Глава 11 Уинтерхевен

Утро выдалось пронзительно ясное, но мягкая голубизна неба была обманчивой. Стоило шагнуть на улицу и глотнуть холодного воздуха, как возникало ощущение, что ты попал в холодильник. Снег, покрытый жесткой корочкой, как зеркало, отражал солнечное сияние и заставлял зажмуриваться. Тони, увидев мой сморщенный нос и прищуренные глаза, рассмеялся и протянул мне темные очки.

– Возьми, надень. В машине у меня есть другая пара.

– Но это же мужские очки.

– Нет, они универсальные. Я их купил в Европе. Дорогие, надо заметить, но так уж захотела твоя мама. Не знаю, правда, наденет ли она свои когда-нибудь. Она из дому-то ни разу не выходила, с тех пор как мы вернулись, – пробормотал он. Майлс подал лимузин. На сиденьях были навалены финансовые вестники, бюллетени и журналы. – Я часто работаю здесь, по дороге в город, – пояснил Тони. – Но сегодня все дела отменяются, ибо я еду в чудесной компании.

Я отвернулась. Конечно, я понимала, что он старается быть милым и любезным, зная, как меня огорчил мамин отказ поехать вместе, но у самой не было ни настроения, ни сил вести легкомысленную беседу. Я ощущала себя в ловушке, поскольку вынуждена была против своей воли делать не угодные мне вещи, ехать в чужие места, и все потому, что таково было желание матери. Похоже, она всегда получала все, о чем мечтала и к чему стремилась, без видимых хлопот и усилий. Вот и сейчас спала себе в теплой, уютной постели, а я…

– Ты непременно полюбишь Уинтерхевен, – сказал Тони, когда Майлс вывел машину на шоссе. – Основное его здание прежде использовалось как церковь. Колокольня сохранилась до сих пор. Каждый час там бьет колокол, а вечером звучат целые мелодии. У всех строений на территории школы есть свое название. Здания стоят полукругом и соединены подземными коридорами, чтобы в снегопад и непогоду учащиеся могли спокойно перемещаться. Ты будешь жить в главном здании – Бичем-Холл. Там спальни, столовая и все прочие прелести.

– Если это чисто женская школа, откуда ты столько знаешь о ней? – неожиданно резко спросила я у Тони. Мне не хотелось его задевать или расстраивать, так уж само вышло.

Тони улыбнулся, рассеянно глядя в окно, и ответил не сразу. Когда же заговорил, я увидела, что глаза его повлажнели.

– У меня была одна знакомая девушка. Она ходила в эту школу, – тихо произнес он.

– О! У тебя была подружка! – ехидно промолвила я. Моего сарказма он то ли не заметил, то ли предпочел не заметить.

– Да, – кивнул Тони с прежней улыбкой. – Она была очаровательная, милая девушка… как ангел во плоти. Не много счастья подарила ей судьба, но это не мешало ей любить весь мир, сочувствовать и сопереживать всему живому. Она страдала за каждую мышь, попавшую в мышеловку. – Глаза его становились все отрешеннее. – У нее был тихий, нежный голос и розовое личико-сердечко. Она была невинна, как дитя… светлая душа! В какой бы печали, в каком бы расстройстве я ни был, встреча с ней всегда возрождала меня к жизни и наполняла сердце радостью.

– А что же с ней случилось? – спросила я, удивляясь, почему он не женился на таком замечательном создании.

– Она погибла в автокатастрофе. В Европе. Поехала туда с родителями на каникулы… там такие коварные горные дороги. В общем-то я знал ее недолго и мало… но она училась в Уинтерхевене, так что вот откуда у меня все эти сведения, – торопливо добавил Тони. – Между прочим, Джиллиан внешне напоминает мне ту девушку. То же совершенство черт, тот же нежный взгляд… о такой красоте любой художник мечтает. В тебе, между прочим, тоже есть такая красота, Ли.

Тони бросил на меня быстрый взгляд.

– Я? Да я совершенно на маму не похожа. У меня глаза близко посажены, большой нос…

– Вздор! – перебил Таттертон. – Ты скромничаешь. Иногда мне жаль, что этого нет в твоей матери, – неожиданно заметил он с горечью. – Она кого угодно с ума сведет. Впрочем, это мои трудности. А сегодня мы будем думать только о тебе и о твоем благополучии в новых стенах.

Неужели я на самом деле скромничала? Неужели я действительно расту красавицей? Или Тони просто хотел подбодрить меня? Кроме него и папы, мне еще никто не делал комплиментов. Возможно, я слишком юна для этого… Конечно, у меня густые, мягкие волосы, почти такие же, как у мамы; у нас с ней одинаковые цвет и разрез глаз, но смею ли я надеяться, что стану такой же блистательной красавицей?

– Ну вот, – произнес он, – теперь поняла, о чем я говорил?

Мы подъезжали к школе.

