По законам звездной стаи 18 страница

– Пройдет, – мягко возразила женщина. – Все будет хорошо. Кончится зима, солнышко согреет вашу душу, и вы забудете о бедах… Нужно только подождать. Наша бабья доля – терпеть и ждать…

«А ведь она права, – с горечью подумала Виктория, терзая платок. – Ничего бы не случилось, если бы я просто была чуть терпеливее, не показала себя истеричной дурой, не вывалила все, что было, так сразу, чтобы насладиться моментом унижения и злости бывшего мужа! Тогда бы не пришлось смотреть на внезапно исказившееся от гнева и отвращения лицо Егора. Капля камень точит. Если бы я была терпеливее, я бы выиграла битву. А теперь отступать поздно, я потеряла все…»

Сейчас, сидя на неудобном жестком стуле, Виктория вяло подумала, что с самого начала вела себя неверно.

А могла ведь догадаться по поведению сына, что он встанет не на ее сторону! Но она не смогла сдержать клокочущее раздражение, усиливаемое климактерическими припадками, от которых ее кидало то в жар, то в холод…

Пассия сына ей не понравилась сразу: патлатая дылда, едва ли не выше Егора, в квадратных очках, за которыми настороженно поблескивали глазки…

Нет, такая – не пара Егору!

Она встретила Викторию преувеличенно доброжелательно, отчего та сразу поняла: Алла ее боится. От осознания этого самомнение Виктории прыгнуло до небес.

Оглядев долговязую фигуру девушки, упакованную в длинный до пола махровый халат, Виктория не преминула отметить, поджав губы:

– Вообще‑то вы могли бы и одеться.

– Ох, простите, дело в том, что мне скоро на работу, – стушевалась Алла, непроизвольно сделав шаг назад. Та удовлетворенно ухмыльнулась. – Может быть, вы хотите принять душ с дороги?..

– Безусловно, – прервала ее Виктория. – Егор, детка, там в моем чемодане есть чистые полотенца, будь добр, принеси их мне…

– Мама, там, в ванной, есть полотенца, – прервал Егор. – Я с утра достал.

– Умница, – кивнула Виктория и удалилась.

Алла закатила глаза, а Егор беспомощно развел руками.

Видевшая их отражение в зеркале Виктория улыбнулась.

Ничего, это лишь первая часть Марлезонского балета, скоро эта выскочка получит по заслугам!..

В квартире было очень даже ничего, это Виктория заметила сразу. Не по ее, конечно, вкусу, но красиво и богато. Сама она предпочитала не умеющую стареть классику – с рюшами и позолотой, балдахинами и лепниной. Сынуля выбрал авангард и модерн.

В его квартире, виденной Викторией до того лишь на фотографиях, преобладали лаконичные формы, хромированные материалы, строгие линии, приглушенные тона точечных светильников, сочные краски на стенах и ультрасовременная бытовая техника, к которой даже подойти было страшно. Ванная тоже была ничего: большая, с ванной и душевой кабинкой, элегантным унитазом и громадным, почти во всю стену зеркалом, показавшимся Виктории «неприличным»…

Повалявшись в воде с приятно щекочущей тело пеной, Виктория расслабилась и даже полистала журнальчик, вытянув его из стопки, громоздящейся на стиральной машине. Журнальчик был так себе: ни кулинарных рецептов – как из одной свеклы, кусочка печени и листьев одуванчика приготовить салат, жаркое и маску для лица, ни медицинских советов – как лечить подагру и запор корнем чертополоха. Ни выкроек, ни вязания… Создатели журнала советовали с блеском и шиком отдыхать на Мальдивах, пить мохито, носить жемчуг с маленьким черным платьем и надевать шляпки на лошадиные бега. Здесь же приводились фотографии примелькавшихся теле– и кинодив, с бокалами, в шляпках, рядом с жеребцами. Все носили жемчуга, отдыхали на Мальдивах и пили модные коктейли. На двух страницах какая‑то Наталья Гусева напыщенно расписывала премьеру шекспировской драмы. Ромео и Джульетта представали в трех ипостасях: юными, умирающими от неразделенной любви, старыми, выжившими в мясорубке борьбы двух кланов, и в итоге – двумя грибами‑плазмодиями. Журналистка взахлеб расхваливала находку модного режиссера Альфреда Жмуркина‑Тапочкина и хулила безвкусных плебеев, не оценивших концептуальное решение гения.

