Глава 39. – Ну да. Теперь ты окончательно выглядишь как неженка, пощипывающая банджо, – заявляет Кристина

– Ну да. Теперь ты окончательно выглядишь как неженка, пощипывающая банджо, – заявляет Кристина.

– Правда?

– Нет. Вовсе нет, на самом деле. Просто… дай, я поправлю, о’кей?

Она пару секунд роется в сумке и достает небольшую коробку. В ней тюбики разных цветов и размеров. Косметика, но я понятия не имею, как ею пользоваться.

Мы в доме моих родителей. Единственное место, где я могу подготовиться и все обдумать, прежде чем отправиться на дело. У Кристины нет никаких комплексов насчет того, чтобы порыться в вещах, и она уже нашла две книги, спрятанные между шкафом и стеной. Доказательство того, что Калеб давно собирался в Эрудицию.

– Давай начистоту. Значит, ты отправилась на войну из района Лихачества… и взяла с собой косметику?

– Угу. Решила, что врагам будет сложнее стрелять в меня, если я буду сногсшибательно красива, – отвечает она, приподняв бровь. – Так, не шевелись.

Она снимает колпачок с черного тюбика размером с палец. Там красная палочка. Губная помада, очевидно. Прикасается ею к моему рту и водит, пока мои губы не становятся ярко‑алыми. Я вижу это, если поджимаю их.

– Тебе когда‑нибудь рассказывали о такой диковинке, как выщипывание бровей? – спрашивает она, держа в руке пинцет.

– Убери от меня это штуку.

– Чудесно, – вздыхает она. – Я бы наложила румяна, но уверена, мой тон тебе не подходит.

– Я в шоке, учитывая, что у нас почти одинаковый цвет кожи.

– Ха‑ха.

Когда мы заканчиваем, у меня четко обрисованные губы, подкрученные ресницы, и я одета в ярко‑красное платье. Мой нож спрятан в чехле на ремне на внутренней стороне бедра.

– Где же встретит нас Маркус, Губитель Жизней? – спрашивает Кристина. На ней желтые цвета Товарищества, и на фоне ее кожи этот цвет сияет.

– Позади штаб‑квартиры Альтруизма, – со смехом отвечаю я.

Мы идем по тротуару в темноте. Все остальные должны сейчас ужинать, я проверяла, но на случай, если мы на кого‑то наткнемся, мы накинули сверху черные куртки, чтобы скрыть одежду цветов Товарищества. С непривычки я спотыкаюсь о трещину в бетоне.

– Куда это вы собрались? – слышу я голос Питера. Оглядываюсь. Он стоит на тротуаре, сзади нас. Интересно, сколько времени он следит за нами?

– Почему ты не со своей группой, не ужинаешь? – спрашиваю я.

– Я не в группе, – он похлопывает по руке, в которую я его ранила. – Травмирован.

– Ага, точно! – восклицает Кристина.

– Ну, честно говоря, мне не хочется идти в бой заодно с толпой бесфракционников, – говорит он, и его зеленые глаза загораются. – Поэтому собираюсь остаться здесь.

– Как трус, – с отвращением кривит губы Кристина. – Пусть остальные вместо тебя возятся.

– Угу! – злорадствует он. Хлопает в ладоши. – Счастливо вам сдохнуть.

Посвистывая, переходит через улицу и идет в противоположном направлении.

– Ну, его нам удалось отвлечь, – говорит Кристина. – Он не стал переспрашивать, куда мы идем.

– Ага. Хорошо.

Я прокашливаюсь.

– Значит, план таков. Немного дурацкий, правда?

– Он не… дурацкий.

– Ой, ладно тебе. Глупо верить Маркусу. Глупо пытаться прорваться через охрану из лихачей на воротах ограды. Глупо идти наперекор лихачам и бесфракционникам. А в сочетании первое, второе и третье… чушь, какой не бывало в истории человечества.

– К сожалению, это лучший план, который мы смогли составить, – замечает она. – Если мы хотим, чтобы все узнали правду.

