Глава 41. К тому времени, когда мы въезжаем в город, разговоры прекращаются

К тому времени, когда мы въезжаем в город, разговоры прекращаются. Все сидят с бледными лицами и сжатыми губами. Маркус рулит, лавируя между ямами размером с человека и обломками разбитых автобусов. Когда мы минуем район города, в котором живут бесфракционники, вокруг становится заметно чище.

Потом я слышу выстрелы. С большого расстояния они кажутся просто громкими хлопками.

На мгновение я теряю ориентацию. Вижу перед собой стоящих на коленях лидеров Альтруизма, лихачей с пустыми лицами и оружием в руках. Мою мать, которая идет навстречу пулям. Уилла, падающего на землю. Кусаю себя за кулак, чтобы не закричать. Боль возвращает меня к реальности.

Мама говорила мне, надо быть храброй. Если бы она знала, что ее смерть заставит меня столько бояться, пожертвовала бы она своей жизнью с такой же решимостью или нет?

Отделяясь от колонны грузовиков, Маркус сворачивает на Мэдисон‑авеню. Когда нам остается два квартала до Мичиган‑авеню, где идет бой, он сворачивает в переулок и глушит мотор.

Фернандо выпрыгивает из кузова и протягивает мне руку.

– Пошли, бунтарь, – подмигивает он.

– Что? – спрашиваю я, и с его помощью сползаю с борта.

Он открывает свою сумку. Там полно синей одежды. Начинает перебирать ее, кидая вещи то мне, то Кристине. Я беру футболку и джинсы.

– Бунтарь, – отвечает он. – Существительное. Человек, который действует вопреки воле существующей власти, но не обязательно воинственно.

– Тебе надо всему дать определение? – Кара проводит пальцами по своим матовым светлым волосам и убирает выбившиеся пряди. – Мы просто что‑то делаем вместе, так получилось. Нет нужды присваивать звания.

– Так уж сложилось, что я люблю все систематизировать, – приподнимает черные брови Фернандо.

Я внимательно гляжу на него. Последний раз я вламывалась в штаб‑квартиру фракции с оружием в руках, и позади меня оставались трупы. Теперь я хочу, чтобы все было по‑другому. Мне это необходимо.

– А мне нравится. Бунтарь. Просто идеально.

– Видишь? – говорит Каре Фернандо. – Я не одинок.

– Поздравляю, – сухо отвечает она.

Я рассматриваю вещи, предназначенные для меня. Остальные уже снимают верхнюю одежду.

– Нет времени скромничать, Сухарь! – яростно глядя на меня, говорит Кристина.

Я знаю, что она права, поэтому снимаю красную рубашку и надеваю синюю футболку. Оглядываюсь на Фернандо и Маркуса и переодеваю брюки. Джинсы приходится закатать в четыре оборота. Когда я затягиваю ремень, они сморщиваются, как мятый бумажный пакет.

– Она только что назвала тебя «Сухарем»? – спрашивает Фернандо.

– Ага, – отвечаю я. – Я перешла в Лихачество из Альтруизма.

– Ого, – хмуро говорит он. – Громадный прыжок. Такой разрыв личностных ценностей сейчас практически невозможен, генетически.

– Частенько личностные ценности не имеют никакого отношения к выбору фракции, – вспоминаю слова матери. Она ушла из Лихачества не потому, что не подходила фракции по личным качествам – просто быть дивергентом в Альтруизме намного безопаснее. Еще Тобиас, который выбрал Лихачество, чтобы сбежать от отца.

– Есть множество факторов, – добавляю я.

Чтобы сбежать от человека, который стал моим союзником. Я чувствую укол вины.

– Говори в таком стиле дальше, и они никогда не поймут, что ты не эрудит, – отвечает Фернандо.

Я провожу расческой по волосам и убираю их за уши.

– Вот, – Кара поднимает с моего лица прядь волос и закалывает их серебристой заколкой, как обычно делают девушки‑эрудиты.

Затем Кристина достает пистолеты.

– Возьмешь? – спрашивает она. – Или предпочитаешь шокер?

Я гляжу на оружие в ее руке. Если я не возьму шокер, то буду совершенно беззащитна перед теми, кто с радостью станет стрелять в меня. Если возьму, то признаюсь в своей слабости на глазах у Фернандо, Кары и Маркуса.

– Знаешь, что бы сказал Уилл? – говорит Кристина.

– Что? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– Заявил бы тебе, что пора с этим покончить, – отвечает она. – Бросить иррациональную чушь и взять хренову пушку.

Уилл терпеть не мог ничего иррационального. Кристина права. Она знала его лучше меня.

И она, потерявшая тогда столь дорогого человека, оказалась способна простить меня, сделать практически невозможное. Поменяйся мы местами, я бы не смогла так. Почему мне трудно простить себя?

Я смыкаю пальцы на рукояти пистолета, который протягивает мне Кристина. Металл еще теплый. Я чувствую, как пробуждаются воспоминания о том, как я застрелила Уилла. Я пытаюсь придавить этот кошмар, но память не поддается. Я отпускаю рукоятку.

– Шокер – совершенно нормальный выбор, – улыбается Кара, снимая волосок с рукава. – Если хочешь знать мое мнение, то лихачи слишком заморочены на оружии.

