По законам звездной стаи 13 страница

– Неправда, – возразил Егор. – Мы с мамой жили достаточно скромно. Машины у нас не было, квартира тоже самая обычная, в икре и шампанском я никогда не купался. Я жил так же, как и ты у себя на родине…

– Да, но когда ты приехал сюда, все сразу поменялось! – запальчиво возразил Дима. – Папочка встретил тебя, квартиру отдал, мачеха машину подарила, пусть не «Хаммер», но ты с самого начала пешком по столице не ходил. На работу без труда устроился благодаря папочке и Люксенштейну…

– Но‑но…

– Да не в «Желтуху», а на телевидение… И все хорошо, все блестяще! Новый год провел в звездной компании, все тебя знают, все здороваются и хлопают по спине. А я? Я езжу на репетиции по вокалу и танцам, которые мне уже в печенках сидят. Из меня балерун – как труба из козьего охвостка… Поэтому я и хожу по всем этим ночным клубам, тащу домой всякий сброд, хвастаюсь им, что я – будущая звезда… Только мне никто не верит. И не потому я это делаю, что мне так интересны эти люди, а просто потому, что… хочу… и могу себе позволить это на данный момент.

– Звездное общество – не самое приятное, – спокойно ответил Егор. – Многие из них глупы, необразованны и ограниченны, многие пьют и сидят на наркоте. Но ты вынужден им улыбаться, потому что это твоя работа. Будь моя воля, я предпочел бы провести новогоднюю ночь дома с Аллой, или у отца, или гуляя по Москве. Но я работал и зарабатывал. Потому что ко всему надо относиться ответственно.

– Гоша, ты зануда, – вынес вердикт Дима.

– Да, я такой. А ты легкомысленный транжира и мелкотравчатый пакостник, – рассмеялся Егор. – Вон как Маринку продинамил. – Димка захихикал. – А чего ты ее с собой не взял, кстати? Ну, познакомил бы ее с Юриком, шепнул ему на ухо, что брать под крыло ее совсем не обязательно…

– Не хочу, – закапризничал Димка. – Я никогда не забуду ее выходок. Помнишь, как ты меня отпаивал малиной и медом после бессонной ночки на лестнице? Я замерзал, а она трахалась с хачиками в теплой постельке…

– Дима, надо помнить добро…

– Так я его и помню. Думаешь, я забыл, как у тебя столовался и ночевал, хотя тебе это совсем не нравилось? Или как благодаря тебе с Люксенштейном познакомился? Думаешь, я не помню, как ты на работу не пошел и повез меня в больницу или когда денег занимал без вопросов? Я все это помню, Егор. И когда‑нибудь, став очень известным, я тебе отплачу сполна…

– Пафосно звучит, – фыркнул Егор. – И как‑то зловеще. Прямо как обещание вендетты из «Крестного отца»: приду к тебе темной ночью – и отплачу! Чего это ты так стал разговаривать?

– Юра заставляет книжки читать, – отмахнулся Димка – Я тут у Ильи нашел какой‑то роман постапока… постапокали… тьфу! В общем, в нем все умерли. Бредятина жуткая, про метро. Ну, вот меня и переклинило слегка…

– Так не читай бредятину.

– А тут все бредятина, да и книжек мало. Впрочем, мне особо и не хочется читать. Это я так, чтобы отвязаться… Я все это к чему веду: ты совершенно прав, надо добро помнить. И когда‑нибудь я буду очень благодарен людям и публике за то, что они меня любят, слушают мои песни и ходят на концерты. Но любить при этом Маринку я совершенно не обязан.

– Аминь, – подытожил Егор.

В апреле Люксенштейн огорошил Диму новым известием. – Через месяц поедешь в Юрмалу на конкурс, – вскользь сказал он, когда они возвращались из студии, где Дима записывал новую песню. – Я уже договорился. Пришлось кое‑кого подмазать, чтобы тебя допустили к конкурсу, минуя обычный отбор. Послезавтра будет что‑то вроде финала. Все это, разумеется, чистая формальность, однако его будут показывать по телевизору, правда не на центральных каналах, но все‑таки… Естественно, решение жюри уже принято, результаты смс‑голосования подтасуют, но выступить тебе придется, причем вживую, без «фанеры»… Сумеешь?