Наглость Жмуркина‑Тапочкина по отношению к Шекспиру Викторию расстроила. Классика есть классика. Она еще как‑то смирилась с голливудской интерпретацией «Ромео и Джульетты» с молоденьким блондинистым актером, впоследствии трагично утопшем на врезавшимся в айсберг корабле, но представлять Ромео и Джульетту в виде двух мухоморов ее разум решительно отказывался!

Может быть, именно поэтому Виктория сорвалась за завтраком.

– Этот салат готовят не так, – решительно заявила она, отведав поданное Аллой угощение.

– Почему не так? – осведомилась Алла. Ее глаза опасно сверкнули.

– В него надо добавлять свежие огурцы и кукурузу, а не горошек. Иначе получается какая‑то вариация на тему оливье, – назидательно сказала Виктория.

Алла пожала плечами.

– Это ведь салат, – улыбнулась она. – А женщины, как известно, могут сделать из чего угодно три вещи: салат, шляпку и скандал.

– Вы хотите поскандалить? – сладко осведомилась Виктория.

– Нет, это старинная французская пословица, – так же приторно ответила Алла.

– Девочки, не ссорьтесь, я куплю вам прялку, – натянуто рассмеялся Егор. Виктория вспыхнула.

– Ты слышишь, как она говорит с твоей матерью?

– А что я такого сказала? – удивилась Алла.

Виктория зло поджала губы.

– Милочка, вам, простите, родители в детстве не пытались привить хорошие манеры?

– Мама, перестань, – негромко предупредил Егор.

Но Викторию уже несло. «Стерва, – подумала она, прежде чем выдать патлатой выскочке все, что думает. – Пристроилась под боком молоденького, красивенького и богатенького, а сама‑то – лимита подзаборная!.. Наверняка приехала из какого‑нибудь Мухосранска, а сын, лопух, уши развесил, польстился на ноги и титьки, как все мужики».

– Видите ли, дорогая, – с видом великосветской дамы заявила Виктория, – перечить старшим, собственно, вообще не принято. Тем более я не советовала бы вам это делать, раз вы живете с моим сыном, не будучи его женой.

– Мама! – воскликнул Егор.

Алла вспыхнула, но благоразумно промолчала, хотя, судя по стиснутым челюстям, ей хотелось сказать очень много.

– Егор, я на многие вещи смотрела сквозь пальцы, но это уже чересчур, – строго сказала Виктория. – Встречи, свидания, романтика, это все понятно. Но жить вот так – это неправильно. Я не для того воспитывала тебя все эти годы, чтобы смотреть, как ты разрушаешь собственную жизнь…

Алла вскочила и пулей вылетела из комнаты.

Егор дернулся следом, но в последний момент остановился и исподлобья посмотрел на мать.

– Мне не семь лет, мама. Я взрослый мужчина и построю свою жизнь, не оглядываясь на твой неудачный жизненный опыт, – произнес он, почти шипя от ярости.

В его черных глазах плескалась бездна.

Егор вышел из комнаты, оставив мать с открытым ртом…

Бездарно проиграв первый раунд, Виктория была положена на лопатки и во втором. Егор и Алла уехали на работу, громко хлопнув дверью, оставив ее наедине с мрачными мыслями. Однако неприятности еще только начинались.

Подсознательно Виктория ожидала катастрофы, и потому видеться с бывшим мужем в ее планы не входило. Однако ситуация повернулась так, что избежать встречи не удалось.

Семейную сцену в ресторане организовала не в меру активная Инна, новая супруга Александра. Викторию поставили перед фактом. Здравый смысл подсказывал, что от свидания надо отказаться, но внутри бурлил гнев и обида на заблудшего сына, и Виктория согласилась.

