Повседневная жизнь и нравы 2 страница

10. План Александрии.

Город расположился между морем и озером Мареотис от старого исконного поселения Ракотис па западе до Канопских ворот на востоке, за которыми находился пригород Элевсин. Шахматный план возможно восстановить только гипотетически, потому что современный город полностью перекрывает античный полис. Остров Фарос, на восточной оконечности которого был установлен Маяк, связан с материком искусственной дамбой Гептастадий. На востоке Большая гавань, защищенная двумя молами, ограничена с запада на юг царским кварталом с дворцом, Мусеем и Библиотекой. На западе, гавань Эвностос сообщается с Большой гаванью благодаря двум проходам, проложенным через Гептастадий и снабженным мостами. Некрополи согласно обычаям находятся вне города.

Пример Приены особенно показателен, потому что это был небольшой полис, насчитывавший четыре-пять тысяч жителей, и потому что его городскую планировку можно обстоятельно изучить в наши дни, имея возможность вести раскопки на большей части застроенной площади. В этом отношении изучение самого крупного полиса эллинистического мира — Александрии — имеет совсем другие условия: современный город расположен на месте древнего, точечные раскопки которого практически не позволяют восстановить подробный план. Но тексты говорят о нем достаточно, чтобы мы могли с уверенностью утверждать, что в этой крупной столице, так же как и в Приене, придерживались принципа ортогональной планировки. Александр поручил спроектировать новый город, которому завоеватель хотел дать свое имя, архитектору Дейнократу с Родоса. Плутарх (Жизнеописание Александра. 26) и Страбон (XVII, 1, 6—792) рассказывают некоторые подробности об обстоятельствах основания города. Первый приписывает выбор места сверхъестественному знаку свыше: царь увидел во сне старца Гомера, который процитировал два стиха из «Одиссеи» (IV, 354–355), в которых упоминался остров Фарос, лежащий у египетского побережья. Поэтому Александр, с детства воспитанный на гомеровских поэмах, отправился на это место и, удостоверившись, что географические условия удовлетворяют его замыслу, решил основать здесь будущую Александрию. Согласно Плутарху, эта история принадлежит александрийскому писателю II века до н. э. — Гераклиду Лембу, что в какой-то степени является порукой ее правдивости. В любом случае, она показывает, в эту эпоху самые блестящие политики все еще придавали большое значение божественным знакам для принятия совершенно прагматических решений.

На самом деле вдоль этого берега Дельты, низкого, песчаного, неудобного, открытого всем морским штормам, убежище, предоставляемое судам островом Фарос, протяженностью более трех километров, лежащего в километре от берега, было как-никак кстати и образовывало естественный канал, доступный и с востока и с запада, который легко можно было превратить в порт, соединив остров и материк дамбой. Дамба была сооружена тем не менее с двумя разъединениями, преодолеваемыми с помощью мостов, для того чтобы суда могли пройти из восточной (или большой) гавани в западную, называемую Эвностос («благополучное возвращение»). Общая протяженность постройки с двумя мостами составила семь стадиев (чуть более 1200 м), отсюда ее название — Гептастадий. Другие дамбы защищали восточную гавань, используя край побережья, носивший название мыс Лохиас. Таким образом, город являлся безопасным пристанищем на морском пути, ставшим вскоре еще более надежным для судов после возведения на восточной оконечности острова знаменитого маяка.

