Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава 16 4 страница



Кирсти посмотрела на нее с молчаливым сочувствием.

– Сегодня можем услышать вести из Франции. Графиня получила письмо.

– Да? Когда?

– Когда я выходила.

– Наверняка это очередное послание от его сиятельства герцога Гамильтона, – сухо заметила София.

Начиная с весны, герцог стал часто писать графине. Поначалу он сильно озаботился судьбой Софии, после того как мистер Холл потерял ее на рынке, и спрашивал, не знает ли графиня, где София живет в Эдинбурге, чтобы лично навестить ее и удостовериться, что с ней ничего не случилось. Прочитав его первое письмо, графиня заметила: «Как же он огорчится, когда узнает, что ты вернулась к нам в Слэйнс! Герцог – человек в городе влиятельный, но преследовать вас в нашем доме не осмелится. Сейчас худшее, что он может сделать, – это затаиться, ждать, наблюдать и надеяться, что мы чем‑то выдадим планы короля».

После этого герцог принялся слать проникновенные письма, полные заверений в дружбе и верности королю, и каждое из них выводило графиню из себя на целый час, а то и больше.

– Письмо не из Эдинбурга, – сказала Кирсти. – Его принес рыбак, тот самый, который в прошлом месяце принес послание из Сен‑Жермена от герцога Пертского. Да и графиня обрадовалась, когда увидела его.

– Это хорошо, – сказала София. – Графиня любит получать письма от своего брата. И настроение у нее поднимается.

У Софии тоже потеплело на душе, и она опять стала просеивать пальцами песок, наблюдая за сестрой Кирсти и детьми. Хыого к этому времени уже вернул себе палку, и снова началась игра, над мерным шелестом волн понеслись раскаты дружного детского хохота.

От перетягивания палки перешли к догонялкам, и Кирсти, не в силах усидеть на месте, сбежала вниз по дюнам и присоединилась к детям. А София, оставшись одна, могла думать лишь о том, как хорошо и легко ей вдруг стало. Она подняла лицо к солнцу и закрыла глаза.

Когда глаза ее открылись, вокруг не произошло никаких перемен. Позже она думала, что в тот миг, наверное, какая‑то туча нашла на солнце и по сверкающему морю пробежала тень, но ничего этого она не увидела.

Только на тропинке появилась графиня и направилась к ним.

Графиня так редко появлялась на этой дороге, что София не могла и припомнить, когда такое случилось в последний раз, но об этом она и не задумывалась, наблюдая, как графиня дошла до подножия холма и на секунду остановилась, окруженная со всех сторон качающейся на ветру травой. А потом София увидела, как она сделала глубокий вдох, расправила плечи и продолжила путь с таким видом, будто берег вдруг расширился и перед ней предстала бескрайняя пустыня.

Дойдя до дюны, графиня не стала подниматься, а остановилась внизу, на несколько шагов ниже Софии. Она подняла голову, и лицо у нее было такое же, как у той женщины, которая когда‑то давно пришла рассказать Софии, что ее отец и мать уже не вернутся домой.

И тогда она почувствовала, что на нее легла тень, хотя и не видела ее, а внутри огромная пустота в один миг поглотила все остальные чувства. Боясь спрашивать, чтобы не услышать ответ, она молчала.

– Дорогая моя, у меня вести о мистере Мори, – сказала графиня. – Недобрые.

София знала, с чем пришла графиня, и знала, что должна освободить эту милую женщину от тягостной обязанности приносить столь страшные известия, но ею вдруг овладела немота, и все слова оказались где‑то далеко‑далеко, так что недостать. Она запустила руку в песок и попыталась сосредоточиться на ощущениях, но графиня снова заговорила, очень медленно, как будто сама переживала эту боль.

– Он погиб.

И снова София ничего не сказала.

– Мне так жаль, – прибавила графиня.

София вдруг увидела солнечный свет. Как странно, что солнце еще может светить.

– Как это случилось?

– Было сражение, – промолвила графиня. – У деревни под названием Мальплаке. Страшная битва, так написал в письме брат.

– Мальплаке.

«Нет, все это не по‑настоящему, – подумала она. – Далекое место с таким непривычным названием. Не по‑настоящему».

Она слышала, как графиня говорит, но слов ее не понимала, да и не старалась понять. Ей достаточно было просто сидеть здесь, чувствовать под руками песок и смотреть на линию, где море сходится с небом и где, казалось, в любое мгновение может показаться белая точка приближающегося паруса.

