Глава 19. Днем я присоединяюсь к команде правдолюбов и лихачей

Днем я присоединяюсь к команде правдолюбов и лихачей. Они убирают битое стекло в вестибюле. Сосредоточиваюсь на движениях метлой и смеси пыли и осколков стекла. Мышцы вспоминают движение раньше мозга. Я вижу перед глазами гладкие белые плитки, а не темный мрамор, тянущийся по нижнему краю светло‑серой стены. Пряди светлых волос, обрезанные мамой, зеркало, убранное за стенную панель.

Тело слабеет, и мне приходится опереться на ручку метлы.

Моего плеча касается рука, и я вздрагиваю. Но это – всего лишь девочка‑правдолюб. Ребенок. Она смотрит на меня, широко открыв глаза.

– Ты в порядке? – спрашивает она высоким детским голосом.

– Нормально, – отвечаю я слишком резко. Спешу поправиться: – Просто устала. Спасибо тебе.

– Я думаю, ты лжешь, – говорит она.

Я замечаю торчащий у нее из‑под рукава край повязки, видимо, прикрывающей прокол от иглы. Мысль о том, что девочка может быть под воздействием симуляции, вызывает у меня тошноту. Я не могу даже смотреть на нее, и отворачиваюсь.

И вижу их. Мужчина, лихач‑предатель, который ведет женщину. У женщины из ноги идет кровь. В ее волосах – проседь, у мужчины крючковатый нос и синяя полоска на рукаве. Я узнаю их обоих. Тори и Зик.

Тори пытается идти, но одна нога просто волочится, она не может на нее опереться. На бедре огромное темное влажное пятно.

Правдолюбы перестают мести пол и наблюдают за процессией. Стоящие у лифтов охранники‑лихачи бросаются ко входу, вскидывая оружие. Уборщики рядом со мной разбегаются в стороны, пропуская их, но я остаюсь на месте. Меня бросает в жар.

– Они вооружены? – спрашивает кто‑то.

Они подходят туда, где еще вчера были двери, и Зик поднимает одну руку, видя перед собой ряд лихачей с оружием в руках. Второй он продолжает поддерживать Тори.

– Ей нужна помощь врача, – говорит Зик. – Немедленно.

– С какой стати мы будем оказывать медицинскую помощь предателям? – спрашивает мужчина‑лихач с тонкими светлыми волосами и пистолетом в руке. На губе у него пирсинг, а предплечье покрыто синей татуировкой.

Тори стонет, и я проскакиваю вперед между двумя лихачами. Она хватается за мою руку своей, липкой от крови. Зик, крякнув, помогает ей присесть на пол.

– Трис, – еле слышно просит Тори.

– Лучше отойди, девочка, – говорит светловолосый лихач.

– Нет, – отвечаю я. – Опусти пистолет.

– Говорил же тебе, дивергенты просто чокнутые, – фыркает другой лихач стоящей рядом с ним женщине.

– Не буду возражать, если вы отнесете ее наверх и привяжете к кровати, чтобы она не пыталась вернуться обратно под пули! – мрачно замечает Зик. – Только не дайте ей истечь кровью в вестибюле у правдолюбов!

В конце концов два лихача выходят вперед и поднимают Тори.

– Куда нам… ее нести? – спрашивает один.

– Найдите Хелен, – руководит Зик. – Лихачка, медсестра.

Мужчины кивают и уносят ее к лифту. Я и Зик встречаемся взглядами.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Предатели‑лихачи вызнали, что мы шпионим, – говорит он. – Тори пыталась смыться, но они подстрелили ее на бегу. Я помог ей добраться сюда.

– Какая чудная история, – иронизирует светловолосый лихач. – Повторишь под сывороткой правды?

– Свободно, – пожимает плечами Зик. Демонстративно выставляет вперед сведенные руки. – Если тебе так хочется, можешь арестовать меня.

Но потом он видит кого‑то позади меня и шагает к нему навстречу. Я оборачиваюсь – это Юрайя, который прибежал со стороны лифта.

– Я слышал, что ты хренов предатель, – ухмыляется Юрайя.

– Ага, типа того, – отвечает Зик.

Они сталкиваются и обнимаются с такой силой, что мне было бы больно. Стучат друг друга по спине и смеются.