– Да, – храбро сказал Дима, хотя в желудке противно засосало…

Неужели началось?!

Послезавтра он впервые выйдет на настоящую сцену, примет участие в конкурсе… Пусть результаты известны заранее, и он войдет в финал отбора благодаря помощи продюсеров… Но, черт побери, все конкурсы так и проходили! Побеждали сынки и дочери богатеньких папиков, их любовники и любовницы, жены, братья, сестры, племянники…

Все это ерунда! Главное – попасть в финал отборочного тура, выступить, а потом уже – Юрмала…

Юрмальский конкурс молодых исполнителей «Звездный прибой» проходил уже лет пятнадцать‑двадцать, впервые встретив участников еще в эпоху умирающего социализма. Тогда там действительно открылось много новых, по‑настоящему талантливых звезд эстрады, ставших теперь мэтрами. И хотя даже в те далекие времена не обходилось без закулисных интриг, конкурс был более‑менее объективным. Жюри голосовало за лучших, зрители звонили, писали письма, слали телеграммы, понятия не имея о том, что скоро появятся мобильные телефоны и смс‑сообщения. Если раньше каждая союзная республика присылала своего лучшего молодого исполнителя, то сейчас соревновались продюсерские кошельки. Люксенштейн входил в пятерку лучших продюсеров страны. Состязаться с ним у менее известных продюсеров не было шансов.

Весь следующий день Дима провел на репетиции, свалившись от усталости прямо в продюсерском центре Люксенштейна на крохотный кожаный диванчик. Его разбудили в девять, сунули булочку и кружку кофе и отправили к стилисту. В двенадцать приехала педагог, долго ругалась за неправильное выпевание, велела делать дыхательную гимнастику и выпить перед выступлением рюмочку коньяка. В пять часов вечера Дима уже был в Останкине, среди еще девяти участников, видимо, осведомленных, с кем им придется соперничать. На Димку они недобро косились, общаться не желали и лишь презрительно цыкали в его сторону…

До того момента, как он запел.

Черная яма маленького зала, где сидело от силы человек сорок, почему‑то напугала Диму. В глаза били ослепляющие прожектора, за которыми не было видно публики. Растерявшись на первых аккордах, Дима едва не пропустил момент, когда ему надо было начинать. Запел машинально, повинуясь привычке, выработанной после десятков репетиций. И все пошло…

После припева он осмелился опустить глаза (поначалу он смотрел куда‑то поверх голов), нашел Люксенштейна, одобрительно улыбающегося. Диму внезапно охватила благодарность этому человеку, поверившему в него с первой встречи. Окрыленный его одобрением, Дима запел во всю мощь своего таланта. За спиной словно выросли крылья, а на душе стало легко и светло…

– Знаешь, – сказал Юрий, когда они ехали обратно, – а ведь я ошибался в тебе.

Дима напрягся.

Однако Юрий, потрепав его по руке, продолжил:

– Моя поддержка тебе была почти не нужна. Ты и вправду был лучшим на этом конкурсе.

Прежде чем Димка успел осознать сказанное и раздуться от гордости, Юрий остудил его пыл:

– Конечно, честно ты бы не победил. Сам видел, сколько там было народу! Основные соперники – этот тот сладенький мальчуковый дуэт. Организаторы в этом году пошли на нарушение, пустив на конкурс второго участника от России. Остальных я еще не видел, но это не проблема. Наша цель – не победить, а грамотно заявить о себе…

Не победить…

Димке хотелось как раз обратного – победы.

Громкой!

С фанфарами, ковровыми дорожками, летящим сверху конфетти, фейерверками и многочисленными интервью с лицом крупным планом на обложке и броскими заголовками вроде «Юрмала открыла новую звезду!».