За этим портом, пристать к которому греческим кораблям было легко при любом направлении ветра и при любых волнах, на почти плоском перешейке, который отделялся от моря широкой лагуной озера Мареотис, куда впадали каналы, идущие от канопского рукава Нила, располагался сам город. Таким образом, он был защищен водой и с юга и с севера и сообщался через озеро и каналы с внутренним Египтом, а через свои порты — с остальным миром. Он находился на окраине Дельты, но испытывал влияние ее культуры и благоприятное воздействие морских бризов и этезиев[48], делающих лето не таким знойным, как на остальной части Египта, так что это действительно было удачное местоположение, которое жители Александрии ценят до сих пор. Согласно Страбону и Плутарху, Дейнократ и его помощники прямо на земле перешейка начертили план города в виде хламиды, то есть прямоугольной накидки, длина которой больше ширины и два нижних угла которой закруглены: линия укреплений, идущая от побережья, опускается перпендикулярно к югу и соединяется с озером, образуя с каждой стороны изгиб. Сеть поперечных и продольных улиц, по которым могли пройти лошади и проехать повозки, то есть достаточно широких, разделяла город на кварталы. Две главные оси, одна восток — запад длиной пять километров, другая — север — юг длиной два километра, пересекались примерно по центру и их ширина была поразительна, поскольку она превышала один плетр, то есть сто шагов, или 30 м. Эти две потрясающие улицы придавали городскому пейзажу величественный и поистине монументальный облик, которого не знал еще ни один греческий полис, даже крупный колониальный город Кирена, со своими широкими мощеными улицами и широким проспектом, так поразившим Пиндара, не дотягивал до масштабов Александрии. Ее пример в дальнейшем повторялся в других местах: Птолемаида в Киренаике, основанная Лагидами во второй половине III века до н. э., то есть почти столетием позже, тоже является впечатляющим образцом александрийской урбанистики.

Хотя современные раскопки не позволяют восстановить в деталях планировку этой метрополии, тексты доносят до нас то впечатление, которое она производила на своих жителей и гостей.

Диалог, который Феокрит предлагает в своей идилии «Сиракузянки», замечательно передает атмосферу этого великого города около 275 года до н. э. Изображенные в ней две горожанки Александрии — родом из Сиракуз и еще говорят на дорийском диалекте своего родного города. Одна из них живет «на окраине света» — в квартале на периферии, и подруга, чтобы добраться до нее, должна пройти через столпотворение в центре:

Как спаслась — сама я не знаю.

Вот, Праксиноя, толпа! Колесницы без счета четверкой!

Ах, от солдатских сапог, от хламид — ни пройти, ни проехать.

Прямо конца нет пути…[49]

В тот действительно праздничный день везде на улицах была царская армия и боевые колесницы, которые в свое время предоставили Александру киренейцы и которыми продолжали пользоваться Лагиды и которые тем больше впечатляли публику, что нигде больше их нельзя было увидеть. Обе женщины вышли вместе, чтобы отправиться во дворец, где царица Арсиноя отмечала праздник Адониса:

Боги, какая толпа! Ах, когда бы и как протесниться

Нам через весь этот ужас! Без счета — ну впрямь муравейник!

Их чуть не раздавила проходящая колонна всадников, потом они наконец вместе с толпой оказываются во дворце. Это изумительно яркие уличные сцены, взятые из жизни, в них упоминаются даже карманники, пользующиеся стечением народа, и говорится, что это «скверная привычка египтян» и что так было, пока Птолемей своей политикой не положил конец их воровской практике! Таким предстает перед нами крупный космополитический полис, где живут бок о бок в эллины самого разного происхождения, смешанные с местным населением, присутствие которых придавало подобным греческим городам колониальный налет, сильно отличающийся от традиционного облика, который сохраняли полисы Эллады.

Из-за отсутствия каких-либо археологических данных мы не знаем, как выглядели частные дома Александрии. В «Сиракузянках» Феокрита есть только намек на двор, через который выходили на улицу, и это не было новшеством для греческого дома. Зато в Приене и Делосе раскопка целых жилых кварталов отлично знакомит с планировкой и обликом домов в маленьких и средних городах, то есть в подавляющем большинстве эллинистических полисов. В них мы не найдем доходных домов (синойкия) в несколько этажей (называемых также «башнями»), которые, разумеется, были характерны для крупных, густонаселенных городов. Типичное жилище — частный дом, не изолированный, а входящий в блок домов, ограниченных улицами. В Приене при доме был двор, на который выходило хозяйское жилье, обычно располагавшееся на северной стороне двора, чтобы открываться на солнечную, южную сторону. Вестибюль в виде портика, чаще всего с двумя колоннами между боковыми стенами, вел в большой зал, по обе стороны которого располагались две комнаты поменьше. Другие помещения, предназначенные для прислуги, занимали одну или несколько сторон двора. Вход с улицы делался в виде коридора, ведущего во двор. Это простая планировка, прекрасно приспособленная к климату и подходящая для жизни семьи в своем частном доме, укрывающем от нескромных взглядов и внешних волнений. Единственное заметное отличие от классического дома состояло в вестибюле, который вел в главный зал: этот широко открытый портик, особенно если он имел колонны, придавал ансамблю более монументальный характер.

