Uncomfortable

Все так странно.

Я был в черном костюме и галстуке. Вокруг стоят люди, пытающиеся успокоить друг друга. Ко мне никто не подходит кроме матери и Джерарда. Хоть на этом спасибо.

Мне не нравятся эти жалостливые лица и те, кто желает утешить меня. Я не люблю внезапного проявления внимания от посторонних. Мне плохо в тесных помещениях, заполненных плачущими людьми. Меня пугают катастрофы и резкие перемены. Я не показываю никому свою слабость и не пытаюсь разглядеть чужую. Мне претит думать обо всем этом, когда сердце сжимается от тоски и грусти. Они все знают, что я сбежал из дома несколько дней назад. Слухами земля полнится, не так ли? Сплетни это отвратительно, но, по большому счету, мне плевать.

Открытые гробы это странно. Особенно, когда трупу сделали реконструктивную хирургию лица. Особенно, когда эта процедура не удалась, и тело, лежащее в гробу, не имеет ничего общего с когда-то живым человеком. Робби не был похож на Робби. Он даже на человека похож не был, скорее на пластиковый манекен. Лицо было слишком широким, а кожа слишком гладкой. Возможно, я чувствовал бы себя лучше, выгляди он как мертвец, а не как … подделка.

Мне не нравится плакать. Мне не нравится терять самообладание. Мне не нравится, что я не могу справиться с этим и плачу, уткнувшись Джерарду в плечо, когда он обнимает меня. Мне не нравится, что слезы не прекращаются. Мне не нравится ощущение беспомощности, и я ненавижу это безумное чувство утраты внутри себя.

Мне нравится убегать из таких мест как это.

Все так странно.

Похороны странные.

Ничего общего с видео на Helena. Там было … терпимо. Теперь я понимаю, через что прошел Джерард, когда потерял свою бабушку.

Похороны проходили в небольшом здании для таких ритуалов в Белльвилле. Места было не много, а людей пришло предостаточно, чтобы создать ощущение толпы. Мне стало не по себе. Так странно слышать речи священника о Боге. Я не злюсь на Него. Не перекладываю ответственность в случившимся на Бога, как делают другие. Это не Его вина. Это вина Робби. И как бы мне не хотелось думать по-другому, правда в том, что мы сами причина наших проблем.

Он покончил с собой. Застрелился. Бог не нажимал на курок. Я уверен, если Бог существует, Он не желает такой участи никому.

Как невыносимо тяжело просто сидеть и слушать разговоры о смерти. Зачем о ней вообще говорить? Обычно я делаю вид, что смерти не существует. Но я не могу терпеть, когда другие делают так. Я странный. Мне нужно, чтобы люди признали смерть Робби, это будет знаком уважения и памяти к усопшему, но сам я говорить о смерти отказываюсь.

У меня плохо получается произносить публичные речи. Особенно на эмоциях. Когда меня попросили встать и сказать несколько слов о брате, я чуть было не споткнулся по дороге к гробу и в итоге ничего не смог произнести, потому что слезы исказили мой голос. А что я мог сказать? Мне не хотелось повторять наполненные грустью и горечью воспоминания других людей, а то, что на самом деле творилось в моей голове я никогда не смог бы озвучить.

Самоубийство - это самый трусливый выход из сложившейся ситуации. Робби был невероятно глуп, позволив себе подсесть на наркотики. Он предал меня, отвернувшись от всего и всех, кого любил. Я всегда думал, что он гораздо умнее остальных членов нашей семьи, и сейчас мне невероятно стыдно, что брат так и не воспользовался своим шансом. Но, тем не менее, я так сильно его люблю и скучаю, и мне больно от того, что Робби не пожалел мои чувства. А еще мне неприятно, что на похоронах своего брата я не могу подобрать нужных слов, чтобы почтить его память.

Нет, я не имею права высказать свои мысли в слух. Поэтому мне приходится пробормотать что-то о том, каким он был чудесным ребенком и как печально, что он не нашел другого выхода справиться с проблемами. Когда я вернулся на место, Джерард утешительно положил руку мне на плечо.

Похороны странные.

После все были приглашены на поминальный обед в наш дом. Родители решили кремировать тело Робби, поэтому поездки на кладбище не было. Я решил, что с меня достаточно, поэтому мы с Джерардом направились прогуляться и в итоге дошли до старого поваленного дуба на дне оврага. В этот раз никто никого не целовал и не пытался раздеть, я просто плакал на плече самого близкого человека на свете. Джерард успокаивал меня, а у меня не было сил произнести ни слова. Должно быть, я провел весь оставшийся день, плача у него на плече.

Джерард научился быть очень терпеливым. Это хорошо, иначе со мной общаться невозможно. А мне очень комфортно рядом с таким терпеливым человеком.