Уинтерхевен производил впечатление своей элегантной незаурядностью. Он стоял, уютно раскинувшись среди вековых вечнозеленых деревьев. Все крыши, лужайки и узкие дорожки были укутаны снегом. Удивительно гармонично смотрелось на этом фоне основное здание из выбеленного дерева. Я удивилась, поскольку ожидала увидеть унылую типовую постройку из кирпича.

У главного входа нас встретил служащий, который быстро погрузил на тележку мой багаж и увез. Тони жестом пригласил меня в административное крыло. Конечно, он не мог не заметить моего душевного трепета. Еще бы – начинается новая жизнь; другие учителя, подруги, правила. В такой момент ребенку ох как нужна мамина поддержка, ее ласковый взгляд… но моя мама лежала сейчас в постели, на глазах тампоны, на лице крем. Чуть ли не отвращение шевельнулось внутри.

– Ничего бояться не надо. Здесь тебе будет очень хорошо, – как мог, успокаивал меня Тони. – Я видел твоих учителей, одноклассниц – все милые, симпатичные создания. Более того, они из кожи вон полезут, лишь бы заполучить тебя в подруги. Кроме, может быть, тех, кто станет тебе завидовать и злиться попусту.

Искренняя, теплая улыбка не сходила с его лица. Наконец мы подошли к нужной двери. И вновь я была удивлена. Я полагала, что «логово» директора должно быть шикарным и просторным, но мы оказались в небольшой приемной, чистой, с выдраенным до белизны дощатым полом и скромной до аскетизма обстановкой: белые стены, простой стол и жесткие стулья, никакой лепнины на потолке, никаких украшений – лишь цветы в кадках и горшках. Одна из дверей была открыта, и я увидела, что в прилегающей комнате немного уютнее. Там стояли кресла, диван, столики с цветами, в камине горел огонь. Почти сразу к нам вышла директриса – мисс Меллори, статная, любезная женщина.

– Добро пожаловать в Уинтерхевен, мисс ван Ворин, – с улыбкой приветствовала она. – Для нас большая честь и ответственность принять дочь самого известного в Бостоне судовладельца.

По виду ей не было еще и тридцати (нечасто встретишь на посту директора такую молодую женщину!), но несколько скрипучий голос и старушечьи очки накидывали ей лет пятнадцать. К тому же и волосы она стягивала в невыразительный пучок, и косметикой не пользовалась вообще. Она не внушила мне особого доверия, но, по словам мамы, нам опасаться было нечего, ибо школа эта в большой степени финансово зависела от бизнеса Таттертона, точнее, от его щедрых пожертвований «на образование».

– Насколько я знаю, мистер Таттертон крайне занятой человек, поэтому не будем тратить время. Полагаю, он хочет посмотреть твою комнату, – с прежней улыбкой говорила мисс Меллори. – Я лично провожу вас, а уж потом мы с Ли поговорим, познакомимся друг с другом поближе и обсудим учебный план, который я для каждой ученицы составляю лично.

Она явно хотела произвести впечатление на Тони, но он и бровью не повел.

– Сюда, пожалуйста, – пригласила директриса. – Я просила твою соседку по комнате, Дженнифер Лонг-стоун, дождаться твоего приезда. Я даже позволила ей пропустить утренние занятия. – Она повернулась к Тони. – Можете быть уверены, что любые проблемы мисс Ли будут решены незамедлительно. Если они с Дженнифер не поладят, я устрою ее в другой комнате.

Мы двинулись по длинному коридору, который соединял административные помещения с жилыми. Все стены были заняты графиками успеваемости, тематическими стендами, расписаниями, но чаще всего встречались правила, памятки и призывы; в частности, запрещалось держать в комнатах какие бы то ни было продукты, напитки, включая, разумеется, алкогольные, не разрешалось громко включать радио, смотреть телевизор, кроме как в отведенные для этого часы, запрещались любые азартные игры и, конечно, курение.

Каждое нарушение предусматривало дисциплинарное взыскание, от чисто символического до самого строгого.

– Да, правила поведения в Уинтерхевене очень строги, – сказала директриса, заметив, как внимательно я смотрела на плакаты. – Но мы можем гордиться нашими ученицами – их скромностью и достойным поведением. И если возникают с кем-то проблемы, у нас есть способы, чтобы призвать нарушительницу к порядку. Вплоть до исключения. Надеюсь, нам с вами не придется вспоминать об этом. Но так или иначе, – продолжала она, – мисс Ли должна выполнять все учебные задания, соблюдать распорядок дня. Особое внимание мы уделяем питанию учениц. За каждой закреплен стол, пересаживаться без разрешения нельзя, опаздывать к трапезе тоже. Кроме того, все, по очереди, несут дежурство по сервировке стола. Впрочем, девушке такого происхождения и воспитания нет нужды напоминать о сдержанности и хороших манерах, – наконец заключила мисс Меллори и, с улыбкой глядя на Тони, открыла одну из дверей в коридоре.