В Делосе, театральный квартал и другие раскопанные городские зоны, имеют ряд особенностей. Здесь уже нет шахматной планировки, и улочки следуют извилистыми линиями, прерываясь иногда очень узкими переулками. Типичные жилища, отстроенные на склонах, имеют правильный план. Среди них есть очень скромные, но многие позволяют предположить достаточно большие размеры. Их ядром всегда является двор, который в богатых домах окружен четырехсторонним портиком: такое устройство двора, перистиль, уже встречалось, правда редко, в Приене. В Делосе, где большинство сооружений были созданы во II веке до н. э., архитекторы использовали для этих портиков бывший в их распоряжении кикладский мрамор. Земля во дворе была выложена плитами или мозаикой, под которой часто устраивалась цистерна, собирающая воду с крыши. Из колодца в углу доставали воду. Иногда одна из сторон портика, как правило южная, была выше других, чтобы лучше использовать солнечное освещение: это называлось «родосским» перистилем. Во многих домах был ярус, на который вела лестница. Некоторые, например, Дом Гермеса, имели даже три этажа: такой конструкции способствовали крутые склоны холма, к которым прилеплялись жилища.

Внутренняя отделка, хорошо известная в Делосе, была богаче и разнообразнее, чем в домах классической эпохи. Стены из камня или сырого кирпича на каменном основании были покрыты цветной штукатуркой, монохромной или с зонами разного цвета, и зачастую создавали впечатление составной стены с прорисованными ложными стыками, которые подчеркивались насечками или незначительным рельефом, образующим выступы. Самыми распространенными были красный и желтый цвета. Помимо ложной каменной кладки (которая имитировалась в разных вариантах: под сплошную или с отверстиями, под алебастр или мрамор с его прожилками), в декорировании использовались также архитектурные фризы с традиционными мотивами: с орнаментом в виде яйца, в виде фестонов сердцевидной формы, чередующихся с копьями, в виде переплетений, часто подчеркнутых легкой рельефной полосой под мрамор в исключительных случаях встречался даже скульптурный фриз, например в Доме Тритонов, где на нем был изображен бег колесниц, управляемых маленьмими амурами. Все эти элементы декора повторяются во многих других эллинистических городах, хотя и не в таком изобилии, как в Делосе, и мы можем считать их широко распространенным приемом. Таковы по преимуществу элементы, которые были обнаружены в древнейшей отделке в Помпеи и Геркулануме и которые специалисты называют «первым стилем». Эллинистическая манера распространилась в городах Южной Италии, куда богатые итальянские клиенты приглашали греческих мастеров.

Таким образом, в отличие от предыдущей эпохи, где роскошь была редким явлением и не демонстрировалась, частный дом в эллинистических полисах доказывает, что пристрастие к комфорту, дорогим материалам, утонченному декору стало широко распространенным. Разумеется, были и скромные дома как в городах, так и в сельской местности, но многие из тех, что отличались большими размерами, а также удобством и комфортом, соответствующими эпохе, по-видимому, если верить свидетельствам раскопок, значительно увеличились — факт, который вкупе с другими свидетельствами позволяет утверждать, что, несмотря на войны и природные катастрофы, большинство греческих полисов экономически процветали.

Это процветание выразилось также в размерах коммунального хозяйства. Восхищаясь выдающимися строениями эпохи Перикла, мы часто склонны забывать, насколько эллинистический век способствовал многообразной деятельности строителей как в полисах, так и в святилищах; это была великая эпоха для архитектуры, отличающейся потрясающе богатым воображением и замечательной предприимчивостью, которые отвечали разнообразию потребностей общества — обеспечению повседневной жизни, человеческому общению и отправлению культа. Некоторые из этих многочисленных общественных зданий дают представление об их функциональном значении и разнообразии использования, всякий раз подчеркнутых оригинальностью решения и эстетическим достоинством исполнения.