– Поверить не могу, что ты нам не доверился, – качает головой Линн. Она сидит за столом напротив меня, скрестив руки на груди и закинув одну ногу на стол.

– Ладно, без обид, – кивает Зик. – Мне даже Шоне и Юрайе сказать не разрешили. Потом, если ты шпион, говорить всем, кто ты такой, – гарантия поражения.

Мы сидим в Месте Собраний, которое лихачи каждый раз называют на разные лады, подшучивая. Большой просторный зал, со стенами, задрапированными черной и белой тканью, и несколькими кафедрами в середине, стоящими по кругу. Линн объяснила, что правдолюбы проводят тут ежемесячные дебаты, просто для развлечения, а также устраивают религиозные службы раз в неделю. Но даже когда не намечено никаких мероприятий, здесь всегда полно народу.

Правдолюбы проверили Зика час назад, проведя короткий допрос в комнате на восемнадцатом этаже. Это было не такое мрачное мероприятие, как допрос меня и Тобиаса, отчасти потому, что не было компрометирующих кадров видео, а Зик веселился даже под действием сыворотки правды. В любом случае мы пришли в Место Собраний на праздник «Эй, ты же не хренов предатель!», как назвал его Юрайя.

– Ага, но мы поминали тебя каждый день со времени симуляции, – заявляет Линн. – И теперь я чувствую себя стервой.

– Ты и есть стерва, Линн, – отвечает Зик, обнимая Шону. – В этом – часть твоего очарования.

Линн кидает в него пластиковую чашку, которую он с легкостью отбивает, но вода из нее попадает ему в глаз.

– Ладно, рассказываю дальше, – Зик протирает глаз. – Вообще я занимался тем, что обеспечивал безопасность тех из эрудитов, которые бежали оттуда. Поэтому большая группа оказалась здесь, а меньшая – в Товариществе. Но Тори… понятия не имею, что она делала. Она куда‑то исчезала на несколько часов, потом появлялась, но всякий раз, когда была рядом, у меня складывалось впечатление, что она вот‑вот взорвется. Неудивительно, что ее раскрыли.

– Но как тебя отправили на такое дело? – спрашивает Линн. – У тебя же нет специальных навыков.

– Скорее потому, где я оказался после симуляции. Посреди группы предателей. И решил использовать такое преимущество, – отвечает Зик. – Насчет Тори – не знаю.

– Она перешла из Эрудиции, – говорю я.

Но молчу о том, почему Тори была все время на грани срыва, когда оказалась у эрудитов. Ведь они убили ее брата. За то, что он дивергент.

Однажды она рассказала мне, что долго ждала возможности отомстить.

– Ого. А ты откуда знаешь? – спрашивает Зик.

– Знаешь ли, у перебежчиков из фракции во фракцию свой тайный клуб, – отвечаю я, откидываясь на спинку стула. – Встречаемся каждый третий четверг месяца.

Зик хрюкает.

– Где Четыре? – Юрайя смотрит на часы. – Нам без него начинать?

– Не можем, – отвечает Зик. – У него Инфа.

Юрайя кивает, как будто ему все ясно.

– Какая теперь? – спрашивает он после паузы.

– Инфа о миленькой миротворческой встрече Кана с Джанин. По всей видимости, – так считает Зик.

На другой стороне зала я вижу Кристину и ее сестру. Обе что‑то читают.

Я снова напрягаюсь с головы до ног. Кара, старшая сестра Уилла, идет через весь зал к их столу.

– Что? – спрашивает Юрайя. В ответ мне хочется его ударить.

– Прекрати! – прошу я. – Потише можно?

Я наклоняюсь к нему, опершись на стол:

– Вон там – сестра Уилла.

– Ага, я ей раз предлагал уйти от эрудитов, когда там был, – говорит Зик. – Она говорила, что увидела, как убили женщину‑альтруиста, когда выполняла задание Джанин, и уже не может терпеть этого.

– Можем ли мы быть уверены, что она не шпионит для эрудитов? – спрашивает Линн.

– Линн, она спасла кучу наших людей от этого, – Марлен тычет в повязку на руке, куда ей выстрелили предатели‑лихачи. – Ну, точнее, половину от половины нашей фракции.