Меня снова поразила простота обстановки и убранства. Я считала, что девушки из богатых и знатных семей должны жить в роскошных апартаментах. Нет, комната была гораздо меньше, чем я предполагала. Тот же, что и у директрисы, чистый, выскобленный пол, простенький половик, деревянные узкие кровати, тумбочки между ними, два письменных стола с лампой, полки на стене – и, пожалуй, все. Белые стены, белые потолки, белые шторы на узком двустворчатом окне.

Увидев нас, Дженнифер Лонгстоун быстро встала из-за стола и улыбнулась. Она была дюйма на три ниже меня. Круглое личико с яркими черными глазами обрамляли иссиня-черные волосы. Мне понравилась ее улыбка и забавно наморщенный носик. Одета она была в белую юбку, синюю блузку, парусиновые туфли и белые носочки.

– Дженнифер, – обратилась к ней мисс Меллори, – это Ли ван Ворин и ее отчим мистер Энтони Таттертон.

– Рада познакомиться, – ответила девочка и под пристальным взглядом директрисы церемонно поздоровалась за руку с Тони и со мной.

– Вы с Дженнифер будете заниматься в одной группе по всем дисциплинам, Ли, – продолжала мисс Мел-лори. – Думаю, вы понравитесь друг другу. Сейчас Дженнифер все покажет тебе, а потом ты подойдешь ко мне, и мы утвердим расписание.

– Да, мисс Меллори, – смиренно отозвалась девочка и глянула на меня, озорно блеснув глазами. Мне сразу она понравилась.

– Надеюсь, вы удовлетворены, мистер Таттертон? – проскрипела директриса.

– Прежде всего удовлетворена должна быть Ли, – заметил со своей загадочной улыбкой Тони, обернувшись ко мне.

– Я очень рада, – пробормотала я.

– Что же, тогда мы вас оставляем. После первой экскурсии, Ли, не откладывая иди ко мне в кабинет, – попросила директриса.

– Конечно, мэм.

– Ну, увидимся в конце недели, – на прощание сказал Тони. – Звони, если что-нибудь понадобится, но помни, что днем я уезжаю в город.

– Конечно, – опять пробормотала я.

Он быстро коснулся моего лба поцелуем, и они с мисс Меллори вышли. Дженнифер молчала, пока дверь за ними не закрылась, и только после этого дала волю эмоциям:

– Ну, здравствуй. Наконец-то у меня появилась соседка. Значит, тебя зовут Ли? А я из Хайнис-Порт. Бывала там когда-нибудь? Уверена, что бывала, хотя бы проездом. Может, помочь тебе разобрать вещи? Вот твой стенной шкаф, вот тумбочка. Если не хватит места, можешь вешать ко мне. У меня вещей мало. Это был твой отчим? Какой красивый! Сколько же ему лет?

Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, и я рассмеялась.

– Ой, я такая болтушка. Извини, пожалуйста, – продолжала тараторить девочка. – У тебя ведь, наверное, куча вопросов. Спрашивай, не стесняйся.

– Ты давно в Уинтерхевене?

– Всю жизнь. Шучу, конечно. Три года. Здесь и начальная, и средняя школа. Я буду учиться до выпуска. А где ты училась раньше?

– В Бостоне, в городской школе.

– В городской школе! Везет! В одном классе с мальчишками! И на уроках с ними, и на перемене, и в столовой! А мы мальчиков видим только по праздникам, когда ее преосвященство позволит. Танцы, так сказать, устраивают – смех!

– Ее преосвященство! Кто это?

– Да мисс Меллори. Знаешь, ей всего двадцать шесть лет, но Элен Стивенс сказала, что она слышала, будто директриса дала как бы обет безбрачия. Всю жизнь мадам хочет посвятить школе. Живет здесь безвылазно и ни разу даже на свидание с мужчиной не бегала.

– Элен Стивенс – это ученица?

– Да. Ой, в столовой ты со всеми встретишься. У нас лучшая группа в школе. У нас и Элен, и Мари Джонсон – их отцы во главе местной автомобильной промышленности. А у Бетси Эдвардс папа директор Бостонской оперы, а Карла Ривз, чей отец…

– А кроме отцов, чем эти девочки знамениты? – не выдержала я.

Пыл Дженнифер немного поубавился.

– Ой, ты извини меня. Просто я думала, тебе это будет интересно. Во всяком случае, новенькие прежде всего об этом спрашивают.

– Все – кроме меня, – твердо сказала я. Соседка смутилась. – Ну, ладно, ничего. А твой отец чем занимается?

– Он был самым известным адвокатом в Новой Англии, – гордо сообщила Дженнифер. И вдруг ее улыбка поблекла. – Но в прошлом году умер.