Я доверила Кристине свои планы, когда решила, что наверняка погибну, так что надо бы ее послушаться. Я беспокоилась, что она не захочет идти со мной, но забыла, из какой она фракции. А выросла она в Правдолюбии, где истина превыше всего. Может, теперь она и лихачка, но мой опыт говорит о том, что в нас всегда остается след фракции, в которой мы родились.

– Значит, ты здесь выросла. Тебе здесь нравилось? – хмурится Кристина. – Думаю, что нет, если ты решила уйти.

Солнце клонится к горизонту. Мы идем. Мне никогда не нравился закатный свет, поскольку в нем район Альтруизма выглядел еще более унылым, чем в другое время суток, но сейчас монотонный серый оттенок меня успокаивает.

– Некоторые вещи я любила, другие – терпеть не могла, – отвечаю я. – А еще здесь было то, что я не ценила, пока не потеряла.

Мы подходим к штаб‑квартире Альтруизма, прямоугольному бетонному зданию, точно такому же, как остальные дома в районе Альтруизма. Мне хочется зайти внутрь, вдохнуть запах старого дерева в зале собраний, но у нас нет времени. Мы ныряем в переулок рядом со зданием и идем к его задней части, где Маркус должен ждать нас.

Там стоит бледно‑голубой пикап с работающим мотором. Маркус сидит за рулем. Я пропускаю Кристину вперед, и она садиться в середину. Я не хочу без особой надобности находиться рядом с ним. Кажется, моя ненависть к нему немного смягчает степень моего предательства по отношению к Тобиасу.

У тебя нет выбора, говорю я себе. Другого пути нет.

С этими мыслями я закрываю дверь и ищу ремень, чтобы пристегнуться. Нахожу лишь обтрепанный огрызок со сломанной пряжкой.

– Где ты нашел этот хлам? – интересуется Кристина.

– Украл у бесфракционников. Они их чинят. Завести его тоже удалось не сразу. И лучше избавьтесь от курток, девочки.

Я комкаю куртки и выкидываю их в полуоткрытое окно. Маркус включает передачу, коробка воет. Я готова к тому, что машина не тронется, когда он выжмет газ, но она все‑таки едет.

Насколько я помню, дорога от района Альтруизма до района Товарищества занимает около часа, и от водителя требуется приличное мастерство. Маркус выруливает на одну из главных дорог и выжимает газ до отказа. Машина делает рывок вперед, едва минуя огромную дыру в асфальте. Я хватаюсь за приборную доску, чтобы удержаться на месте.

– Расслабься, Беатрис, – успокаивает Маркус. – Я не в первый раз за рулем.

– Я тоже многие вещи делала не один раз, но это не значит, что я делаю их хорошо!

Маркус улыбается, дергая руль влево, и мы не врезаемся в упавший фонарный столб. Кристина радостно гикает, когда машину подбрасывает на очередном куске хлама, будто мы сейчас развлекаемся.

– Еще одна глупость, а? – говорит она, перекрикивая шум ветра в кабине.

Я вжимаюсь в сиденье и стараюсь не вспоминать об ужине.

Когда мы доезжаем до ограды, то в свете фар видим лихачей, охраняющих ворота. На одежде четко видны синие нашивки. Я стараюсь глядеть на них со всей доброжелательностью. Не смогу убедить их в том, что я из Товарищества, если буду просто угрюмо таращиться.

Темнокожий мужчина с пистолетом в руке подходит к окну со стороны Маркуса. Светит фонарем поочередно на нас троих. Я прищуриваюсь и старательно улыбаюсь, делая вид, что мне без разницы слепящий свет и наставленные дула.

Члены Товарищества безумцы, если они действительно так думают и чувствуют. Или едят слишком много этого своего хлеба.

– Скажи‑ка, что делает человек из Альтруизма в грузовике вместе с двумя девушками из Товарищества? – спрашивает мужчина.

– Девушки вызвались доставить в город продукты, – отвечает Маркус. – А я сопровождаю их, чтобы они были в безопасности.

– А еще мы водить не умеем, – ухмыляется Кристина. – Папа много лет пытался меня научить, но я до сих пор газ с тормозом путаю. Можешь представить себе, чем это кончилось бы! В любом случае, было очень любезно со стороны Джошуа вызваться проводить нас, иначе мы бы бесконечно таскали коробки, а они такие тяжелые…

– Ладно, понял, – лихач поднимает руку.