Мысль об интервью внезапно заставила Диму нахмуриться. Сегодня, после оглашения результатов, он вел себя как дурак, бекал и мекал в микрофон, нес какую‑то чепуху, хорошо хоть это длилось недолго… Надо заставить Егора проинтервьюировать его несколько раз, авось из тренировки что‑нибудь да выйдет. Пока же камеры и наставленные в лицо микрофоны вызывают в нем панику…

Дома Дима пересмотрел запись передачи, отметил с чувством легкого превосходства, что в плане вокала ему и правда никто не годился даже в подметки, с раздражением – что на блиц‑интервью он и правда выглядел недоумком. Как это, интересно, люди умудряются не пугаться, когда им тычут в лицо микрофоном с риском выбить зубы?!

– Прорвемся, – сказал ему Егор на следующий день, приехав после эфира. Алла все еще была на съемках, откуда слала всем приветы и поцелуи. – Ничего страшного там не будет.

– Откуда ты знаешь? – запальчиво спросил Дима. – Это ты человек привычный. Я же, когда вижу камеру, готов в штаны наложить, язык к гортани прилипает, хочется спрятаться или хотя бы отвернуться. А вдруг меня спросят что‑то неудобное… Или чересчур заумное?

– Не спросят.

– Почему это не спросят? – обиделся Дима. – Что я, хуже других?

– Сразу после выступления ничего не спрашивают – на это нет времени, шоу в прямом эфире идет, – пояснил Егор. – А дневник фестиваля тебя не должен пугать. Во‑первых, перед съемкой журналист предварительно говорит, о чем будет спрашивать, потому что нет времени на блеяния интервьюируемого, а во‑вторых, дневник фестиваля буду вести я.

– Ты?

– Ну да. А что тебя так удивляет? Да, до того, чтобы вести концерт, я еще не дорос, но для звездного закулисья – самое оно.

– Здорово, – обрадовался Дима. – Значит, поедем вместе! А чего это тебя канал отправляет? Ты же там не так давно работаешь, наверняка было полно желающих? В мае Юрмала просто прелесть…

– А мы тут намедни ужинали тесным семейным кругом в «Снобе» вместе с Крутиным, – пояснил Егор и с сомнением понюхал вынутую из холодильника рыбу. – Вроде бы испорченная, понюхай…

– Да выкинь ты ее… И что Крутин?

– Ничего. Удивился, что сын его давнего партнера и кореша работает на его телеканале, а он и не в курсе. Вчера Крутин приглашал меня к себе в кабинет и имел со мной увлекательную беседу. После Юрмалы иду на повышение. Буду вести развлекательное шоу со звездами. Народ бесится: местечко‑то тепленькое, зарплата в четыре раза выше. Туда многие метили! Ох, куплю себе с получки машинку, а Алке – бусики.

– На бусики сейчас ведутся только бабусики, – поддел его Димка.

Егор, развалившийся на кухонном диванчике, сладко потянулся.

– Тогда только машинку. Что‑нибудь скромное, например, «Инфинити», неброского оранжевого цвета.

– Чего сразу не «Хаммер»?

– Ничего вы не понимаете, Дмитрий. Во‑первых, надо быть скромнее в желаниях, а во‑вторых, послушай, как это звучит: «Ин‑фи‑ни‑ти‑и‑и‑и»!!!

Егор старательно протянул название марки автомобиля с таким умильным видом, что Димка не смог сдержать смеха.

Егор посмотрел на него с фальшивой укоризной:

– А теперь – как звучит «Хаммер». «Хам‑мер»! Как кирпичом по морде. Никакой романтики. А я люблю, когда вокруг красота.

– Когда я разбогатею, куплю себе «Хаммер», – размечтался Димка.

– Тебе не пойдет.

– Чего это вдруг?