– Ох, прости, пожалуйста…

– Наверное, поэтому я так много говорю об отцах своих одноклассниц. – Она помолчала, опустив глаза, а потом с новой энергией заговорила снова: – Но почему твой отчим такой молодой?

Мне показалось, что она до сих пор была уверена, что и мой отец скончался, и, возможно, надеялась встретить подругу по несчастью. Пришлось ее разочаровать.

– Мои родители развелись.

Не было смысла скрывать этот факт. Все равно, рано или поздно, все узнают.

– Плохо, – сдержанно отозвалась моя соседка. – А ты с родным отцом встречаешься?

– Редко. У него много работы. Он судовладелец, руководит туристической фирмой. «Океанские круизы ван Ворина», слышала? Но на этой неделе папа возвращается из плавания, и мы с ним обязательно встретимся. Он поведет меня ужинать в ресторан! – не скрывая радостного предвкушения, сообщила я.

– Здорово! – восхитилась Дженнифер. – Мы с папой тоже часто ходили развлекаться.

– В эти выходные вряд ли, потому что мы тысячу лет не виделись, но в следующий раз мы можем взять тебя с собой, если хочешь.

– Правда? С удовольствием, спасибо. Я буду помалкивать, ты не бойся. Кстати, я никому из девчонок ничего о тебе не скажу. Если захочешь, сама расскажешь. Честное слово, не скажу!

– Хорошо. А сейчас давай разберем вещи, пока, как ты выражаешься, ее преосвященство меня не хватилась.

Девочка засмеялась и крепко обняла меня. Достаточно было нескольких минут ее общества, чтобы улеглась часть моих тревог. Более того, я знала, что стою на пороге долгой крепкой дружбы.

Дженнифер провела меня по всем помещениям, коридорам и уголкам, показала столовую, актовый и спортивный залы, учебные классы, лестницы, подземные коридоры, объяснила, как выбрать самый короткий путь.

– У нас учителя не выносят, когда мы опаздываем, так что смотри… А то – о-го-го! – Она, как ножичком, провела пальцем по горлу. – Иначе тебя ждет индивидуальная беседа с ее преосвященством и нудная лекция о дисциплине и поведении. Бр-р-р.

– Я так понимаю, тебе это знакомо не по рассказам?

– Да, бывали грехи, – призналась девочка. – Но с некоторых пор мадам ко мне не цепляется… в общем – с тех пор как… – Я поняла, что эту тему лучше не развивать. – Кстати, тебе пора к ней идти. А мне на уроки. В столовой встретимся. Там со всеми и познакомишься.

– Спасибо, Дженнифер.

– Да не за что, – пожала она плечами. – Я рада, что ты теперь здесь. Ты у меня первая соседка.

– Как? Ты же сказала, что три года здесь.

– Бывает и так, – пробормотала девочка и заторопилась в класс.

Определенно бабка Джана назвала бы ее «глотком свежего воздуха в церковной духоте»!

Я побежала в кабинет мисс Меллори. Теперь, когда рядом не было Тони, ее поведение и манера держаться заметно изменились – ни мягкости, ни радушия, лишь формальная вежливость. К тому же взгляд стал оценивающим и холодным. Она будто прикидывала мои способности, возможности, слабости и достоинства.

– В семь часов утра у нас подъем. Завтрак в семь тридцать, так что собираться ты должна быстро, ни на какой макияж и протеску времени не предусмотрено. Ясно? Кроме того, должна сообщить, что фавориток у нас нет и быть не может. Ты должна заслужить уважение педагогов и сверстниц. Более того, в Уинтерхевене не принято кичиться знатностью или богатством. Надеюсь, ты будешь помнить об этом. Как я уже говорила, нам, и мне в частности, есть чем и кем гордиться. Надеюсь, к тебе это можно будет отнести в полной мере. А теперь, – наконец-то услышала я, – вот твое расписание. Сейчас подошло время ленча. Отправляйся сразу в столовую. Если возникнут вопросы или трудности – милости прошу. Моя дверь открыта всегда.

– Спасибо, мисс Меллори, – поблагодарила я и поспешила удалиться.

Увидев меня на пороге столовой, Дженнифер встала и закивала. Наш стол был около большого окна, откуда открывался прекрасный вид на главные ворота Уинтерхевена. Дженнифер заранее приготовила мне место рядом с собой.

– Здравствуйте.

На мое приветствие сначала откликнулись только глаза. И у нас в старой школе так встречали новеньких – смотрели, как одет, как причесан, как держится. Успела ли соседка рассказать обо мне?

– Знакомьтесь. Это Ли ван Ворин, – объявила Дженнифер. – А это Элен Стивенс, Тоби Кранц, Венди Купер, Карла Ривз, Бетси Эдвардс и Мари Джонсон.

Все девочки кивнули, сказали дежурное «здравствуй». Мари Джонсон была самой хорошенькой из них и, безусловно, заводилой.

– Как прошла встреча с мадам? – поинтересовалась Дженнифер.