Волны все так же мягко накатывались на берег и скользили обратно, чайки продолжали висеть, покачиваясь в воздухе, и перекрикиваться пронзительными голосами. Их крики заглушали хохот детей, игравших у воды.

А потом смех Анны зазвучал громче остальных, и в тот же миг что‑то будто разорвало Софию изнутри, скомкало ее, как пальцы комкают лист бумаги. Но она стала сопротивляться, попыталась удержать нахлынувшие слезы, да так, что от напряжения у нее задрожали губы, но бесполезно. В глазах все затуманилось, она перестала видеть и далекий горизонт, и графиню, с тоской смотревшую на нее снизу, и первую слезинку, скатившуюся по щеке, она не смогла сдержать так же, как не смогла удержать последнюю песчинку, скользнувшую у нее между пальцев.

И она перестала сдерживаться.

Я не хотела смотреть. Очень не хотела. Но знала, что выбора нет. Конверт все еще лежал там, где я его оставила, на самом углу моего рабочего стола, подальше от меня. Он пролежал там весь день после моего возвращения из Эдинбурга. Из портфеля я достала его только потому, что знала, как буду скучать по Грэму, и мне было приятно посматривать время от времени на слова, написанные его крупным уверенным почерком.

И футболку его я тоже не сняла. Длинный рукав свесился с моей руки, когда я потянулась за конвертом. Поддернув складки обратно к локтю, я взяла конверт и достала бумаги одним решительным движением, словно сорвала бинт, присохший к ране.

Это была не совсем родословная, как выразился Грэм. Родословная начиналась бы с одного имени и уходила бы вглубь по прямой линии. То, что нашел Грэм, для меня имело большую ценность. Мой отец назвал бы это «картой потомков». Начиналась она с самого раннего известного предка и дальше шла по нисходящей, как в схемах английских королевских семейств, которые печатают в начале учебников по истории, где показаны все хитросплетения родственных отношений, дети от каждого брака, кто на ком женился и когда умер.

Род Мори из Аберкарни был довольно разветвленным, и мне пришлось пролистать несколько страниц, чтобы проследить их линию до рождения Джона. Найти его оказалось нетрудно, он был в одном разделе с братом, двенадцатым лэрдом, сестрами, Амелией и Анной, и двумя другими братьями. Я сосредоточила внимание на его имени.

Запись о нем была до боли короткой. Только год смерти и приписка: «Скончался от ран». Сражение, в котором он погиб, не было указано, но я давно уже перестала не доверять своей памяти, и у меня не было сомнения, что Мори был убит под Мальплаке. Для Софии это название мало что говорило, но я его хорошо знала. Я прекрасно помнила яркое, живое описание этой битвы, которое прочитала в биографии герцога Мальборо, написанной его прямым потомком Черчиллем. Я не могла бы по памяти назвать точное количество убитых в тот день, но знала, что вся Европа была шокирована этой бойней. Даже Мальборо, сам опытный воин, был до того поражен количеством жертв, что, как пишет Черчилль, стал другим человеком. Пройдет еще сто лет, прежде чем случится другое настолько же кровопролитное сражение.

Джон Мори был всего лишь одним из тысяч погибших в тот день, а София – всего лишь одной из тысяч жен, в одночасье ставших вдовами, и каких‑нибудь полгода назад я могла бы, прочитав такие бумаги, отметить про себя эти факты с беспристрастностью исследователя и больше о них не думать.

Но теперь я так не могла. Я собрала бумаги и аккуратно отложила их в сторону. Пустой экран компьютера терпеливо ждал моего следующего слова, но и его я не могла написать. Пока что. Поэтому я встала и пошла ставить чайник, чтобы сделать кофе.

Ночь уже закончилась. Зимнее солнце нехотя поднималось. В окна лился тусклый свет, который, как туман, расползался серостью по промозглым склонам холма, и были видны белые полосы по краям волн, перекатывавшихся по пустынному серпу берега.

Моему мысленному взору представилась фигура Софии, стоящая на дюне: яркие волосы накрыты шалью, исполненные тоски глаза всматриваются в море.

Даже обернувшись на требовательный свист закипевшего чайника, я все еще видела эти глаза и понимала, что они не дадут мне покоя, пока я не закончу книгу.