– Ты длинный и тощий. Соответственно, тачка тебе тоже нужна длинная и тощая, скажем, «Ламборджини Диабло» или «Феррари». А что? Это круто. Выйдешь весь в мехах и жемчугах из спортивной тачки, у которой двери открываются вверх… Красота!

– Красота, – вздохнул Димка. – Только когда это будет?

– Скоро, Димася, скоро, – приободрил Егор. – А пока свари хоть пельменей. Я загнусь с голодухи, а ты даже не почешешься…

Юрмала встретила Диму солнцем, свежим запахом моря и активной жизнью. Люксенштейн выехать со своим протеже не смог, отправив с ним в качестве сопровождающего одного из новоиспеченных концертных директоров, которому строго‑настрого велел следить за нравственностью Димки, не давать много денег и вообще без нужды не выпускать в люди. Однако директор, ошалев от новых полномочий, в первый же день напился до поросячьего визга и продолжал это славное дело на протяжении всей конкурсной недели. Выползая ближе к обеду, директор дул пиво, тяжко вздыхал, выдавал Димке суточные и к вечеру вновь надирался в стельку. Дима оказался предоставленным самому себе, и эта новая веселая жизнь ему очень понравилась… Егор не подвел. Димкино участие в дневнике фестиваля сняли в два дубля, хотя больше никому из участников такой чести не предоставили. Посмотрев вечером себя по телевизору, Дима остался доволен. Ровно через десять минут перезвонил Люксенштейн и похвалил за то, что уверенно держался в кадре, не бубнил и вообще не выглядел большим идиотом, чем всегда.

До начала самого конкурса между участниками поддерживались мнимо‑дружеские отношения, наиболее активно проявляющиеся рядом с телекамерами. Завидев объектив операторов, конкурсанты клялись друг другу в вечной любви, расписывались на футболках и постерах, играли в водное поло в бассейне и совершенно не расстраивались, получив мячом по лицу.

– Дичебо стбашдодо, – прогнусавила мордастая блондинка из Белоруссии, которой Дима метко влупил тугим кожаным мячиком прямо в переносицу. – Эдо же пдосто игда!

Она улыбалась, несмотря на воткнутые в ноздри ватные тампоны, и радостно махала руками. Когда камеры выключили, а операторы удалились на безопасное расстояние, блондинка с визгом свалила худосочного Димку на землю, оттащила его за ноги в укромный уголок и начала мутузить по голове. Девицу быстро оттащили, невзирая на ее отчаянное сопротивление.

– Одбустиде бедя, суки! – орала она. – Од же бде дос сдомад!

После атаки блондинки у Димки оказалась исцарапана вся спина. Он неудачно упал на гравий, камни содрали кожу. Фирменную спонсорскую футболку пришлось выбросить и два дня купаться в майках, чтобы камеры не запечатлели травмированную спину во всей красе.

Белорусской певице все‑таки повезло. Ее нос не был сломан, и к началу конкурса она была вполне готова. На репетициях она мило улыбалась Димке, но в ресторане, где питались все конкурсанты, она дважды вылила на Диму суп, один раз сок и еще пару раз нечаянно роняла в его тарелку битое стекло.

– Слушай, я боюсь эту психическую, – пожаловался Дима Егору. – Она меня точно хочет отравить. Нет, ну куда это годится? Высыпать толстенные стекла мне в суп, хорошо еще Серега увидел.

– Серега – это тот парень из российского дуэта?

– Ну да. Он думал, там мухи или что‑нибудь такое. Серега брезгливый, всяких насекомых жутко боится. Ну и сказал мне… Я ложкой помешал, а там стекло! А если бы сожрал?

– Ты службе безопасности сказал? – встревожился Егор.

– Сказал, но они не поверили, даже после того, как Серега все подтвердил.

– Какая прелесть, – покачал головой Егор. – А твой директор куда смотрит?

– Куда‑куда… Он с утра уже вверх воронкой. За три дня я его еще ни разу трезвым не видел, а завтра первый конкурсный день. Ты знаешь, какой мне достался порядковый номер? Тринадцатый!

– Ну и что? – пожал плечами Егор.