– Ой, конечно, извините, – хихикает Кристина. – Я просто думала, надо все объяснить, потому что вы были в таком недоумении, и неудивительно, поскольку нечасто попадается такой…

– Правильно, – говорит мужчина. – Вы вернетесь в город?

– Не скоро, – отвечает Маркус.

– Хорошо. Тогда проезжайте.

Он кивает другим лихачам, стоящим у ворот, и один из них набирает код на замке. Ворота разъезжаются в стороны. Маркус тоже кивает охраннику и выводит машину на побитую дорогу, ведущую в район Товарищества. В свете фар мы видим колеи, степную траву и снующих туда‑сюда насекомых. В темноте справа я замечаю светлячков, вспыхивающих и гаснущих почти в ритме пульса.

– Ради всего святого, что это было? – спрашивает Маркус у Кристины через несколько секунд.

– Больше всего в мире лихачи ненавидят радостное сюсюканье Товарищества, – пожимая плечами, отвечает она. – Я решила, что достану его своей болтовней и он поскорее нас пропустит.

– Ты гений, – я улыбаюсь во весь рот.

– Я знаю, – отвечает она, мотая головой так, будто хочет отбросить волосы через плечо, хотя ее прическа коротковата.

– За исключением того, что имя «Джошуа» не принято в Альтруизме, – замечает Маркус.

– Плевать. Можно подумать, они соображают, что к чему.

Впереди я вижу свет, исходящий от домов Товарищества. Знакомое скопление деревянных домов и теплицу посередине. Мы едем через сад. Пахнет теплой сырой землей.

Я снова вспоминаю, как мама тянулась вверх, срывая яблоки, когда много лет назад мы приехали помогать Товариществу на уборке урожая. Укол боли в груди, но воспоминание не захватывает меня с головой, как пару недель назад. Может, потому, что я отправилась на операцию, которая воздаст должное ее памяти. Или я слишком загружена теми предстоящими событиями, чтобы адекватно горевать о ней. Но что‑то во мне изменилось, точно.

Маркус останавливает машину позади дома, где погашен весь свет. Вдруг я замечаю, что в замке зажигания нет ключа.

– Как же ты ее завел? – спрашиваю я.

– Мой отец многому научил меня по части механизмов и компьютеров. Эти знания я передал и своему сыну. Не думаешь ли ты, что он сам всему этому научился?

– На самом деле, именно так и думаю, – я открываю дверь и вылезаю. По ступням и икрам скользит трава. Кристина стоит справа от меня, запрокинув голову.

– Здесь все по‑другому, – говорит она. – Можно забыть о том, что происходит там.

Она показывает большим пальцем за спину, на город.

– Они так и делают, – напоминаю я.

– Они знают, что существует вокруг, помимо города? – спрашивает Кристина.

– Не больше, чем патрули Лихачества, – отвечает Маркус. – То, что вокруг города внешний мир, незнакомый и потенциально опасный.

– Почему ты считаешь, что им известно?

– Потому, что это сказали им мы, – Маркус направляется к теплице.

Я переглядываюсь с Кристиной. Потом мы переходим на легкий бег, чтобы догнать его.

– Что это означает?

– Когда тебе доверена информация, приходится решать, сколько других людей надо ввести в курс дела, – отвечает Маркус. – Лидеры Альтруизма сказали им столько, сколько было необходимо. А сейчас, будем надеяться, Джоанна не изменила своим привычкам. Вечером она обычно в теплице.

Он открывает дверь. Идущий изнутри воздух такой же теплый и плотный, как в прошлый раз, но наполнен туманом. Он слегка холодит мне щеки.

– Вау, – говорит Кристина.

Помещение освещено лунным светом, так что сложно отличить растения от рукотворных объектов. Я иду по краю, по лицу скользят листья. Вижу Джоанну, сидящую за кустом с чашей в руке. Она собирает малину. Волосы убраны назад, и шрам отчетливо виден.

– Не думала, что еще раз увижусь с вами, мисс Прайор.

– Это потому, что я должна была умереть? – спрашиваю я.