Среди гражданских зданий особо следует выделить портики, роль которых в эллинистической урбанистике была крайне важна: они присутствуют везде как существенный элемент архитектурной композиции — ив святилищах, и на городских площадях, когда было необходимо обеспечить укрытие прогуливающимся, торговцам, слушателям оратора или философа и даже судьям трибунала. Эти замкнутые дворы, из которых наружу вела колоннада во всю длинную сторону, существовали и раньше, но их использование было гораздо более ограниченным, а размеры намного меньше. Теперь портики стали структурообразующим элементом огромных монументальных ансамблей, которых в греческом мире становилось все больше благодаря развитию полисов и щедрости царей. Самый потрясающий пример — это, безусловно, трансформация, которая произошла с афинской агорой в середине II века до н. э., когда на средства Аттала II Пергамского был сооружен большой портик, названный его именем и ограничивающий с восточной стороны четырехугольную рыночную площадь. Памятник, сегодня тщательно восстановленный американскими археологами, вновь украшает собой всю округу. Возведенное на площадке, которая возвышается над окружающей местностью, это здание тянется в длину более чем на 100 м и поднимается вверх на два яруса, покоящихся на внешней колоннаде, предоставляя публике солидное крытое пространство, которое отделялось от задней стены рядом широко расставленных внутренних колонн и на которое открывались двери двадцати одной просторной и высокой лавки. Лестницы с каждого конца позволяли подниматься на ярус. Такой выглядит скрупулезно сделанная реконструкция; сегодня это здание, без сомнения, лучше других античных сооружений дает представление о великом вдохновении и технических ресурсах архитекторов той эпохи. Таким образом, одна сторона агоры вся была занята этим огромным портиком, служившим одновременно и границей, и крышей для площади и статуй, для алтарей, жертвенников и лавок, которые здесь находились.

Стремление организовать все в четкую и величественную композицию проявилось в создании примерно в то же время еще более масштабного портика, который назывался центральной галереей и располагался перпендикулярно портику Аттала — на южной стороне агоры. Почти 150 м в длину, но без ярусов — это был крытый рынок, внешняя колоннада которого без всяких стен открывалась на четыре стороны, вокруг ряда срединных колонн, поддерживающих конек крыши. Будучи утилитарным зданием, этот рынок, обращенный своей северной стороной к центру агоры, отмечал южную границу этого важного для политической и культурной жизни полиса места, тогда как его длинная южная сторона была обращена к другому портику — южному, занимавшему подножие склона, ведущего на Ареопаг. Между этими двумя параллельными портиками находилось прямоугольное пространство, вытянутое в направлении восток — запад и служившее рынком: благодаря центральной галерее, сквозь которую можно было свободно пройти, эта зона, отведенная для торговой деятельности, легко сообщалась с остальной агорой. Наконец, чтобы завершить монументальный ансамбль старой торговой площади, которая оставалась сердцем Афин, на западной стороне у подножия холма, где в эпоху Перикла расположился храм Гефеста (называемый сегодня Тесейоном), перед залом заседаний Совета был построен храм Матери богов (Метроон), где хранились архивы полиса, и фасад нового здания, почти перпендикулярный северной стороне центральной галереи, был украшен колоннадой около 40 м в длину.

Таким образом, центральная зона агоры, ограниченная с востока портиком Аттала, с юга — центральной галереей, с запада — вытянувшимися в одну линию перед Тесейоном зданиями, отныне представляла прибывавшим священной дорогой гостям величественную композицию с вытянутыми горизонтальными линиями длинных портиков, со строгой равномерностью колоннад, дающих гень внутренним дворам, и с возвышающейся надо всем голой скалой Ареопага и впечатляющей громадой Акрополя. Урбанисты эллинистических Афин, школа которых, без сомнения, сформировалась благодаря пергамским архитекторам, присланным Атталом II, оказались достойными своих великих предшественников — Иктина и Мнесикла, которым Перикл и Фидий тремя веками ранее поручили работу на этом сакральном месте: они придали старому гражданскому центру своего полиса монументальное обрамление простыми и благородными линиями в соогветстсгвии с общим замыслом, которое отвечало новому духу эллинистического урбанизма, тяготеющего к созданию единых ансамблей. Эта идея, чуждая архаической и классической эпохам, открыла дорогу в будущее.