– Как что? – возмутился Дима. – Тринадцать – несчастливое число!

– Это все языческие предрассудки. Гораздо хуже будет выступить первым. Его забудут все через пять выходов других артистов, как бы прекрасно он не спел. Так что радуйся, что пойдешь в хвосте, и не парься по поводу порядкового номера!

– Тебе хорошо говорить, ты же не поешь, – заныл Димка. – А я вот чувствую, что завтра все пойдет не так…

– Молодец, – ехидно похвалил Егор. – Накручивай себя посильнее. Сейчас перепсихуешь, спать не сможешь, завтра еще волноваться станешь, голос пропадет чего доброго… А все потому, что тебе достался злосчастный тринадцатый номер.

– Ну должен быть какой‑то способ нейтрализовать невезение, – не слушая друга, канючил Дима. – Может, поплевать через левое плечо?

– Надо красные труселя на люстру бросить на удачу, – серьезно сказал Егор. – Я часто так делаю.

– Что еще за глупость?

– Ничего не глупость. Это что‑то вроде мантры, веселое волшебство… Загадываешь желание и бросаешь трусы на люстру. Удача так и прет!

– Да ладно? – не поверил Димка. – Что – любое желание исполняется?

– Любое – не любое, а жить становится как‑то легче. И веселее! Попробуй, вдруг получится.

– Глупость какая, – протянул Димка, но задумался.

– А число «тринадцать» не глупость? – парировал Егор. – А черные кошки и бабы с пустыми ведрами? Иди, швыряй трусы и ни о чем не думай.

– У меня нет красных, – огорчился Димка.

– Позорище… так сходи купи…

Относиться к словам Егора всерьез Димка и не собирался. Вот еще, чушь какая – бросать на люстру красные трусы! Однако вечером он неожиданно переменил свое мнение. Конкурсанты повально искали на улицах Юрмалы трубочиста, чтобы подержать его за пуговицу на удачу, вот только в жаркий день трубочисты почему‑то не попадались. Сосед Димки по комнате с умным видом изрекал, что в Латвии эта примета не работает: надо, мол, в Эстонию ехать, и вообще он в приметы не верит, однако почему‑то положил под стельку монетку, а перед сном стоял перед открытым окном с раскрытой программкой и шепотом трижды произнес что‑то вроде: «Халява, приди». На завтраке Дима увидел, как конкурсантка из Казахстана что‑то шепчет над кроличьей лапкой, а дуэт из Украины молится прямо за кулисами на икону Николая Чудотворца. Не выдержав всеобщей паники, Дима побежал в ближайший магазин, купил себе красные трусы и позвонил Егору.

– А как надо их бросать? – крикнул он вместо приветствия.

– Кого? – не понял Егор.

– Ну, трусы… Через левое плечо или как?

– Да как угодно, – рассмеялся тот. – Главное, чтобы зацепились за люстру.

– А если не зацепятся, то конец?

– Почему конец? Бросишь еще раз. Пока не зацепятся.

Не попрощавшись, Дима бросился к себе в номер и швырнул трусы на люстру. Красное белье зацепилось за плафон с первого раза. Обрадованный Дима пошел к зрительному залу – концерт скоро должен был начаться.

Первый конкурсный день был посвящен зарубежным хитам прошлых лет. Своей очереди Дима еле дождался. Несмотря на то, что хорошо отрепетированное действо шло без остановок и перерывов, ему казалось, что конкурсанты поют слишком медленно. И наконец… – …На сцене Дмитрий Белов, Россия, – преувеличенно бодро объявила ведущая концерта Аксинья Гайчук, выполнявшая функцию хозяйки вечера вместе с юмористом Тимуром Тарантино, носившем в прошлой, «не звездной» жизни фамилию Мухамедов.

Дима на полусогнутых ногах вышел на сцену.