– Полагаю, всякий, живущий с оружием в руках, от него же и погибает. Но, к счастью, я часто ошибаюсь, – она ставит чашу на колени и смотрит на меня снизу вверх. – Хотя я и не думаю, что ты вернулась сюда по своему желанию.

– У нас есть повод, – отвечаю я.

– Хорошо, – она встает. – Тогда давайте поговорим о деле.

Она выносит чашу с ягодами в середину теплицы, где проводятся собрания Товарищества. Мы идем следом за ней по корням деревьев. Она предлагает мне малины. Я беру небольшую горсть и передаю Кристине.

– Джоанна, это Кристина, – представляет ее Маркус. – Родилась в Правдолюбии, перешла в Лихачество.

– Добро пожаловать в Товарищество, Кристина, – Джоанна понимающе улыбается. Странно, что два человека, родившиеся и выросшие в Правдолюбии, могут оказаться в столь непохожих фракциях – Товариществе и Лихачестве.

– Скажи мне, Маркус, зачем вы посетили меня? – интересуется Джоанна.

– Думаю, с разъяснением справится Беатрис, – отвечает он. – Я лишь привез их.

Она переводит взгляд на меня, ничего не спрашивая, но я понимаю – она предпочла бы послушать Маркуса. Если я спрошу, она не признается, но я почти уверена – Джоанна Рейес ненавидит меня.

– Э… – мямлю я. Не самое лучшее начало. Вытираю ладони о платье. – Все стало совсем плохо.

И слова начинают литься из меня рекой, без особого изящества и заумностей. Я рассказываю, как лихачи объединились с бесфракционниками и собираются уничтожить Эрудицию, оставив нас без одной из двух важнейших фракций. Говорю, что в штаб‑квартире Эрудиции хранится чрезвычайно важная информация, которую надо обязательно сохранить. Закончив, я осознаю, что даже не упомянула о том, какое отношение все это имеет к Джоанне и ее фракции. Теперь я в замешательстве.

– Беатрис, – произносит она. – Чего именно вы добиваетесь?

– Я пришла сюда не для того, чтобы просить о помощи. Я считала, вам следует знать, что большому количеству людей грозит гибель, и очень скоро. Я понимаю, вы вряд ли захотите оставаться здесь и бездействовать, даже если так поступит большинство членов фракции.

Она опускает взгляд, кривя рот. Я оказалась права.

– Я также хочу попросить у вас разрешения переговорить с находящимися у вас эрудитами, – продолжаю я. – Они прячутся, но мне надо с ними встретиться.

– И что вы станете делать потом?

– Застрелим их, – я закатываю глаза.

– Не смешно.

– Извините, – со вздохом отвечаю я. – Мне нужна информация. Вот и все.

– Ну, тогда вам придется подождать до утра, – предлагает Джоанна. – Поспать можете здесь.

Я отключаюсь моментально – как только падаю в постель, но просыпаюсь раньше, чем планировала. Судя по свету над горизонтом, солнце вот‑вот взойдет.

На кровати, отделенной от моей узким проходом, лежит Кристина, прижавшись лицом к матрасу и накрыв голову подушкой. Посередине стоит небольшой шкаф с лампой. Деревянные доски скрипят под ногами, как по ним ни крадись. На стене слева зеркало, совершенно обычное. Все, кроме альтруистов, воспринимают этот предмет как данность. А я до сих пор чувствую легкий шок всякий раз, видя незакрытое зеркало.

Я одеваюсь, не стараясь сохранять тишину. Полтысячи лихачей не разбудят Кристину своим топотом, если она спит крепко, но она может проснуться и от тихого шепота эрудита. Такая вот странность.

Я выхожу на улицу, когда лучи начинают проникать сквозь кроны деревьев. У сада стоит небольшая группа членов Товарищества. Я направляюсь к ним – посмотреть, что они делают.

Они стоят, собравшись в круг и сцепив руки. Половина из них подростки, остальные – взрослые. Самая необычная из них – женщина с заплетенными в косу седыми волосами – что‑то вещает.

– Веруем в Бога, дарующего мир и наслаждающегося им, – говорит она. – Потому даруем мы мир друг другу и наслаждаемся им.