– Мне так интересно повидаться с вами, – чирикала в трубку Инна. – Егор – очень хороший мальчик! Я не прощу себе, если не увижу женщину, которая так замечательно воспитала его.

До этой фразы Виктория еще отнекивалась от предложения пообедать «в семейном кругу», но лесть сыграла с ней злую шутку. Ей тоже было интересно посмотреть на новую жену Александра – точнее, убедиться, что какой бы та ни была, мужу она все равно не пара!

Из чемодана было извлечено нарядное платье, взятое на всякий случай. Бесцеремонно порывшись в тумбочке Аллы (в конце концов, я в доме своего сына, а не этой патлатой выскочки!), Виктория нашла бигуди и соорудила вполне пристойную прическу. Сын позвонил прямо с работы и второпях сообщил, что заедет за ней к шести, к этому времени она должна быть готова.

– Аллочка тоже едет? – вкрадчиво поинтересовалась Виктория.

– Алла занята до самой ночи, у нее пилотный выпуск передачи, – сухо сказал сын.

– Я буду рада повидать отца и познакомиться с его семьей, – вежливо сказала Виктория.

– Угу, – буркнул Егор и отключился.

«Паршивец, – взбесилась Виктория. – Еще дуться будет! Да, мне не понравилась Алла. Имею право высказать свое недовольство! Судя по всему, она и Саше не нравится. Что же, он прав. Такая девушка не должна входить в нашу семью. Егор достоин лучшего, хотя он этого явно не понимает».

Егор приехал хмурый, на расспросы отвечал вяло и поторапливал мать, не обратив внимания на то, как она выглядит, хотя прежде всегда сыпал дежурными, но от этого не менее приятными комплиментами.

Виктория еще раз обиделась, но постаралась не показать виду, даже когда сын в машине демонстративно позвонил Алле и с явно преувеличенным вниманием расспросил о прошедшем дне. В сторону матери он не поворачивался, машину вел так, что Виктория ойкала и вцеплялась в ручку над дверью, молясь, чтобы сновавшие по дороге металлические чудовища не врезались в них.

– Осторожнее! – нервно воскликнула она, когда Егор, подрезав какую‑то дряхлую иномарку, стремительно вылетел на проспект.

Сын мельком взглянул на мать и слегка сбросил скорость.

– Неужели нельзя ездить аккуратнее? – вспылила Виктория.

Егор не ответил, только вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели, словно замороженные.

До самого ресторана он не проронил ни слова.

Виктория почувствовала, как начинает закипать. Этот сопливый мальчишка хочет ее наказать?!

Да что он себе возомнил?!

Припарковав машину, Егор дождался, когда швейцар откроет двери, впуская его мать.

Виктория внутренне ахнула.

В таких ресторанах ей не приходилось не только бывать, но и видеть воочию, разве что на страницах модных журналов или по телевизору, где очередная Карменсита, перенесенная к нам из Мексики, теряла отца, детей и память. От Виктории не укрылось, что швейцар окинул ее долгим оценивающим взглядом, пробежавшись по фигуре с головы до ног, и она вспыхнула до самых корней волос: еще один мерзавец, привыкший встречать по одежке!.. Настроение скакнуло вниз, к ковровой дорожке, показавшейся ей слишком шикарной, чтобы лежать на мокром от растаявшего снега асфальте.

Дальше было еще хуже. Скинув шубу из нутрии, Виктория вдруг почувствовала себя жалкой и бедной. Ее парадное платье на фоне нарядов посетителей смотрелось дешевой тряпкой с вьетнамского рынка, а простенькие украшения – кустарной подделкой.

Александр и Инна уже сидели в зале.

Егору Боталов улыбнулся ласково, на бывшую жену посмотрел холодно, но все‑таки нашел в себе силы сделать шаг вперед и церемонно чмокнуть в щеку. Его губы были холодными и сухими, Виктории показалось, что ее поцеловала рептилия.