Ярко освещенный зал, лица зрителей, свет софитов – все слилось для него в кружащуюся карнавальную массу, сверкающую и оттого тошнотворную. Сглотнув застрявший в горле страх, Дима запел, пританцовывая под известный хит восьмидесятых…

Что было потом, он не помнил.

В полуобморочном состоянии он сошел со сцены и даже внимательно пялился в монитор, глядя на поднимаемые членами жюри оценки, но ничего так и не увидел. Очнулся недалеко от сцены, в декоративных кустах, перед лужей свежей блевотины, в испачканном концертном костюме, весь в слезах…

Какие‑то женщины тащили его за кулисы, переодевали и мыли, а потом выпихнули на сцену для финальной песни, в которой он перепутал слова, но этого никто не заметил, потому что «финалочка» исполнялась под фонограмму.

– И чего было так психовать? – осведомился Егор поздно ночью, когда пришел навестить Диму. – У тебя очень даже неплохие оценки.

Димка, лежащий с мокрым полотенцем на голове, лишь простонал и закрыл глаза рукой, подглядывая сквозь пальцы. Сосед по комнате гневно засопел, но ничего не сказал. Его выступление полностью провалилось.

– Не кисни, – посоветовал Егор. – Ты в числе фаворитов. На тебя даже ставки делают, как на лошадь. Так что твое дело – ржать… то есть петь и бежать впереди красивым аллюром! Во второй раз будет легче.

Димка снова застонал и накрыл голову подушкой…

Однако Егор оказался прав. На следующем концерте, где конкурсанты должны были спеть хит своей страны, Дима уже почти не волновался: различал лица в зале, подмигивал членам жюри, а после выступления с восторгом смотрел, как половина из них подняла табличку с цифрой «одиннадцать» – высшей оценкой конкурса.

– Смотрите‑ка, распелся он тут! – злобно прошипела белорусская певица, уже пришедшая в норму. Только нос был сильно запудрен да грим под глазами лежал в четыре слоя, скрывая синяк. Она выступала хорошо – шла с Димкой ноздря в ноздрю. Букмекеры сбились с ног, предсказывая успех то одному, то другому. Судя по прогнозам и предварительным результатам, оба конкурсанта рассчитывали на третье место. Впереди неслись бодреньким паровозиком мальчуковый дуэт из России и казахстанская певица. А вот кому достанется бронза, было непонятно.

Поздно вечером, глядя на зацепившиеся за плафон трусы, Димка подумал, что удаче было бы неплохо и подсобить. Согласно жеребьевке, белоруска в последний день выступала прямо перед ним.

Вспомнив инцидент в столовой, Димка злобно улыбнулся.

На следующий день он принимал поздравления: заслуженное третье место и приз зрительских симпатий!

Основная конкурентка на последнем концерте спела невероятно плохо, на сцене держалась скованно, странно дергаясь под ритмичную композицию, торопливо начала петь до вступления, задыхаясь на высоких нотах. Ее рейтинг стремительно упал. На финальном концерте она так и не появилась. Кто‑то говорил, что белорусская певица не вынесла позора… и лишь несколько человек, включая главного виновника этого провала, знали, что причиной его стало битое стекло, насыпанное певице в туфли, беззаботно оставленные без присмотра всего на пару минут…

Через два дня после отъезда конкурсантов из Юрмалы горничная отеля во время уборки почувствовала странный запах – так воняют жженые тряпки. Источник запаха долго не мог отыскаться. И только трижды проверив номер, горничная подняла глаза к потолку.

На плафоне красовались расплавленные труселя веселенького оттенка…

После конкурса жизнь Димы изменилась коренным образом. Сказать, что на всех участников Юрмальского фестиваля – молодых исполнителей был спрос – так нет. Конкурс как таковой уже давно не давал артистам путевки в жизнь. Немногие современные лауреаты Юрмалы могли похвастать тем, что после конкурса их жизнь поменялась тем или иным способом. Белорусская певица, провалившаяся после неудачного выступления, не была восторженно принята на родине. Для казахстанской исполнительницы тоже ничего не изменилось: она тоже уехала домой, где пользовалась умеренным успехом. Ввысь взлетели только мальчуковый дуэт победителей и Димка – и в том, и в другом случае благодаря мощным продюсерским вливаниям.