Крепость Пергама с его крутыми склонами и его тяжелым грунтом, была испытательной площадкой для архитекторов и инженеров Эвмена II и Аттала II, где доводились до совершенства эти впечатляющие уравновешенные композиции из больших портиков. Мощные галереи, подпорки которых были усилены контрфорсами, сглаживали склоны и соединяли длинные колоннады. Например, галерея, служившая для прогулок театральной публики, где широкий, более 200 м, портик разделялся на три уровня и, видимый в окрестных деревнях, был основой для всех сооружений: храмов, жертвенников, библиотек, дворцов и казарм, — которые в кажущемся беспорядке занимали холм Акрополя. Величественный силуэт города, забравшегося на его трахитовый пик, возвышающийся над долиной Каика, между двумя рукавами реки, бежавшей с горы. Если точная хронология памятников пока не установлена, тем не менее можно сказать с уверенностью, что при двух этих великих атталидских царях Пергам стал центром изобретательской деятельности для строителей и что этот пример, повторенный в сооружениях, созданных на средства Афин и Дельф, получил широкое распространение. Тем не менее было бы ошибочно характеризовать все ансамбли с портиками этой эпохи как «пергамский» стиль: аналогичные проблемы в связи с покатыми и при этом крутыми склонами вставали во многих городах, и разные архитекторы могли независимо друг от друга прийти к сходному решению. В Кирене, которая вряд ли имела какие-то связи с Пергамом, большой северный портик агоры с его впечатляющими стенами и двумя уровнями, которые диктовались скатами холма, был возведен во II веке до н. э. местными архитекторами, всегда мастерски справлявшимися с такого рода трудностями.

11. Афинская агора в конце эллинистической эпохи.

Афинская агора со своим храмом Гефеста, построенным в V веке до н. э. и сохранившимся до наших дней, была обращена диагонально с северо-запада на юго-восток по отношению к дороге, ведущей на акрополь (Р — Р’), по которой двигались процессии панафинейских игр. В классическую эпоху только западная сторона агоры была застроена зданиями: с севера на юг располагались портик Зевса (В), храм Апошюна Пат рооса (С), храм Матери богов (D), в котором размещались государственные архивы, зал Совета, или Булевтерий (Е), Толос (F) — канцелярия, где заседали притаиы. На южной стороне находилось большое квадратное здание — без сомнения, бывшее помещением народного суда, Гелиеей (G). Раскопки северной части ограничивает строительство метрополитена. Существенный вклад эллинистической эпохи представлен двумя монументальными портиками, обрамляющими агору на востоке и юге. На востоке это двухъярусный портик, сооруженный на средства Аттала II Пергамского (Н). На юге это Средняя Стоя (Г) — длинный зад, открытый со всех сторон, и южный портик 0), который перекрывался наружным зданием и примыкал на западе к Гелиее и отгораживал таким образом место для рынка. И наконец, в западной части находился более поздний портик (К), выросший перед фасадом храма Матери богов, который в связи с этим был перестроен. Здесь очевидно просматривается стремление организовать гражданский центр полиса, придав ему архитектурно величественный и связанный вид. В классическую эпоху афинянам это было несвойственно.

Группировка портиков вокруг свободного квадратного или прямоугольного пространства привела к перистилю — архитектурному решению, которое быстро вошло в большую моду: достаточно было примкнуть друг к другу четыре портика, огородив пространство, чтобы получился завершенный ансамбль, куда вел крытый вход, монументальный характер которого можно было подчеркнуть при необходимости. Эта модель закрытой агоры, которая легко вписывалась в четырехугольную планировку, считалась типичной для полисов Ионии, где она, действительно, часто встречается. Павсаний упоминает об этом, когда говорит об агоре Элиды на Пелопоннесе (VI, 24, 2): «Эта рыночная площадь была устроена не так, как в городах Цонии или в греческих городах, близких к Ионии: она была построена по древнему образцу, с портиками, которые не примыкают друг к другу и между которыми остается место для прохода на улицы». Зато город Мессена, тоже расположенный на Пелопоннесе, имел очень характерную закрытую агору, которую обнаружили недавние раскопки. Квадратный двор со стороной 50 м был окружен четырехсторонным портиком с медиальной колоннадой, с широкой галереей для гулянья, на которую выходили смежные здания, в большинстве своем культовые. Павсаний перечисляет некоторые из них, которые мы пока не можем соотнести с местностью: святилища Матери богов, Илифии, Деметры, Диоскуров, а также героини Мессены, одноименной полису. В центре двора находился храм Асклепия и его дочери Гигиеи, богини здоровья, с большим жертвенником перед фасадом, обращенным к востоку — их руины были раскопаны. В этом храме, согласно Периегету, находилось также много статуй других богов: Аполлона, отца Асклепия, муз, Геракла, Тихе (богини судьбы), Артемиды, держащей факел. Здесь, кроме того, можно видеть изображение Эпаминонда, чьи победы освободили Мессену от лакедемонского давления, а также аллегорическую фигуру Фив — родины этого освободителя.