Инна была более приветлива. Создав вокруг Виктории ненужную суету, она за пару минут задала ей с десяток вопросов и ничуть не обиделась, не получив даже трети ответов. Казалось, ее совершенно не интересовало то, о чем она спрашивала мгновение назад: ни здоровье экс‑супруги Боталова, ни ее впечатления о Москве, ни о том, любит ли она лангустов или предпочитает омаров. Виктория улыбалась, стараясь не смотреть на внушительный бриллиант на пальце Инны.

Помнится, на их с бывшим мужем свадьбу обручальные кольца пришлось брать у родителей…

Этот «родственный» ужин был плохой идеей.

Кажется, это сразу поняли все, кроме Инны, которая болтала за четверых, задавала уйму вопросов, расхваливала характер угрюмо жевавшего Егора. Ее бессмысленное щебетание раздражало всех. Александр настороженно косился на бывшую жену, стараясь казаться благожелательным, и даже дважды спросил ее, как она сейчас живет. Виктория, готовая запустить в Инну соусником, не выдержала:

– Я кажусь тебе настолько тупой, что ты все вопросы повторяешь по два раза? – ядовито спросила она.

– Ну, ты никогда не отличалась ни умом, ни сообразительностью, – хохотнул Александр. – Какой нормальный человек пойдет работать учителем? Это же курам на смех.

– Во время дефолта эта ненормальная работа спасла нас с сыном от голода, – парировала Виктория. – Ты, кажется, в те годы не слишком нам помогал. Не напомнишь, куда ты вложил свои денежки, а они пропали раз и навсегда?

Александр побагровел.

Егор и Инна не вмешивались. В глазах у обоих горели злые азартные огоньки: они настолько увлеклись перепалкой Боталова и Виктории, что даже жевать перестали.

– Как бы там ни было, я свои денежки вернул, – ядовито отрапортовал Александр. – А потом и приумножил. Тебе ли жаловаться? Все эти годы я заботился о сыне, а ведь ты так хотела, чтобы я в его жизни никогда не появился.

– Конечно, – кивнула Виктория. – И сейчас хочу. Особенно, если учесть, как тебе достались твои капиталы.

Александр позеленел от злости и без особых усилий согнул пальцами массивную вилку, которую сжимал в руке.

– Осторожнее, дорогая, – вкрадчиво произнес он. – Я ведь могу не посмотреть, что мы в общественном месте…

– И что ты мне сделаешь? – искривила губы Виктория.

– Узнаешь, – угрожающе пообещал Боталов.

Виктория швырнула свои приборы в тарелку.

Они настолько громко звякнули о фарфор, что обернулись другие посетители, с недоумением глядя на четверых гостей заведения, явно пребывавших в дурном настроении.

– Егор, ты слышал? Он мне угрожает! – воскликнула Виктория. – Ну нет, я этого так не оставлю! Спасибо за ужин. Надеюсь, ты не обеднеешь, заплатив за него? Егор, поднимайся, мы едем обратно, а завтра ты вместе со мной уедешь в Новосибирск. Я не позволю тебе находиться рядом с этим человеком!

– Он никуда не поедет! – прорычал Боталов.

– Я никуда не поеду, – подтвердил Егор. – Во всяком случае, пока не пойму, что тут происходит. Чего это вы как с цепи сорвались?

– Нет, поедешь, – прошипела Виктория, поднимаясь со стула. – И поедешь немедленно. А твой отец не станет мне возражать, не так ли?!

– А если стану? – негромко спросил Боталов, но глаза его метали молнии.

Инна вжалась в стул, опасаясь пошевелиться.

– А если станешь, тогда все вокруг, а не только твой сын, узнают, что ты – убийца! – излишне громко выкрикнула Виктория. – И я не позволю тебе воспитывать его!

В зале воцарилась тишина, даже музыканты перестали играть.

Посетители замерли, не донеся вилки до ртов, и уставились на странную пару с нескрываемым любопытством.

Виктория затравленно огляделась вокруг.