XXI

София смотрела на свое бледное отражение в зеркале, пока Кирсти изучала новые платья, недавно доставленные им по указанию графини. Три платья из изумительной ткани, их цена наверняка была ощутима даже для графини, которую поддержка короля ввергла в такие расходы, что, если он в ближайшее время не вернется, семейные долги могли привести этот благородный дом к краху. Но графиня не захотела слушать возражения Софии.

«Мне нужно было заняться твоими нарядами сразу, как ты приехала, – говорила она ей. – Жемчужина может сверкать и в простой раковине, но лучше всего она показывает свою красоту, когда лежит в бархатной коробочке. – Графиня улыбнулась и нежно, по‑матерински, провела ладонью по щеке Софии. – Я хочу, чтобы мир увидел, как ярко ты можешь сиять».

Кирсти выбрала серое, с мягким синеватым отливом платье. Воздушная шелковая вещица легко скользнула на нижнее платье, отороченное серебристым кружевом. Кружевные оборки красиво выглянули из‑под глубокого выреза, подола и длинных рукавов, пристегнутых пуговицами у локтей Софии.

«И впрямь бархатная коробочка», – подумала она, но, посмотрев на себя в зеркало, решила, что не похожа на жемчужину.

За эти два месяца она высохла, кожа ее побледнела, а глаза ввалились. Она не могла, как полагается, облачиться в траур и даже проявить свое горе на людях. Вот только скорбь была написана у нее на лице, и даже те из домашних, кто ничего не знал о ее утрате, видели, что с госпожой Патерсон творится что‑то неладное.

В некоторой степени это было ей даже на руку. Когда стало известно о ее отъезде, многие решили, что она заболела и вынуждена ехать в места с более благоприятным климатом, чем здесь, на северо‑востоке.

– Может, все‑таки останешься до Рождества? – с надеждой в голосе спросила Кирсти, но София ответила, что не может.

– Лучше ехать, пока не пошел снег, – было ее объяснение. Сказать это было намного проще, чем признаться, что ей стала невыносима сама мысль о празднике надежды и счастья, когда она лишилась и того, и другого. – К тому же, – сказала она Кирсти, – тебе и без меня будет чем заняться теперь, когда Рори наконец опомнился.

Кирсти тут же зарделась.

– Когда свадьба? Вы уже решили?

– Весной. Граф позволил Рори занять коттедж у ручья. Домик маленький, и там все чинить нужно, но Рори думает, что к весне управится.

– Так, значит, у вас все же будет свой дом. – София была счастлива, хотя сердце ее сжималось от мысли о том, что ей придется расстаться со своей лучшей и самой преданной подругой. – Я так рада за вас! Правда!

Кирсти тоже было трудно сдержать чувства.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты была на нашей свадьбе!

София заверила ее:

– Я узнаю, как все прошло. Графиня наверняка будет часто писать мне. И еще, – пообещала она, – я пришлю вам самый лучший подарок, который смогу найти в Керкубри.

Кирсти, позабыв о печали, серьезно сдвинула брови.

– Ты все еще собираешься возвращаться туда? Где ты столько выстрадала?

– В Керкубри я не страдала.

Сначала она не собиралась ехать на запад, но, когда графиня начала подыскивать среди друзей и родственников подходящее место, помощь предложила великая герцогиня Гордонская, которая, хотя и была якобитом, пользовалась большим уважением среди западных пресвитериан. Это было идеальное место, и Софии показалось справедливым, что ее жизнь, совершив круг, возвращается на то место, где началась. Она помнила и сам город, и его гавань, куда отец водил ее показывать корабли. Она сказала Кирсти:

– Все мои страдания прошли в доме дяди, не в самом Керкубри, а севернее.

– Но это так далеко!

Кирсти подошла к стоящей перед зеркалом Софии и заметила тоном, который должен был поднять им обеим настроение:

– Надеюсь, что у горничных, которые поедут с тобой, будут достаточно ловкие пальцы, чтобы справиться со всеми этими пуговками.

– Со мной поедут горничные? – удивилась София.

– Да. Графиня тебе целую свиту готовит. Когда будешь проезжать через какой‑нибудь город, люди подумают, что едет сама королева. Ну вот, – прибавила она, расстегнув последнюю пуговицу, и им вдруг обеим стало понятно, что это последний раз, когда они стоят вот так вместе в комнате Софии, где они так часто смеялись, разговаривали и делились секретами.