– Некоторые называют это четвертью, Мар, – отвечает Линн.

– По любому, какая разница, даже, если она предатель? – спрашивает Зик. – Мы здесь ничего не планируем, и ей будет не о чем сообщить. Если бы и планировали, уж точно ее бы не позвали.

– Она может собрать кучу информации, – говорит Линн. – Сколько нас здесь, кто из нас не получил укол для симуляции.

– Ты не видела ее, когда она говорила, что хочет уйти. Я ей верю.

Кара и Кристина направляются к выходу.

– Я сейчас, – говорю я. – В туалет сходить надо.

Дождавшись, пока Кара и Кристина пройдут через дверь, я встаю и почти бегом двигаюсь вслед за ними. Медленно открываю двери, чтобы не шуметь, а потом тихо закрываю. Оказываюсь в полутемном коридоре, в котором пахнет мусором и пылью. Видимо, здесь у правдолюбов мусоропровод.

Слышу два женских голоса за углом, крадусь в ту сторону, чтобы слышать лучше.

– …просто вынести не могу, что она здесь, – всхлипывает одна. – Все время представляю себе… что она сделала… я не понимаю, как она могла!

От плача Кристины мне хочется умереть на месте.

Кара начинает отвечать.

– Ну, а я понимаю, – говорит она.

– Что?! – едва не подавившись, переспрашивает Кристина.

– Ты должна понимать, что мы обучены видеть во всем логику, – отвечает Кара. – Не думай, что я бессердечна. Но эта девочка, по всей вероятности, обезумела от страха. Не могла обдумывать свои действия, если она вообще на такое способна.

Я широко открываю глаза от изумления. Что за …

В моей голове пробегает небогатый список известных мне ругательств.

– А симуляция привела к тому, что она не смогла бы уговорить его. И, когда он стал угрозой ее жизни, она среагировала, как ее научили в Лихачестве. Стреляла на поражение.

– Вот, значит, что, – с горечью замечает Кристина. – Мы должны просто забыть обо всем, просто потому, что история идеально логична?

– Безусловно, нет, – отвечает Кара. Ее голос слегка дрожит. – Безусловно, нет, – повторяет она тише.

Прокашливается.

– Просто тебе приходится быть рядом с ней, и я попыталась облегчить твое положение. Ты не обязана прощать ее. На самом деле, я не понимаю, как вы с ней вообще подружились. Мне она всегда казалась несколько хаотичной.

Я напрягаюсь в ожидании ответа Кристины, ее согласия, но, к моему удивлению и радости, она молчит.

– Ладно. Ты не обязана прощать ее, но тебе следует попытаться понять, что она сделала так не со зла. А из‑за страха. В этом случае тебе не будет хотеться врезать кулаком по ее длинному носу при каждой встрече, – продолжает Кара.

Я машинально касаюсь рукой носа. Кристина слегка усмехается, но для меня слова Кары – как удар в живот. Я пячусь назад к дверям и возвращаюсь в Место Собраний.

Пусть Кара и высказалась грубо, а замечание насчет носа было очень болезненным, но я благодарна ей за сказанное.

Из скрытой за плотной тканью двери появляется Тобиас. Раздраженно откинув портьеру в сторону, он подходит к нам и садится за стол рядом со мной.

– Кан собирается встретиться с представителем Джанин Мэтьюз в семь утра, – говорит он.

– Представителем? – переспрашивает Зик. – Она сама не придет?

– Ага, и встанет на открытом месте перед толпой злых на нее людей, которые легко могут взять ее на прицел, – слегка ухмыляется Юрайя. – Я бы посмотрел, как она это сделает. Нет, правда, поглядел бы.

– По крайней мере, Кан Гениальный берет с собой охрану из лихачей? – спрашивает Линн.

– Да, – отвечает Тобиас. – Вызвались несколько человек, из старших. Бад сказал – будет держать ухо востро и обо всем расскажет.

Я хмуро гляжу на него. Откуда он все это знает? Почему после двух лет, в течение которых он всеми способами избегал поста лидера Лихачества, он внезапно начинает вести себя так, будто уже им стал?