Боталов покосился на ближайший столик, а потом веско произнес вполголоса:

– Он уже вырос. Поздно ты подумала о воспитании, хотя… Думаю, что с твоей стороны Егору тоже досталось немало хороших генов, не так ли, Викуся? Ты не хочешь рассказать сыну о своей сестре?

Виктория смертельно побледнела.

Александр удовлетворенно посмотрел на бывшую жену и, обмакнув кусок хлеба в соус, отправил его в рот.

– Викуся, – с наигранным любопытством спросил он, – ты, кажется, что‑то говорила об убийцах? Не хочешь развить эту тему?

– Да что происходит, черт вас побери, – разозлился Егор. – О чем вы говорите?

– Егор, – слабым голосом произнесла Виктория, – отвези меня домой. Мне плохо.

– Никуда я не поеду, пока мне не расскажут, что вы имеете в виду, – отрезал он.

– Никуда он не поедет, – коротко сказал Александр, без всякой жалости глядя, как синеющая Виктория хватает ртом воздух. – В конце концов, ты ведь так хотела, чтобы он все знал о своем непутевом отце. Ну а я, со своей стороны, охотно расскажу про мамашу.

– Егор, мне нужно прилечь, – прошептала Виктория. – Мое сердце… Я сейчас упаду… Отвези меня домой.

– Нет у тебя сердца, – грубо сказал Александр. – Не строй тут из себя умирающую лебедь. Ты нас всех переживешь.

– Мне надо лечь, – бубнила Виктория.

Инна сорвалась с места и поддержала ее, обняв за плечи:

– Давайте я вас отвезу. Саша, мне кажется, так будет лучше…

– Да, убери ее с глаз моих долой, – досадливо сказал Боталов. – Мне с сыном надо поговорить.

Не сводя глаз с отца, Егор протянул мачехе ключи от машины и квартиры.

Виктория глухо простонала, надеясь привлечь его внимание, но Егор смотрел на Боталова.

Осознав беспочвенность своих попыток, Виктория расплакалась и позволила себя увести.

Половину дороги она прорыдала, понимая, что только что сделала фатальную ошибку. Инна, искоса поглядывавшая на нее, не пыталась ее утешить, она о чем‑то сосредоточенно размышляла, нахмурив лоб. Не подъезжая к дому, она резко свернула влево, припарковавшись у кафе, не выглядевшего респектабельным. Поначалу Виктория не отреагировала, и, только осознав, что они больше никуда не едут, недоуменно завертела головой.

– Где мы? – всхлипывая, спросила она. – Мы ведь еще не приехали?

– Вика, я очень хочу уйти от мужа, – коротко сказала Инна. – Но он меня никогда не отпустит по доброй воле. У нас дочь… Расскажите мне все. Я больше не могу так жить…

Александр смотрел в окно. Его усталое посеревшее лицо напряглось, челюсти были стиснуты так, что зубы скрипели. Сжав руки, он мертвым, лишенным интонаций голосом рассказывал историю своей прошлой жизни.

– Сам понимаешь, времена тогда были другими, но каяться мне не в чем.

Егор не ответил.

Сторонний наблюдатель, впервые видевший их вдвоем, сразу догадался бы, что за столиком находятся отнюдь не случайные люди, а именно отец и сын. Сходство было очевидным – даже брови они хмурили одинаково.

– Я надеюсь, ты сможешь меня понять, – вздохнул Боталов. – Ну а не поймешь… Что тут поделаешь? Переживу, хотя, конечно, мне будет больно.

– Я понимаю, – спокойно ответил Егор. – Времена были другие. Но ведь человек погиб.

– Если бы не он, погиб бы я, – взорвался Боталов. – А тебя тогда и на свете бы не было.

Егор не ответил.

Пальцы, которыми он вертел в руках вилку, тряслись. На столе остывало жаркое, в стеклянном сосуде плавала догорающая свечка. Вода в сосуде почему‑то тоже вибрировала огонь трепетал, а свечка грозила вот‑вот затонуть умирающим «Титаником».