Фернандо протягивает мне шокер. Мне хочется выразить Каре благодарность, но она уже переключилась на другое.

– Как мне эту штуку спрятать? – спрашиваю я.

– Просто не беспокоиться.

– Хорошо.

– Нам пора, – говорит Маркус, глядя на часы.

Мое сердце бьется с такой силой, что я ощущаю каждую проходящую секунду, но все остальное будто онемело. Я едва чувствую землю у себя под ногами. Никогда еще я так не боялась. Это вообще лишено всякой логики, учитывая то, что я видела и проделывала в симуляциях.

А может, и нет. Что бы там альтруисты не хотели рассказать остальным, до того, как произошло нападение, Джанин предприняла срочные и совершенно ужасные меры, чтобы остановить их. А я сейчас пытаюсь завершить их дело, за которое погибла фракция, в которой я родилась. Сейчас на карту поставлено много больше, чем моя жизнь.

Я и Кристина идем впереди. Бежим по чистым и ровным тротуарам Мэдисон‑авеню, мимо Стэйт‑стрит, к Мичиган‑авеню.

Полквартала до штаб‑квартиры Эрудиции. Я внезапно останавливаюсь.

Перед нами стоят в четыре ряда люди, одетые в черное и белое, на расстоянии в полметра друг от друга, с поднятыми на изготовку ружьями и пистолетами. Я моргаю, и у меня перед глазами лихачи, управляемые симуляцией, в районе Альтруизма. Возьми себя в руки! Возьми себя в руки, возьми себя в руки… Я снова моргаю. Передо мной опять правдолюбы. Некоторые одеты сплошь в черное, но они – не лихачи. Если не буду аккуратна, то забуду, где я и зачем здесь оказалась.

– О боже мой, – восклицает Кристина. – Сестра, родители … если они…

Она смотрит на меня, и я понимаю, о чем она думает. Я такое уже чувствовала. Где мои родители? Я должна их найти. Но если ее мать и отец среди правдолюбов, под контролем симуляции, с оружием в руках, то она ничем не сможет им помочь.

Интересно, есть ли в их рядах Линн?

– Что нам делать? – спрашивает Фернандо.

Я делаю шаг навстречу правдолюбам. Может, программа не заставит их стрелять. Смотрю в остекленевшие глаза женщины в белой блузке и черных брюках. Она выглядит так, будто только что вернулась с работы.

Бах. Я инстинктивно падаю на землю, прикрываю голову руками и ползу обратно, к ногам Фернандо. Он помогает мне встать.

– А можно было этого не делать? – спрашивает он.

Я наклоняюсь вперед и смотрю в переулок, отделяющий нас от штаб‑квартиры Эрудиции. Там тоже стоят правдолюбы. Я не удивлюсь, если их плотное кольцо окружает район Эрудиции со всех сторон.

– Есть другая дорога к штаб‑квартире? – спрашиваю я Кару.

– Мне неизвестно, – отвечает она. – Если только тебе не пришло настроение попрыгать с крыши на крышу.

Усмехается. В ее понимании это шутка. Я приподнимаю брови.

– Подожди, – вставляет она. – Ты же не хочешь сказать…

– Крыши? – спрашиваю. – Нет. Окна.

Сворачиваю влево, стараясь ни на дюйм не приближаться к правдолюбам. Здание слева от меня близко подходит к зданию штаб‑квартиры Эрудиции, там, дальше. Наверняка есть окна напротив друг друга.

Кара что‑то бормочет о чокнутых лихачах, но бежит следом. Фернандо, Кристина и Маркус присоединяются к нам. Я пытаюсь открыть дверь здания, но она заперта.

– Отойдите, – приказываю я. И я решаюсь. Достаю пистолет, навожу на замок, прикрываю лицо рукой и стреляю. Раздается громкий удар, который отдается звоном в ушах. Замок сломан.

Я захожу внутрь. Впереди – длинный коридор с дверьми по обе стороны, некоторые открыты, другие закрыты. В одной из комнат я вижу ряды старых парт и классные доски, прямо как домах района Лихачества. Воздух затхлый, смесь запаха библиотечных книг и чистящего раствора.

– Когда‑то здесь было офисное здание, – поясняет Фернандо. – Эрудиты переделали его в учебное для проходящих инициацию. После серьезных перестроек в штаб‑квартире около десяти лет назад, когда все здания напротив Миллениума объединили, они перестали проводить свои занятия. Слишком старый дом, трудно усовершенствовать.

– Спасибо за урок истории, – усмехается Кристина.

В конце коридора я захожу в один из классов и оглядываюсь вокруг. Вижу заднюю стену штаб‑квартиры Эрудиции, но там нет окон на уровне первого этажа.

Я замираю. Прямо передо мной – только на улице – стоит девочка‑правдолюб, держа в руке пистолет с длинным дулом. Она совершенно неподвижна, я даже не могу сказать, дышит ли она.

Высунув голову наружу, я ищу окна выше. Наверху, в здании школы их вообще‑то много. У штаб‑квартиры Эрудиции – одно, на высоте третьего этажа.

– Хорошие новости, – произношу я. – Я нашла способ, как нам перебраться.