12. Расположение Пергама.

Акрополь на отвесных скалах в южных предгорьях Пинда вздымался на высоту ок. 335 метров над долиной Каи ка (ок. 60 метров). На вершине на узком хребте находились царский дворец, арсеналы, святилища (А). Ниже располагался храм Деметры (В) и просторные помещения гимнасия (С). Еще ниже, у подножия холма, ближе к большим южным воротам крепостной стены (Е) находилась агора купцов (D) нижнего города, выстроенная по эллинистическому типу: закрытый четырехугольный двор, куда выходили лавки. От агоры до гимнасия уступами шел квартал домов. Крепостная стена, первоначально заканчивавшаяся на вершине холма, постепенно расширялась к юго-востоку, югу и западу по мере того, как разрастался город. В римскую эпоху город также сильно разросся к западу, в долину.

13. Пергамский акрополь.

Вершину акрополя занимали военные сооружения (арсеналы, в секторе А), помещения царского дворца (построенные без всякой претензии на монументальность на восточном крае акрополя) и большие храмы. Центром архитектурной композиции был театр (В), принадлежавший храму Диониса (святилище бога в секторе С). На длинной, около 250 метров, террасе (D) была выстроена скена, западный фасад которой представлял из себя трехъярусное сооружение, которое подчеркивало основу композиции. Около театра на ходился храм Афины Никефорос («приносящей победу»), где устанавливались вотивные статуи в честь победы Аттала I над галатами (Е); северной частью этот храм выходил к залам Библиотеки (F), за которыми римляне позже возведут Траянум, или храм Траяна (G). К югу открывалась площадка (Н) с монументальным алтарем Зевсу и всем богам. Еще южнее и ниже располагалась агора (I), через которую шла улица в нижний город. Это место с трех сторон было окружено дорическими портиками с торговыми лавками.

14. Кирена: большой северный портик.

Этот большой портик, выстроенный во II веке вокруг киренской агоры, напоминает портик Аттала на агоре в Афинах. Это четырехугольное сооружение 53 х 21 м выходило на площадь с южной стороны дорической колоннадой, тогда как три другие стороны были закрыты стенами. Несущая конструкция держалась внутри на шести высоких ионических колоннах. Из-за сильного уклона к северу сзади портик опирался на нижний ярус, занятый лавками, двери которых выходили на склоны. Реконструкция портика демонстрирует его подъем к северо-востоку. Двери лавок можно заметить в нижнем ярусе. Слева находилась лестница, по которой можно было спуститься в нижнюю часть агоры.

Это перечисление показывает, какое богатство и разнообразие отличало религиозную жизнь самых маленьких эллинистических полисов и насколько она вдохновляла архитекторов. Согласно Павсанию, большой зал, занимающий северо-западный угол четырехстороннего портика можно идентифицировать как святилище Артемиды Ортии, как ее называют в Спарте, именуемой также Девой, как она значится в стихотворной надписи, высеченной на основании статуи юной жрицы Мего. Вот она: «Тебе, Дева, высокочтимая Ортия, Дамоник и его жена Тимархис посвятили меня, свою дочь Мего, рожденную от благородного отца: я держу в руке твою фигуру, Артемида, и факел, который я поднимала перед твоими алтарями. Смогу ли я отплатить моим родителям достойной данью признательности! Ибо справедливо, чтобы дети чтили в свою очередь тех, кто дал им жизнь». Это маленькое стихотворение не только свидетельствует о существовании культа и позволяет идентифицировать святилище Артемиды Ортии в Мессене: оно доказывает также, насколько эти общие культы были в то же время связаны с семьей, ячейкой, на которой покоилось будущее полиса. Дар родителей Мего, посвятивших на агоре статую жрицы, своей дочери, относится к ряду многочисленных семейных памятников, число которых увеличивается в эту эпоху и которые, помимо сильного обоюдного чувства любви, связывающего членов семьи, выражают потребность заверить его публично. Здесь снова проявляется большое значение, которое имела в эллинистическом полисе знать.