Осознав, что Дима может петь и вживую, Люксенштейн стал пропихивать своего подопечного в сборные концерты. Однако публика на лауреата «Звездного прибоя» реагировала вяло. Юрий пораскинул мозгами и поехал к Диме на квартиру.

У Димы как раз сидел Егор. Изобразив бурную радость от встречи с сыном главного спонсора, Юрий выпил чаю и перешел к делу:

– Будем снимать клип. Я уже договорился.

– Наконец‑то, – обрадовался Дима. – На какую песню?

– Из всего записного тобой самая яркая – «Прощай, осенняя любовь», – решил Юрий. – Вчера я разговаривал с Гариком Ромовым, он, конечно, берет баснословно дорого, но его работы всегда безукоризненны. Любительской съемки нам не надо! Гарик послушал песню, у него родился сюжет. Морское побережье, суровые желто‑черные тона, два героя, страдающие по одной девушке, один уступает, второй остается. Банальщина, но публика любит красивое мыло.

– Я, конечно же, уступаю? – уточнил Дима.

– Конечно же. Иначе чего бы ты пел: «Прощай, осенняя любовь»… Нужен второй персонаж, контрастный. Егор, не хочешь вновь блеснуть своими талантами?

– Не особенно, – улыбнулся Егор. – И потом: песню я слышал, если делать её в монохроме, типаж второго героя должен быть другим. Что‑то более брутальное…

– Да ладно, Егор, – скривился Дима, – к чему эта философия? Ты отлично подойдешь.

– Егор прав, – задумчиво прервал Юрий. – Жаль, придется проводить кастинг, а у Гарика мало времени. Он рассчитывает отснять все за два дня…

– Пригласите Антона Черницына, – предложил Егор. – Он, в отличие от меня – профессиональный актер, недели две он точно свободен, мы вчера виделись. Типаж как раз подходящий – брутальный самец, коротко стриженный, накачанный, как Халк. Будет, по крайней мере, понятно, почему девица выбрала Антона, а не этого заморыша…

– Но‑но! – возмутился Дима.

Егор захихикал.

– А кто он такой, этот Антон? – спросил Юрий, сморщившись от внезапно защемившей сердце боли. В последний год такое случалось все чаще… надо, наверное, все‑таки лечь на обследование, провериться. Мало ли что там, все же не мальчик.

– Мой друг, – пояснил Егор. – Актер, снимается в сериалах и рекламе, бывший участник реалити‑шоу. Вообще за последний год он стал довольно известным. Муж Марии Голубевой.

– Ах, этот… Да, пожалуй, он подойдет… Как его найти?

Егор дал телефон Антона, и Юрий ушел звонить.

Дима, проводив Юрия недовольным взглядом, повернулся к другу, скривившись, словно от зубной боли:

– На фига мне какой‑то Антон? Ты бы снялся в клипе ничуть не хуже. Опыт у тебя есть, перед камерой не робеешь, в отличие от меня. И потом – для меня это такое событие… Я хочу, чтобы ты был рядом и помог мне, ведь я опять начну переживать! А твое присутствие меня успокаивает…

– Дим, – покачал головой Егор, – я тебе не нянька. Надо учиться жить своей жизнью. Не будь такой тютей! Не всегда рядом будет продюсер или верный друг. Надо принимать самостоятельные решения.

– Я и принял решение. Хочу, чтобы ты снимался со мной! И вообще, ты не находишь, что мог бы быть немного посговорчивее? Ведь свою работу ты получил благодаря мне…

Егор иронично дернул бровями и криво усмехнулся, но в глазах плеснулся огонек раздражения.