В воздухе витали вкусные ароматы жареного мяса, кофе и дорогих сигар, сквозь которые пробивались тонкие запахи эксклюзивного парфюма и – чуть‑чуть – мускусное амбре человеческого пота.

Александр посмотрел на сына, на его высокий гладкий лоб, обрамленный дурацкими длинными прядями, заглянул в глубокие черные глаза, смотрящие с дерзким укором, и снова вздохнул.

Они были похожи и не похожи одновременно.

Александр подумал, что, если сравнить с деревом, то он сам – это ствол, крона, густая, тянущаяся к солнцу, прокладывая себе путь среди таких же, как он сам, деревьев, чтобы затмить их собой, засыпать удушающей хвоей, уничтожив все живое вокруг.

А Егор – корни, таинственные, незаметные, наполненные своим колдовством. У сына все загнано внутрь. При всей его внешней открытости Егор – не просто лидер, нет! Он лидер тайный, серый кардинал, интриган, готовый втянуть в авантюры кого угодно…

Александр давно приглядывался к странной связи сына и второй жены. Ему казалось подозрительным, что эта парочка уж слишком спелась (черт побери, Инна лишь на несколько лет старше, всякое бывает!), но скоро убедился, что подозревать сына не в чем, особенно с тех пор, как в его квартире появилась эта смазливая породистая брюнеточка с надменным взглядом. Однако Инну и Егора явно связывало нечто большее, чем простая дружба… Ладно, он займется этим потом, когда разберется с бывшей женой, так некстати свалившейся ему на голову со своими разоблачениями…

– Мама знала, да? – спросил Егор каким‑то странным тонким голосом, не вязавшимся с его внешностью.

– Знала? – саркастически фыркнул Боталов. – О, да – она знала! Точнее, думала, что знает. Выдумала себе удобную сказочку, тиранила меня ею, как кнутом, понукала да посвистывала. Я бы забрал тебя к себе еще двадцать лет назад, но ведь она не разрешала: мол, ребенок не должен жить с убийцей!.. Кто бы говорил…

– Расскажи, – тихо потребовал Егор.

В его голосе захрустел лед – острый, с опасными режущими краями…

– Это старая история. Думаю, ты не знал, что у твоей матери была сестра. Лида. И поначалу я познакомился с ней…

Боталов залпом осушил бокал коньяка и махнул официанту. Тот подлетел с угодливой улыбкой, налил новую порцию.

Егор рассмеялся.

Александр зыркнул глазами.

– Что смешного?

– Как в мексиканском сериале…

Боталов серьезно посмотрел на него.

«Истерика, что ли?»

– Ой, не могу, – хихикал Егор. – Это и правда смешно! Я даже знаю, что ты мне сейчас скажешь… Обычно это звучит так: я хочу тебе сказать, Хосе Игнасио, что твоя мать – тебе не мать, а родила тебе Донья Эсмеральда Вильяреаль… – Егор задрал голову вверх и забился в идиотском смехе. Боталов быстро огляделся по сторонам, а потом, перегнувшись через стол, закатил сыну оплеуху. Шлепок был оглушительным. На них снова обернулись. Голова Егора дернулась в сторону. Смех прекратился. Сын схватился за наливающуюся краснотой щеку и ошеломленно посмотрел на отца.

– Достаточно, или еще врезать? – любезно осведомился Боталов.

– Д‑достаточно, – ответил Егор.

– Можно продолжать?

– Валяй.

Александр вздохнул.

– Никакой Эсмеральды, – после недолгой паузы сказал он. – Виктория – твоя мать, я твой отец. Мексиканского «мыла» не будет. Я познакомился с Лидой значительно раньше, чем с Викторией. Дело молодое, стали встречаться, роман закрутился. Лида… она была особенной девушкой, очень тонкой, душевной. Первая любовь… Сам знаешь, как это бывает.

Александр отхлебнул коньяку и поморщился.

– Я стал приходить к ним в дом. Поначалу до меня не доходило, что Вика тоже положила на меня глаз. Потом стала приставать, а я…

Александр с трудом сдержал готовое вырваться крепкое словечко, но вовремя вспомнил, что говорит с сыном, а не случайным собутыльником.

