическую эпоху. Крепостная стена Аполлонии является типичным примером этого. Каждый уступ предполагал наличие катапульт, стрелявших параллельно куртине, расположенной справа (по отношению к защитнику): таким образом, осаждавший, пытавшийся атаковать эту куртину, подставлял под удар свой правый бок, не прикрытый щитом. Катапульты устанавливались в исходящем углу стены, который поэтому делался в виде четырехугольной башни, удлиняющей куртину слева и почти целиком встроенной в эту куртину, угол которой она образовывала. Эти башни могли иметь несколько ярусов, каждый из которых образовывал каземат с бойницей для стрельбы в направлении следующей куртины. Эти амбразуры могли быть защищены деревянными ставнями, поворачивающимися вертикально на двух боковых осях, крепившихся на раме амбразуры. Так совершенствовалась система фортификации, идя по пути технических ухищрений, которые мы обнаружим в Средние века.

Кое-где в связи с особенностями местности кремальерная схема заменялась башенной с четырехугольными или круглыми башнями, выступающими наружу стены. В частности так были сконструированы двое крепостных ворот шириной четыре метра. Одни, западные, были защищены широкой круглой башней; другие, на юге, ведущие на агору, в порт и квартал акрополя, были обращены к деревне, охраняемой мощной четырехугольной башней. И те и другие открываются не только перпендикулярно стене, но и параллельно ей посредством стены, связывающей сильно выдающуюся охранную башню и куртину: такая хитроумная планировка обеспечивала лучшую защиту ворот, заставляя осаждающего, если тот собирался занять проход, повернуться боком.

Эти эллинистические крепостные стены отныне зачастую возводились целиком из строительного камня, а не из кирпича-сырца на каменном основании, как раньше. Толщина этих крепостных стен с башнями была поразительной: равномерная кладка с периодически повторяющимися уступами для лучшей стыковки крупных каменных блоков, обычно обработанных под руст, которые усиливали прочность внешней облицовки стены и в то же время украшали ее за счет оживлявшей ее игры теней. Вспомним замечание Стендаля о том, что «красота — это лишь остроумие полезного». Иногда архитекторы разрабатывали эти стены с еще большей тщательностью: каждый камень по стыкам обтесывался, как в самых изысканных зданиях; угловые стыки были кропотливо выровнены; выступы максимально сглажены — рабочий оставлял своим инструментом параллельные диагональные борозды.

Таким образом, необходимое защитное кольцо, которым окружал себя полис, становилось при этом его украшением, изобретательность греческих ремесленников смогла придать эстетическую ценность техническому требованию.

Эти укрепления обходились очень дорого. Мы уже видели это на примере маленького полиса Китиниона в Дориде, которому пришлось по всему эллинскому миру собирать пожертвования для возведения своих крепостных стен. Но как было выжить без этой защиты от набегов чужаков или пиратов? В эллинистическую эпоху увеличилось число городских упреплений и крепостей. Например, знаменитые греческие «препоны»: Деметрия в заливе Воло, Халкида на Эвбее, контролировавшая пролив Эврип, и Акрокоринф, возвышавшийся на Истме. Или крепость Мунихия в Пирее, оккупации которой македонянами было достаточно, чтобы на все время их пребывания там подчинить себе Афины. Хорошо охраняемые закаленными в боях войсками, эти крепости можно было взять разве что внезапным налетом или с помощью предательства. От того времени до нас дошло множество историй, рассказывающих об успешных или неудачных попытках такого рода, самая знаменитая из которых, без сомнения, взятие Аратом Коринфа и его крепости за одну ночь летом 243 года до н. э. Во всяком случае, для правителей и народов это было источником постоянного беспокойства, о чем свидетельствует труд военного инженера III века до н. э. Филомена Византийского, называемого также Механиком, озабоченного одновременно техникой и тактикой. В своем сочинении он рассматривает военные машины, в частности катапульты, действия армии во время войны, ведущие к осаде, а также и по преимуществу способы защиты, сооружения вне города, такие как некрополи, где мавзолеи в несколько ярусов могли служить оборонительными пунктами, или внутри города, где он советовал группировать население кварталами, которые можно было бы при необходимости изолировать, блокируя улицы в случае вторжения врага в город; он предусматривал запасы пропитания, оружия, техники и содержание опытных врачей для ухода за ранеными. Эти очень подробные трактаты, не претендовавшие на какую-либо литературную ценность, отвечали потребностям общества. Они дают нам живую картину военных реалий, среди которых существовали люди того времени.





Дата публикования: 2015-03-29; Прочитано: 205 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.009 с)...