– Нет, не нахожу. Я вообще не считаю, что должен кого‑то бесконечно благодарить. Я, Димася, знаешь ли, работаю, как проклятый, с выходным раз в две недели, потому что хочу чего‑то добиться. И тебе того же советую! Надо становиться профессионалом! Мало ли, что ты хочешь? Я тоже работаю с не самыми приятными людьми на планете. В студии каждый из ведущих упорно считает себя звездой, задирает нос и колотит понты. Такие долго не задерживаются. Я всего несколько месяцев работаю, а у нас уже почти весь штат поменялся, осталось пятеро непотопляемых и я. Работаем, улыбаемся, сами моем кружки и по очереди бегаем за сосисками в ларек. А иначе никак! Тот, кто задирает нос, очень быстро оказывается на обочине, а мы туда не хотим. Так что учись работать и общаться с теми, кто совершенно не обязан тебя любить.

– Егор прав, – внезапно вмешался в разговор Люксенштейн. Последние пару минут он стоял за дверями и беззастенчиво подслушивал. – Надо учиться ладить в людьми, особенно в нашей профессии. Здесь не простят чужого успеха, не оценят твоих достижений и не постесняются сунуть нож в спину. Поэтому прежде всего следует налаживать прочные профессиональные отношения, а дружить можно и вне работы. Это даже лучше, когда нечего делить. Тогда и терять ничего не придется.

Егор вскоре попрощался и ушел.

Дима, надувшись, пил чай, хмуро глядя на разговаривавшего по телефону Юрия. Тот договаривался о предстоящих пробах с Антоном Черницыным, с которым Дима так до сих пор и не познакомился. Переговоры надолго не затянулись. Юрий развалился на диване и устало потер виски. Дима присел рядом, осторожно держа в руках чашку с чаем.

– Почему ты не настоял, чтобы он снялся в моем клипе? – спросил он продюсера. – Он ведь лучше этого никому не известного Антона, к тому же сын спонсора…

– Потому и не настаивал, что он сын Боталова, – холодно ответил Юрий. – Не ожидал я, что он откажется, но приказывать ему не могу, неизвестно еще, во что это выльется. И потом – он прав, нужен другой типаж. У Егора, надо отдать ему должное, есть вкус и чутье, ему бы в режиссеры идти. Мне импонирует его жизненная позиция…

– Чего?

– Ох, блин… какой ты все‑таки балбес! Нравится мне его взгляд на жизнь, понял?! Имея такого папочку, Егор может прожигать жизнь в клубах, мотаться в Куршавель, покупать себе каждую неделю новенький «Порше», а он бегает за сосисками, ездит на линялом «Фольксвагене» и торчит на телевидении день и ночь, хотя папахен может купить ему этот чертов канал с потрохами.

– У меня даже линялого «Фольксвагена» нет, – надулся Дима.

– А ты его еще не заработал. Пока ты мне должен кучу денег, о машине не мечтай. На трамвайчиках поездишь, не сломаешься. Ты еще не настолько популярен, чтобы тебя рвали в метро на части. Лично я жалею, что Егор не поет… Я бы с ним поработал с удовольствием… Иди, свари мне кофе!

Дима утопал на кухню, старательно отмеряя ложечкой нужное количества порошка. На душе было гадко…

Клип для восходящей звезды сцены Дмитрия Белова модный режиссер Гарик Ромов решил снимать в Турции, о чем известил Люксенштейна по телефону: натура, мол, там превосходная: горы, море, галечные пляжи и водопады! Съемки в помещении должны были пройти в интерьере отеля, выдержанном в стиле строгого минимализма. То, что по сюжету в клипе должна быть осень, а не лето, режиссера ничуть не волновало. – Поправим, подотрем, там все равно будет только два цвета – желтый и черный, – пояснил Гарик. – Я снимаю тут клип для Алмазова, а он, сам понимаешь, человек капризный, мнительный, ему декорации подавай, как минимум пятьсот человек массовки, танцующих слонов, дерущихся гладиаторов, красивых наложниц и злобных леопардов, и чтобы леопарды были резвыми, а гладиаторы и наложницы – полураздетыми и мускулистыми.