Отвернувшись от зеркала, Кирсти опустила голову.

– Мне нужно приготовить твою одежду. За ней скоро придут.

Старые платья Софии рядом с новыми казались скучными и однообразными, но Кирсти очень аккуратно разложила их на кровати и разгладила складки на ткани. Пальцы ее особенно бережно прошлись по тому платью, которое София надевала чаще всего, – простому, штопаному, некогда бывшему темно‑лиловым, но со временем выцветшему и сделавшемуся бледно‑лавандовым. София, наблюдая за ней, подумала о том, сколько раз она его надевала и как много воспоминаний было связано с ним. Оно было на ней в тот день, когда она впервые отправилась кататься с Мори и он дал ей свои перчатки, когда она в первый раз увидела его быструю уверенную улыбку, которая навсегда врезалась ей в память и уже никогда не покинет ее.

– Хочешь оставить его себе? – спросила она, и Кирсти в удивлении подняла на нее глаза.

– Я думала, это твое любимое.

– Кому же его оставить, как не дорогой подруге? Вдруг, когда я уеду, оно не даст тебе меня забыть.

Кирсти закусила губу и дрогнувшим голосом пообещала:

– Я не забуду тебя и без него. Каждый раз, когда я смотрю на… – Она замолчала, как будто не хотела бередить еще не зажившую рану. Опустив глаза, Кирсти отложила платье в сторонку и сказала просто: – Спасибо. Я буду беречь его.

София усиленно заморгала, пытаясь сохранить спокойствие.

– И еще кое‑что, – сказала она и вытащила из вороха одежды отделанную кружевами ночную рубашку с вышитыми цветами, стебельки которых переплетались.

– Я не возьму, – твердо произнесла Кирсти. – Это был подарок.

– Я знаю. – София провела рукой по лифу, почувствовала его гладкость, вспомнила такое же ощущение на коже, вспомнила, как Мори смотрел на нее, когда она надела эту рубашку в их первую ночь. – Я оставляю ее не для тебя, – медленно проговорила София. – Это для Анны.

А потом, не в силах прямо посмотреть в глаза Кирсти, она опустила взгляд, разгладила красивую рубашку и начала ее аккуратно складывать. Руки ее задрожали.

– Мне больше нечего ей оставить. Я надеюсь, что она никогда не узнает правду и всегда будет думать, что твоя сестра – ее мать, но вдруг… – Горло ее на секунду сжалось, она замолчала, а потом тихо промолвила: – Никому не ведомо, что нас ждет впереди. И если вдруг ей когда‑нибудь станет известно, кто она на самом деле, я не хочу, чтобы она думала, будто родилась не в любви, будто я забыла о ней.

– София…

– Когда она вырастет и начнет думать о замужестве, подаришь ее Анне, как когда‑то подарила мне, пусть у нее будет хоть что‑то на память обо мне. – Она протянула аккуратно сложенную вещь Кирсти. – Пожалуйста.

Кирсти помедлила и взяла невесомую вещь. Когда ее пальцы сомкнулись на ткани, внутри нее как будто что‑то сломалось, словно она молчала слишком долго.

– Как ты можешь уезжать? – воскликнула она. – Почему ты не откроешь ей, кто ты?

– Потому что я люблю ее, – просто ответила она. – И я не лишу ее счастья. Она растет в доме твоей сестры, и для нее остальные дети – сестры и братья, а муж твоей сестры – единственный отец, которого она видела. – И это было горше всего, ведь София почувствовала, что у Мори отняли не только жизнь, но и право остаться в памяти своего ребенка. Но София знала, что это неважно, потому что собственная боль для нее не значила ничего, когда речь шла о будущем ее дочери. Пытаясь донести это до Кирсти, она сказала: – Здесь у нее семья, здесь она счастлива. Что я могу дать ей взамен?

– Но ведь семья мистера Мори, если узнает про нее, наверняка сможет дать ей многое.

София задумалась. Она представила кольцо Мори, все еще висевшее у нее на шее, вспомнила его слова о том, что за помощью она может обратиться к его родным. Вспомнила она и полковника Грэйми, который говорил ей, что каждый из рода Мори ради нее пойдет в огонь. Конечно, это распространяется и на ребенка Мори, особенно на ту, что так похожа на отца.