– Спокойно. Она дала мне расписание. Оказалось, что все мы в одной учебной группе.

– Она говорила, какое престижное и уникальное заведение наш Уинтерхевен? Говорила, что все мы изысканные, избранные юные дамы, образец великосветских манер, пример для подражания? – поигрывая ресницами, пропела Мари. Девочки захихикали. Улыбнулась и я. – Что же, таковы мы и есть, – продолжала Мари лукаво, – когда нам этого хочется. Однако торопись поесть. Перерыв скоро кончается, – заметила она.

Я подошла к стойке с блюдами. Меню было богатое, и качество еды отменное, не то что в моей старой школе. Хотя бы в этом затраты себя оправдывают, усмехнулась я про себя.

– Дженнифер сказала, что фамилия твоего отчима Таттертон. Он имеет отношение к знаменитой фирме игрушек Таттертона? – поинтересовалась Элен Стивенс, когда я вернулась к столу.

– Он владелец этой фирмы, – с неожиданной для себя гордостью сообщила я.

– Ой, у нас дома есть его изделия! – пискнула Карла Ривз. – Целых три. Мои родители с ним знакомы.

– Неужели?

– И что, правда, он так хорош собой, как утверждает Дженнифер? – прищурилась Мари. Эта девочка выглядела старше своих подружек.

– Да, он очень красивый мужчина, иначе моя мама не вышла бы за него замуж, – заявила я, не подозревая, что эти слова прозвучали очень высокомерно.

– Тебе повезло, – сказала Мари. – Ты сидишь среди лучших слушательниц Уинтерхевена. Мы держимся вместе и особняком ото всех. У нас своего рода элитарный клуб. Сегодня вечером очередное «заседание» – в моей комнате. Можешь прийти. После отбоя.

– А как же ваш строгий режим?

– Ну и что? Подумаешь, режим! Неужели ты поверила в этот вздор, что напела тебе наша мадам? Она в девять вечера уже видит сны, так же как славная миссис Торндайк, воспитательница. Около ее комнаты вообще можно бомбу взорвать – не проснется.

Все засмеялись.

– Не бойся, – подбодрила Дженнифер. – Вечером я проведу тебя.

Как выяснилось, все школы, в сущности, одинаковы. Оказавшись на уроках, я вновь вынуждена была вернуться к учебникам, домашним заданиям, контрольным вопросам и всему тому, что составляет процесс обучения. Догонять одноклассниц мне не пришлось, программа Уинтерхевена в основном совпадала с программой муниципальной школы. Учителя отнеслись ко мне внимательно, интересовались моими знаниями и были готовы восполнить любые пробелы. Отличие было лишь в малочисленности учебных групп, что давало педагогам возможность индивидуально заниматься с каждым.

Вечером мы с Дженнифер пришли в столовую и обнаружили, что все девочки ужасно возбуждены: на моей салфетке лежала свежая, восхитительная роза.

– Что это? Откуда?! – с восторгом воскликнула моя соседка.

– Это для Ли, – не без зависти сообщила Венди.

– Для меня? – Я взяла карточку, которую, наверное, все девчонки уже прочитали. «Желаю удачи! Тони», прочла я. – Это мой отчим оставил, – объяснила я.

– Как он внимателен! – восхитилась Дженнифер.

– И романтичен, – добавила Мари, смерив меня задумчивым взглядом. – Кстати, почему твоя мама не подписала эту карточку?

– Наверное, Тони эта мысль пришла на ходу, точнее, по дороге из офиса домой.

Девчонки переглянулись, и все, кроме моей соседки, захихикали.

– А почему ты называешь его Тони? – задала щекотливый вопрос Мари.

– А как мне его называть? Папа? Но мой отец жив-здоров. Родители разведены, у мамы второй муж – Тони Таттертон, – объявила я. Дженнифер действительно не болтала, так как вся компания онемела и вытаращила глаза, будто перед ними был призрак отца Гамлета. Да, для них мое сообщение стало откровением. Это были девочки из великосветских, благополучных семей, где только и делали, что заботились о фамильной репутации. Многие являлись чуть ли не потомками первого поколения британцев, ступивших на американскую землю.

Во время этой немой сцены мы с Дженнифер отправились к стойке. Судя по всему, новость бурно обсуждалась, ибо, заметив наше приближение, девочки зашушукались и разом смолкли. После чего начался нарочито оживленный разговор о косметике. Когда я попыталась высказать свое мнение, никто, кроме Дженнифер, не обратил на это внимания.

После ужина до отбоя оставалось еще время, но Мари, видимо, давно приняла решение:

– Сегодня заседания клуба не будет. Я забыла, что завтра у меня контрольная по физике.

Я пожала плечами. Все разошлись.

– Дело не в контрольной, – чуть позже сказала я своей соседке. – Они не хотят со мной общаться из-за того, что мои родители в разводе.