На агору Мессены вел вестибюль, расположенный по середине восточной стороны четырехугольника, напротив храма Асклепия. По обе стороны от этого вестибюля находились два важных гражданских здания — оба предназначались для собраний. На северной стороне — своеобразная аудитория со ступенями, расположенными полукругом, без сомнения, предназначалась для слушателей оратора или заезжих музыкантов в соответствии с распространенной традицией этой эпохи. На южной стороне — большое квадратное здание со скамьей в основании стены и окнами на ярусе вмещало большой зал, крышу которого поддерживали четыре внутренние опоры: он предназначался для собраний Совета, главного политического органа полиса. Эти строения, специально спроектированные для собраний, были широко распространены в эллинистической архитектуре, например в Приене и Милете: они свидетельствуют о жизнеспособности, сохраняемой гражданскими институтами и об их заботе о подобных помещениях.

15. Мессена: план агоры.

Типичный пример закрытой эллинистической агоры. Квадратный двор (А) ограничен четырехугольной колоннадой. В центре двора — храм Асклепия и Гигиен (В), перед которым установлен алтарь (С). В северо-западном углу, открывающемся под портиком, находится святилище Артемиды (D), удлиненная часовня, где расположен постамент статуи Мего. На западе, объединенные вестибюлем (Е), который открывает доступ на агору, находятся два здания: аудиториум (F) со скамьями амфитеатром и зал Совета (G) со скамьями вдоль стен.

Перистиль греческой агоры породил модель римского фо->ума, что видно на примере Помпеи. Кроме того, он применялся во многих утилитарных зданиях, таких как гимнасии, караван-сараи и дворцы. Он, наконец, дал идею атриума христианских базилик, внутренних галерей наших монастырей и внутренних дворов мечетей. Техническое творчество, проявленное эллинистическими архитекторами, имело плодотворные и долговечные последствия.

* * *

Другой тип совершенно нового здания — дворец. В гомеровскую эпоху существовали большие, просторные дворцы, унаследованные от микенской традиции: с обнесенным стенами двором, крытыми входами, широким вестибюлем, большим залом с центральным очагом, или мегароном, и комплексом комнат, предназначенных для личного пользования. И хотя конкретные свидетельства отсутствуют, описания Гомера позволяют замечательным образом представить эти сооружения. Тем не менее классический греческий полис, в котором не было царя, практически забыл эту традицию. Возрождение и невероятное развитие монархической системы дало ей новую жизнь. Но археология предоставляет нам мало сведений об этом. Царские покои Александрии, о великолепии которых сложены легенды, по-прежнему скрываются под современными городскими застройками, как и вся остальная часть древнего полиса; царской резиденции в Пергаме, на вершине цитадели, не хватало пространства, чтобы свободно развернуться, и она напоминает скорее большой частный дом с перистилем, чем дворец; в Македонии раскопки столицы последних Аргеадов и Антигонидов — Пеллы — на равнине к западу от Вардара обнаружили роскошные частные покои, украшенные великолепной мозаикой, датируемой концом IV — началом III века до н. э., но это не жилище государя. Зато обнаруженное в Вергине, тоже в Македонии, огромное здание с перистилем со стороной 40 м — это, без сомнения, царская резиденция; мозаика украшает пол в залах, а внутренние стены раскрашены. Эта планировка напоминала в упрощенном варианте описание, которое Аполлоний Родосский в своей «Аргонавтике» (III, стих 215 и след.) дал дворцу колхидского царя Аэта, хранителя золотого руна: когда Ясон и его спутники приходят к воротам царского дворца, они останавливаются у входа, дивясь колоннадам, идущим вдоль укрепленных стен.