И все же София решила сохранить тайну и не просить помощи в Аберкарни. Да, оказавшись в семье Мори, Анна со временем могла бы занять более видное положение, но…

– Я не отниму у нее единственную семью, которую она знает, – сказала она Кирсти, – не отправлю ее к чужим людям.

– Они ей родственники.

София негромко ответила:

– Это не означает, что ей там будет хорошо. Не забывай, я сама выросла у родственников.

Это напоминание снова заставило их на минуту замолчать.

– Да и потом, – улыбнулась София, – пока она здесь, я буду меньше волноваться. Я же знаю: если что‑нибудь случится с твоей сестрой, и графиня, и ты, вы обе будете рядом и поможете Анне, как своему ребенку.

– Да, – сказала Кирсти, часто моргая. – Поможем.

– Нечестно лишать ее этого и обрекать на жизнь без отца, с одной матерью, которая даже не знает, что ждет ее впереди.

– Но ты же молодая, как я, – сказала на это Кирсти. – Ты можешь встретить другого человека и выйти за него.

– Нет, – возразила София мягким, но очень уверенным голосом. Почувствовав кожей тепло, которое исходило от висевшего на груди кольца Мори, она ответила: – Нет. Никогда я не встречу другого мужчину, за которого пожелала бы выйти замуж.

Кирсти, как видно, не хотелось, чтобы подруга теряла надежду.

– Помнишь, когда‑то ты мне сказала, что никаких «никогда» не бывает.

София помнила. Но тот день, когда она сказала это, теперь казался таким далеким, и теперь она понимала, что ошиблась. Бывают такие вещи, которые, разрушив, уже нельзя восстановить. Корабль Мори уже никогда не покажется на горизонте, и уже никогда она не проснется от его прикосновения и не услышит, как он позовет ее по имени. Ничто не вернет той жизни, которую обещала его любовь.

«Все это ушло безвозвратно, – подумала она. – Все ушло». Но она заставила себя улыбнуться Кирсти, потому что не хотела, чтобы прощание с подругой оказалось еще печальнее.

Впереди ее ждали другие прощания.

Спустя час в библиотеке она готовила себя к худшему из них. В тот день было пасмурно, и солнце не грело обивку кресел, не оживляло комнату. На окнах темнели замерзшие следы дождя, которым их всю ночь поливал северо‑восточный ветер. И хотя дождь уже прекратился, ветер все так же завывал и бросался на стены, а дыхание его было столь холодным, что тепло пламени в камине почти не ощущалось.

Перед камином на столике лежала деревянная доска с рядами замерших в ожидании фигурок, однако взгляд на нее лишь напомнил Софии, что из Франции пока что не пришло никаких известий о полковнике Грэйми; они не знали, числится он среди раненых или погибших под Мальплаке. В памяти возникла его улыбка, и она поскорее отвернулась от доски, провела рукой по золоченым кожаным переплетам на ближайшей книжной полке, по привычке ища книгу, которую за эти годы читала чаще, чем остальные, – томик поновее, «Король Артур, или Британский герой» Драйдена. Уголки страниц, когда‑то чистые, теперь потемнели от частого перелистывания, потому что книге этой всегда удавалось каким‑то образом приблизить к ней Мори, даже когда их разделяли многие мили.

И книга все еще не утратила эту способность. София, прикоснувшись к ней, почувствовала эту связь, как в прежние времена, а когда она открыла наугад страницу и прочитала несколько строк, они заговорили с ней, как всегда, громко и уверенно, только теперь говорили они не о любви, а о поражении, что больше соответствовало ее нынешнему настроению:

Спускайте флаги, зачехлите барабаны.

Снимаемся, оставим этот берег роковой.

Она услышала, как у нее за спиной тихонько открылась и снова закрылась дверь, а потом отчетливое шуршание юбки возвестило о приближении графини. София, все еще глядя на книгу, заметила:

– Я так часто читала эту пьесу, что должна была запомнить ее не хуже любого актера, но до сих пор нахожу в ней строки, которые меня удивляют.

Подойдя ближе, графиня спросила:

– Что это за пьеса? – Когда она прочитала название, брови ее поползли вверх. – Я подозреваю, моя дорогая, что ты единственная в этом доме, кто взялся читать ее. Если эта книга тебе нравится, бери ее с собой. Это мой тебе подарок.

Будь это любая другая книга, она, скорее всего, стала бы отказываться, но для нее это было так важно, что она только прижала книгу к груди и поблагодарила графиню.