– Ничего, потом они смирятся с этим, – подбодрила она меня.

– А вот на это мне наплевать, – заявила я, но в душе все кричало от обиды. Зачем матери понадобилось отправлять меня в школу, где все так высоко задирают нос, что и глаз не видно? Подумаешь, голубая кровь! Ни одна из девочек, кроме Дженнифер, разумеется, и на порог меня не пустит! Почему я должна быть наказана за мамины деяния? Почему всегда все сыплется на меня? Я похолодела, представив, что будет, если станет известна позорная тайна моего рождения. Мне мучительно захотелось в Бостон, в родную школу, к настоящим друзьям, которые, узнав, в какие обстоятельства я попала, поддержали бы меня и пожалели, а не шарахались, как от прокаженной. Как назло, в тот момент, когда мне чертовски нужны были друзья, волею матери меня сунули в это гнездо ложных добродетелей. Господи, как же хотелось убежать! Я уже начала подумывать о плане побега. Жить буду с папой, и хотя он все время в разъездах, все-таки лучше, чем здесь.

Дженнифер изо всех сил старалась поднять мне настроение. И я с удовольствием болтала с ней – о нарядах, о музыке, о мальчиках. У нее тоже никогда не было романа, но среди «кавалеров» из соседней мужской школы, приходивших на праздничные мероприятия, был один, который ей особенно нравился.

Гуляя по коридорам, мы не сразу обратили внимание, что нигде не видно наших соседок по столу. Значит, «элитарный клуб» на заседании, поняла я.

– Дженнифер, ты непременно должна пойти к Мари. Из-за меня не стоит портить отношения с ними.

– Не пойду, если они тебя не приглашают. Они вели себя возмутительно! Кстати, и мне от них доставалось.

– Какая гадость – лицемерие! – воскликнула я.

Соседка сразу заметила гневную решимость в моих глазах.

– Что ты задумала? – ахнула она.

– Пошли! – скомандовала я и быстро двинулась по коридору.

– Куда?

Дженнифер едва поспевала за мной.

– К Мари, – отрезала я.

– Но… может, лучше просто не обращать на них внимания? То есть я хочу сказать…

– Послушай, Дженнифер Лонгстоун, я не привыкла игнорировать то, что меня огорчает. Если я оказалась в этой школе, я хочу, чтобы меня ценили за мои достоинства. И не позволю этим зазнайкам портить мне жизнь.

– Сюда. Последняя комната справа.

Обратного пути у меня не было. Я не могла более оставаться беспомощной и бессловесной.

Из комнаты Мари доносилась музыка – «Рок – круглые сутки». Я громко постучала в дверь. Звук сразу приглушили, и после небольшой заминки Мари открыла.

– Я подумала, не понадобится ли тебе помощь в подготовке к контрольной, – проходя мимо нее, бросила я.

В комнате стояла тишина, в полумраке краснели огоньки сигарет. От дыма все заволокло. Кое-кто из девочек пил кока-колу из банок, кое-кто листал женские и модные журналы. Но заговорить никто не решался. Тогда я повернулась к хозяйке.

– Я понимаю ваше неодобрительное отношение к разводам вообще и к разводу моих родителей в частности, но моей вины в этом нет, а уж Дженнифер тем более, даже если мы с ней соседки по комнате. Я надеялась, что обрету здесь новых друзей, и надеюсь до сих пор, потому что ни один человек не может похвастаться своим безупречным на сто процентов прошлым, – отчеканила я. – Впрочем, воля ваша. Я сказала все, что хотела. Пойдем, Дженнифер.

– Подожди, – мельком взглянув на подруг, остановила меня Мари. – Ты права. Вышло действительно некрасиво. И глупо.

Я оглядела «членов клуба». Все сидели, опустив глаза.

– К тому же, раз вы здесь, оставайтесь, – добавила Мари.

– Не уверена, что…

– Оставайтесь, – повторила она. – Хочешь сигаретку, Ли?

– Никогда не курила.

– Начать еще не поздно. Джен, закрывай дверь, пока старая Торндайк дымок не учуяла. Элен, включай музыку, – начала распоряжаться девочка. – Итак. Добро пожаловать в наш клуб. Приятно, когда у человека такой твердый характер, правда, девочки?

Все закивали с улыбками на лицах.

Просидели мы до одиннадцати, болтая о школе, о кино и музыке. Никто не осмелился расспрашивать меня о семье, только Бетси Эдвардс упомянула, что однажды с родителями они ездили в круиз ван Ворина. А я рассказала о путешествии на Ямайку, о папиных океанских лайнерах.

С Дженнифер мы продолжали разговаривать еще и в нашей комнате. Она все вспоминала своего отца, а я думала о нашей распавшейся семье. Около полуночи глаза начали сами закрываться.

– Все, Джен, я сейчас засну.

– И я тоже. Спокойной ночи, Ли.

Дженнифер вдруг хихикнула.