Я никогда не слышала такой молитвы, но, видимо, она нормальна для Товарищества. Участники начинают одновременно двигаться, каждый сходится с человеком, стоящим напротив, и берет его за руки. Когда люди, наконец, разбиваются на пары, они несколько секунд стоят молча. Кто‑то тихо разговаривает, другие улыбаются, а некоторые даже не шевелятся. Потом они расходятся и сходятся, повторяя эти слова снова и снова.

Я никогда не видела религиозных ритуалов Товарищества. Знаю лишь, как принято молиться в Альтруизме, фракции моих родителей. Часть меня приветствует традиции, другая – отвергает, считая глупостью. У нас было проще – молитва перед ужином, перед еженедельным общим собранием и перед совершением дел, еще стихи о самоотверженном Боге. Тут все иначе и загадочнее.

– Иди, присоединяйся к нам, – ласково говорит седовласая женщина. У меня уходит пара секунд, чтобы понять, что она обращается ко мне. Она зовет меня, улыбаясь.

– О, нет. Я просто…

– Иди, – вновь предлагает она, и я чувствую, что у меня нет выбора. Надо встать среди них.

Она подходит первой и берет меня за руку. Ее пальцы сухие и мозолистые, она настойчиво старается встретиться со мной взглядом, и я чувствую себя очень странно.

Внезапно происходит нечто особенное. Я – совершенно неподвижна и не шевелюсь, будто мой вес стал больше обычного, но ощущение вовсе не неприятное. У женщины – карие неподвижные глаза.

– Да пребудет с тобой мир Господень, – шепчет она. – Посреди любых бед.

– Как? – тихо спрашиваю я, чтобы никто не услышал. – После всего, что я сделала…

– Это зависит не от тебя, – это дар, который нельзя заслужить, иначе он перестанет быть даром.

Она отпускает меня и медленно двигается к другому человеку, и я остаюсь одна с вытянутой рукой. Кто‑то направляется ко мне, но я отхожу от молящихся, сначала шагом, а потом я уже бегу.

Несусь среди деревьев со всех ног и останавливаюсь, когда легкие начинает жечь.

Прижимаюсь лбом к стволу яблони, не думая, что поцарапаюсь, и стараюсь сдержать слезы.

Позже я направляюсь в главную теплицу. Идет небольшой дождь. Джоанна созвала экстренное собрание.

Я нахожусь у самого края, стараясь не привлекать внимания, – между двумя крупными растениями, которые закреплены над баками с минеральным раствором. Пару минут ищу взглядом Кристину в ее желтых одеждах Товарищества. Маркуса, кстати, заметить несложно. Он – у корней огромного дерева вместе с Джоанной.

Рейес стоит, сложив руки перед собой. Ее волосы убраны назад. Шрам, который повредил ее глаз настолько, что неподвижный зрачок выступает за пределы радужки, ничем не прикрыт. Здоровым глазом она рассматривает собравшихся перед ней членов Товарищества.

Но здесь не только они. Люди с коротко стриженными и убранными в пучок волосами, альтруисты. Несколько человек в очках, эрудиты. Среди них и Кара.

– Я получила послание из города, – объявляет Джоанна, когда люди замолкают. – И я желаю изложить его вам.

Она берется пальцами за край рубашки, а потом складывает руки перед собой. Видимо, нервничает.

– Лихачи объединились с бесфракционниками. Они намереваются напасть на эрудитов в течение ближайших двух дней. Будут воевать не с армией эрудитов и лихачей, а со всеми, в том числе невинными эрудитами, и уничтожать знание, накопленное тяжелым трудом.

Она опускает взгляд, глубоко вдыхает и продолжает речь.

– Я знаю, у нас нет формального лидера, так что я не имею права обращаться к вам таким образом, – продолжает она. – Но надеюсь, вы простите меня за то, что я попрошу пересмотреть наше предыдущее решение насчет невмешательства.

Люди начинают переговариваться. Это не разговоры лихачей, они тише, как щебет птиц, взлетающих с веток.