– Значит, как я понимаю, вот в чем вопрос, – Зик упирается руками в стол. – Будь ты эрудитом, что бы ты сказал на такой встрече?

Все смотрят на меня. Выжидающе.

– Что? – спрашиваю я.

– Ты дивергент, – отвечает Зик.

– Тобиас тоже.

– Ага, только у него на проверке склонностей не вылезло эрудита.

– Откуда ты знаешь, что у меня это было?

– Очень похоже, – пожимает плечами Зик. – Разве не так?

Юрайя и Линн кивают. У Тобиаса дергается рот, будто он хочет улыбнуться, но не разрешает себе это сделать. А я чувствую себя так, будто мне камень в живот упал.

– Насколько я видела, у вас у всех мозги работают, – говорю я. – Вы тоже можете думать, как эрудиты.

– Но наши мозги – не особые мозги дивергента! – просит Марлен. Касается пальцами моих волос и слегка сжимает мне голову. – Давай, колдуй.

– Никакой магии у дивергентов нет, Мар, – объявляет Линн.

– А если бы и была, нам не следовало бы ею пользоваться, – добавляет Шона. Она в первый раз открыла рот, с тех пор как мы собрались. Разговаривая, она даже не смотрит на меня. Просто пытается приструнить младшую сестру.

– Шона… – начинает Зик.

– Не надо мне «Шона»! – огрызается она, переключаясь на него. – Ты не думаешь, что у того, кто проявил склонности к нескольким фракциям, могут быть проблемы с верностью? Если у нее склонность к Эрудиции, откуда нам знать, что она не работает на эрудитов?

– Не мели ерунды, – тихо говорит Тобиас.

– Я не мелю ерунды! – кричит она, хлопая ладонью по столу. – Я знаю, я с Лихачеством, поскольку все, что я сделала на проверке, подтверждает это. Я верна моей фракции, мне просто больше негде быть. А она? А ты?

Она качает головой.

– Я понятия не имею, кому вы храните верность. И не собираюсь делать вид, что с этим все в порядке.

Шона встает и, когда Зик пытается протянуть к ней руки, отталкивает их и быстро идет к двери. Я смотрю вслед Шоне, пока дверь за ней не закрывается и портьера не перестает колыхаться.

Я чувствую себя глубоко уязвленной. Хочется заорать, но Шоны здесь теперь нет, и ругаться не с кем.

– Это не колдовство! – с пылом говорю я. – Просто надо спросить самого себя, какое решение в конкретной ситуации будет самым логичным.

Ответом мне служат непонимающие взгляды.

– Правда, – продолжаю я. – Будь я в такой ситуации, перед лицом Джека Кана и группы охранников‑лихачей, я бы не полагалась на силовое решение, так?

– Ну, могла бы, если бы у тебя самой был эскорт из лихачей. Тогда все, что нужно – один выстрел. Бам, он мертв, у эрудитов преимущество, – говорит Зик.

– Кого бы там они ни послали к Джеку Кану, это не будет салага. Должен прийти кто‑то авторитетный, – отвечаю я. – Глупо было бы стрелять в Джека Кана, рискуя потерять такого человека, кого бы они там ни послали в качестве представителя Джанин.

– Видишь? Поэтому нам и нужен твой анализ ситуации, – подводит итог Зик. – Будь я на ее месте, я бы его убил. Решил бы рискнуть.

Я тру переносицу. Голова уже болит.

– Прекрасно.

Я пытаюсь поставить себя на место Джанин Мэтьюз. Я знаю, она не будет лично общаться с Джеком Каном. Да и зачем ей это? Что он может ей предложить? Она просто попытается использовать ситуацию в свою пользу.

– Думаю, – начинаю я, – что Джанин Мэтьюз попытается манипулировать им. И он сделает все, только бы защитить свою фракцию, даже если для этого придется пожертвовать дивергентами.

На мгновение я умолкаю, вспоминая, как он держал в своей власти собрание фракции.

– Или пожертвовать лихачами. А нам надо знать, что они скажут друг другу на этой встрече.

Юрайя и Зик переглядываются. Линн улыбается, но это не ее обычная улыбка. Она не затронула ее глаза, которые, кажется, стали еще более золотыми, чем обычно. И очень холодными.

– Значит, будем подслушивать, – заявляет она.