– Ты что? – удивилась я.

– Здорово ты выложила все нашей Мари. Жаль, что у меня духу не хватало на это. А ты такая смелая.

– Ничего подобного.

– Смелая, смелая. Надо же, как мне повезло с соседкой! Ты молодец, Ли.

– Спасибо, Джен. Спокойной ночи.

Я закрыла глаза. Меня бесконечно утомил этот полный переживаний день, когда пришлось самоутверждаться в чужом и равнодушном мире.

На следующий день во время ленча ко мне подошла мисс Меллори.

– Прибыл мистер Таттертон, дитя мое, – скупо улыбаясь, сообщила она. – Он в моем кабинете. Желает поговорить с тобой.

– Что-то случилось? – ахнула я, мигом испугавшись за Троя.

– О, нет-нет, что ты!

Я оглянулась на девочек. Они почему-то начали гримасничать и перемигиваться. Мы с мисс Меллори ушли.

– Мой кабинет в вашем полном распоряжении, – пропела директриса и оставила нас вдвоем.

Тони был одет подчеркнуто официально, в двубортный темно-синий костюм, но смотрел приветливо и по-домашнему.

– Как ты, все хорошо?

– Да, спасибо. Как Трой себя чувствует?

– Ему гораздо лучше. Думаю, где-нибудь через неделю мы привезем его домой.

– Вот здорово! А мама как?

Меня уже начинал тяготить его ласково-пристальный взгляд.

– Все то же самое, – вздохнул он. – Теперь у нее диета… ленч состоит из шампанского и сандвичей с огурцом. Да, еще она увлеклась бриджем.

– Бриджем?

– Да. Все ее новые подруги без ума от бриджа. Мне даже пришлось нанять ей преподавателя. – Он положил ногу на ногу, тщательно выровняв стрелку на брюках. Его длинные, ухоженные пальцы двигались быстро и изящно. – Скажи, – продолжал Тони, – может быть, тебе нужно что-нибудь? Одежда, книги, карманные деньги?

– Нет, – сказала я, а самой хотелось крикнуть: «Да, мне нужна мама, мне нужно, чтобы она хотя бы вспомнила обо мне!»

– Что ж, – произнес он, поднимаясь на ноги. – У меня есть возможность навещать тебя по вечерам, в любой день. Можем пойти поужинать. Как ты на это смотришь?

– На этой неделе – нет. Ко мне обещал приехать папа, – быстро отказалась я.

– О! – чуть скривив губы, молвил Тони. Как ни пытался он сохранить невозмутимый вид, я поняла, что отказы он получает крайне редко. Еще бы, такой мужчина.

– А на следующей – возможно, – смягчившись, добавила я.

– Отлично. Но в любом случае в пятницу около пяти вечера за тобой придет машина. Желаю хорошо провести время с отцом.

Мы быстро попрощались.

Вернувшись в столовую, я увидела, что все ученицы сгрудились у окна и наблюдают за Тони. Его красота и элегантность были оценены по достоинству. Наахавшись и наохавшись, девчонки повернулись ко мне.

– Красавец! – признала Элен. – Значит, не наврала Дженнифер.

– И когда же нас всех пригласят в усадьбу Фартинггейл? – нараспев спросила Мари.

Я обещала выяснить это и при первой возможности позвать всех подруг на выходные. Неожиданно для себя я оказалась самой популярной фигурой в Уинтерхевене.

Отец позвонил в среду, и на следующий день мы с ним договорились встретиться. С каким нетерпением я ждала его приезда! Узнав, что он внизу, я стремглав бросилась навстречу и наконец-то оказалась в объятиях сильных рук. И только потом мы посмотрели друг на друга.

– Ты растешь так быстро, что я скоро перестану узнавать тебя. Ну, я рад, что ты оказалась в женской школе, – добавил он, озираясь нарочито озабоченно. – А то мальчишки ходили бы за тобой такой плотной стеной, что пришлось бы их палкой разгонять.

– Да ну, пап…

– Ладно, пошли. Рассказывай. – Я взяла его под руку. – Хочу узнать все о твоей новой школе, подружках, интересах и вообще обо всем, что произошло с момента нашей последней встречи.

На такси мы поехали в ресторан. Я говорила не переставая. Он слушал меня внимательно и так жадно смотрел в глаза, что казалось, хочет «напиться» мною, запомнить навсегда. А я была в полном восторге, что мы все-таки встретились, и смутилась, только когда подошла к рассказу о медовом месяце. У отца сузились глаза, напряглись губы. Он будто ушел в себя на несколько мгновений.

И тут меня обожгло предчувствие, что он сейчас скажет что-то очень серьезное и печальное и остатки моего счастья разлетятся в клочья. Прикусив губу, я ждала. За последние месяцы я отлично научилась ждать – очередного разочарования, очередной обиды, очередной беды.