– Не стоит. Знаешь что, бери несколько. – Графиня обвела полки внимательным взглядом. – Герцогиня Гордонская заверила меня, что введет тебя в круг лучших родов Керкубри, но все они камеронцы, страстные пресвитериане, и вряд ли они привычны к такому удовольствию, как чтение. Нет, ты должна взять несколько книг с собой, иначе тебе там нечего будет читать, кроме религиозных трактатов. – Выбрав несколько томов, она сложила их стопкой у шахматной доски. – Эти я добавлю к твоему багажу. Давай и твоего Драйдена сюда положим. – Она протянула руку, и София неохотно передала ей книгу, но сердечно поблагодарила ее.

– О, вы так добры.

– Ты вообразила, что я отправлю тебя в такую даль с пустыми руками? – Опустив глаза, она тщательно, как будто это незначительное действие было очень важным, подровняла стопку книг. – Я полагаю, ты все еще намерена ехать? Я не хочу, чтобы ты думала, будто не можешь остаться. Еще не поздно.

София попыталась улыбнуться.

– Сомневаюсь, что слуги, которые все эти дни готовились к моему отъезду, будут рады, если я передумаю.

– У нас никто не хочет, чтобы ты уезжала. Слуги будут счастливы, если ты останешься в Слэйнсе. – Графиня посмотрела в глаза Софии. – И я тоже.

– Мне бы очень хотелось остаться. – София почувствовала, как в ней просыпается грусть. – Но здесь слишком многое напоминает о нем.

– Понимаю. – Графиня всегда казалась такой строгой, что иногда было легко забыть, что она тоже не так давно потеряла мужа и знала, каково это – жить с воспоминаниями. – Когда‑нибудь ты найдешь в них утешение. – Глаза ее были устремлены на опущенное лицо Софии. – Иногда время лечит.

София знала, что это так. Она потеряла родителей и сестру, поэтому понимала, что года притупят боль печали, и все же чувствовала, что потеря Мори ранила ее глубже, чем все остальные утраты разом. Еще никогда она не чувствовала себя такой одинокой, как после его смерти. Она знала, что сама может состариться и умереть, прежде чем притупится боль, которая теперь не оставляла ее.

В коридоре послышались шаги, и в дверь негромко постучали.

– Думаешь, у тебя хватит сил справиться? – спросила графиня.

София закусила губу и кивнула.

– Я должна.

– Моя дорогая, ты не обязана это делать, если для тебя это слишком тяжело. Ребенку еще нет и двух лет, она ничего не запомнит.

То же самое, подумала София, она говорила Мори, когда тот упомянул о своем маленьком племяннике, которого так и не повидал ни разу. Теперь она поняла его ответ. Решительно подняв голову, она спокойным и уверенным голосом произнесла:

– Я запомню ее.

Графиня минуту сосредоточенно смотрела на нее, потом кивнула, пошла к двери, открыла и пропустила в библиотеку сестру Кирсти, которая вела Анну за руку.

Девочка была нарядно одета, как в церковь, с лентами в волосах. В комнату она не вошла, а остановилась у двери и крепко прижалась к сестре Кирсти, которая с виноватым видом посмотрела на Софию.

– Она плохо спала ночью – зубки режутся. Боюсь, сегодня она будет не в духе.

София улыбнулась – коротко, но с пониманием.

– Все мы могли бы быть повеселее.

– Я оставлю ее с тобой ненадолго, если хочешь, но…

– Не нужно. – София покачала головой. – Хватит и того, что я увидела ее. Иди ко мне, давай посидим рядышком.

Они сели там, где она так часто сидела с полковником Грэйми, у камина. Между ними на доске аккуратными рядами выстроились шахматные фигуры, и Анна, похоже, заинтересовалась ими. Сестра Кирсти хотела запретить ей их трогать, но графиня возразила, что ребенок ничего с ними не сделает.

– Фигуры из дерева, их не так‑то просто сломать.

«Совсем не так, как настоящие солдаты», – подумала София, и сердце ее вдруг сжалось от тоски. Мори даже не увидит лица своей дочери, не увидит, как она маленькими ручками по очереди поднимает коней и слонов и, рассматривая их, по‑ отцовски сосредоточенно хмурит бровки.