– В общем, я не устоял. Мне тогда было примерно столько же, сколько тебе. Я некоторое время встречался с обеими. Тяжело об этом вообще говорить, а уж тем более тебе. Поэтому обойдусь без подробностей. Обе они составляли эталон идеальной женщины. Лида была доброй, нежной, утонченной, Вика – страстной, горячей…

Егор скривился.

Александр с трудом отогнал от себя воспоминания.

– Прости… это все‑таки твоя мать… Я стараюсь без подробностей. Однажды Лида нас застала. С романом было покончено, Лида была гордой, и, хотя ей было очень тяжело, она порвала со мной окончательно. Мне бы, дураку, выбрать ее, но я тогда… словом, остался с Викой… и даже думал, что все хорошо, что счастлив! Но скоро Вика стала меня утомлять, я даже думал вернуться к Лиде, уговорить ее, но все как‑то откладывал. А через пару месяцев Лида отравилась… Ужасно так: приняла большую дозу снотворного… Вика очень переживала, да и я чувствовал себя не лучшим образом. Горе нас сплотило. Мы поженились, родился ты. Жили мы в их квартире. Потом разразилась эта история с дележкой бизнеса… Вика стала нервной, злой. Наверное, она сама тогда испугалась, еще больше меня, жить с ней стало невыносимо. И когда совсем допекло, я решил уйти.

– Я не понимаю, – сказал Егор. – Ты же назвал ее…

– Да, я к этому и веду. Когда я стал собирать вещи, то случайно нашел дневник Лиды. Не знаю, почему Вика не уничтожила его. Он был запрятан далеко на антресолях, где мы хранили чемоданы.

– И что там было?

– Твоя мать планомерно уничтожала сестру. Это она подстроила, чтобы Лида вернулась домой раньше времени и застала нас. А когда я стал подумывать о том, чтобы вернуться к ней, Вика ежедневно рассказывала, в каких позах мы любим трахаться, как я ее люблю, как мы поженимся и у нас все будет в шоколаде.

– Она довела ее до самоубийства? – прошептал Егор.

Боталов медленно покачал головой.

– Нет. Боюсь, твоя мать убила ее.

– Я не верю, – резко сказал Егор. – Она не могла. И Лида… Не могла же она написать в дневнике, что ее отравила родная сестра, а потом закинуть дневник на антресоль.

– Нет, конечно. В тот вечер я ткнул дневник Виктории в лицо и сказал, что все знаю, имея в виду, что мне известно о ее воздействии на сестру. Вика побелела, упала мне в ноги и призналась… Сказала, что не хотела ее убивать, но просто обезумела от ревности…

Александр допил коньяк и снова махнул рукой официанту. Егор дождался, пока тот отойдет, и посмотрел на отца с ненавистью.

– Зачем ты это рассказал? – прошипел он. – Как мне теперь жить? Ты подумал?

– Ты же хотел все знать, – горько усмехнулся Александр.

– Я все равно тебе не верю, – зло сказал Егор. – Ты врешь.

Боталов пожал плечами.

– Спроси ее сам. Но когда будешь это делать, помни одно – ей нельзя верить.

– Я спрошу, – сказал Егор, поднимаясь.

В его голосе шумел ветер – холодный, злой, несущий суровые тучи, озаряемые по краям вспышками далеких молний.

Александр посмотрел тяжелым взглядом, как уходит сын, а потом, чертыхнувшись, вынул из кармана мобильный. После третьего гудка собеседник взял трубку, но не сказал ни слова, внимательно слушая Боталова. А тот был краток:

– У меня проблема. И ее надо срочно решить.

Виктория откинулась на спинку сиденья и уставилась в ночь. Горло, утомленное непривычно долгим разговором, саднило. Когда она в последний раз говорила так много? Она уже не помнила. С тех пор, как непослушный сын умчался покорять столицу, разговаривать особо было не с кем. Деньги на счет продолжали капать, хотя Боталов мог легко перекрыть этот ручеек – ведь Егор остался в Москве. Сын тоже периодически радовал мать подарками и переводами, но это было совсем не то, чего хотела Виктория…

Она боялась признаться сама себе, что держит сына на привязи отнюдь не потому, что боится оставить его наедине с отцом, не потому, что волнуется за его судьбу, и даже не потому, что страшится одиночества.