Наконец с неуверенной улыбкой на устах отец заговорил:

– Я знаю, ты несчастлива, Ли. Знаю, что твоя мать лишила тебя привычной жизни, отобрала у тебя любимые вещи, любимых людей и поместила тебя в странный, причудливый мир, где обитают безликие, равнодушные создания, которых интересуют только богатство и комфорт. Мне приходилось иметь дело с этой публикой, я знаю, что им свойственны равнодушие и эгоизм. Деньги слепят их, создают вокруг них непроницаемую оболочку, сквозь которую не докричишься, не достучишься. Они сознательно живут в мире своих иллюзий. Мне бесконечно жаль, что все это обрушилось на тебя, – продолжал отец. – Ты так юна и впечатлительна! Я всем сердцем с тобой, Ли. Бизнес, конечно, требует много внимания, но я постоянно помню о тебе. Поддерживает меня только то, что у тебя твердый характер и яркий ум. Мы, ван Ворины, не простаки, чтобы переживания валили нас с ног. К лишениям нам не привыкать, и успех давался нам не за так, но этим-то мы и сильны. Все лучшие фамильные качества ты, Ли, унаследовала.

Ох, как же тяжко было слушать этот монолог! Как хотелось поделиться с отцом жуткой правдой, которую я услышала от бабушки! И как мучилась я, сознавая, что нанесу дорогому человеку смертельную рану. А вдруг страшная правда приговорит к смерти и наши отношения? Вдруг он навсегда отвернется от меня? Не сможет любить меня? Тогда я не выдержу. Это будет самый страшный удар из тех, которые судьба преподнесла мне в последние месяцы…

Я собрала в кулак всю волю, улыбнулась и кивнула: да, я настоящая ван Ворин, я все выдержу.

Отец приступил к изложению плохих новостей:

– Какое-то время у нас с тобой не будет возможности видеться, Ли. Я открываю в Европе филиал своей компании. Нельзя упускать интерес европейцев к путешествиям! Будем определять и туристические маршруты, обосновываться и на твердой земле. Ошибочно считать, будто деньги на шикарный отдых есть только у американцев. Туризм популярен во всем мире.

– «Какое-то время» – это сколько папа?

– До лета я не вернусь, это точно, – произнес отец. – Но как только окажусь дома, мы с тобой нагуляемся, обещаю.

В горле сразу вырос комок, а глаза защипало так, что слезы готовы были хлынуть в любую секунду. Как я выдержу все это, если папа – моя опора, моя поддержка – исчезнет так надолго? Мать на глазах становилась такой самовлюбленной и отрешенной, что уже и речи не шло о том, чтобы бежать к ней в поисках тепла, любви, да хотя бы просто совета или поддержки. Куда мне теперь приткнуться? Но я заставила себя стойко вынести это известие. Да, я сильная!

– Конечно, я буду писать тебе, – быстро сказал отец. – Надеюсь получать от тебя ответы.

– Обязательно, папа.

– Когда возвращение мое будет близко, мы созвонимся, и ты сможешь встретить меня…

В Уинтерхевен мы ехали тоже на такси. По дороге я молчала, слушала, не слыша, папины рассказы о последнем путешествии и прижималась к нему все крепче и крепче. Я вспоминала времена, когда была маленькой, а папа веселым; когда он носил меня на плечах, водил за ручку по палубам своих океанских лайнеров, знакомил с суровыми матросами, показывал машинное отделение, качал на коленках, целовал, обнимал и называл принцессой.

Так вот, того веселого, счастливого папы больше нет, как нет на свете отца Дженнифер Лонгстоун. Да, у нас с этой девочкой разные судьбы, но, вспоминая вместе детство, безмятежное, чудесное детство, мы испытывали одно и то же горькое чувство потери. Мы сознавали, что тот смех, поцелуи, игры, даже слезы – все растаяло, как дымок от сигареты. И никакие силы не могли вернуть ощущения покоя и счастья, которое покинуло нас.

У дверей школы папа поцеловал меня и крепко обнял на прощание, обещав писать, уверил, что ни на секунду не забывает обо мне. Но я, глядя, как он садится в машину, знала, что в этот момент мысли его заняты бизнесом, новыми проектами, завтрашними хлопотами. Меня это не обижало. Я понимала, что без такой самоотдачи на службе отец будет раздавлен собственными личными бедами.

Дженнифер с нетерпением дожидалась моего возвращения. Она непременно хотела узнать все подробности нашей с папой прогулки. Ясно было, что ей требовалось вновь пережить счастливые минуты своих встреч с отцом, поэтому ни одного печального слова я ей не сказала. Зато подробно описала меню, смешного немца-официанта, наряды дам… Девочка была очень довольна.

– Спасибо тебе, Ли. Ты здорово рассказываешь. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

На этом мои душевные силы иссякли. Я повернулась к стенке и тихо-тихо заплакала, пока сон не избавил меня от громких, горьких рыданий.