– Наши отношения с Эрудицией непреходящие, мы лучше других фракций знаем, насколько важна их роль в обществе. Их надо защитить от бессмысленного уничтожения если не потому, что они такие же люди, как мы, то потому, что мы без них не выживем. Я предлагаю вступить в город в качестве ненасильственной силы, миротворцев, не вмешивающихся в конфликт, но старающихся сделать все возможное для снижения накала насилия, которое неизбежно случится. Давайте начнем обсуждение.

Дождь покрывает мелкими каплями стеклянные панели над головами. Джоанна садится у самых корней и ждет, но члены Товарищества не начинают оживленно беседовать, как делали в прошлый раз. Сначала шепот, едва различимый на фоне шелеста дождя, потом нормальные голоса, а некоторые почти кричат.

Каждый возглас заставляет меня вздрагивать. За свою жизнь я слышала множество пререканий, большей частью – за последние два месяца, но ни одно из них не пугало меня так сильно. В Товариществе не должны спорить.

Я решаю больше не ждать. Прохожу по краю площади собраний, проталкиваюсь между членами Товарищества, перешагиваю через руки и ноги. Кто‑то смотрит на меня. Я ведь в красном платье, а татуировки у меня над ключицей в платье видны издалека.

Останавливаюсь рядом с эрудитами. Когда я оказываюсь поблизости, Кара резко встает.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.

– Пришла, чтобы встретиться с Джоанной, – отвечаю я. – И попросить вас о помощи.

– Меня? – переспрашивает она. – Зачем…

– Не тебя, – отвечаю я, стараясь не вспоминать ее замечание о моем носе, хотя это сложно. – Всех. Хочу спасти хотя бы часть информации, накопленной вашей фракцией, и поэтому нужна ваша поддержка.

– На самом деле, это наш план, – слева от меня появляется Кристина.

Кара переводит взгляд с меня на нее и обратно.

– Ты хочешь помочь эрудитам? – спрашивает она. – Удивлена.

– Ты хотела поддержать лихачей. Думаешь, ты единственная, кто не соглашается слепо подчиняться лидерам своей фракции?

– Это соответствует твоему поведенческому типу, – говорит Кара. – Стрелять во всех, кто попадется на пути, – в традиции Лихачества.

У меня колет в горле. Она так похожа на брата, вплоть до этой морщинки между бровей и темных прядей в светлых волосах.

– Кара, ты поможешь нам или нет? – спрашивает Кристина.

Кара вздыхает.

– Да, конечно. И уверена, остальные тоже. Встретимся в спальне эрудитов.

Собрание длится еще час. К тому времени дождь прекращается, но вода все еще течет по потолочным и стеновым панелям. Я и Кристина сидим у стены, коротая время за игрой, где нужно ловить друг друга за большой палец. Выигрывает она постоянно.

Наконец, Джоанна и другие, взявшие на себя роль ведущих, встают под деревом. Она должна объявить исход обсуждения, но молчит, опять сложив руки на груди и постукивая пальцами по локтю.

– Что происходит? – удивляется Кристина.

Внезапно Джоанна поднимает глаза.

– Прийти к соглашению оказалось сложно, – говорит она. – Мы продолжим политику невмешательства.

Для меня не имеет значения, пойдут члены Товарищества в город или нет. Но я уже было начала надеяться, что не все среди них трусы, а решение выглядит трусливым. Я снова опираюсь на окно.

– Я не желаю вносить раздор в общину, которой столь многим обязана, – продолжает Джоанна, – но совесть заставляет меня пойти против такого вердикта. Любой может присоединиться ко мне.

Сначала я, как и все остальные, не очень понимаю ее слова. Джоанна наклоняет голову, и ее шрам снова виден.

– Я осознаю, что в результате данного поступка более не имею права быть членом Товарищества.

Она шмыгает носом.

– Но если мне придется покинуть вас, я сделаю это с любовью, а не с неприязнью.

Джоанна кланяется собравшимся, убирает волосы за уши и идет к выходу. Несколько членов Товарищества вскакивают, потом еще, и, наконец, вся толпа стоит. Некоторые из них, немного, но достаточное количество – следуют за Рейес.

– Вот такого я не ожидала, – восклицает Кристина.