Егор рос и с каждым днем все больше и больше походил на своего отца. И сама мысль, что она может держать в узде если не отца, то хотя бы его копию, доставляла Виктории мстительную радость. Она ловко научилась манипулировать обоими мужчинами своей жизни, шантажируя сына то материнской заботой, то слабым здоровьем, то ответственностью за нее…

(Ты уже взрослый, сынок. Вот когда я стану совсем старой, будешь ухаживать за мной…)

А отца – возможностью никогда не увидеть сына, необходимостью покупать ребенку дорогие игрушки…

(Если ты не пришлешь денег, он не пойдет на курсы английского, не поступит в университет, и тогда ты его никогда не увидишь! А если попробуешь забрать его у меня – я все, все расскажу…)

Пока Егор оставался в Новосибирске, Виктория не слишком беспокоилась. Иногда ей самой казалось, что после той страшной ночи, когда умерла Лидия, ее младшая сестра, в голове хрустнул и раскололся шарик от пинг‑понга, а его острые края впились в череп с изнанки… Чувствуя невыносимую боль, она с удвоенной силой терзала сына и мужа, наслаждаясь их агонией.

Осознание, что кутенок, которого она растила, дрессировала, бесконечно дергая за поводок, вдруг оскалится, порвет ошейник и сбежит, не сразу пришло ей в голову.

А он сбежал, уехав за тридевять земель, превратившись на воле в роскошного, лоснящегося сытостью зверя, над которым она уже не имела власти.

Поводок оборвался, и теперь ее сын жил в другом месте – с позолоченной миской, носил ошейник со стразами Сваровски и даже не думал возвращаться в уютную будку под мамино теплое брюхо. Сорвавшись с цепи, он раз и навсегда оборвал возможность влиять на второго, куда более опасного зверя, опасно скалившегося на нее за сегодняшним ужином.

– Дайте сигарету, – хрипло сказала Виктория.

Блондинистая стерва, которая теперь жила с ее экс‑супругом, нервно дернулась и начала рыться в сумочке. Поначалу они собирались посидеть в кафе, но войдя, ощутили нездоровый интерес со стороны местного контингента, состоявшего из маргинальных забулдыг.

Разговаривать пришлось в машине.

Нащупав пачку тонких дамских сигарет, Инна протянула их Виктории, вкусно щелкнула прикуривателем и поднесла к ее лицу.

Чуть в глаз не попала, зараза такая!

– Спасибо, – выдохнула Виктория и закашлялась. – Знаете, я так редко курю, но тема смерти сестры очень болезненна. Поверьте, Лида выбрала смерть сама, и я тут ни при чем, но Александру выгодно обвинять в ее кончине меня. Представляю, что он сейчас наговорил Егору. Но знайте: ему нельзя верить!

– Мне очень жаль вашу сестру, – нетерпеливо произнесла Инна. – Однако Саша… Почему вы назвали убийцей его? Кого он убил?

Виктория затянулась и выпустила красивое облако, приправленное ядовитым вишневым запахом. Инна вытащила из кармана мобильный, отключила звук и бросила телефон на приборную доску.

– История проста, – негромко сказала Виктория. – В начале этой марсосникерсовой эпохи у Саши был партнер по бизнесу, некий Протасов, Игорь Протасов. Они вместе начинали с сети ларьков. Протасов занимал в городе важный пост в Министерстве международной торговли. Стартовали они мастерски и скоро из ларьков перебрались в магазины. Дальше по накатанной: автомойки, химчистки, производство пластиковых окон, купили пару заводов… Мы уже были в разводе в то время, Саша обвинял меня в смерти Лидочки, ушел из дома… Я очень его любила, пыталась вернуть, но все было тщетно.