София наблюдала за ней молча. Несколько последних дней она думала о том, каким должно быть их прощание, даже репетировала, как будет себя вести, что скажет, но теперь, когда минута расставания пришла, все слова стали казаться неуместными и ненужными. Как сказать ребенку, который не знает, что ты – ее мать, что ты любишь ее, что, расставаясь с ней, совершаешь самый мужественный и самый страшный поступок в своей жизни и что ты будешь скучать по ней так, как она и представить себе не может?

«И к чему, – мысленно спросила себя София, – это приведет?» Сердцем она понимала, что графиня была права: Анна еще слишком мала, чтобы ее память сохранила воспоминания об этом дне. Так же верно, как волны и ветер стирают с песка прошлогодние следы, прожитые дни будут менять разум Анны, пока она не забудет Софию.

«И так оно лучше», – решила она, закусив губу, чтобы не дать ей задрожать.

Она погладила мягкие волосы дочери и, кашлянув, чтобы прочистить горло, сказала Анне:

– У тебя такие красивые кудри. Дашь мне один завиток?

Она знала наперед, какой будет ответ: Анна не была жадиной и легко делилась. И действительно, девочка, не задумываясь, кивнула, подошла к ней и подставила голову. София выбрала среди пышных локонов один, незаметный, и осторожно отрезала его ножницами.

– Готово, – сказала София и хотела выпрямиться, но девочка вдруг подняла руки и запустила крохотные пальчики ей в волосы, повторяя ее движения.

Это легкое и такое неожиданное прикосновение заставило Софию закрыть глаза от переполнивших ее чувств.

В это краткое мгновение она ощутила то, что чувствовала тогда, дома у Малколмов, когда впитывала тепло тельца только что родившейся Анны, которая спала с ней в одной кровати, держась одной ручкой за ее волосы, а другой – за серебряное кольцо Мори… И вдруг она поняла, что не сможет сделать то, что должна.

Это несправедливо. Несправедливо! Ей захотелось вернуть Анну, снова сделать ее своей. Только своей и ничьей больше. Она бы сейчас душу продала за то, чтобы вернуться в прошлое и все изменить. Но время не поворотить вспять. А потом, когда боль от этой мысли ножом прошла по всему ее телу, она вдруг услышала голос дочери:

– Мама?

И лезвие ножа впилось еще глубже, потому что София знала: это короткое слово адресовано не ей.

Она судорожно вздохнула и, открыв глаза, не увидела ничего, кроме размытого блеска, потому что их застлали слезы, выдавшие ее слабость.

– Мама? – второй раз позвала Анна сестру Кирсти, и вторая женщина откликнулась неожиданно охрипшим голосом:

– Ты хочешь оставить на память локон госпожи Патерсон?

София сказала:

– Мои волосы не такие красивые, как у тебя. – Но Анна настойчиво потянула ее за волосы. София подняла руку с ножницами и отрезала прядь в том самом месте, за которое так часто держались во сне детские пальчики.

– Да, – сказала сестра Кирсти, когда девочка повернулась и показала ей добычу. – Это очень ценный подарок, и ты будешь хранить его. Давай я сниму вот эту маленькую ленту и разрежу ее пополам. Свяжем ваши локоны, чтобы они не рассыпались. – Поверх головы Анны она посмотрела в глаза Софии. – Я пришлю еще.

Пальцы у Софии дрожали так, что она не смогла завязать ленточку, поэтому она просто сложила ее и вместе с отрезанной прядью завернула в платок.

– Мне больше не нужно.

Другая женщина смотрела на нее с сочувствием и немного растерянно, как будто не зная, чем помочь.

– Если что‑нибудь…

– Просто береги ее.

Сестра Кирсти кивнула, и в наступившей тишине обе женщины и графиня посмотрели на Анну, которая, пo‑детски не замечая ничего вокруг, снова начала двигать шахматные фигуры на доске.

С почти спокойной улыбкой София спросила ее:

– Какая тебе нравится больше всего, Анна? Какую фигурку выберешь?

Она ожидала, что девочка укажет на коня – лошадиные головы она дольше всего рассматривала – или на ладью в форме башни, но Анна, немного поразмыслив, протянула ей другую фигуру. На ладони ее лежала пешка.

София вспомнила, как полковник Грэйми, обучая ее игре, говорил о пешках: «Этим маленьким человечкам, которые называются пешками, не положено принимать решения. Ходить они могут только на одну клетку вперед, ровной линией одна за другой…»





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 112 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.023 с)...